Глава 10. Язык, традиции, ритуалы

Человеческая культура, согласно метафоре Т. Адорно, подобна букету из самых разных цветов, красота которого исчезнет, если пропадет хотя бы один цветок. Если продолжить это поэтическое сравнение, можно сказать, что это красочное многоцветье состоит из множества равноценных этнических культур, связанных с определенным народом или этнической группой.

Этническую культуру не следует смешивать с культурой этноса (нации) в целом, ибо последняя включает не только национально-специфическое, но и межэтнические компоненты культуры. Так, когда мы говорим о русской культуре, в одном случае мы имеем в виду всю совокупность этнических, межэтнических и иноэтнических компонентов, в другом, если речь идет о национальной культуре в узком смысле, мы обращаем внимание лишь на один из пластов культурного процесса - культуру народную, собственно этническую.

Этническая идентичность во многом достигается посредством этнической символики: ритуалов, образцов поведения, особых моральных ценностей. По мнению Георга де Boca, идентичность вообще сводится к использованию группой людей «каких-либо элементов культуры в качестве субъективных символов и эмблем, чтобы отличить себя от других групп». [1]

Фред Риггс определяет этничность как «свойство, принадлежащее тем, кто признается членом данного общества, обладающего общими культурными чертами, в том числе общими предками и общей историей; это свойство, проявляющееся в результате взаимодействия с членами более широкого общест-

129

ва, имеющего другие культурные черты». [2] Сходной позиции придерживаются также Фр. Хсю, Дж. Клифтон, А. Кохен и ряд других современных зарубежных этнопсихологов и культу-рантропологов. [3]

Для обозначения общих культурных черт все эти исследователи чаще всего пользуются понятием «традиции», которые включают в себя «народные религиозные верования и обычаи, язык, понимание истории, представление об общих предках, месте происхождения». 14]

Итак, если подытожить, то этническая культура проявляется в общих символах или традициях (^традиционных установках»), которые усваиваются и передаются из поколения в поколение (культурная трансмиссия) благодаря общему языку, общей истории и общим предкам.

Насколько все эти признаки характерны для этнической культуры русских?

С петровских времен единый культурный поток как бы разделяется на две параллельные, достаточно автономные линии - так называемой дворянской (классической) культуры, ориентированной на европейские образцы, идеалы и ценности (освоенная иноэтническая культура) и народной культуры, продолжившей традиции допетровской Руси, пронизанной православно-христианскими представлениями о прекрасном и нравственном (собственно этническая культура).

Безусловно, и в предыдущий исторический период иноэт-нические элементы были вкраплены в русскую культуру (византийские, южнославянские, скандинавские), ибо абсолютное совпадение культуры этноса с этнической культурой возможно лишь при полной изоляции этнической общности, как это имело место с некоторыми африканскими племенами или австралийскими аборигенами.

Однако лишь с первой трети XVIII века в России прослеживается как бы относительно самостоятельное существование двух культур, отличающихся и эстетическими, и этическими, и соционормативными ценностями, которые и при взаимопроникновении (как например, в творчестве Пушкина или Мусоргского) сохраняли свою относительную особость и независимость.

Советская культура вобрала в себя идеологизированный вариант дворянской, т.е. освоенной иноэтнической, культуры, постепенно исключив из культурной социализации этническую культуру с ее обрядами, свадебными и поминальными «плачами», с ее праздниками, которые разыгрывались как много-

130

актные представления со сложными взаимоотношениями всех известных «героев-масок», с ее чуждым новой идеологии православием. Современная этническая культура русских - своего рода «ископаемый» реликт, ибо семьдесят лет советской власти было посвящено вполне сознательному и планомерному искоренению традиционного мироощущения.

Попытки современных «почвенников» возродить народный «лад» остаются пока еще (и вероятнее всего, останутся) не более чем наивной «гальванизацией» того утраченного культурного пласта, которому наследовал уже «урбанизированный» фольклор с песнями бардов, политическими частушками и анекдотами о Чапае и Штирлице. Именно эта современная городская культура, сменив традиционную, стала выполнять функцию устного народного творчества.

Правомерно ли вообще говорить об этнической культуре русских? Что касается других народов бывшего СССР, то именно этнокультурный пласт национального самосознания (в частности, язык и религия) послужил первичным импульсом национального возрождения в середине восьмидесятых годов и на первых порах именно он опосредовал идеи национальной независимости в ее политическом оформлении. [5] Не стала ли этнокультурная денационализация русских необратимой? И если нет, то в каких именно формах национального бытия можно обнаружить ее «след»? Ответу на эти вопросы и посвящена эта глава.

ЯЗЫК И ФОЛЬКЛОР

На первый взгляд, одну этническую общность от другой отличает прежде всего язык, именно язык служит основным этнодифференцирующим признаком. Однако по-английски говорят не одни только англичане, а по-русски - представители многих народов бывшего СССР, на испанском же языке кроме испанцев объясняется еще и почти вся Центральная и Южная Америка.

В Югославии одним и тем же языком, который до недавнего времени официально назывался сербскохорватским, а теперь «разделился» исключительно по политическим мотивам, пользуются и хорваты, и мусульмане, и сербы, и черногорцы. Но все эти народы сами выделяют себя по культуре, имеют различную этнокультурную самоидентификацию, более того принадлежат к трем разным культурным «цивилизациям»: католическому Западу, мусульманскому Востоку и православно-

131

му Востоку. Таким образом, общность языка уживается с несхожей этнической идентичностью. [6]

Этнос, меняя язык (если говорить о России, достаточно вспомнить «наших» немцев, корейцев или греков) может сохранить свою идентичность, если остается неизменной основа культуры, представление о единстве с предками, говорившими на ином языке. Так современные шотландцы и ирландцы в большинстве своем говорят по-английски, не переставая от этого быть шотландцами и ирландцами.

Сегодня культура многих народов основана на том, что каждый принадлежащий к ним человек -в обиходе пользуется несколькими языками, для европейцев таким вторым языком стал английский, для постсоветских людей - русский.

Богатство языка опосредованно «материализуется» в письменном фольклоре - словесной форме народного творчества.

Как выяснилось, почти все петербуржцы пользуются в разговоре пословицами и поговорками (часто - 35,1%, редко -55,5%), лишь каждый десятый (9,4%) практически никогда не употребляет их в своей речи. Надо сказать, что столь высокая степень ориентированности на употребление пословиц и поговорок с учетом специфики урбанизированной культуры вовсе не предполагалась и стала для исследователей полной неожиданностью: фольклор, как оказалось, содержится не в одних лишь специальных словарях и трудах филологов, но и в актуализированном массовом сознании.

Респондентам было предложено назвать любимую пословицу, которую указали более половины опрошенных (54,6%). Всего перечислено 178 пословиц, многие из которых употреблялись неоднократно (449 ответов).

Наряду с пословицами «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда» (6,6%) и «Терпенье и труд все перетрут» (5,4%) классификационная рубрика «Труд и лень» содержит 26 пословиц, упомянутых 129 респондентами. Самыми популярными оказались развернутые метафоры, ориентирующие на осмотрительность, неспешность в принятии решений: «Тише едешь, дальше будешь» (4,9%), «Семь раз отмерь, один раз отрежь» (4,4%), «Не плюй в колодец, пригодится водицы напиться» (4,0%). (Классификационная рубрика «Решительность и осторожность» состоит из 14 пословиц, названных 93 респондентами.) Напомним, что предусмотрительность, осторожность фигурируют в списке качеств, типичных для русского человека.

Что наиболее характерно для «набора» пословиц, сформулированных самими участниками опроса?

132

Во-первых, актуализация пословиц связана с частотой их употребления: а) в средствах массовой информации (в частности, «Что написано/ пером - не вырубишь топором»; «Не вырубить» - название одной из телевизионных передач, посвященных анализу прессы); б) в русской художественной культуре (например, упомянутые несколькими респондентами пословицы «Не в свои сани не садись» и «Не все коту масленица» одновременно являются названиями комедий Островского, «В огне брода кет» - название кинофильма); в) в качестве идеологизированных лозунгов («Будет и на нашей улице праздник», «Лес рубят - шепки летят»). ,

Во-вторых, при написании пословиц часто допускаются огрехи, неточности, т.е. пословицы, с одной стороны, и удерживаются в памяти, но, с другой, - присутствуют в ней в «размытой», неадекватной форме (например: «Назвался грибом, полезай в кузов» - гриб упоминается вместо груздя, «Болтай Емеля - твоя неделя» - болтай вместо мели, «На обиженных воду возят» вместо «на дураках»).

В-третьих, респонденты переделывают пословицы по собственному усмотрению, как им больше «нравится». Примером такой «творческой» интерпретации могут служить пословицы: «Век живи - дураком помрешь» (вместо «век учись»), «Что с возу упало, то кобыле легче» (вместо «то пропало»), «Не плюй в колодец, плюнувши, не облизывай» (вместо «пригодится водицы напиться»).

В-четвертых, место пословиц в ряде случаев занимают евангельские изречения («Богу - богово, кесарю - кесарево», «Не судите и не судимы будете»).

И, наконец, в-пятых, используя форму фольклора, респонденты высказывают собственные сентенции (в частности, «Из грязи - в Думу», «До неба высоко - до президента далеко», «Повторенье - прибежище для лентяев», «Мудрым пользуйся девизом - будь готов к любым сюрпризам» и т.п.). Последний факт свидетельствует, на наш взгляд, о том, что русский фольклор не стал некоей этнической архаикой, но продолжает развиваться и «корректироваться» под воздействием меняющихся социальных и культурных реалий. Любопытно, что фольклорные «новоязы» чаще политизированы и включают Даже реальные персоналии, что нетипично для традиционного фольклора (например, «Бог на небе, Ельцин - в Кремле»).

Как известно, около трети словарного запаса русского языка составляют слова не-славянского происхождений. Так, в частности, согласно Толковому словарю русского языка под

133

редакцией проф. Д. Ушакова на букву «А» в русском языке имеется лишь семь слов славянского и русского происхождения (авось, агнец, азбука, алмаз, алчность, армяк и атаман).

Особенно высока была иноязычная экспансия в русский словарь в связи с монголо-татарским игом (первая) и в период европеизации России XVIII-XIX вв. (вторая). Во второй по времени период, о чем уже существуют исторические свидетельства, внедрение в язык германизмов и галлизмов на первых порах вызывало психологическое отторжение и лишь спустя десятилетия «актер» (а не древнерусское лицедей) или «парикмахер» (вместо традиционного брадобрея) стали восприниматься как языковая норма, а не искажение ее.

С нашей точки зрения, с начала перестройки, в связи с очередной попыткой европеизации России, наблюдается третье по счету иноязычное «вторжение» прежде всего слов англоязычного происхождения.

Насколько эта лексика вошла в живую речь и принимается на психологическом уровне носителями языка - русскими?

Задавшись этим вопросом, мы включили в инструментарий список слов (40), расположенных парами, где каждому иноязычному слову, входящему в русский язык, соответствует его полный или приблизительный русский аналог. Респондентам же предлагалось отметить то слово из каждой пары, которое им больше нравится.

Языковые предпочтения петербуржцев можно сгруппировать по степени привлекательного русского или иноязычного аналога.

1. Существенное предпочтение русского слова. Иностранный аналог полностью или почти полностью отвергается:

избиратели	- 76,4%	электорат	- 1,5%*
деловая встреча	- 75,8%	саммит	-2,2%
согласие	- 76,6%	консенсус	- 5,0%
посредник	- 70,3%	дилер	- 8,3%
исключительный	- 76,4%	эксклюзивный	- 8,6%
распространитель	- 65,4%	дистибьютор	- 10,7%
универсам, магазин	- 68,4%	супермаркет, маркет	- 15,1%
городской	- 60,8%	муниципальный	- 15,1%
показатель	- 59,0%	индикатор	- 19,9%

Здесь и далее сумма процентов менее 100 за счет респондентов, не оценивших данную пару слов. 134

Как мы видим, в данном случае влияние средств массовой информации не действенно, ибо практически все перечисленные выше иностранные аналоги пользуются у журналистов и дикторов радио и телевидения большей «симпатией», чем слова русского происхождения. Большинство «не-русских» слов, по нашему мнению, пока отторгается носителями языка, потому что они попросту непонятны или кажутся неблагозвучными и трудно произносимыми (как например, дистибьютор), в то же время слово «универмаг» (также слово иностранного происхождения, но ранее вошедшее в язык) уже не воспринимается как чужое и противопоставляется «маркету» и «супермаркету».

2. Русский и иностранный аналоги сосуществуют и четкого" предпочтения между ними не обнаруживается:

вклад, вложение	- 53,9%	инвестиции	- 25,3%
управляющий	- 53,0%	менеджер	- 27,2%
предприниматель	- 55,9%	бизнесмен	- 28,8%
дело	- 51,3%	бизнес	- 37,0%
товарообмен	- 45,7%	бартер	- 38,8%
образ	-46,1%	имидж	- 40,7%

Судя по данным, эти пары языковых синонимов «борются» в живой речи, по всей вероятности потому, что в данном случае русские слова уже не полностью соответствуют понятиям, входящим в жизнь. Обращает внимание, что все они, кроме «имиджа» непосредственно связаны с «новой» экономикой, и носитель языка уже начинает ощущать понятийное несоответствие русского синонима изменившимся социально-экономическим отношениям, и «свое» слово постепенно становится архаизмом, как в свое время «лицедей» и «брадобрей». Однако это лишь предположение, т.к. изменение лексики языка требует специального социолингвистического исследования.

3. Иностранный аналог вытесняет русский синоним:

разгосударствление	- 18,3%	приватизация	- 58,3%
градоначальник	- 21,24	мэр	- 59,7%
обслуживание	- 32,7%	сервис	- 60,2%
народовластие	- 21,5%	демократия	- 64,0%
Устойчивость	- 27,2%	стабильность	- 67,3%

Думается, психологическое «отторжение» русских аналогов ^в данной группе происходит по различными мотивам, j

135

«Градоначальник» звучит архаично и, кроме того, у респондента неосознанно ассоциируется с негативной или иронической оценкой (не случайно один из участников опроса на полях анкеты написал такое замечание: «Вы бы еще написали городничий как в «Ревизоре»). В то же время «мэр», европейский аналог градоначальника как бы повышает статус лица, которое возглавляет город.

«Разгосударствление» - абсолютно точный синоним «приватизации», который пытались внедрить в самом начале девяностых годов, трудно произносится и скорее всего отвергается по причине «неблагозвучия».

«Демократия» - хоть и греческого происхождения, но уже давно вошло в русский язык и, кроме того, воспринимается как политический термин в отличие от русского «народовластия» - синонима описательного и как бы «объясняющего» уже практически всем понятное и привычное слово.

Можно предположить, что «сервис» для русского человека -это «хорошее обслуживание» как в «нормальных государствах», в то время как русское «обслуживание» ассоциируется со «сферой обслуживания», которая у большинства соотечественников вызывает сугубо отрицательные эмоции. Что же касается «стабильности», то это понятие, по-видимому, также интерпретируется массовым сознанием как политический термин, который переводу «не подлежит» и скорее всего, как полагают сторонники «стабильности», устойчивым может быть только стул, но не государство.

Данные корреляционного анализа показывают, что иностранные аналоги предпочтительнее для молодежи и лиц с высшим образованием, однако эти различия не достигают уровня статистической достоверности (по коэффициенту парной корреляции). Можно предположить, что языковые изменения в большей мере обусловлены фактором местожительства (столица - провинция), а также профессией носителя языка, однако материалы исследования не позволяют утверждать о наличии подобной тенденции

Так или иначе полученные данные свидетельствуют о том, что русский язык, уже не в первый раз продолжает осваивать иноязычную лексику, вбирая ее в себя и «переиначивая» на свой лад, и часть этой лексики уже актуализируется в живой речи носителей русского языка. Возмущаясь засилием англицизмов, не будем забывать о том, что неизменными остаются лишь «мертвые» языки.

136

«привьпки милой старины»

Мы называем русскими традициями обыкновение встречать Новый год в кругу семьи, читать «толстые» журналы, полагаться на «авось» и печь куличи. Все эти абсолютно разные обычаи, привычки^черты характера на уровне массового сознания интерпретируются именно как традиции, собственно и формирующие «наш» образ жизни. Вместе с тем, традиции, обычаи как бы и не фиксируются человеком, растворяясь в некоем автоматизме привычного выбора и действий. Вероятнее всего именно поэтому, по данным исследования, значимость традиций как этноконсолидирующего признака отметил лишь каждый пятый респондент.

В научных терминах традиция трактуется как «выраженный в социально организованных стереотипах групповой опыт, который путем пространственно-временной трансмиссии аккумулируется и воспроизводится в различных человеческих коллективах». [7]

Традиции в отличие от обрядов (ритуалов) следует рассматривать как видоизменяющееся динамическое явление. По мнению С. А. Арутюнова, «любая традиция - это бывшая инновация, и любая инновация - в потенции будущая традиция. В самом деле, ни одна традиционная черта не присуща любому обществу искони, она имеет свое начало, откуда-то появилась, следовательно, некогда была инновацией. И то, что мы видим как инновацию, либо не приживется в культуре, отомрет и забудется, либо приживется, со временем перестанет смотреться как инновация, а значит, станет традицией». [8]

Иными словами, речь может идти о внутригенерационных традициях, сформировавшихся на протяжении одного поколения (например, культура хиппи или «привычка слушать Би-Би-Си») и межгенерационных, более этничных по характеру - для русских это, в частности, восприятие интеллигенции как «духовных наставников» народа, а не просто интеллектуалов и «яйцеголовых» - как на Западе; или дружеское застолье, где общий стол лишь форма осуществления межличностного общения.

В свою очередь, обряды (ритуалы) - это стереотипные формы массового поведения, которые выражаются в повторении стандартизированных действий и выступают в качестве эффективного средства социального регулирования: поддерживая определенную иерархию социальных статусов ёни спо-

137

собствуют интериоризации групповых норм и ценностей, установлению групповой солидарности, снятию эмоциональных напряжений, утверждению социальной значимости таких жизненных состояний, как рождение человека, наступление половой зрелости, вступление в брак, смерть. [9]

В современной русской культуре более других сохранились ритуалы, связанные со смертью: поминки, обычай отмечать девятый и сороковой день после кончины распространены в различных социальных и возрастных группах населения.

Таким образом, и традиции, и обряды следует рассматривать как некие материализованные стереотипы. Различие между ними лишь в том, что русские обряды в силу ряда социально-исторических причин, в основном, утрачены, в то время как традиции оказались более стойкими к веяниям времени: их нарушение коллективным сознанием интерпретируется как чужеродность и, поэтому, маргинальность, кроме того, традиции зачастую мифологизируются (в частности, ориентация на коллектив, а не на индивида) и используются уже в интересах тех или иных социальных групп и политических элит.

Интегральные характеристики «русского менталитета» (см. таблицу 9) собственно и составляют коллективное представление о русской традиции, проявляющееся в распространенных свойствах русского национального характера.

Каковы эмпирические индикаторы этнической культуры? Возможно ли их изучение методами эмпирического исследования?

К началу восьмидесятых годов по данным исследований Института этнологии [10] под «влиянием процессов секуляризации и интернационализации» произошло частичное отмирание обрядов и праздников, причем темпы и динамика этих процессов у городского и сельского населения, в провинции, с одной стороны, в Москве и в Петербурге, - с другой, оказались неодинаковыми, что обусловлено неравномерностью культурно-бытовых изменений, социально-демографическими особенностями отдельных групп населения, тем или иным отношением к традиционной религии.

Вообще, городская среда существенно изменила само содержание календарной обрядности: традиционные праздники, некогда связанные с земледельческим циклом, сегодня выполняют преимущественно этнопсихологическую («эмоциональная разрядка») и коммуникативную функции. С середины восьмидесятых годов, когда стали отчетливее прослеживаться процессы национального возрождения у всех народов СССР, в част-138

ности у русских, именно конфессиональное единство и общность календарных обрядов стали одним, хотя и не главным, этноконсолидирующим признаком народа.

Рост интереса к религии в современной России подтверждается результатами ряда социологических исследований: так, по данным ВЦИОМ (май 1993 года) 82% русских в год проведения опроса праздновали пасху, в то время как 1 Мая - советский праздник «международной солидарности трудящихся» отмечало только 50% опрошенных.

Исследование «Этнокультурное самосознание русской молодежи» (февраль 1996 года, г. Северодвинск) подтверждает эту тенденцию: празднование пасхи занимает в числе «семейных традиций» третье место после обычая отмечать дни рождения членов семьи и наступление Нового года, в то время как 1 Мая отмечают лишь в каждой четвертой семье из числа опрошенных.

Насильственная секуляризация после 1917 года оказалась и неустойчивым, и временным явлением жизни народа. Если довоенный период действительно отличал массовый отход от традиционных культур, вначале инспирированный идеологией «безбожия» и практикой ее применения (разрушение храмов и преследования священников), то уже с начала семидесятых годов и особенно в связи с процессом перестройки отношение к религии и религиозности приняло совершенно иной характер: религия становится важным социальным институтом, призванным восстановить утраченную «связь времен» и национальную идентичность.

Каким же образом «религиозное возрождение» проявляется у русского населения Санкт-Петербурга?

Верующими себя назвали 33,5% респондентов (неверующими - 37,2%) и, наконец, оставшиеся, также примерно треть (29,3%) «ищут дорогу к Богу». Распадение выборки в отношении к религиозной вере примерно на три равных доли еще раз свидетельствует о крайней структурированности и противоречивости национального самосознания, в частности, этнорелигиозного (среди верующих 93,1% исповедуют православие).

Основными факторами, обусловливающими степень религиозности, оказались половая принадлежность и уровень образования. В числе женщин оказалось почти вдвое большее число верующих, чем среди мужчин.

С уровнем образования религиозность несколько снижается.

139

Таблица 13

Уровень религиозности и образования

(в % к числу ответивших на вопрос)

X = 23,65 > 16,81 на 99%; Коэффициент Крамера = 0,13

По всей вероятности, большая религиозность малообразованных людей обусловлена прежде всего психологическими мотивами: вера становится способом обретения душевного равновесия, формирует чувство защищенности от жизненных невзгод, т.е. выполняет терапевтическую функцию, которая для человека образованного относительно чаще реализуется посредством общения как с произведениями искусства, так и с дружеским окружением. Патриархальность и определенный консерватизм православного ритуала привлекают человека с невысоким уровнем образования как символ неизменности, постоянства, в то время как человека интеллигентного те же особенности религии в силу большей динамичности и социальной мобильности скорее отвращают от нее.

Любопытно, что относительно большое число верующих и «ищущих дорогу к Богу» (почти две трети опрошенных) слабо соотносится с частотой посещения храма.

А ведь принадлежность к церковной общине - приходу, регулярное участие в богослужениях считается непременным атрибутом традиционного православия. Однако всего 4,6% респондентов бывают в церкви почти каждую неделю, т.е. в своем поведении следуют традиционным стереотипам православного ритуала. Каждый пятый (20,5%) посещает храм по большим религиозным праздникам. Обе группы даже в сумме не соответствуют числу лиц, объявивших себя верующими. Иными словами, современная русская религиозность далеко отошла от своего традиционного прообраза и носит пока еще поверхностный характер, лишенный глубинной мотивации.

140

Наиболее распространенный тип религиозного поведения (45,5%) явно не согласуется с традиционными нормами («был в церкви всего несколько раз в жизни»).

Эти данные косвенно свидетельствуют о том, что значение православия в национальном возрождении явно преувеличивается как средствами массовой информации, так и представителями самой церкви. Кроме того, сама религиозность в современной России излишне политизируется: принадлежность к «правым» или к «левым» в сущности предопределяет отношение и к вере, и к самой православной церкви.

Искаженность представления о роли православия в жизни российского общества подтверждается и результатами нашего исследования: большинство петербуржцев приводит в храм божий «любопытство» (17,9%), «формальные» жизненные обстоятельства (крестины, венчание и т.д.) - 35,7%, «дань уважения к вере предков» (т.е. этнокультурное сознание) - 31,8%. Только каждый четвертый (26,1%) ищет в храме успокоения или интересуется самими религиозными обрядами (16,2%).*

Эмоционально-чувственное восприятие обрядов в большей мере характерно для петербуржцев с невысоким уровнем образования (39,6%, ср.: у лиц с высшим образованием - 20,2%), в то время как образованного человека значительно чаще «влечет» в храм познавательный интерес, стремление лучше узнать религиозные обряды (55,2%, ср.: лица с неполным средним образованием 14,9%). Таким образом, можно сказать, что сегодня существуют два типа православной религиозности: одна - идет как бы «от головы» и носит рациональный характер, именно этот тип религиозного сознания чаще политизирован, другая - проистекает «из сердца», это эмоционально-чувственная вера, для которой религия и выполняет терапевтическую и психологическую функцию.

Соблюдение календарной обрядности, а попросту говоря, праздников церковного календаря, конечно, выходит за пределы собственной религиозности. Ибо любой праздник, в том числе и православный, осуществляет, наряду с ритуальной функцией, еще по меньшей мере три - коммуникативную (возможность праздничного общения, семейного или дружеского застолья - важного элемента национальной психологии), компенсаторную (средство отвлечься от однообразных буден, это досуг «высокого порядка»), наконец, уже упоминавшуюся терапевтическую (обретение душевного равновесия, эмоцио-

* Число ответов превышает 100%, т.к. респонденты могли дать более одного ответа.

нально-чувственного «расслабления»). И советские праздники выполняли и продолжают выполнять все эти социальные «роли», включая ритуальную, которая в отнесении к ним может интерпретироваться как идеологическая.

Данные исследования убедительно показывают, что для петербуржцев чисто ритуальное содержание главных православных праздников - рождества и пасхи отходит на второй план: только 14,0% празднуют пасху и рождество по религиозным мотивам, потому что «это придает смысл моей жизни».

Большинство респондентов (58,2%) воспринимает православные праздники как элемент пространственно-временной этнокультурной трансмиссии («это народные обычаи, которые я уважаю»).

Почти каждый четвертый (24,1%) отмечает и советские, и религиозные праздники, потому что «для меня любой праздник - это праздник».

Последний факт явственно свидетельствует об эклектичности коллективного поведения русских - в нем одновременно соседствуют и советские и традиционные стереотипы «праздничного поведения».

То или иное отношение к празднику, психологическая «интерпретация» его заметно обусловлена уровнем образования.

Таблица 14

Отношение к праздникам и уровень образования*

(в % к числу ответивших на этот вопрос)

X² = 30,77 > 26,22 на 99%; Коэффициент Крамера = 0,11

* Число процентов превышает 100, т.к. вопрос носил многовариантный характер 142

Как мы видим, праздничная «мотивация» у различных групп петербуржцев (по критерию образованности) «зеркально» противоположна.

Для малообразованных петербуржцев праздник чаще наполнен ритуальным смыслом, либо их привлекают праздники как таковые, включая и советские. Для образованных горожан основной смысл пасхи и рождества - в подтверждении этнокультурной идентичности: ориентация на временную трансмиссию национальных ценностей - налицо.

При достаточно размытых религиозных установках петербуржцев поражает, на первый взгляд, неожиданно высокий рейтинг православной церкви, которая в числе иных социальных институтов (в частности, правительства, парламента, средств массовой информации) получила наивысший балл (3.6 по пятибалльной шкале).

На фоне ценностного вакуума, который постепенно образовался в течение последнего десятилетия, борьбы советских и постсоветских ценностей не только в массовом, но и в индивидуально-личностном сознании каждого русского, православная церковь, причем независимо от религиозности населения в целом и отдельных людей в частности, выполняет роль ценностного «авторитета» посредством внушения значимости традиционных для России символов «сострадания», «милосердия», «любви к ближнему» и т.п., которые сами же этнофоры считают базовыми в национальном характере и по всей вероятности не усматривают в деятельности других социальных институтов, буквально «разрываемых» желанием совместить досоветские, советские и постсоветские ценности и стереотипы поведения.

Церковь на этом фоне олицетворяет, очевидно, для многих психологическую устойчивость, неизменность и основательность, столь ценимую в нестабильном обществе каждым его членом, неуверенным в своем завтрашнем дне.

Ту же роль социально-психологического «стабилизатора» выполняет и вся этническая культура - наиболее устойчивое «ядро» национального самосознания, ибо социальное преходяще значительно в большей мере, чем культурное, непосредственно спаянное с традициями и самой ментальностью народа.

143