Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
[Sossyur_F._de.]_Kurs_obshei_lingvistiki(BookFi...doc
Скачиваний:
78
Добавлен:
29.08.2019
Размер:
2.98 Mб
Скачать

Глава VI Народная этимология [283]

Нам иногда случается коверкать слова, форма и смысл которых нам малознакомы; бывает, что обычай впоследствии узаконивает такого рода деформации слов. Так, старофранц. coute-pointe «стеганое одеяло» (от coute, вариант couette «покрышка», vipointeпричастие прош. вр. crrpoindre «стегать») было изменено в courte-pointe, как будто это было составное слово из прилагательного court «короткий» и существительного poiwte «кончик». Такие инновации, как бы они ни были нелепы, не возникают совершенно случайно; в них обнаруживаются попытки приблизительного объяснения малопонятного слова путем сопоставления его с чем-либо хорошо знакомым. ,

Этому явлению дано название народной этимологии. На первый взгляд оно не очень отличается от явления аналогии. Когда говорящий по-французски, забывая о существовании слова surdite «глухота», образует по аналогии sourdite, результат получается тот же, как если бы он, плохо понимая surdite, деформировал это слово под впечатлением прилагательного sourd «глухой»; единственное различие, казалось бы, сводится к тому, что образования по аналогии рациональны, а народная этимология действует несколько на авось и приводит к несуразице, к чепухе.

Однако это различие, относящееся лишь к результатам, не главное. Есть другое, более глубокое различие по существу; чтобы показать, в чем оно состоит, приведем несколько примеров главнейших типов народной этимологии.

Разберем случаи, когда слово получает новое истолкование, не меняя своей внешней формы. Нем. durchblaaen «поколотить» этимологически восходит к bliuwan «бичевать»; но теперь его связывают с Ыаи «синий» вследствие синяков, производимых ударами. В средние века немецкий язык заимствовал из французского слово aventure «приключение», которое в немецком приняло форму abenture, затем Abenteuer; не деформируя слова, его стали связывать с Abend «вечер» («то, что рассказывают по вечерам»), и вплоть до XVIII в. его даже писали Abendteuer. От старофранцузского soufraite «лишение» (лат. suffracta от subfrangere «надламывать») произошло прилагательное souffreteux «немощный», «хворый»; его теперь связывают с глаголом souffrir «страдать», с которым у него, однако, нет ничего общего. Lais «отказ по завещанию» (отглагольное существительное от laisser «оставлять») ныне рассматривается как производное от leguer «завещать», и его пишут legs; некоторые даже произносят leg-s, что может создать впечатление, будто здесь произошло изменение формы в результате изменения интерпретации; но это произношение объясняется только

174

НАРОДНАЯ ЭТИМОЛОГИЯ

влиянием письменной формы, при помощи которой хотели отметить, не меняя произношения, происхождение этого слова. Аналогичным образом французское слово homard «омар», заимствованное из древнескандинавского humarr (ср. датск. hummer), приняло на конце d по аналогии с французскими словами на -ard; только в данном случае интерпретационная ошибка, обнаруживаемая орфографией, касается конца слова, принятого за хорошо знакомый суффикс (ср. bavard «болтливый» и др.) [284].

Однако в большинстве случаев слово искажают с целью приспособить его к будто бы заключенным в нем элементам. Так обстоит дело с франц. choucroute «кислая капуста» (от нем. Sauerkraut)', лат. dromedarius «двугорбый верблюд» превратилось в немецком в Trampeltier «топчущееся животное»; сложное слово является новым, но составлено оно из уже существовавших элементов trampein и Tier. Древневерхненемецкий язык из лат. marganta «жемчужина» сделал mari-greoz «морской камешек» путем комбинации двух уже существующих слов [285].

А вот еще один, особо поучительный случай: лат. carbunculus «уголек» дало в немецком Karfunkel по ассоциации cfankein «сверкать», а во французском—escarboucle, связываемое с boucle «локон». Calfeter, calfetrer «конопатить» превратилось в calfeutrer под влиянием feutre «войлок». Во всех этих примерах на первый взгляд более всего поражает то, что каждый из них заключает наряду с понятным элементом, наличествующим в других словах, другую часть, ничему старому не соответствующую: kar-, escar-, cal-. Но было бы ошибочным думать, что в этих элементах есть нечто, созданное заново, нечто возникшее в связи с данным явлением; в действительности налицо совершенно обратное: это просто-напросто отрезки, оставшиеся неинтерпретированными, это, если угодно, народные этимологии, застрявшие на полпути. Karfunkel в этом отношении не отличается от Abenteuer, если считать, что -teuer оставшийся без объяснения остаток; его можно сравнить и с homard, где horn- ничему не соответствует.

Таким образом, степень искажения не создает каких-либо существенных различий у слов, исковерканных народной этимологией;

все они, безусловно, являются не более как истолкованиями непонятых форм посредством форм известных.

Итак, теперь ясно, чем народная этимология походит на аналогию и чем она от нее отличается.

У обоих этих явлений есть только одна общая черта — ив том и в другом случае используются предоставляемые языком значимые элементы,—но в остальном они диаметрально противоположны. Аналогия всегда предполагает забвение прежней формы; в основе аналогической формы И traisait (см. стр. 169) отсутствует какое бы то ни было разложение прежней формы И trayait на составные части; забвение этой формы даже необходимо, чтобы могла возникнуть конкурирующая с ней форма. Аналогия ничего не извлекает из субстанции

175

ДИАХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

замещаемых ею знаков. Наоборот, народная этимология сводится к интерпретации прежней формы, воспоминание о которой, хотя бы и смутное, является исходной точкой для ее искажения. Таким образом, в основе анализа в одном случае лежит воспоминание, а в другом случае—забвение. Это различие является фундаментальным.

Народная этимология представляет собой в языке явление патологическое [286]; она выступает лишь в исключительных случаях и затрагивает лишь редкие слова, технические термины или заимствования из других языков, с трудом осваиваемые говорящими. Наоборот, аналогия есть явление общее, относящееся к нормальному функционированию языка. Эти два явления, некоторыми своими сторонами между собою сходные, по существу друг другу противоположны;

их следует строго различать.