Erlikh_S_E_DEKABRISTY_V_ISTORIChESKOJ_PAMYaTI

гуманитарной мысли. Ими были созданы во многих случаях образцовые комментарии к источникам, с установлением или уточнением многих фактов, неизвестных дореволюционной науке. Записные либералы наших дней, борясь с советскими мифами, невольно воспроизводят положения официального православно-монархического мифа Российской империи228.

Еще одна «декабристская» статья Ирины Грачевой свидетельствует, что православно-монархические тенденции проникают даже в утрированно советские интерпретации герценовского мифа. Ее герой — С.Д. Нечаев, член Союза благоденствия, ставший в николаевское царствование «во главе Синода». Здесь значимые элементы герценовского мифа изуродованы казенными представлениями коммунистической пропаганды. На этот раз советская мифология сочетается с постсоветским торжеством государственно ориентированного православия.

Автор, как и положено в мифе, полярно разделяет героев прошлого. Лагерь темных сил реакции представлен герценовским драконом Ни-

колаем, шефом жандармов А.Х. Бенкендорфом, «доносчиком» — учителем Д.И. Альбицким. Император, «жестоко расправившийся с декабристами», пощадил члена Союза благоденствия С.Д. Нечаева не по доброте душевной. Революционные друзья ценой собственной жизни спасли заговорщика: «На следствии после подавления восстания декабристов никто из знакомых не упомянул его имени». В 1826 старший учитель тульской гимназии, в связи с обязательной для чиновников подпиской о непринадлежности к тайным обществам, объявил, что был принят в Союз благоденствия Нечаевым. Поступок Альбицкого оценивается как предательство: «в неуместном порыве верноподданнического чистосердечия признался». Царский опричник Бенкендорф «после подавления декабристского восстания <…> всерьез заинтересо-

228 Житомирская С. Стоит ли вообще заниматься наукой? По поводу статьи А. Эткинда «Иная свобода: Пушкин, Токвиль и демократия в России» и заметки Алексея Смирнова «Царица поэтов» (Знамя. 1999.№ 6) // Знамя. 2000. № 1. URL: http://magazines.russ.ru/znamia/2000/1/forum.html.

101

вался Нечаевым». Лишь «чья-то неведомая благодетельная рука уберегла его от беды».

Грачевой приходится привлекать мистические силы для объяснения причин, по которым Нечаева миновала декабристская чаша сия. Простое объяснение: периферийные участники Союза благоденствия были «оставлены без внимания» следствием по делу декабристов — не укладывается в логику мифа русской интеллигенции.

В статье прослеживается известное по советским публикациям стремление расширить «антиправительственный фронт», объединить с декабристами тех, «кто им сочувствовал»: А.И. Тургенева, А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Е.А. Баратынского. Литературные проекты участников тайных обществ — «Полярная звезда» и «Мнемозина» именуются «декабристскими альманахами»229. Грачеву не смущает, что в них участвовали и совсем нереволюционные авторы, с невинными с политической точки зрения текстами. В свете концепции «поэтов-декабристов» стихотворение Нечаева «Застольная песнь греков»230 воспринимается как «завуалированный намек на политическую программу декабризма». Вместе с литераторами в ряды дворянских оппозиционеров подверстываются и масоны. Московская ложа «Ищущих манны», куда вступил Нечаев, «была одна из лож, служивших своеобразным прикрытием возникающим декабристским организациям».

После 14 декабря Нечаев продолжает, вопреки наступлению реакции, воплощать «политическую программу декабризма». Он был реальным автором докладной записки, подписанной А.Г. Строгановым и представленной на высочайшее имя: «В то время как русское общество, потрясенное расправой с декабристами, испуганно притихло, в отчете звучали резкие фразы о пагубном “самовластии”, “произволе и тиранстве” местных властей, о “жалостном изнурении угнетенных крестьян” и т.д.». Не ограничиваясь заочной полеми-

229Грачева И. Декабрист во главе Синода // Нева. 2005. № 10. URL: http://magazines.russ.ru:8080/neva/2005/10/gra17.html.

230С.Н. [Нечаев С.Д.] Застольная песнь греков // Мнемозина. Часть третья. М, 1824.С. 58–59.

102

кой, герой публикации вступает в прямое противостояние с драконом самодержавия: «При посещении Синода Николаем I не устроил императору подобающей пышно-подобострастной встречи». «Декабрист во главе Синода» продолжает дело декабристов, расправляясь со шпионом правительства в рясе архиепископом Иринеем. Слуга кесаря в свое время «писал доносы на М.Ф. Орлова, одного из лидеров декабристов». Нечаев, прямо в духе концепции «трех поколений», бережно хранит память об оппозиционных предшественниках. Он устанавливает «памятную доску» на церкви, рядом с которой был похоронен масон и, по советским понятиям, едва ли не революционер Н.И. Новиков. Обер-прокурор Синода отважно посещает конспиративные совещания секретнейшего союза — «годовые объединенные собрания московских масонов»: «То, что он не порвал этих вдвойне опасных связей, свидетельствовало о прочности его оппозиционных настроений». Грачева не допускает, что дело не в прочности оппозиционных настроений, а в том, что правительство убедилось в неопасности данного клуба отставных московских бар.

Дух времени реставрации православно-монархических ценностей нарушает целостность декабристского мифа. С одной стороны, С.Д. Нечаев не отличался «особой набожностью», с другой, — ему была присуща «глубокая религиозность». Непримиримое противостояние дракону самодержавия дезавуируется добрыми отношениями декабриста после декабря с людьми из лагеря мифологического противника. Его «ценили люди самых разных жизненных позиций и убеждений». Среди них — «крупные сановники» Николая Павловича. Верная супруга самодержца императрица Александра Федоровна дважды одарила «декабриста во главе Синода» бриллиантовыми перстня-

ми231.

Ненабожный и вместе с тем благочестивый святой рыцарь Нечаев борется с драконом самодержавия и в то же время почтительно служит пре-

231 Грачева И. Декабрист во главе Синода // Нева. 2005. № 10. URL: http://magazines.russ.ru:8080/neva/2005/10/gra17.html.

103

красной даме Александре Федоровне. Грачева равнодушна к тому, что языческий дракон и христианнейшая дама составляют, согласно Библии, одну плоть. Старый советский миф революционного змееборчества и хорошо забытый миф православно-монархического служения безмятежно сосуществуют в сознании автора.

Бывший врач Алексей Смирнов «давно и плодотворно работает во многих жанрах» русской словесности232. Он обращается к фальшивой памяти о «тонких благородных офицерах и их умерших от чахотки женах». Автор иронически резюмирует «страдальческие воспоминания» интеллигенции о своих кумирах: «Пятерых декабристов повесили. Герцен — их духовный сын; Пушкин — африканский свободолюбивый брат; Ермолов, усмирявший кавказцев, — папаша». Смирнов не разделяет восторгов по поводу дуэлянтов, картежников, светских волокит. 14 декабря они «топталась в ожидании расстрела на Сенатской площади» вовсе не в целях отмены крепостного права.

Какова же была реальная программа тайных обществ? «Да та же, что и в Польше, — шляхетско-дворянская республика. Вместо одного Николая Палкина — десять тысяч. И у всех нежные дворянские профили, усы и эполеты». Социальный эгоизм, приписываемый декабристам, противоречит герценовскому мифу о жертве ради народа. Герои-мученики русской интеллигенции изображаются недалекими людьми. Им была присуща «слащавая сентиментальность, недомыслие и бесполезная храбрость». Такой образ содействует декабристскому контр-мифу прагматичной и мужественной власти Николая Павловича233.

Вытеснение революционного декабристского мифа идет и на поле русской литературы.

232Алексей Смирнов // Лаборатория фантастики. Б.д. URL: http://fantlab.ru/autor1856.

233Смирнов А. «В России первичен звук, согласный стихии беспощадного ветра» //

Зеркало. 2011. № 37. URL: http://magazines.russ.ru/zerkalo/2011/37/8sm.html.

104

Поэт Александр Кушнер порой переквалифицируется в литературоведа: «Чацкий, которого нам в учебниках преподносят как декабриста, — одинок и ни к каким тайным обществам не принадлежит». Аргументом служит предположение, что в подтексте мнимого сумасшествия Чацкого была реальная душевная болезнь поэта К.Н. Батюшкова. Поэтический «чудотворец» (А.С. Пушкин) «не был декабристом. Декабристская критика относилась к его поэзии, лишенной “революционной гражданственности”, с осуждени-

ем»234.

Историк Екатерина Цимбаева ставит под сомнение общепринятое в советском литературоведении представление о Пьере Безухове — будущем дворянском революционере. Представление основано на том, что замысел «Войны и мира» произошел из задуманного Толстым романа о декабристах. Безухов, «толком не служивший, невоенный, побывавший в позорном плену»

— страшно далек от узкого круга людей, разбудивших Герцена. От героев 14 декабря героя Толстого отделяет и «упоение от семейного счастья», и склонность к философствованию: «К 1825 году он станет сорокалетним богатым московским бездельником <…> с <…> репутацией безобидного чудака. К такому человеку никогда никто не обратится с предложением вступить в тайное общество». Пьер мечтает создать «общество настоящих консерваторов», «независимых, свободных людей». Цель «свободных людей» — помочь правительству, «чтобы завтра Пугачев не пришел», рассматривается в качестве прямой противоположности стремлениям декабристов235.

Цимбаева ставит задачу демифологизации советских интерпретаций творчества Толстого236. Ее версия: «Толстой, собственно, и не сделал Пьера

234Кушнер А. Заметки на полях стихотворений Батюшкова // Новый мир. 2006. № 9. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2006/9/ku15.html.

235Цимбаева Е. Исторический контекст в художественном образе (Дворянское общество в романе «Война и мир») // Вопросы литературы. 2004. № 5. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2004/5/ci10-pr.html.

236См.: Эйдельман Н.Я. Из биографии графа Петра Кирилловича Безухова // Эйдельман Н.Я. Обреченный отряд. М.: Советский писатель, 1987. С. 295–321.

105

предтечей декабристов»237, — невольно сближается с контр-мифом православных монрхистов. Пьер Безухов — не просто один из любимых героев «матерого человечища», а его литературное alter ego. Писатель доверил ему многие из своих сокровенных мыслей: «Толстой и его любимый герой <…> живут “похоже”, в согласии с идеалами, мирно, честно, просто»238. Один из важнейших «образов» иконостаса русской литературы избавляется от неприятной православным монархистам перспективы бунта 14 декабря.

«Антидекабристские» заключения Цимбаевой лишены оснований. Пьер «был одним из главных основателей» общества. Его целью было «соревновать просвещению и благотворительности». Прообразом общества с такими целями Толстой рассматривал Союз благоденствия. Его членов, как и Пьера, страшила перспектива пугачевщины. Дополнительным аргументом в пользу такого предположения служит восторженный отзыв литературного героя о Тугендбунде: «Это союз добродетели, это любовь, взаимная помощь; это то, что на кресте проповедовал Христос». Устав прусского общества был положен в основу устава Союза благоденствия.

После Семеновской истории 16–18 октября 1820 (отставной генерал Василий Федорович Денисов расспрашивает вернувшегося из Петербурга Пьера о «только что случившейся истории в Семеновском полку») надежды на сотрудничество с властью исчезли. Многие из подобных Пьеру «джентльменов в полном значении этого слова» отошли от ставших опасными заседаний «секретнейшего союза». В тайных обществах декабристов первой половины 20-х годов богатых ровесников толстовского героя, остается не много. Это — С.Г. Волконский (1788), Н.И. Тургенев (1789), С.П. Трубецкой (1790).

С точки зрения «критического реализма, «великовозрастный» богач Пьер — «нетипичен» для поздних декабристских обществ. Не стоит слишком

237Цимбаева Е. Исторический контекст в художественном образе (Дворянское общество в романе «Война и мир») // Вопросы литературы. 2004. № 5. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2004/5/ci10-pr.html.

238Эйдельман Н.Я. Из биографии графа Петра Кирилловича Безухова // Эйдельман Н.Я. Обреченный отряд. М.: Советский писатель, 1987. С. 295–321.

106

буквально применять ленинскую теорию отражения к творчеству зеркала русской революции. Не похоже, чтобы любимый герой Толстого принадлежал к числу «попутчиков», покинувших тайное общество вскоре после вызванного Семеновской историей ужесточения правительственного курса. Пьер возвращается из Петербурга «4 декабря», через два месяца после получения письма от князя Федора. Князь вызвал одного из основателей общества «для обсуждения важных вопросов, занимавших» его членов. Пьер отсутствовал дома полтора месяца. Выехал в Петербург примерно 20 октября. Следовательно, он обсуждал «важные вопросы» общества уже после Семеновской истории. Неординарность события могла стать причиной задержки «на две недели» срока «отпуска Пьера», оговоренного с Наташей.

Герой, которому «нельзя было приехать раньше», не напуган «наступлением реакции». Он «восторженно» продолжает обличать в декабристском духе: «Все гибнет. В судах воровство, в армии одна палка: шагистика, поселения, — мучат народ, просвещение душат. Что молодо, честно, то губят!». Принятые ранее его «обществом» цели и средства в сложившихся условиях представляются недостаточными: «Соревновать просвещению и благотворительности, все это хорошо. <…> Но в настоящих обстоятельствах надо другое». Безухов туманно формулирует жизненно необходимое «другое»: «Пусть будет не одна добродетель, но независимость и деятельность». Герой считает ограниченным прежний курс условного Союза благоденствия на «добродетель» — благотворительность и просвещение. Он призывает к «независимости» от правительства, к занятию политической «деятельностью». Пьер осторожно утверждает, что «невраждебное правительству» общество «настоящих консерваторов», «помощников» власти «может быть и не тайное, ежели правительство его допустит». Но это говорится «лоялисту» Ростову, готовому по приказу Аракчеева «рубить» мятежников, не делая исключения для своего «лучшего друга». Любимый герой Толстого — один из главных основателей романного аналога исторического Союза Благоденствия. Взгля-

107

ды Безухова под влиянием «аракчеевщины» радикализируются и, возможно, со временем приведут на Сенатскую площадь.

Страшный сон, где Николенька Болконский вместе, то с дядей Пьером, то с отцом, сталкиваются в бою с дядей Николаем Ильичем: «Я любил вас, но Аракчеев велел мне, и я убью первого, кто двинется вперед», — никак не исключает декабристского будущего подростка239. Необходимо согласиться с традиционным толкованием этого сна: «Понятно, какое будущее видит Николенька, — восстание декабристов, в котором участвуют он и Пьер, одетые в каски древних римлян»240. Каски символизируют ориентацию декабристов на республиканские добродетели героев античности. Странным выглядит возражение Цимбаевой: «Сыну Андрея Болконского в конце 1825 года будет всего девятнадцать лет. Столь юные участники входили в декабристские организации целиком под воздействием старших братьев и родственников, еще не умея в свои годы сделать осознанный идейный выбор»241. Толстой недвусмысленно разъясняет читателям, что как раз «дядя Пьер» и является тем старшим родственником. Его речи воздействуют на жизненный выбор подростка:

«— Дядя Пьер... вы... нет... Ежели бы папа был жив... он бы согласен был с вами? — спросил он.

Пьер вдруг понял, какая особенная, независимая, сложная и сильная работа чувства и мысли должна была происходить в этом мальчике во

время его разговора. <…>

— Я думаю, что да, — сказал он неохотно и вышел из кабинета»242.

239Толстой Л.Н. Война и мир. // Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. М.: Ху-

дожественная литература, 1940. Т. 12. С. 270, 272, 279, 283, 284, 285, 294.

240Балдин А. Сочинение 12-го года // Октябрь. 2012. № 9. URL: http://magazines.russ.ru/october/2012/9/b9.htm.

241Цимбаева Е. Исторический контекст в художественном образе (Дворянское общество в романе «Война и мир») // Вопросы литературы. 2004. № 5. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2004/5/ci10-pr.html.

242Толстой Л.Н. Война и мир. // Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. М.: Художественная литература, 1940. Т. 12. С. 285.

108

«Позорное», по выражению Цимбаевой, пленение Пьера в Москве восходит к истории с пленом В.А. Перовского — будущего члена Союза Благоденствия. Об его злоключениях Толстой впервые услышал, согласно дневной записи, 29 октября 1857243. Позднее он читал «Записки» В.А. Перовского244. Они «послужили Л.Н. Толстому материалом для его романа “Война и мир”. Он заимствовал из “Записок” эпизоды, связанные с пребыванием Пьера Безухова в плену в Москве, с допросом у Даву, выходом под конвоем из Москвы, условиями похода, голодом»245. С прототипом героя романа сближает не только факт плена, но и незаконное происхождение от богатых отцов с графскими титулами: Перовский — сын графа А.К. Разумовского246.

Либеральный писатель Валерий Попов обессмысливает самопожертвование декабристов на примере того же Пьера Безухова. Прозаик считает, что вступление в тайное общество является неорганичным этапом в развитии толстовского героя. Перед нами идеологическое насилие автора, грозящее разрушить тихие семейные радости живущих душа в душу обитателей дворянского гнезда. Толстой в эпилоге романа «спохватывается: а где же его великие общественные идеи»? В истоках замысла была работа над повестью «с известным направлением и героем которой должен быть декабрист». Вспомнив об этом, классик решил «закольцевать» роман-эпопею. Идеолог взял верх над писателем. Он «делает декабристом Пьера Безухова — кого же еще? <…> И вот Безухов ездит в Петербург на какие-то тайные совещания».

Правда жизни в романе посрамила «великие общественные идеи» Толстого. Впоследствии «во многих из них он сам разочаровался». «Мы можем не разделять» все «великие идеи», которыми писатель пытается грузить читателей «Войны и мира». Нерациональный декабризм богатого помещика

243Толстой Л.Н. Дневники (1854–1857) // Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений.М.: Художественная литература, 1937. Т. 47. С. 161.

244Перовский В.А. Записки В.А. Перовского о пребывании его в плену в 1812–1814

гг. // Русский архив. 1865. № 3. Ст. 1031–1058.

245Павлова Л. Я. Декабристы — участники войн 1805–1814 гг. М.: Наука, 1979. С.

45–46.

109

Пьера — одна из этих нежизнеспособных идей. Как можно идти против собственных интересов, ставя под угрозу не только свою жизнь, но и счастье своих близких?

Президент Санкт-Петербургского отделения Русского ПЕН-клуба задает риторический «большой вопрос», немыслимый с точки зрения воспитанных на герценовском мифе самопожертвования шестидесятников: «Принесли ли декабристы счастье себе (не говоря уже о своих близких)»?247 Вопрос свидетельствует, что угасание декабристского мифа вызвано не активизацией контр-мифа православных монархистов. Сформированный Герценом жертвенный этос русской интеллигенции исчез из сознания большинства тех, кого мы по инерции продолжаем именовать «интеллигенцией». Образованный класс безжертвенного времени моды ищет счастья для себя. Ни о чем другом он не думает. Для таких людей «декабрист Пьер Безухов» — неправдоподобная выдумка Толстого.

Не только Толстого освобождают от декабристского «балласта». Эта тенденция распространяется и на другие «глыбы» русской литературы.

Едкий рецензент Вячеслав Кошелев приводит пример, как балласт с гоголевской «птицы-тройки» сбрасывает тот же автор, что в свое время его туда загружал. Исследователь, в соответствии с духом времени отрекшийся от декабристского наследства, символично носит «декабристскую» фамилию: «Общество состояло прежде всего из носителей консервативных идей <…>

— именно с ними Гоголь вступал в “диалоги”. <…> Между тем, <…> та же Е.И. Анненкова выпустила интересную книгу “Гоголь и декабристы” (М., 1989), где обстоятельно рассмотрела подобные же “диалоги” того же писателя с той частью русского общества, которую прежде называли “дворянскими революционерами”. <…> А тут <…> “декабристы” как-то сами собою “исключились” из состава “русского общества первой половины XIX века”.

246Выражаю признательность декабристоведу Владимиру Шкерину за информацию о В.А. Перовском как одном из прообразов Пьера Безухова.

247Попов В. Без Толстого нельзя // Нева. 2009. № 11. URL: http://magazines.russ.ru:8080/neva/2009/11/po9-pr.html.

110