Часть II. Русские сегодня

Глава 6. Методология этносоциального исследования

Уровень межэтнической конфликтности, свойства национального характера и этнической самоидентификации обусловливают протекание как общесоциальных, так и политических процессов, которые, в свою очередь, видоизменяют и национальную психологию. Именно поэтому при проведении этносоциального исследования не обойтись без междисциплинарного подхода, который предусматривает рассмотрение феномена этничности с социологической, психологической и политологической точек зрения.

О междисциплинарном подходе

Комплекс этносоциальных наук в отличие от «классической» науки этнографии еще находится в стадии формирования и уточнения собственного понятийного аппарата, поэтому небезынтересно хотя бы в общих чертах обозначить содержание трех смежных дисциплин, на базе которых и проведено данное исследование.

Этносоциология - это специальная социологическая теория, изучающая механизмы социальных и этнических явлений в их органическом единстве и взаимодействии. Ее возникновение и XX веке на стыке этнографии и социологии было обусловлено процессом индустриализации и урбанизации: стало очевидно, что в современном обществе, обладающем сложной дифференциацией, судить об этнических процессах по этносу в целом не только невозможно, но и некорректно.

69

Первым этносоциологическим исследованием принято считать работу У. Томаса и Ф. Знанецкого (1916 г.), посвященную изучению положения польских эмигрантов в Америке. Для реализации своего замысла авторы впервые в социологии использовали массовые документальные источники как личного характера (переписка эмигрантов с родными, оставшимися в Польше, дневники, автобиографии и т.п.), так и официального (архивы эмигрантских газет и церковных приходов, судебные дела).

В настоящее время этносоциальные исследования за рубежом ведутся, в основном, в рамках социальной психологии (Т. Парсонс, ПЛ. Ван дер Берге, А. Инкелес, А. Кардинер, Р. Линтон, С. Либерзон и др.) [1] и культурантропологии (К. Гирц, С. Нанда). [2]

Одно из направлений этносоциологии изучает, главным образом, социальную обусловленность традиционной культуры, освоение культурных ценностей в полинациональной среде, в частности, проявление таких аспектов этничности, как национально-смешанные браки, двуязычие и т.п. Советская этносоциология до недавнего времени развивалась именно в этом ключе, причем постоянно акцентировалась интернационализация всех этнокультурных процессов и явлений.

В СССР начало этносоциологии положили в середине шестидесятых годов исследования в Прибалтике (процесс интернационализации быта и культуры населения), в Узбекистане (интернациональное воспитание молодежи), в Грузии (межнациональные контакты на промышленных предприятиях), в Таджикистане (смешанные браки).

Первое, в целом репрезентативное для основных социальных групп городского населения исследование было проведено в конце шестидесятых годов в Татарии сектором конкретных социологических исследований Института этнографии АН СССР, материалы которого легли в основу монографии «Социальное и национальное» (МД973). В семидесятые годы те же специалисты осуществили проект «Оптимизация социально-культурных условий развития и сближения наций в СССР» на материалах Молдавской, Узбекской, Эстонской ССР и Российской Федерации. [3]

Характерно, что в этот период практически вне поля зрения специальных изысканий остался наиболее крупный в количественном отношении народ СССР - русские, что вполне соответствовало его «особому» статусу в Союзном государстве. Лишь в 1992 году практически одновременно вышли в свет

70

коллективная монография авторов Института этнологии имени Миклухо-Маклая «Русские: этносоциологические очерки» и работа двух петербургских ученых А.О. Бороноева и П.И. Смирнова «Россия и русские: характер народа и судьбы страны», пробившие первую брешь в атмосфере единодушного умолчания о специфических особенностях крупнейшего европейского народа.

Другое направление, удаляясь от социологии культуры и примыкая скорее к общесоциологической теории, фокусирует свое внимание на анализе воздействия фактора этничности как на частные социальные процессы (социальную мобильность, миграцию, урбанизированность и т.п.), так и общесоциальные - стабильность и динамику социальных систем и институтов, конфликтность и т.п. До середины восьмидесятых годов этот аспект этносоциологического знания оставался в тени внимания отечественной науки, ибо сильны были стереотипы о якобы бесконфликтности советского общества, о стирании национальных различий и формировании новой исторической общности - советского народа.

Однако сегодня, в условиях, сложившихся после распада СССР, центробежных тенденций практически во всех постсоветских государствах, наконец, эскалации межнациональных конфликтов именно это направление этносоциологии выходит на первый план, до времени оттесняя этнокультурную проблематику. На фоне системного кризиса этничность политизируется; именно это привело к формированию еще одной этносоциальной дисциплины, «отпочковавшейся» от этносоциологии, предметом которой стало влияние этнического фактора на политические отношения и институты.

Этнополитология рассматривает этничность сквозь призму государственного устройства, ее занимает процесс «нациеобразования», соотношение центростремительных и центробежных тенденций в полиэтническом обществе. Основное исследовательское «поле» этой науки - межнациональные конфликты, именно поэтому ведущие отечественные этнопо-литологи, в частности, Р. Абдулатипов, А. Здравомыслов, В. Тишков, Э(Паин, Г. Старовойтова [4] предлагают конкретные решения этнополитических коллизий, впервые «приложив» академический подход к национальной политике в Российской Федерации. Этнополитология - самая «практическая» область этносоциальных наук, ее вычленение из социологического «ствола» еще не закончено.

71

Этносоциологический и этнополитический подходы близко соприкасаются с этнопсихологическим, все эти дисциплины как бы дополняют друг друга.

Этнопсихология изучает особенности психического склада тех или иных этнических общностей (системы представлений и кодов поведения), этнически обусловленные формы отражения и реакции на воздействие внешнего мира.

Эта наука исследует особенности народной культуры и символический мир, изучает этническую обусловленность познания, памяти, эмоций и речи, а также межгрупповых отношений и социального поведения, вскрывает национальные особенности социализации подрастающего поколения.

Предтечей современной этнопсихологии стала психология народов В. Вундта, трактующая национальный дух как особое замкнутое образование, выражающее психическое сходство индивидов, принадлежащих к определенному народу, и одновременно и как их самосознание, содержание которого может быть раскрыто путем сравнительного изучения языка мифоло-^v гии, морали и культуры.

В современный научный оборот термин «этнопсихология» ввел в 1961 году X. Вернер [5], который интерпретировал эту дисциплину как область изучения характерных для конкретного общества представлений об устремлениях и импульсах, стандартах желательного и нежелательного и т.п. Иную трактовку получила идея В. Вундта в работах Р. Линтона и Д. Ле-винсона, выводящих свойства национального характера из так называемой базовой или модальной личности, формирующейся под воздействием специфических для каждого этноса ^ методов воспитания детей. [6]

Отечественная традиция этнопсихологии ведет начало от работ В. Ключевского, П. Лаврова, И. Бодуэна де Куртенэ, уделивших пристальное внимание, в частности, воздействию географической среды и уровня технического развития на психический склад народа, пониманию добра и зла в различных этнических контекстах, влиянию языковых форм на особенности мышления этнических групп. Их научное (Наследие получило дальнейшую разработку в трудах Л. Выготского, А. Лу-рия, позже - А. Леонтьева, И. Кона и других. Оригинальный подход к психологическим проблемам этничности отличает работы Л. Дробижевой [7], В. Куницыной [8], С. Лурье [9], А.О. Бороноева [10].

Характерно, что исследовательское «поле» отдельных этносоциальных наук во многом совпадает, но, пожалуй, наиболее

72

«междисциплинарным» феноменом этничности является национальное самосознание, в котором как бы скрещивается и социологическое, и психологическое, и политологическое видение единой проблемы. Именно этот феномен стал предметом исследования, положенного в основу данной книги.

О предмете исследования

В функционировании этносов важнейшая роль принадлежит осознанию членами каждого из них своей специфической общности, т.е. этническому самосознанию, именуемому относительно наций и национальных общностей национальным самосознанием. Это понятие вошло в обиход советской этнологии с конца сороковых годов (П. Кушнер, Н. Чебоксаров, В. Козлов), и уже в шестидесятые годы представление об этническом сознании как важнейшем компоненте этноса получило широкое распространение несмотря на известный разнобой в его использовании: психологи предпочитают говорить об «этническом сознании», социологи и политологи - о «национальном».

Что касается соотношения терминов «сознание» и «самосознание», то первое есть знание о другом, второе - знание о самом себе, следовательно, если этническое самосознание - прежде всего автостереотип, то этническое сознание к представлению о собственном этносе добавляет и «образ» других этносов, т.е. гетеростереотип. [11]

Без самосознания этнической общности просто не существует, поэтому именно самосознание, а не сознание, следует рассматривать в качестве отличительной черты этноса.

Если самосознание отдельного этнофора наряду с фиксацией своей национальной принадлежности включает осознание человеком своих действий, чувств, мыслей, мотивов поведения, оценок и самооценок, то самосознание общности (народа, нации) выражается, главным образом, в представлении об определенной идентичности всех ее членов и существует в объективированных формах общественного сознания: в языке, нормах и ценностях, ритуалах и произведениях народной культуры.

Вместе с тем, национальное самосознание есть «двуединый процесс отражения реальности». [12] Действительно, как на уровне личности, так и общности суждения о свойствах своего народа непременно соотносятся с представлением о характерных чертах других этнических образований и их членов, при-

73

чем, как правило, эти представления эмоционально окрашены, имеют оценочную природу. Именно этнические чувства, не до конца осознанные, лежат в основе этнической комплиментарное™ (образ «мы» и «они» предполагает не только фиксацию различения, но и оценку «не-нас» по сравнению с «нами»).

Наглядным внешним выражение этнического самосознания выступает этноним, который свидетельствует об осознании членами этой общности своей идентичности. Впрочем его не следует абсолютизировать, ибо этноним крупного народа нередко переносится на представителей малочисленных народов: так, в частности, всех «советских» за рубежом обычно называли русскими, даже если они были грузинами или молдаванами.

Этническая самоидентификация носит во многом ситуативный характер и может быть обусловлена конкретными политическими реалиями - человек невольно идентифицирует себя с тем народом, среди представителей которого он испытывает больший социально-психологический комфорт, приобретает более высокий этнический статус. Так в СССР, по данным социологических исследований, дети от смешанных браков, если один из родителей был русским, чаще всего считали себя тоже русскими и по анкетным данным, и по психологическому самоощущению. После распада СССР ситуация «зеркально» изменилась: в постсоветских государствах дети от смешанных браков русских с представителями титульной национальности чаще склонны идентифицировать себя по тому из родителей, кто принадлежит к национальному большинству (титульному народу).

Сегодня в России начинает формироваться тенденция, обозначившаяся и в нашем исследовании, в случае происхождения от гетерогенного брака фиксировать свою принадлежность в этнониме «россиянин», что косвенно свидетель-V ствует о начале общероссийского нациеобразования.

Не менее наглядным, но еще более противоречивым, чем О ^этноним и этническая самоидентификация, признаком национального самосознания является национальный характер - некоторые общие черты психики, связанные с историческим и культурным единством этноса. Конечно, национальный характер не следует низводить до набора некоторых психологических свойств одной этнической единицы. Значительно отчетливее, чем в монологической форме, он проявляется в общении, когда взаимодействуют группы людей, особенно раз-

74

личной национальной принадлежности, т.е. на уровне межэтнических контактов.

Чтобы считаться типичными для того или иного народа, черты характера должны быть присущи значительной части его членов, прежде всего в интенсивности, в оттенках их проявления. Этот подход наиболее отчетливо выражен в уже упоминавшихся концепциях «модальной» (Р. Линтон, А. Инкелес) и «базовой» личности (А. Кардинер).

Характер народа проявляется в целой системе потребностей, интересов, установок и идеалов, причем эта структура как бы охватывает все этажи человеческой психики и, в конечном счете, определяет направленность национального характера. [13]

Возникает вопрос: измеряемы ли те явления, о которых говорилось выше? Возможно ли их изучение методами конкретной социологии?

В отличие от этнолога социолог и психолог относят национальное самосознание к тому слою обыденного сознания, которое принято называть массовым. В национальном самосознании на уровне ориентации, предпочтений и стереотипов отражается образ и стиль жизни народа, его нормы и ценности, представление о своей «самости», т.е. национальной принадлежности в некоторой шкале, соотносящей «свой» народ с «другими» народами. Таким образом, изучая самосознание той или иной этнической общности, мы исследуем, в конечном счете, фактор этничности в массовом сознании. [14]

В качестве основных эмпирических индикаторов национального самосознания в нашем исследовании приняты следующие:

1) этническая самоидентификация, включающая представление об этноконсолидирующих и этнодифференцирующих признаках;

2) национальный характер на уровне автостереотипов (русские о русских);

3) этнические установки, выявляющие уровень и направленность межнациональных отношений, включая проявление этнофобии и национализма;

4) социокультурные установки, включающие представление и оценочные суждения относительно истории и отдельных элементов традиционной культуры (языка, ритуалов, традиций);

5) этнически обусловленные социальные установки и ценности, включающие оценку собственного социального само-

75

Чуствия в контексте взаимодействия этнофора и государства Русского и России).

Эмпирическое исследование перечисленных «срезов» национального _самос0знания позволяет рассмотреть изучаемый Феномен под различными «углами зрения» - социальным, пси-ологическим, культурным и политическим, ибо именно на пересечении этих составляющих и формируется национальное самосознание.

О методических приемах исследования

Изучение фактора этничности в массовом сознании требует особых методических приемов:

Во-первых, потому, что проявление как национального характера, так и «симпатии-антипатии» в межэтническом взаимодействии чаще всего носит иррациональный и неосознанный характер, имеет эмоционально-чувственную природу (не случайно именно этнос нередко называют «самой эмоциональной общностью»), а «преобразование чувств» в логически «есткую структуру социологического инструментария весьма затрУДнительно■

Во-вторых, все этническое крайне мифологизировано: что же касается «русской души», то она уже не один век пребывает скорее в тенетах мифа, чем реальной действительности, и поведение частного человека подчас мотивировано не столько практической «выгодой», сколько мифологической «нормой». Именно это, в конечном счете, не только усложняет успешную адаптацию к меняющимся социальным реалиям, но и приводит к социальной маргинальности немалого числа людей.

В-третьих, этничность не только «переживается» более других состояний, но относится к интимным, сокровенным проявлениям человеческой психологии (по словам Н. Бердяева «русский почти что стыдится того, что он - русский»), поэтому при составлении инструментария этносоциолог не может не учитывать вероятную «стыдливость» гипотетического респондента.

Наконец, в-четвертых, так уж сложилось исторически, что «русская тема» всегда была искусственно политизирована, а сегодня на фоне непрекращающихся межэтнических конфликтов, растущего национализма меньшинств и «великодержавности» титульного большинства само обращение к проблеме русской идентичности превращается если не в политическую,

76

то во всяком случае в социальную позицию, которая именно в этом ключе и интерпретируется более образованными респондентами.

Именно поэтому при проведении этносоциального исследования особенно необходимы гарантия и неукоснительное соблюдение анонимности индивидуального ответа. Кроме того, категорически недопустимы прямые («лобовые») вопросы, которые могут привести к ощутимым потерям при сборе первичных данных.

Как показывает исследовательская практика, весьма продуктивно применение открытых вопросов и прожективных ситуаций, что обусловлено как раз теми особенностями проявления этничности, о которых уже говорилось - иррационализмом, мифологизированностью («бессознательным символизмом»), сокровенностью вкупе со стереотипизацией.

Открытые вопросы (т.е. вопросы без предварительных вариантов ответа, из которых респонденту предстоит выбрать один или несколько предпочтительных) дают возможность свободного самовыражения на заданную тему, в определенном смысле выполняя и эвристическую функцию. Как раз они-то и позволяют раскрыть и структурировать те глубинные, но неотчетливые мифологемы, идеологические клише, этностереоти-пы, которые обычно теряются за ответами-«подсказками» в вопросах закрытого типа.

У социологов существует предубеждение против открытой формы вопроса, ее рекомендуется использовать лишь на стадии пилотажа, в ходе отработки методики. Однако, судя по нашему опыту, четко и в то же время интересно («завлекательно») сформулированные открытые вопросы вызывают у респондентов живой отклик (так, в нашем исследовании на шесть открытых вопросов, включенных в опросный лист, ответило в среднем 68,9% респондентов, примерно каждый 4-5 из их числа «выплеснул» свое мнение за рамки тематической заданности и порассуждал о жизни вообще). Это вовсе не усложнило интерпретацию, а напротив «расцветило» непосредственный предмет исследования.

Все суждения респондентов (свободные характеристики) были классифицированы и обобщены с помощью метода контент-анализа, особенности применения которого раскрываются в последующих главах.

Метод контент-анализа вообще хорошо дополняет традиционный опрос, особенно удачно его использование при изу-

77

чении национального характера (см. главу 8) и явлений, связанных с этноцентризмом и этнофобией (см. главу 11).

Не менее богатый материал в этносоциальном исследовании предоставляют и прожективные (воображаемые) ситуации, которые могут носить как открытый, так и закрытый характер. Нами, в частности, они широко использовались при изучении советского менталитета в русском сознании (некоторые результаты этого исследования представлены в последующих главах книги). С одной стороны, прожективная ситуация - это своего рода социологическая «игра», в которую охотно включается респондент, уже уставший от «серьезных» вопросов, с другой, - эта процедура не в меньшей степени, чем открытый вопрос, позволяет обнаружить неосознанное и «символическое»; при грамотной интерпретации ответов выводы могут быть не только корректны, но и адекватны реальной, а не воображаемой действительности.

Игровая форма прожективных ситуаций помогает социологу выявить ту противоречивость и неустойчивость этнополити-ческого сознания русских («непредсказуемость» коллективного поведения), которые, как правило, теряются за рейтингами лидеров и партий, в материалах зондажей общественного мнения.

Специфика предмета исследования приводит к необходимости введения в инструментарий живой ткани народного творчества и прежде всего фольклора, ибо пословицы и есть сконцентрированный метафорический «образ» той символической реальности, которая способствует осознанию этнической идентичности. «Примеривая» к себе, к ментальным установкам и поведенческим реакциям «народную мудрость», респондент неосознанно фиксирует и собственное этнопсихологическое «своеобычие», тем более, что в этом случае работа над опросным листом приобретает ненавязчивый, игровой характер, способствует психологической релаксации. Иносказание, ко всему прочему, есть еще и альтернатива нежелательному прямому («лобовому») вопросу. Возможности использования словесного народного творчества в контексте этносоциального исследования отражены в восьмой, десятой и одиннадцатой главах книги.

Все обозначенные выше методические приемы «укладываются» в рамки анкетного опроса, основным достоинством которого является способность к репрезентативному «охвату» основных социально-демографических групп населения.

78

Вместе с тем, при изучении социальных проблем этнич-ности продуктивно применение специальных методов, в частности, адаптированного к целям исследования метода семантического дифференциала, посредством которого можно обнаружить интенсивность проявления тех или иных этностерео-типов в сравнении качеств «своего» народа с каким-либо «другим». Этот подход дает возможность этнофору, сопоставляя «нас» с «не-нами» по одним и тем же признакам, отчетливее осознать своеобразие собственной этнической общности (проекция и гомоописание), а кроме того косвенно выявить и направленность межнациональных отношений по критерию «симпатии-антипатии». Как выяснилось, характер стереотипов впрямую обусловлен тем, с кем именно себя сравнивает респондент. Так, при сравнении «себя» (русского) с американцем самооценка оказалась заниженной: положительный гетеросте-реотип «спровоцировал» снижение автостереотипа; по-иному сложилось соотношение авто- и гетеростереотипов при сравнении «себя» с узбеком - в этом случае, напротив, автостереотип заметно превысил гетеростереотип. [15]

Для раскрытия этнического «я» - образа можно обратиться и к невербальным проективным методам. В ходе исследования «Советский менталитет в русском сознании» применялась адаптированная методика Лонга и Хендерсона - «Символические задания на выявление социального я», - которая представляет собой серию оригинальных символических проективных проб, направленных на измерение самоотношения и самоидентичности по нескольким индексам. В нашем случае ими были - этническая самоидентификация, этносоциальная открытость, этническое самоуважение, маргинальность, открытость и индивидуализация. [16]

О методе сбора первичных данных

Проект «Национальное самосознание русских», на материалах которого, в основном, написана эта книга, осуществлялся методом почтового опроса. Этот метод имеет свои недостатки и свои преимущества.

Недостатки - очевидны: иногда анкета заполняется «всей семьей», а не индивидуально, как того требует процедура, респондент работает над опросным листом «между делом», а не специально, сосредоточенно, как при проведении очного опроса, немалые потери и при возврате анкет.

79

Достоинства этого метода менее заметны, однако при изучении такого сложного противоречивого феномена как национальное самосознание они проявляются с неоспоримой очевидностью: человек значительно вдумчивее относится к инструментарию, если он не ограничен временем и работает над ответами, сообразуясь со своим временем и желанием, а не по принуждению. Кроме того, респондент невольно «вживается» в исследуемый предмет, продумывая свои ответы, иной раз возвращается к ним для уточнения, а это особенно важно при включении в опросный лист большого числа открытых вопросов и прожективных ситуаций.

В нашем случае гипотеза относительно предпочтительности именно этого метода сбора первичных данных в целом подтвердилась. Возвращено 784 анкеты (39,1% от числа разосланных), которые в совокупности, как и выборка, представляют генеральную совокупность по критериям пола, возраста, уровня образования.

«Заполняемость» анкеты очень высока и составляет в среднем 94,5%, т.е. превышает обычные показатели даже очных опросов. Эти данные, также как и многочисленные оценки и суждения, написанные респондентами на полях анкеты и в графе «Пожелания и замечания» свидетельствуют о высоком интересе участников опроса к феномену национального самосознания.

При изучении советского менталитета в русском сознании применялся метод очного индивидуального опроса. Выборка носила квотный характер и составила 516 человек («заполняемость» анкеты - 92,7%).

Объектом нашего исследования стало русское население Санкт-Петербурга (89,3%).

Надо сказать, что северная столица представляет собой исключительно интересное «поле» для этносоциального исследования. С одной стороны, этот город по структуре населения практически мононационален, и русские в нем составляют подавляющее большинство. С другой, Петербург, основанный как столица многонационального государства, с самого начала своего существования превратился в центр интенсивной инонациональной миграции, которая с течением времени образовала многочисленные этнодисперсные группы [16] представителей многих «нерусских» народов, укоренившихся на невских берегах наравне с русскими.

Уже со второй половины XIX века доля русских в населении столицы практически не менялась, а с начала XX века она

80

стабильно превышала 80% (1910 г. - 82,3%; 1939 г. - 87,0%; 1989 г. - 89,3%). [16]

Тем не менее Петербург на протяжении уже почти трехсот лет своего существования воспринимался массовым сознанием россиян как город не совсем русский и даже совсем не русский, хотя русские в нем всегда численно преобладали. Не потому ли,, что его жители всегда в большей мере себя чувствовали именно петербуржцами, чем русскими, немцами, поляками или евреями, чему немало способствовал и нетипичный для России космополитический облик города?

Однако «нерусскость» Петербурга была предопределена и вполне объективными обстоятельствами.

Во-первых, его географическим расположением - в начале пути не только «из варяг в греки», но и на Запад, поэтому за-мысленный Петром город стал как бы символом возвращения в Европу огромной континентальной державы, пределы которой терялись «в бесконечности» за Уральским хребтом.

Во-вторых, его геополитическим значением, самой идеей города, заложенной в него основателем, который твердой державной рукой «лепил» из азиатской Московии «Третий Рим», о котором его предшественники на троне только мечтали. И в этом его устремлении новая столица стала своеобразной «витриной» новой государственной идеологии - уже не царской, а имперской.

И наконец, в-третьих, именно Петербург породил особый социокультурный феномен, называемый петербургской культурой, в создании которого в равной мере соучаствовали все жители столицы, будь то итальянец Росси, француз Петипа, немец Брюллов, «малорос» Гоголь или русские Воронихин, Фокин, Репин и Достоевский.

Во многом все перечисленные факторы продолжают действовать и по сей день, несмотря на социальные изменения и преобразившееся демографическое лицо города. Действительно, после распада СССР, исключая анклавный Калининград, Петербург вновь превратился в самый западный город России, морские ворота в Европу. Демократические ориентации его жителей, проявившиеся с начала перестройки, «сдвигают» северную столицу на Запад уже психологически, наконец ореол петербургской культуры, хоть немного потускнел с годами, тем не менее продолжает очаровывать приезжих, а своих коренных жителей превращает в страстных почитателей «малой родины». Кстати, в этом смысле нисколько не странно, что около 3% опрошенных горожан сочли «основание Петербурга» - важ-

81

нейшим событием национальной истории, вызывающим чувство гордости.

Конечно, проведение опроса именно в Петербурге могло придать обнаруженным тенденциям некоторую особую «окраску», однако, судя по данным исследования советского менталитета, включавшего в выборку кроме Петербурга еще и российскую глубинку (г. Мичуринск Тамбовской области), «столицу» донского казачества (г. Новочеркасск) и один из центров компактного проживания русских на Украине (г. Черновцы), региональная обусловленность этнических проявлений заметно уступает поло-возрастным и социальным факторам. Это и естественно, ибо сходство национального самосознания петербургского профессора, донского казака, безработного инженера из Мичуринска и черновицкого предпринимателя как раз и превращает отдельных этнофоров в членов единой общности, в нацию.

82