Глава 3. Этнонационализм как основной фактор этнического риска
Политически разъединенное пространство бывшего СССР продолжает психологически оставаться единым: для бывших граждан этой страны Приднестровье или Абхазия - не настоящая «заграница», а часть все еще на уровне сознания общего дома. Это, кстати, и одна из причин весомого участия добровольцев и наемников из других государств, образовавшихся после распада СССР, в любом из вооруженных конфликтов, идущих на его прежней территории: они воюют «дома», а не «за границей».
Состояние межреспубликанских отношений и уровень межнациональной стабильности в каждом из регионов бывшего СССР именно поэтому продолжает обусловливать социальное самочувствие бывших советских граждан, способствуя или препятствуя установлению благоприятного социально-психологического климата в различных группах населения.
Важнейшим показателем стабильности в межнациональных отношениях является, с нашей точки зрения, уровень этнического риска, который различен в различных регионах бывшего СССР.
Под этническим риском (далее - ЭР) мы понимаем вероятность негативного влияния этнического фактора на устойчивость социальной системы и возникновение отрицательных последствий в случае принятия тех или иных властных решений.
К числу основных показателей, составляющих ЭР, можно отнести следующие:
1. Соотношение доли титульного населения государства (автономии) или этнического большинства какого-либо региона и доли национальных меньшинств. При значительном пре-
39
вышении Доли первого над долей второго степень ЭР снижается (например, в АРмении или в Литве). При увеличении же доли рациональных меньшинств в общем составе населения напр°тив' возрастает (в частности, Латвия, Эстония, Казахстан). Относительно высока степень ЭР и в мононациональных регионах в случае постоянного притока инонациональных грУ1111 из числа временных мигрантов или вынужденных переселенцев и беженцев (в частности, Москва и Санкт-Петербург)-
2. Наличие этнотерриториальных претензий в том или ином регионе, в особенности, если эти претензии используются в качестве инструмента государственной политики и пропаганды (например, кавказский регион или российско-балтийское порубежье).
3. Законодательное нарушение прав человека и гражданина по национальному признаку или косвенным показателям принадлежности к национальным меньшинствам - знание государственного языка, срок проживания в регионе и пр. (Латвия, Эстония и др.)
4. Стремление национального меньшинства в случае его анклавного проживания к национально-государственному самоопределению (Карабах, Крым, Пригородный район Северной Осетии)- Причем степень ЭР возрастает в случае территориальной близости этого анклава, претендующего на самоопределение , к территории основного расселения данного этноса (Северо-восточная Эстония) или исторической принадлежности региона анклавного проживания национального меньшинства государству его основного расселения (Северный
Казахстан)-
5. Этнокультурные различия соседствующих в том или ином регИ°не этнических общностей. Культурная (общая история, языковая близость, схожие традиции) и конфессиональная родственность взаимодействующих в регионе общностей снижает степень ЭР (русские на Украине и в Белоруссии), принадлежность же к различным культурам и конфессиям ее усиливают (русские в Средней Азии).
6. Степень ЭР возрастает также в регионах, где права титульного народа явно или скрыто вступают в противоречие с правами человека и гражданина, выдвигаясь в качестве приоритетных, а курс на построение национального государства осуществляется в условиях полиэтнического общества. [1]
Наряду с этими факторами, которые носят общий характер и обусловливают состояние межнациональных отношений в любом многонациональном государстве, будь то Россия или Югославия, Для бывшего СССР специфичен еще один част-
40
ный фактор, дополнительно дестабилизирующий состояние межнациональных и межреспубликанских отношений на территории бывшего СССР.
Это 25,3 миллиона русских (более 17% всего русского населения СССР), оказавшиеся за пределами новой России. Масштабы и последствия, в том числе и политические, этой драмы народа «в рассеянии» еще не в полной мере осознаются не только институтами власти вновь образованных государств, но и самими современниками дезинтеграции Союзного государства. (См. таблицу 2)
По данным массовых опросов еще восьмидесятых годов большинство русских в бывших союзных республиках считали своей Родиной не Россию и не республику своего проживания, а Советский Союз в целом. Потеряв его, они по сути своей превратились в апатридов, т.е. людей без Родины, потому что всегда были больше советскими, а не русскими по своей самоидентификации.
Таблица 2
Население союзных республик в 1989 году
41
На эту и без того тяжелую социально-психологическую травму накладываются еще два немаловажных обстоятельства, усугубляющих драматизм положения этих «эмигрантов поневоле».
Во-первых, около половины русских нового зарубежья родились в этих местах, именно там их «малая родина», их Дом -привычный уклад жизни, среда обитания; с Россией же их связывают только язык и происхождение, поэтому возвращение на так называемую историческую родину для них - не одни лишь экономические и материальные издержки переезда, но коренная ломка устоявшихся привычек и ценностей. Лингвисты отмечают, что русские в союзных республиках, особенно на Кавказе и в Средней Азии, со временем даже начинают говорить по-русски с акцентом, типичным для коренных жителей этих регионов.
Во-вторых, крайне мала доля тех, кто свободно владеет новыми государственными языками, ведь раньше повсеместно -на улицах и в учреждениях, на местных партийных форумах -основным языком общения был русский, а не язык титульного населения той или иной республики.
Таким образом, уехать или остаться - почти неразрешимая дилемма для каждого из них.
Между тем, отношение к русским в бывших республиках Союза стало ухудшаться еще до его распада: так, по данным ВЦИОМ (сентябрь 1991 года) о его ухудшении, в частности, говорили 79% русских в Молдавии, 75% - в Киргизии, 54% - в Азербайджане, 59% - в Западной Украине и даже треть национального меньшинства во внешне благополучном Казахстане.
По данным социологических исследований неприязнь к русским (русофобия) - один из наиболее распространенных этностереотипов в массовом сознании «нерусского» населения бывшего СССР, который имеет как культурно-исторический, так и политический контекст.
На протяжении десятков, а то и сотен лет, еще со времен Российской империи, по всему периметру национальных окраин проводилась достаточно целенаправленная русификация, которая наряду с очевидными преимуществами (приобщение к русской культуре, а опосредовано - и к европейской, формирование кадров национальной интеллигенции, интенсификация экономики посредством приезжих русских специалистов и др.) несла с собой и немалые потери для местного населения - частичную этнокультурную денационализацию, особенно малочисленных (народы Крайнего Севера, Сибири и
42
Дальнего Востока) и родственных народов (украинцы, белорусы) размывание национального самосознания, а в перспективе угрозу существования этнической общности. Иными словами, происходил процесс аккультурации, отмечаемый западными этнологами в ходе проникновения европейских моделей цивилизации в страны «(третьего мира».
С образованием СССР в республиках постоянно росло число русских школ за счет национальных, основным языком преподавания в вузе тоже стал русский, который в крупных городах почти полностью вытеснил родной из сферы делопроизводства и делового общения. Местные языки все больше уходили в семью и в быт, продолжая более или менее полноценно функционировать лишь в сельской местности.
Так, в ходе опроса «Межнациональные отношения студенчества СССР» (1988 - 1989 гг.) выяснилось, что лишь 58% студентов-узбеков в совершенстве владеют родным языком, в то время как по-русски свободно говорят 77% из их числа. Еще большей оказалась языковая денационализация на Украине: даже в семье общались по-украински только 67% студентов этой национальности (с друзьями - 55%), исчезал из обихода казахский язык, которым Даже в обращении с родителями пользовались лишь две трети опрошенных студентов-казахов (с друзьями говорили по-казахски - 46%). В Белоруссии к моменту возникновения государственности родной язык рисковал превратиться в мертвый, наподобие латыни: менее 63% студентов-белорусов в момент опроса считали язык своей национальности родным, и, если 97% из их числа свободно говорили по-русски, то по-белорусски - всего лишь 39%. [2]
Скрытое «выдавливание» национальных языков на периферию культуры сопровождалось и искоренением национальных обычаев под видом борьбы с религией. Конечно, подобная борьба в не меньшей, если не в большей степени коснулась и русских, к тому же особое рвение в искоренении «пережитков прошлого» проявляли вовсе не русские, а местная власть, выслуживаясь перед Центром, однако все это за давностью времени и по закону этнической комплиментарное™ забылось, и уничтожение народных традиций с началом перестройки стало приписываться исключительно «злонамеренности» русских, которые «нас» стремились лишить этнической идентичности.
Еще более очевиден политический мотив русофобии: на уровне массового сознания антипатия к русским неосознанно переводится на уровень советофобии - неприятия всего связанного с советским периодом исторического развития, рус-
43
ские же воспринимаются как персонифицированное воплощение имперской идеи, т.е. не как носители определенной национальной культуры, а представители бывшего Центра, выступающие в качестве его соглядатаев, «агентов» влияния, «пятой колонны» и т.п. Представление о «заговорах» - первый признак формирования националистической установки.
Если этнокультурный мотив неприязни к русским типичнее для Средней Азии, то русофобия в форме советофобии скорее отличает массовое сознание коренного населения балтийских государств.
Подобные стереотипы представителей титульного населения вновь образованных государств вполне сознательно подогреваются официальной политикой властей: почти во всех бывших союзных республиках взят курс на строительство национальных унитарных государств, что далеко не всегда соответствует реальному соотношению национальных общин в населении государств (см. табл. 2).
Кстати, Россия наряду с Арменией и Азербайджаном имеет наиболее однородный в национальном отношении состав населения, но как раз Россия является федеративным, а не унитарным государством: в отличие от той же Латвии или Казахстана, где о национальном большинстве вообще можно говорить лишь с определенной натяжкой.
По существу, 25 миллионов русских сегодня превратились действительно в «нежелательных иностранцев», хотя ни они, ни их отцы, а то и деды-прадеды, не помышляли покидать своей страны, перемещались по ее территории по «оргнабору» или движимые наивной идеей братской помощи в строительстве «светлого будущего». Сегодня их называют колонистами. Так ли это? Пожалуй, но не в большей степени, чем белое население США, потомки испанцев в Мексике или пражские немцы, как бы ни были неожиданны эти аналогии. Скорее всего, они жертвы истории, о которых до времени предпочли забыть.
Однако при всей внешней схожести положение русских в новом зарубежье обнаруживает существенные региональные отличия: вряд ли можно утверждать, что новая русская диаспора составляет некую единую общность по перспективам судьбы, как это видится российским политикам и средствам массовой информации.
Различий немало. По своему правовому статусу русские во всех новых независимых государствах объявлены национальными меньшинствами, хотя правовое положение далеко не
44
всегда согласуется с их реальной численностью. Вряд ли русский в той же Нарве, где титульного населения менее 10%, в Симферополе или казахстанском Уральске внутренне примирится с новой для себя ролью, психологически освоит ее. Совершенно иная картина, к примеру, в Армении или Литве, где правовой статус корреспондирует с процентным соотношением в составе населения титульной национальности и русских.
Кроме того, если в одних государствах (наиболее отчетливо в Латвии и в Эстонии) существует правовая дискриминация «неграждан», а это в массе своей - русские, то в других бывших союзных республиках ведется негласная политика «выдавливания» чужаков на их историческую родину, как, например, в Средней Азии. Скажем, в Латвии русский хотя бы в судебном порядке может оспаривать с его точки зрения дискриминационные нормы, в Ташкенте же его попросту лишат работы («по сокращению штатов») или понизят в должности за недостаточное владение государственным языком, уровень знания которого никак и нигде не оговорен.
В этом смысле особенно характерен пример Казахстана, где русские вместе с украинцами и белорусами (соответственно 6% и 3,5%) численно превышают титульное население казахов. К тому же Северный Казахстан был освоен русскими еще в XVII-XVIII вв. наряду с Сибирью и Дальним Востоком. До середины тридцатых годов Казахстан вообще входил в состав РСФСР на правах автономии, о чем сегодня многие позабыли. Между тем, на прошедших недавно выборах в представительные органы власти этой республики кандидаты-казахи составили 77% списочного состава лиц, претендующих на депутатские должности. Случайно ли идет речь о переносе столицы государства на север, где преобладает русское население? В перспективе этот регион может превратиться в очередную «горячую точку» на карте бывшего СССР, тем более, если русскому языку будет отказано в статусе второго государственного языка. Думается, стремление Н. Назырбаева к созданию «Евро-азиатского» союза во многом обусловлено тем, что он является главой по сути своей бинационального государства.
Наконец, и в этом третье различие, ограничение в правах на собственность или даже потеря рабочего места, не говоря уже о косом взгляде на улице, не идут ни в какое сравнение с угрозой жизни, личной безопасности, как в Азербайджане, Грузии, Таджикистане, других «горячих точках» на территории бывшего Союза. Конечно, эмиграция русского населения из зон военного конфликта будет неизмеримо выше, чем из той
45
же Прибалтики при всех реальных нарушениях прав человека и гражданина.
Для формирующейся на территории новых государств русской диаспоры возможны три пути приспособления к новым условиям жизни:
- инкорпорация, т.е. включение в местное общество при сохранении национальной самобытности;
- ассимиляция на основе аккультурации;
- репатриация, возвращение в Россию.
Конечно, предпочтительнее всего первый вариант, однако он предполагает благожелательную готовность титульной национальности на это включение. Можно предположить, что такой путь может быть реализован на Украине и в Белоруссии с учетом родственности культур и языков всех восточнославянских народов. В иных же вновь образованных государствах инкорпорация вряд ли возможна прежде всего ввиду распространения неприязни к русским, как к таковым, или к «агентам» бывшей империи.
Вероятность ассимиляции также невелика из-за различий этнокультурного и цивилизационного характера (как в Балтии, так и в Средней Азии), остается, таким образом, некое зыбкое сосуществование с местными жителями или репатриация.
По данным ВЦИОМ в ближайшее время собирается переехать в Россию от 400 тысяч до 2 миллионов человек, а до 2000 года - от 4 до 6 миллионов человек, причем наибольший поток переселенцев ожидается из Средней Азии и Казахстана, откуда собирается выехать более трети русского населения, наименьший - с Украины и из Белоруссии - примерно каждый десятый. Возвращение всех русских вряд ли возможно, особенно в условиях дестабилизации и самого Российского государства, отсутствия рабочих мест, соответствующих обоснованным притязаниям русских нового зарубежья - в большинстве своем горожан, имеющих высшее образование и высокий уровень квалификации.
Маловероятна и полноценная интеграция в полиэтническую общность, и тем более федерализация вновь образованных государств. Между тем, создание государственности только для одного, титульного, народа чревато взрывоопасными ситуациями, в особенности учитывая этническую «чересполосицу» практически по всей территории бывшего СССР.
Если в новых государствах не будет осуществляться политика «нациеобразования» на общегражданской, а не этни-
46
ческой основе, эти страны очутятся перед фактом реального распада по примеру Советского Союза. Qei-одня эта проблема наиболее остро стоит в Грузии (Абхазия), Азербайджане (Карабах), Молдавии (Приднестровье) - конфликты временно «заморожены», но не могут быть решены в рамках государственного устройства этих стран, точно так же как и в бывшей Югославии, где иллюзорный мир удерживается исключительно силой оружия войск НАТО.
Ясно, что этнонациональное государство как на обломках бывшего Союза, так и на Балканах - не более чем опасный политический миф, который ни к чему хорошему, кроме розни и войны, не приведет и привести не может.
России еще предстоит выработать целостную политику в отношении своих соотечественников, оказавшихся «иммигрантами поневоле». Сегодня она отсутствует - делами беженцев занимаются десятки государственных и общественных организаций, действия которых не согласованы, а судьба же «остающихся» русских чаще всего становится предметом политического торга и дипломатических игр, мало затрагивающих судьбы конкретных людей.
Между тем наличие многомиллионной русской диаспоры может стать или источником постоянно тлеющей напряженности в отношениях России со своими ближайшими соседями (наиболее наглядный пример - Крым) или, напротив, превратиться в некое «ядро», интегрирующее огромное пространство бывшего Союза в новое, наподобие Европейского, сообщество цивилизованных государств и доброжелательных друг к другу народов. Пока это еще отдаленная перспектива: недоверие и подозрительность к «старшему брату» еще не один год будет отягощать сознание прежних «братьев меньших».
К сожалению, недоверие и подозрительность отличают отношения многих национально-территориальных субъектов Российской Федерации не только к новому центру, но и к русским, чему этот центр нередко и сам способствует в отсутствие целостной продуманной национальной политики и реального равноправия между русскими и «нерусскими» субъектами Федерации. Об этом - следующая глава книги.
47