Другие грамматики

В данном разделе рассматриваются «другие» грамматики, отличаю­щиеся от нашей привычной номинативной. Весь анализ формальных и семантических особенностей синтаксических единиц, представленный в предыдущих разделах, проводится с позиции грамматики номинатив­ного строя. Это — грамматика кодифицированного литературного языка. Однако, как показывают самые простые наблюдения над живой разговор­ной речью, даже самые искушенные и образованные носители языка но­минативного строя очень редко говорят на этом языке, который они так тщательно изучали в школе, а многие — еще и в вузе. На этот факт обра­щают внимание и многие исследователи разговорной речи, отмечающие ряд специфических ее черт, которые, по существу, ничем не отличаются от характеристик детской речи, т. е. тех представителей социума, которые лишь осваивают свой родной язык.

В первой части работы описывались синтаксические структуры, ха­рактерные для разных этапов развития как детского, так и «взрослого» естественного языка. Здесь же предпринимается попытка продемонстри­ровать на немногочисленных примерах, как все эти конструкции исполь­зуются в речи современного человека, который «по правилам» должен Говорить на языке номинативного строя, а на самом деле использует не­сколько разных грамматик.

Как уже отмечалось, специфика языкового развития человека как в онтогенезе, так и в филогенезе, заключается в том, что каждый предшест­вующий этап языкового развития при переходе к последующему не исче­зает, а навсегда остается в памяти человека, закрепляются в ней. Это пре­красно понимал, например, Алан Гардинер: «Цивилизованный человек, Руководимый бьющей без осечки целенаправленностью и остротой своего Ума, отточенного постоянной практикой, достиг почти невероятного мас-рерства речи. Но бок о бок с наиболее виртуозными произведениями ора­торского искусства уживаются высказывания, находящиеся на одном Уровне с выкриками обезьяны. Из сегодняшней живой речи можно извлечь подтверждение каждой стадии развития языка» (выделено — Ю. Л.) [Gardiner, 324-325]. Иначе говоря, в памяти каждого человека (и, вероятно, всего человечества) хранятся вес освоенные им синтаксические конструкции, которые он с успехом может использовать в своей речи, когда этого требуют условия коммуникации. Это подтвержда­ют наблюдения над живой спонтанной речью, в которой правильные кон­струкции, построенные по известным из нормативных грамматик образ­цам, оказываются достаточно редкими.

Следовательно, можно полагать, что грамматическая система современ­ного человека, пользующегося языком номинативного строя, является мно­гослойной, многоуровневой, иерархичной. Она хранит разнообразные еди­ницы и конструкции — аффективные «выкрики обезьяны», однословные «первобытные» высказывания, двухсловные конструкции коммуникативной грамматики, ролевые и, наконец, формально-синтаксические конструкции. Каждая из этих грамматик предоставляет в распоряжение говорящего свои типы высказываний. Иными словами, современный говорящий использует в своей речи не только «правильные» формально-синтаксические конструк­ции, но и всевозможные «реликтовые» структуры, хранящиеся в его памяти с раннего детства, а в памяти человечества — с первобытных времен.

Можно также полагать, что все эти грамматики расположены на раз­ных «уровнях залегания»: самые первые, глубинные — однословные вы­сказывания («слова-предложения»), самые поверхностные — формально-синтаксические предложения. В связи с этим возникает еще одна любо­пытная аналогия, к которой пока и следует относиться как к таковой. Весьма соблазнительным представляется сопоставление отмеченных уровней «залегания» с этапами порождения высказывания.

Как известно, классическая психолингвистическая схема порождения речи включает следующие этапы [Лурия]: мотивационный (общий замысел высказывания), смысловой (структурирование смысла, определение темы и ремы), семантический (распределение актантов) и языковой (выбор слов и синтаксических конструкций). Однако имеется в виду идеальный вариант, представленный устной монологической речью, которая наиболее типич­на для разнообразных экспериментов и «о которой в 99 % случаев говорят психолингвисты и в 90 % случаев и лингвисты» [Леонтьев₄, 362]. Это лишь один из четырех обычно выделяемых типов речи. Помимо него существуют и такие типы, как аффективная речь, вообще не имеющая никакого замысла и не формирующая никакой мысли; устная диалогическая речь, где внут­ренний замысел замещается вопросом говорящему.

Поэтому следует, вероятно, различать два принципиально разных способа порождения высказывания, которые можно было бы назвать «бес­сознательным» и «сознательным». Первый соответствует условиям устного спонтанного диалога или аффективной речи, когда говорящий неза­висимо от того, его ли это собственный мотив или же «навязанный» собе­седником, не имеет времени на обдумывание. Второй характерен для все" остальных видов речи, в условиях которых говорящий (пишущий) распО' латает определенным запасом времени, чтобы выбрать наиболее адекват форму вьфажения, соответствующую как его замыслу, так и условиям коммуникации. Если и не все, то подавляющее большинство психолингви­стических экспериментов «работают» с учетом возможности обдумыва­ния, запоминания, воспроизведения. При этом обязательно следует учиты­вать тот факт, что «из эксперимента вовсе не следует, что человек посту­пает так в естественных условиях» [Сахарный, 107].

Очевидно, что указанные разновидности речи различаются прежде все­го характером первого — мотивационного — этапа, рассмотрение которого связано с проблемой типологии речи и не входит в задачи данной работы. Предварительные наметки в плане создания типологии речи сделаны в не­которых моих работах [Левицкийго; Левицкийгб], а здесь основное внимание уделено именно языковому этапу — выбору конструкций и слов.

В качестве высказывания может быть использована любая значимая еди­ница языка — от морфемы до нормального полного предложения, как просто­го, так и сложного, которое может выступать в одном из многочисленных ва­риантов (формальных и семантических), объединяемых в формальные, дери­вационные, синонимические (перифрастические) и коммуникативные пара­дигмы. В составе каждой парадигмы имеется основной, исходный, нейтраль­ный вариант и его разнообразные преобразования (трансформы). Возникает вопрос, каким образом осуществляется процесс так называемого порождения высказывания, с чем мы действительно имеем дело — с производством или воспроизводством высказываний (предложений).

В этом плане все языковые единицы могут быть охарактеризованы сте­пенью их производимости/воспроизводимости. Вряд ли можно говорить о производстве таких базовых единиц, как фонема или морфема, они — толь­ко воспроизводимые единицы. Правда, их воспроизводство связано с боль­шой вариативностью. Производство начинается с уровня слов, т. е. произ­водимыми являются слова, словосочетания и предложения. Однако значи­тельное место занимает и воспроизводство, причем не только на уровне моделей, которые, как фонемы и морфемы, обычно не создаются вновь, но и на уровне конкретных единиц. Так, возможно воспроизведение разного рода штампов, клише и т. п. Широко оно используется и в процессе обу­чения языку, как родному, так и иностранному. В связи с этим представля­ется затруднительным отнесение тех или иных предложений, употребляе­мых учащимися — да и не только учащимися — к производимым или воспроизводимым единицам. Во всяком случае, вряд ли можно утвер­ждать, что каждое произносимое предложение (высказывание) является Результатом производства. Сходные ситуации ассоциируются со сходными Конструкциями, предложениями и высказываниями. «Клише накрепко (рефлекторно) связаны с ситуацией» [Горелов₂, 147]. Поэтому с полным Основанием можно говорить и о воспроизводстве в определенных услови­ях коммуникации целых текстов.

Разговор о производстве и воспроизводстве языковых единиц начался в связи с тем, что были предприняты попытки объяснить процесс порож­дения речи с помощью методов порождающей грамматики. При этом, од­нако, не принималось во внимание, что методы так называемой порож­дающей грамматики, в частности трансформационной, использовались ее создателями для описания языковой способности, языковой системы. Для исследования же «существующих в сознании говорящего систем связей между конструкциями... для сопоставления и сравнения конструкций, которые полагаются известными (заранее данными) исследователю... а вне сферы сопоставления готовых данных трансформационный анализ не применим» [АтаяН), 30—32]. Для анализа процесса реального порождения высказывания в речевой деятельности человека трансформационная грамматика «заведомо непригодна» [Леонтьев^ 352], «Наблюдать на опы­те языкотворчество мы не можем, и нам негде искать аналогии для умо­заключения о нем» [Гумбольдт, 65]. «Если мы хотим наблюдать акт речи, мы можем это сделать только по завершении этого акта, откуда следует, что мы наблюдали не акт, не сам процесс, а только результат» [Гийом, 20]. Большинство исследователей сходятся в том, что в процессе порожде­ния высказывания имеет место не преобразование тех или иных форм и конструкций, а выбор одной из известных, хранящихся в памяти. «Никто никогда не видел, как [г] слова нога „переходило" в [ж] слов ножек, ножка. Никому никогда не удавалось подметить „выпадения" или „исчезновения" гласного [о] слова лоб в словах лб-а, лб-у и т. п... Каждый новый член дан­ного языкового общения, в настоящем случае каждый новый индивид, под­вергающийся оязыковлению на русский лад, получил готовыми все эти сло­ва. Но в его голову проникла не только нога, но и ножка, ножек; не только нога, но и ноги, ноге и т. д.; не только лоб, но и лба, на лбу... Только после усвоения данного головою известного запаса параллельных форм соверша­ется в ней, благодаря ассоциации по сходству, упорядочение этого богатства и установление произносительно-слуховых групп и морфологических ти­пов» [Бодуэн де Куртене, 268]. «Употребляя именную или глагольную фор­му, я не перебираю всех форм, составляющих склонение или спряжение; но тем не менее данная форма имеет для меня смысл по месту, которое она занимает в склонении или спряжении. Это есть требование практического знания языка, которое, как известно, совместимо с полным почти отсутст­вием знания научного. Говорящий может не давать себе отчета в том, ч¹⁰ есть в его языке склонение, и однако склонение в нем действительно суше-ствует... Когда я говорю Я кончил, то совершенность этого глагола сказыва­ется мне не непосредственно звуковым его составом, а тем, что в моем язы­ке есть другая подобная форма кончал, имеющая значение несовершенное» [ПотсбнЯ], 35]. «Использование только одной глагольной формы предполагает быстрое восстановление в памяти всей системы спряжения глагола Выбор одной формы из тех, что система представляет во всей совокупности, позволяет тем самым окинуть ее всю одним взглядом» [Гийом, 85]. «В слу­чае, когда говорящий начинает порождать данное сообщение, он начинает пользоваться синтаксической реализацией семантической структуры сооб­щения, и при этом он может для одного семантического содержания данно­го сообщения отбирать (выделено мною. — Ю.Л.) разные синтаксические реализации» [Пала, 87]. «Реального образования одной конструкции из дру­гой в сознании не происходит» [Атаянь 41]. «Как показали психолингви­стические исследования, трансформации не используются непосредствен­но в процессе речевой деятельности» [Лакофф, 365]. «Порождение речи носит эвристический характер, т. е. при поставленной сознательной цели говорящий может произвольно (сознательно или бессознательно) выбирать (выделено мною. — Ю. Л.) оптимальный способ достижения этой цели» [Леонтьев₅,386-387].

Следует, вероятно, уточнить характер соотношения понятий «произ­водство», «преобразование» и «порождение» языковых единиц. Максимум преобразований языковых единиц связан с процессом активного усвоения системы языка, моделей слово- и предложениеобразования — «оязыковле-ния», т. е. с периодом (по Чуковскому) «от двух до пяти». Об этом свиде­тельствуют многочисленные исследования ДР. После того как система язы­ка освоена, «игра» прекращается. Продолжают ее обычно лишь «взрослые дети» — поэты, которые всю жизнь проводят в играх с языком. Наиболее «ребячливыми» в этом отношении являются, вероятно, Велимир Хлебников и Даниил Хармс. Человек с вполне сложившейся системой моделей и клас­сов единиц действует уже в основном, как считают многие лингвисты и психолингвисты, путем отбора соответствующих конструкций и элементов Для заполнения позиций в этих конструкциях. «Если система плохо по­строена или недостаточно развита, или не составляет в целом единого акта интеграции ее форм, поиск формы, соответствующей речевым заданиям на Данный момент, займет больше времени и не достигнет такой степени соот­ветствия и точности» [Гийом, 83]. Система грамматики трактуется как на­бор единиц, из которых одна должна быть выбрана при определенных усло­виях, при которых этот выбор может быть осуществлен» [Halliday₃,3].

Даже простое воспроизводство одного и того же предложения одним и тем же человеком может иметь различные значения (смыслы) в разных ритуациях. Так, предложение У нас гости может быть ответом на соответ­ствующий вопрос, объяснением причины своего неприхода в условленное р*есто, вежливым отказом назойливому посетителю и т. п. Многократно Ровторявшееся вполне однозначное предложение Над всей Испанией без-Рблачное небо 18 июля 1936 г. получило неожиданный для многих смысл.

Варьирование конструкций и способов заполнения позиций в процес-Щ порождения высказываний в результате дает разнообразные и много численные способы выражения. Если мы вспомним, что простой кубик Рубика даст 43 х 10¹⁸ комбинаций, то становится очевидным, что возмож­ности говорящего практически неограниченны.

Попытаемся представить себе, из чего может сделать свой выбор го­ворящий, какие именно единицы и блоки ему «заданы». О моделях пред­ложений и их вариантах уже говорилось. Перейдем теперь к рассмотре­нию типов или образцов высказываний, которые имеются в распоряжении у носителя современного языка и начнем с чисто «оязыковленных» еди­ниц — однословных высказываний. На этом уровне языкового развития вряд ли можно говорить о какой бы то ни было грамматике. Скорее всего, здесь мы имеем дело с «протограмматикой» (по Хэллидею).