15. Стихотворение а. Пушкина «я памятник себе воздвиг нерукотворный…»: темы, идеи, художественное своеобразие.

  В стихотворении “Я памятник себе воздвиг нерукотворный...” Пушкин подводит итог своему творческому пути. Он задумывается о смысле жизни, об особой миссии, которая дается каждому человеку с его рождения. Пушкин выполнил свою миссию.

    Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

    К нему не зарастет народная тропа.

    Вознесся выше он главою непокорной

    Александрийского столпа.

    Что значит “выше”?

   Пушкин сравнивает духовное и материальное, живую поэтическую думу и мертвый камень, и в этом заключается художественное достоинство стихотворения. Главной темой стихотворения, на мой взгляд, является тема царя и поэта, земного властителя и властителя дум. Гений своим творчеством сам ставит себе при жизни “нерукотворный памятник”, потому что он — голос народа, его пророк. Не кто-нибудь, а он сам воздвиг себе памятник. Отсюда многократно повторяемое “Я”. Пушкин жил и творил в “жестокий век”. Он гордился тем, что его поэзия была свободной, взывала к свободе политической и духовной.

    Александрийский столп — это самая высокая в мире колонна, олицетворение покорности царю и власти самого царя. Пушкин был придворным низшего чина, и в то же время он был человеком высочайшего призвания и предназначения. Так что же означает “выше Александрийского столпа”? Это можно истолковать и как победу “таинственного певца” над цензурой, победу над самодержавием. Пушкин сопоставляет два памятника, памятник материальный и памятник духовный. Поэт вступает в противоборство с “кумиром” своего времени. Морально Пушкин победил этого самодержавного “кумира” силой поэтического слова и высокой духовностью. Пушкин действительно победил время и пространство. Каждое произведение поэта неповторимо, в каждом своя философия и красота. Поэзия Пушкина — это тропа к сердцу самого поэта. В поэзии он находит силы жизни, чтобы бороться с одиночеством, потому что общество его не понимает, не понимает его философские взгляды.

15. Поэма а. Пушкина «Медный всадник»: темы, идеи, персонажный мир.

В ту же вторую болдинскую осень была написана Пушкиным поэма «Медный всадник», одно из самых высоких и вечных созданий его поэтического духа. Исходная тема поэмы - тема Петра: с нее в поэме все начинается. Эта тема в ее историческом и нравственном аспекте давно занимала Пушкина. Ей были посвящены в значительной мере «Стансы». Она должна была играть важную роль в незавершенном романе «Арап Петра Великого». Она была одной из ведущих в поэме «Полтава». С последней «Медный всадник» имеет особенно близкие точки соприкосновения. Написанная в 1828 г., «Полтава» не только в финальной своей части, но и в целом была вдохновлена мыслью о Петре. Отсюда многие важные особенности поэмы - идейные и стилевые. Тень великого Петра легла на все создание Пушкина и определила общую расцветку исторической картины; она определила, в частности, авторское отношение ко всем героям поэмы. Сознательно или бессознательно Пушкин судит всех героев именем Петра и его же именем выносит им приговор. С этим связана несвойственная Пушкину в других случаях некоторая одноплановость и однозначность в изображении героев. Белинский писал об этом применительно к Мазепе: «…в Мазепе мы видим одну низость интригана, состарившегося в кознях».

Вспомним, что Самозванца в «Борисе Годунове» Пушкин показал далеко не столь однолинейно. В отличие от «Бориса Годунова», «Полтава» исполнена не только исторического, но и морализаторского пафоса. Это поэма одноцентровая, в известном смысле «одногерой-ная». В ней все так или иначе связано с Петром, устремлено на Петра, все им проверяется. С точки зрения нравственной, да и исторической тоже, в поэме существует только одна безусловная положительная ценность - Петр и все, что ему близко, что служит его делу. Противники его дела при таком подходе становятся злодеями, исторически ничтожными и ущербными. Именно таким и является Мазепа. В нем все вызывает в читателе отталкивание, чувство неприязни. И даже любовь, внушенная нм Марии, представляется читателю странной и, главное, почти вовсе лишенной поэзии.

Подлинно высокой поэзия исполнена третья часть поэмы, целиком посвященная Петру. Эта пасть поистине венчает поэму, для Пушкина она самая главная. С самого начала и до конца, и в описании Полтавской битвы, и в последующих картинах и рассуждениях, она звучит как высокая ода Петру, как хвала Петру и его делам. В самом финале поэмы о Петре сказано:

• Прошло сто лет - и что ж осталось

• От сильных, гордых сих мужей,

• Столь полных волею страстей?

• Их поколенье миновалось

• И с ним исчез кровавый след

• Усилий, бедствий и побед.

• В гражданстве северной державы,

• В ее воинственной судьбе,

• Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,

• Огромный памятник себе.

Замечательно, что эти финальные мотивы «Полтавы» («прошло сто лет», памятник Петру) становятся основными мотивами «Медного всадника». Более того, «Медный всадник» начинается с того, чем кончается «Полтава»: с высокой оды Петру и его делу. Тема Петра в ее возвышенно-одическом решении звучит в «Медном всаднике» и далее:

• Красуйся, град Петров, и стой

• Неколебимо, как Россия,

• Да усмирится же с тобой

• И побежденная стихия

 Все это очень похоже на «Полтаву». Но этим, однако, сходство кончается и начинаются различия. И принципиально важные различия. Но в художественном и идейно-нравственном смысле они в то же время и равнозначны. Они воплощают собой разные сферы исторической жизни, но при этом имеющие одинаковое право на существование, одинаково законные. Больше того: их положение как высокого и маленького героя не абсолютно. Маленький герой при известном к нему отношении, лри человеческой точке зрения на него оказывается седеем не маленьким, а равно великим и, может быть, даже еще более великим и высоким, чем тот, кто так именуется. С пушкинским маленьким человеком, с Евгением, по ходу поэтического повествования именно такая  переоценка  и  происходит. Он необычайно вырастает в глазах читателя в кульминационной сцене поэмы - в сцене бунта. Здесь Евгений дан уже на ином эмоциональном и идеологическом фоне, чем вначале. Бунтующий, почувствовавший свое право Евгений перестает быть маленьким человеком, в этот момент он истинно великий, и замечательно, что это находит отражение и в языке, которым о нем говорится:

• Кругом подножия кумира

• Безумец бедный обошел

• И взоры дикие навел

• Иа лик державца полумира.

• Стеснилась грудь его. Чело

• К решетке хладной прилегло,

• Глаза подернулись туманом,

• По сердцу пламень пробежал,

• Вскипела кровь. Он мрачен стал

• Пред горделивым истуканом

• И, зубы стиснув, пальцы сжав,

• Как обуянный силой черной,

• «Добро, строитель чудотворный!-

• Шепнул он, злобно задрожав,-

• Ужо тебе!..»

«Дикие взоры», «пламень пробежал», «чело», «обуянный» и пр.- все это приметные черты того возвышенно-архаического, одического стиля, который с самого начала поэмы связан с темой Петра. Теперь он связан и с Евгением. Стилистические средства характеристики Евгения в момент крайнего напряжения сюжетного конфликта оказываются однородными со средствами характеристики Петра. И в этом одно из проявлений - художественных проявлений - глубокой, гуманистической мысли поэмы. Сами особенности стилистики, которые читатель воспринимает цельно и эмоционально, дают ему почувствовать, что в поэме сталкивается не малое с большим, а две равновеликие и равноправные исторические силы.

«Медный всадник» в известной мере похож на поэму «Анджело»: не случайно обе поэмы писались в одно и то же время. И в «Медном всаднике» тоже важное место занимает тема власти. Но решается она принципиально иначе, чем в «Анджело»: в соответствии не с авторским идеалом и его политической программой, а с объективным и трагическим ходом истории, в которой нет места для идиллии. В результате «Медный всадник» оказывается начисто лишенным какого-либо дидактизма. Это не дидактическая и не программно-идеальная, а трагическая и глубоко философская поэма.

Показательно, что среди многочисленных толкователей «Медного всадника» наблюдается нечто очень похожее на то, что происходит с интерпретаторами философских романов Достоевского. Они не просто спорят и но соглашаются друг с другом, но часто, опираясь на текст и, значит, не без оснований, приходят к прямо противоположным выводам.

В «Медном всаднике» нет единой системы отсчета и единой, сводимой к ясному понятию авторской системы взглядов - как нет в ней и сколько-нибудь категорических, окончательных решений. В ней больше вопросов, нежели прямых ответов на вопросы. Ни одна из сил, противостоящих друг другу, не одерживает единоличной и абсолютной победы. Правда на стороне Евгения - но правда и на стороне Петра и его великого дела. Споры, которые время от времени ведутся в науке, на чьей стороне сам Пушкин (при этом предполагается однозначный ответ: или - или), по существу, лишены художественных оснований. Пушкин ни в чем не поучает, он сталкивает в поэме равновеликое, ничему не давая торжествовать окончательно.

Высокий символизм поэмы, связанная с ним глубина и многозначность художественной мысли - это еще одна из важных причин неутихающих споров вокруг «Медного всадника». И не просто споров - неумирающей жизни поэмы в сменяющих друг друга поколениях и веках. А. Блок недаром писал о «Медном всаднике»: «„Медный всадник” - все мы находимся в вибрациях его меди»