Заключение и оценка.

Заключение. Наиболее заметной отличительной особенностью теории объектных отношений является смещение акцента с инстинкта на отношения. Это точно подмечено Фэйрберном (Fairbairn, 1954): «либидо преимущественно нацелено на поиск объекта... а не удовольствия» (р. 82). Таким образом, чтобы понять индивида, требуется понять его Я-репрезентации, представления об объектах и объектные отношения. Это неизбежно влечет за собой понимание наиболее ранних взаимоотношений индивида с лицом, осуществлявшим за ним основной уход (как правило, матерью). На основе этих ранних переживаний формируются схемы, стереотипы, которые впоследствии влияют на восприятие, мышление, чувствование и налаживание отношений. Таким образом, определяющим является не инстинкт, а взаимоотношения — как они влияют на развитие «Я», как они принимаются и как включаются в наше существо.

Любую психопатологию можно проследить до момента ее зарождения в этих ранних взаимоотношениях и связанных с ними проблемах. «Именно в нарушении объектных отношений развивающегося Эго следует искать корни всех психопатологических состояний» (Fairbairn, 1954, р. 82). Для Винникота главной проблемой являются «недостатки окружения» или отсутствие «достаточно хорошего» материнского ухода. Вместе с тем Винникот, в отличие от Фэйрберна и Гантрипа, придерживался взгляда о наличии эдиповой и доэдиповой патологии. Фэйрберн и Гантрип усматривали все проблемы в доэдиповом периоде.

Психотерапия, говоря словами Гантрипа, является «заместительной терапией». Она предполагает замещение плохих объектов хорошими. Ее задача — дать пациенту такие отношения, при которых «застывшие части» его «Я» могли бы растаять, при которых нарушенное развитие пошло бы своим чередом, при которых стало бы возможным перерождение «Я» пациента. Прежде всего вмешательство требует хороших взаимоотношений между психоаналитиком и пациентом; это и есть фактор исцеления. «Психотерапия представляет собой просто использование личных отношений, в том смысле, что "хорошие" отношения используются для устранения вреда, причиненного "плохими" отношениями» (Guntrip, 1973, р. 194). Регрессия и анализ переноса являются важными составляющими вмешательства. «Достаточно хорошие» взаимоотношения между матерью и ребенком могут служить моделью для взаимоотношений психоаналитика и пациента. Психоаналитик с некоторым опозданием исправляет то, что первоначально не удалось сделать «недостаточно хорошей» матери.

Оценка. Теория объектных отношений имеет ряд привлекательных особенностей. Ее главные преимущества могут быть сформулированы следующим образом: «Возникновение теории объектных отношений... обогатило психоаналитическую теорию более позитивным взглядом на человеческую природу... привлекло внимание к субъективному опыту и вселило надежду на то, что люди способны быть хозяевами собственной судьбы...» (Weiner, 1991, р. 33; ср. Blatt & Lerner, 1991). Объектные отношения сместили основной фокус с инстинктов на взаимоотношения. Благодаря этому открылись новые горизонты переживаний, которым уделялось недостаточно внимания в традиционной психоаналитической теории и которые крайне важны для понимания личностного развития, психопатологии и путей исцеления.

Кроме того, теория объектных отношений дает основания полагать, что патология по своему происхождению может быть эдиповой и доэдиповой. Повышенное внимание сторонников теории объектных отношений к доэдиповым феноменам позволяет лучше понимать раннее развитие, как оно происходит, почему останавливается, какой вклад вносит в общее развитие (например, Mahler, Pine, & Bergman, 1975). Эта точка зрения дает возможность расширить наши теоретические познания вплоть до объяснения доэдиповой патологии (см. Horner, 1984, р. 37).

Не менее важен акцент, который делается на «достаточно хороших» терапевтических взаимоотношениях, когда психоаналитик проявляет эмпатию, чутко относится к потребностям пациента, сопереживает ему. Отсюда с неизбежностью следует вывод о приоритете пациента над какой бы то ни было «психоаналитической техникой», а также о том, что нейтральная позиция психоаналитика в действительности является грубейшей ошибкой. «Если психоаналитик настаивает на бытии, на реальности и объективных научных фактах без какого бы то ни было личного отношения к пациенту, он нанесет пациенту такую же травму, какая изначально привела к зарождению болезни» (Guntrip, 1953, р. 119). По нашему мнению, это абсолютно справедливо.

Вместе с тем нет явных доказательств того, что практика твердо придерживается принципа, что терапия — это взаимоотношения. Техники играют заметную роль. Конечно, в адрес теории объектных отношений раздается множество критических замечаний. Например, Холт (Holt, 1985) в своей работе, посвященной исследованию психоаналитической теории применительно к объектным отношениям, называет ее кратковременным увлечением. В частности, он утверждает, что «Фэйрберн (Fairbairn, 1952a), Гантрип (Guntrip, 1969) и Винникот (Winnicott, 1958)... усвоили множество ущербных частей психоаналитической теории, поэтому вносимые ими исправления являются не более чем косметическими... Кроме того... они столь же небрежно обращаются с очевидными фактами, с такой же готовностью опираются на неспецифический «клинический опыт» как на приемлемую фактическую базу для уверенных выводов, как и традиционные последователи Фрейда, которых они, по их собственным заверениям, превзошли, хотя для этого нет достаточных научных оснований» (pp. 304-305).

И снова это последнее утверждение поднимает вопрос, который не раз уже был нами затронут: многие последователи Фрейда (глава 1), а также Юнга (глава 2) склонны опираться на описания единичных случаев, видя в них подтверждение правильности своей теории и практики вмешательства. И снова проблема подобных «свидетельств психотерапевта» состоит в том, что «отсутствие подтверждающих данных [со стороны пациента] может привести к субъективным искажениям» (Hill, 1989, р. 18).

Описанные здесь представления об объектных отношениях предполагают перекладывание ответственности за любую патологию на мать. Без сомнения, матери играют важную, решающую роль в росте и развитии ребенка. А как же отец, которого Фэйрберн (Fairbairn, 1954) именовал «родителем без молочных желез»? Какова его роль? Является ли он чем-то большим, чем просто «безгрудое существо»? Не может ли он также оказывать заметное, решающее влияние, хорошее или плохое? Гринберг и Митчелл (Greenberg & Mitchell, 1983) обратили внимание на склонность некоторых теоретиков объектных отношений, в частности Фэйрберна, Винникота и Гантрипа, считать новорожденного и развивающегося ребенка «безвинной жертвой» в руках «мучительницы-матери». Они в шутку утверждали, что, коль скоро вся патология проистекает от матери, основным источником психопатологии должна быть Ева, которая столь недостойно повела себя в садах Эдема. Подобный взгляд на патологию расценивается как «неубедительный и чрезмерно упрощенный» (Greenberg & Mitchell, 1983, p. 181).

Возвращаясь к предшествующей главе об Адлере, давайте вспомним несколько его идей, имеющих отношение к настоящей дискуссии. Адлер говорил о творческом «Я»: несмотря на нашу подверженность влиянию окружения, творческая часть каждого индивида также имеет право голоса. Учитывается ли подобное творческое «Я» в теории объектных отношений? Адлер также уделял внимание сиблингам и их потенциальному влиянию на развитие личности. Что касается объектных отношений, то их теоретики концентрируются исключительно на диаде мать—ребенок, полностью исключая или сильно ограничивая влияние других членов семьи. Действительно ли этим влиянием можно пренебречь?

Далее, насколько правомерно сопоставлять взаимоотношения между психоаналитиком и пациентом с отношениями матери и ребенка? Игл и Волицки (Eagle and Wolitzky, 1982) утверждают, что «взрослый пациент, пусть даже в состоянии расстройства и регрессии, все же отличается от младенца. Следовательно, не стоит полностью уподоблять терапевтические взаимоотношения отношениям матери и ребенка» (р. 371). К этому они добавляют следующее полезное утверждение:

«Основное сходство между взаимоотношениями родитель—ребенок и терапевтическими отношениями состоит в том, что, как отмечает Струпп (Strupp, 1976), пациент находится в зависимых отношениях, подвержен влияниям, неизбежным при таких отношениях и побуждается заменить внутренний контроль и автономию на эти внешние влияния — процесс сродни социализации» (Eagle & Wolitzky, 1982, p. 372).

Кроме того, в аналогии родитель—ребенок / психоаналитик—пациент звучит некоторая самонадеянность. В конце концов, мать «сделала все неправильно». Она потерпела неудачу. А психоаналитик может «все исправить». Или, обращаясь к некоторым терапевтически-религиозным сравнениям Фэйрберна и Гантрипа, можно сказать, что мать есть Сатана, а психоаналитик — Бог, спаситель, посланный для «спасения» пациентов от внутренней нечистой силы, которая является продуктом универсального источника зла, Матери-сатаны. Таким образом, как отметили Гринберг и Митчелл (Greenberg & Mitchell, 1983), все это представляется «чрезмерно упрощенным».

Имеются и другие упреки в адрес теории и терапии объектных отношений, в частности, в неточности их понятий, недостаточной обоснованности выбора тех или иных основных объектов вмешательства. И вновь эти вопросы поднимает Моррис Игл. «Хотя такие идеи, как замещение плохих объектов хорошими, вызывают определенные ассоциации и можно представить себе в общих чертах, что именно за ними стоит, точными их назвать нельзя. В то же время Фэйрберн нисколько не пытается их уточнить» (Eagle & Wolitzky, 1992, p. 130). В отношении второго замечания Игл (Eagle, 1984) говорит, что «как и почему регрессия взрослого человека к определенным ранним стадиям развития должна привести к возобновлению психологического развития и перерождению, теоретики объектных отношений так и не прояснили» (р. 92). Неточность и недостаточная ясность служат основными поводами для нападок, в том числе и на психоаналитическую теорию в целом (см. Holt, 1985).

Возможно, в развитии структурной модели объектных отношений и отвержении модели, основанной на инстинкте, некоторые теоретики объектных отношений зашли слишком далеко. Во всяком случае, некоторые исследователи считают именно так, в том числе Отто Кернберг. Кернберг (Kernberg, 1976) попытался в своей теории совместить психологии влечений, Эго и объектных отношений; он не считает эти теории взаимоисключающими.

«Гантрип... недавно переработал взгляды Фэйрберна в полную противоположность психоаналитической теории инстинктов, отрицая значение инстинктов в развитии личности в целом. Я не согласен с такой точкой зрения, во всяком случае, не считаю возможным противопоставлять теорию объектных отношений современным представлениям об инстинктах или психоаналитической теории инстинктов» (р. 119).

Действительно ли теоретики объектных отношений могли зайти слишком далеко — хороший вопрос, все еще полностью открытый для обсуждений.

Как же обстоят дела с научным исследованием подхода объектных отношений? Как уже было сказано, одной из проблем является склонность излишне полагаться на описание единичных случаев, что сопряжено с однобокостью и дает простор возможным искажениям и накладкам. Вместе с тем в литературе опубликованы интересные материалы, посвященные новаторским разработкам теории объектных отношений, в частности, речь идет о группе психотерапевтических исследований из Сан-Франциско (Weiss and Sampson, 1986).

«Теория контроля бессознательного... разработанная Вейссом и Сэмпсоном, может считаться продолжением и переработкой Эго-психологии, в том смысле, что основной акцент делается на бессознательных Эго-процессах убеждений, суждений, проверки и т. д. Вместе с тем теория контроля бессознательного также связана с межличностным взаимодействием и объектными отношениями, в том смысле, что бессознательные патологические убеждения приобретаются в процессе взаимодействия и общения с родительскими фигурами и подвергаются проверке в процессе лечения через общение с психотерапевтом» (Eagle & Wolitzky, 1992, pp. 142-143).

Теория, разработанная группой Вейсса/Сэмпсона и меньше нацеленная на техники терапии, предназначена для объяснения принципов работы терапии (Silberschatz, Curtis, Sampson, & Weiss, 1991, p. 56). Особое внимание уделяется плану пациента, который заключается в зачастую бессознательной стратегии использования терапии для разрушения своих патогенных убеждений, тестировании этих убеждений в процессе лечения, в то время как задача психотерапевта — справиться с тестами, которые предлагает пациент. На данный момент научные исследования подтвердили правильность идей Вейсса и Сэмпсона о планах пациента, предлагаемых им тестах, а также о том, что происходит в случае успешного или неуспешного прохождения психотерапевтом этих тестов. Описание исследовательской программы, ее результаты и перспективы отражены в ряде работ (Sampson & Weiss, 1992; Silberschatz et al., 1991; Weiss, 1988, 1993; Weiss & Sampson, 1986).

Если же работа созданной Вейссом/Сэмпсоном группы из Сан-Франциско оказалась результативной, какой вывод можно сделать об эффективности терапии объектных отношений? Вероятно, лучшее, что можно сделать, это вновь процитировать Игла и Волицки (Eagle & Wolitzky, 1992), которые высказались о терапии объектных отношений, а также о других психоаналитических моделях терапии таким образом: «[В] какой мере использование той или другой модели или их комбинации связано с реальной результативностью вмешательства... [еще] предстоит выяснить в ближайшем будущем» (р. 151).

Что же можно сказать о будущем теории и терапии объектных отношений? Объектные отношения, во всяком случае в настоящий момент, пользуются большой популярностью и хорошо принимаются в кругах психоаналитиков. Возвращаясь к двум основоположникам теории объектных отношений, надо сказать, что в последнее время вышли многие работы, посвященные Фэйрберну, Винникоту и их взглядам (Docker-Drysdale, 1989; Giovachinni, 1990; Goldman, 1993; Grotstein & Kinsley, 1993; Hughes, 1989; Little, 1990; Sutherland, 1989; Winnicott & Shepherd, 1989). Выходит множество книг на тему семейной, групповой и индивидуальной психотерапии объектных отношений (например, Cashdan, 1988; Horner, 1991; Scharff & Scharff, 1987, 1991, 1992). Проводятся рабочие совещания и семинары на эту тему. Действительно, в настоящее время наблюдается значительный интерес к материалам по объектным отношениям, они широкодоступны.

Вместе с тем не является ли теория объектных отношений, как выразился Холт (Holt, 1985), всего лишь причудой? По нашему мнению, нет. Объектные отношения дают нам альтернативный подход к развитию, изменению и терапии. Наиболее полно эта теория изложена в работах Фэйрберна, Винникота и Гантрипа. Что касается других представителей данного подхода, о которых не шла речь в данной главе, например Мелани Кляйн, Гарри Стека Салливана и Михаэля Балинта, в их работах также можно найти немало интересного и поучительного. Их влияние на теорию и терапию будет шириться, его еще предстоит исследовать, проанализировать. Хочется надеяться, что будут предприняты усилия по применению терапии объектных отношений при различных терапевтических проблемах и модальностях вмешательства, будут проанализированы ее связи с другими теориями, а концепции адаптированы к краткосрочным подходам. По нашему мнению, теория объектных отношений достаточно актуальна и в ближайшем будущем не сойдет с психоаналитической сцены.

Давайте завершим эту главу и первый раздел в целом цитатой из великолепной книги Гринберга и Митчелла (Greenberg & Mitchell, 1983). Вот что они говорят о будущем психоанализа — подходе объектных отношений и модели (фрейдовской) структуры влечений.

«Трудно давать прогноз о перспективах развития такой сложной дисциплины, какой является психоанализ. Возможно, модель структуры влечений окажется достаточно убедительной и прочной, чтобы включить в себя все концепции объектных отношений. В этом случае теория объектных отношений прекратит самостоятельное существование, сыграв достойную роль в развитии и поддержании более раннего подхода. С другой стороны, не исключено, что объектные отношения будут все больше проникать в теорию и практику. Тогда теория влечений станет постепенно терять своих последователей, продолжая оставаться важной, изящной, но более не работоспособной техникой.

Мы полагаем, что ни один из этих сценариев не будет реализован. Парадоксальность двойственной природы человека как высоко индивидуального и, одновременно, социального существа, столь глубока и так тесно связана с историей цивилизации, что вряд ли можно будет отыскать простое решение в одном из направлений. Более вероятным представляется сохранение и расширение значимости обеих моделей влечений и отношений, которые будут подвергаться постоянным преобразованиям; и в результате взаимодействия этих двух взглядов на человеческие переживания наладится творческий диалог» (pp. 407-408).

До сих пор обе модели продолжают существовать, обе по-прежнему пересматриваются, а комплексное взаимодействие между ними определенно породило творческий диалог. Мы не видим причин для изменения такого положения в ближайшем будущем.