3.1 Определение международного преступления

Термины «международные преступления» или «преступления по международному праву» обычно используется как синонимичные более громоздкому определению «преступления против мира и безопасности человечества»[1]. В основе понятия международного преступления лежит концепция индивидуальной уголовной ответственности физических лиц за нарушения фундаментальных международно-правовых норм, сформулированная в Нюрнбергском приговоре.

Источники международного права содержат определения основных классов международных преступлений, однако само определение термина международного преступления в них отсутствует. Комиссия международного права ООН в 1995 году г. «постановила не предлагать общего определения преступлений против мира и безопасности человечества». Она пришла к выводу, что «определение общих контуров концепции преступлений против мира, военных преступлений и преступлений против человечности, указанных в статье 6 Устава Нюрнбергского трибунала, должно стать результатом практики»[2]. «Международное право, – определила Комиссия, – служит основой для уголовной квалификации видов поведения, представляющих собой преступления против мира и безопасности человечества <…>. Таким образом, запрещение таких видов поведения и их наказуемость прямо следуют из международного права»[3].

Однако в период, истекший с момента составления данного комментария, международными судами была наработана гигантская практика по международным преступлениям, что вновь подстегнуло ученых к поискам адекватных формулировок. К настоящему моменту в юридической науке (как мировой, так и российской) предложено достаточно много определений международного преступления.

Слабость формулировок, содержащихся в российской доктрине международного права, связана со смешением многими отечественными учеными понятия ответственности государства за международно-противоправное деяние с уголовной ответственностью физических лиц за преступления, совершенные, возможно, от имени или при попустительстве такого государства[4].

Однако эта тенденция постепенно преодолевается. Так, российский ученый А.Г. Кибальник предложил считать международным преступлением «нарушающее мировой правопорядок виновно совершенное лицом деяние, противоправность которого и ответственность за которое установлены в международном уголовном праве»[5].

Близкое по сути определение мы находим у Антонио Кассезе, который специально  подчеркивает в нем различие между государственным деликтом и преступным деянием физического лица:

«Международные преступления – это нарушения международных норм, влекущие за собой индивидуальную уголовную ответственность совершивших их лиц (в противоположность ответственности государства, представителями которого могут быть данные лица)»[6].

Далее Кассезе указывает на общие признаки международных преступлений.

Во-первых, они охватывают как нарушения обычных международно-правовых норм, так и условий международных договоров, «когда такие условия фиксируют, или (и) обстоятельно разъясняют обычное право, или способствуют его формированию»[7].

Во-вторых, нарушаемые нормы должны быть направлены на защиту ценностей, которые рассматриваются в качестве важнейших всем международным сообществом, и, следовательно, связывают все государства и всех людей. «Эти ценности, – пишет Кассезе, – не плод работы ученых или раздумий мечтательных философов. Они установлены (хотя и не всегда подробно разъяснены) международными инструментами, самыми важными из которых являются Устав ООН 1945 г., Всеобщая декларация прав человека 1948 г., Европейская конвенция о правах человека 1950 г., два Международных пакта ООН о гражданских и политических и об экономических, социальных и культурных правах 1966 г., Американская конвенция о правах человека 1969 года, Декларация ООН о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества 1970 г., и Африканская конвенция о правах человека и правах народов 1981 г. Другие соглашения также стоят на страже этих ценностей, хотя и иным способом: они не декларируют их непосредственно, но запрещают поведение, которое их попирает; например, Конвенция 1948 г. о геноциде, Женевские конвенции 1949 г. о защите жертв войны и два Дополнительных протокола к ним от 1977 г., Конвенция против пыток 1984 г. и различные соглашения, предусматривающие судебное преследование и наказание отдельных форм терроризма»[8].

В-третьих, международное сообщество имеет универсальный интерес в пресечении этих нарушений[9].

Международные преступления сегодня включают в себя несколько групп или классов, а именно: (1) военные преступления, (2) преступления против человечности, (3) преступление геноцида, (4) преступление пытки (в настоящий момент – дискретное преступление, отличное от пытки как одной из форм военных преступлений и преступлений против человечности), (5) агрессию и (6) некоторые экстраординарные формы терроризма (серьезные проявления поощряемого государством или терпимого государством международного терроризма)[10].

Следует согласиться с проф. Вильямом Шабасом, который относит к международным преступлениям все серьезные нарушения норм международного права, нацеленных на защиту фундаментальных прав человека[11]. Однако международные преступления не ограничены только этими нарушениями, что видно из примера преступления агрессии, запрещение которой прежде всего направлено на защиту международного порядка как такового. Проф. Бассиони подчеркивает, что международные преступления затрагивают интересы мирового сообщества в целом постольку, поскольку они (1) угрожают миру и безопасности человечества и (2) потрясают совесть человечества. Это два различных элемента, однако присутствия хотя бы одного из них достаточно, чтобы деяние могло считаться международным преступлением[12].

Проф. Бассиони рассуждает следующим образом: «Агрессия по своей природе составляет угрозу миру и безопасности, но не все акты агрессии фактически угрожают миру и безопасности человечества. Одновременно геноцид и преступления против человечности потрясают совесть человечества, но определенные случаи таких действий, возможно, не угрожают миру и безопасности. <...> Военные преступления время от времени могут угрожать миру и безопасности; однако их совершение – только обстоятельство ухудшения уже разрушенных мира и безопасности, потому что они совершаются во время вооруженного конфликта международного или немеждународного характера. Кроме того, степень, до которой военные преступления потрясают совесть человечества, может зависеть от контекста их возникновения и количественной и качественной природы совершенных преступлений»[13]. В то же время – и это следует особенно подчеркнуть – в современной доктрине международного права понятия «международный порядок» и «фундаментальные права человека» ни в коей мере не могут быть противопоставлены. Скорее, уважение к фундаментальным правам человека расценивается и как одна из важнейших составляющих мирового порядка, и как условие его соблюдения. «Злодеяния Второй мировой войны и послевоенное признание прав человека в ряду основополагающих принципов международного сообщества, – пишет американский исследователь Нихэл Бхута, – открыли путь к признанию широкомасштабных и серьезных посягательств на жизнь и физическую неприкосновенность в качестве угрозы международному сообществу»[14]. Совет Безопасности ООН в своей Резолюции об учреждении Международного трибунала по бывшей Югославии прямо охарактеризовал «вопиющие нарушения гуманитарного права», в частности, «убийства, массовое, организованное и систематическое задержание и изнасилование женщин и практику «этнической чистки» как «угрозу для международного мира и безопасности»[15].

В историческом решении МТБЮ по промежуточной апелляции Тадича указано, что предметная юрисдикция данного Трибунала, включающая военные преступления, преступления против человечности и геноцид, распространяется на преступления, которые «не затрагивают интересы только одного какого-либо государства, но потрясают совесть человечества»[16]. В обосновании этого Апелляционная камера, в частности, процитировала Решение Высшего Военного Трибунала Италии, в соответствии с которым «эти нормы из-за их огромного этического и морального содержания имеют не территориальный, но универсальный характер. <…> Солидарность наций, нацеленная на как можно большее облегчение ужасов войны, вызвала потребность создания правил, которые не признают границ, наказывая преступников везде, где они только могут находиться». В деле Эйхмана Верховный Суд Израиля подчеркнул, что международные преступления «составляют действия, которые вредят жизненным международным интересам, основам и безопасности международного сообщества и нарушают моральные ценности и гуманитарные принципы, содержащиеся в системах уголовного права, принятых цивилизованными нациями. <…> Такие преступления влекут за собой индивидуальную уголовную ответственность, ибо они бросают вызов основам международного сообщества и оскорбляют совесть цивилизованных наций. <…> Эти преступления суть международные преступления, в предотвращении которых заинтересованы все нации мира»[17]. Апелляционный и Кассационный суды Франции в деле бывшего шефа лионского гестапо Клауса Барбье указали, что «преступления против человечности не только подпадают под действие <…> внутригосударственного уголовного права, но и регулируются международным уголовным правом, которому понятия границ и норм о выдаче, вытекающих из них, абсолютно чужды»[18].

Вильям Шабас отмечает, что после Нюрнберга и принятия в 1948 г. Конвенции о предотвращении и наказании преступления геноцида, стала весьма распространенной идея о том, что данные преступления являются «международными» в силу свойственного им ужаса, а не потому, что их преследование требует международных усилий. Иными словами, согласно американским судьям,  «эти немногие преступления осуждены столь универсально, что лица, их совершающие, являются врагами всех людей. Поэтому любая нация, на территории которой находятся преступники, может наказывать их согласно своему закону, применимому к таким преступлениям»[19]. «Но это объяснение, – пишет проф. Шабас – имеет свои недостатки. Преступления типа убийства, изнасилования, сексуального злоупотребления детьми также «универсально осуждены», но не существует никакой тенденции, направленной на придание им статуса международных преступлений. <…> Есть  другое объяснение того, почему геноцид, преступления против человечности и военные преступления требуют международной криминализации: как правило, они совершаются государствами или, точнее, людьми, которые находятся в положении лидеров или руководителей этих государств. Поэтому такие преступления обычно избегают судебного преследования национальными судами, которые в обычном случае осуществляли бы по ним юрисдикцию. Другие преступления, которые «универсально осуждены» <…>, не требуют признания их международными потому, что государство, [обычно] осуществляющее юрисдикцию, почти неизменно желает преследовать их по суду»[20].

Шериф Бассиони также обращает внимание на решающее значение элемента явного или неявного участия государства в совершении международного преступления, «независимо от того, проявляется ли оно в действии или в упущении»[21].

Сходные мысли высказывает и Антонио Кассезе, обосновывая, почему дефиниция международных преступлений не включает в себя незаконный оборот наркотических и психотропных веществ, незаконную торговлю оружием, контрабанду ядерных и других потенциально опасных материалов или отмывание денег: «С одной стороны, этот широкий диапазон преступлений предусмотрен лишь в международных договорах и решениях международных организаций, но не в обычном праве. С другой стороны, такие преступления обычно совершают частные лица или преступные организации, и государства борются против них, зачастую официально объединяя свои усилия. Другими словами, эти преступления, как правило, совершаются против государства. Они обычно не совершаются при участии государств, а если и совершаются государственными агентами, то чаще всего действующими в личных интересах. Данные деяния национальное законодательство обычно расценивает как общеуголовные преступления».

В другом месте тот же автор подчеркивает: «Достоинства и недостатки уголовного преследования нарушений законов войны (и, более широко, международных преступлений) национальными судами должны быть оценены в свете фундаментального различия, отмеченного крупным голландским юристом-международником Бертом Рёлингом, между «индивидуальной» и «системной» преступностью. Первая охватывает преступления, совершенные комбатантами по их собственной инициативе и из «эгоистичных» побуждений <...>. Последняя относится к преступлениям, совершаемым в крупных масштабах, в основном для поддержания военных усилий, по требованию или по крайней мере при поддержке или терпимости правительственных структур (убийство гражданских лиц с целью терроризировать [гражданское население], отказ в пощаде, использование запрещенного оружия, пытки захваченных противников с целью получения информации и т.д.). Обычно «индивидуальная преступность» подавляется национальными властями (армейские командиры не любят этот тип недостойного поведения, так как это отрицательно сказывается на моральном духе армии и настраивает против нее вражеское население). В отличие от этого «системная преступность» подавляется только международными трибуналами или национальной юрисдикцией противника. Есть, конечно, исключения, типа дела Келли –типичного примера «системной преступности» (Рёлинг), возбужденное властями США под давлением американского и иностранного общественного мнения. Но в целом преследование «индивидуальной преступности» наблюдается более часто, чем преследование «системной преступности» по той простой причине, что последнее влечет оценку и осуждение всей правительственной системы, недостойного поведения самых высоких властных сановников»[22].

Таким образом, элемент государственного участия является важным аспектом при оценке опасности деяния, образующего международное преступление, и определяет необходимость противодействия таким преступлениям со стороны международного сообщества как такового.

Наконец, еще одной характеристикой международных преступлений является их не просто межгосударственная, а подлинно международная криминализация. Это означает, что правила, нарушение которых образует международные преступления, носят характер норм обычного международного права, либо, если эти правила содержатся в договорах, участниками которых не является подавляющее большинство государств, правовые принципы, лежащие в их основе, также являются частью обычного международного права или способствуют их активному становлению. Именно таким образом Генеральный Секретарь ООН и Судьи Международных трибуналов по Югославии и Руанде охарактеризовали нормы Дополнительных протоколов I и II к Женевским конвенциям[23].

 

На основе сказанного можно выделить основные признаки дефиниции международного преступления. Такие преступления:

&‐ совершаются физическими лицами;

– являются грубыми нарушениями общепризнанных норм международного права (то есть либо обычных норм, либо договорных норм, в основе которых лежат принципы, являющиеся частью обычного права), обязательных как для государств, так и для физических лиц, и нацеленных на защиту фундаментальных прав личности и (или) мирового правопорядка;

– влекут за собой индивидуальную уголовную ответственность по международному праву;

– как правило, прямо или косвенно поддерживаются государством либо совершаются при попустительстве или неспособности государства подавить данные преступления, что затрудняет или делает практически невозможным их уголовное преследование судами этого государства.

Последний признак является факультативным: он не составляет юридического элемента (квалифицирующего признака) всех международных преступлений. Однако в подавляющем большинстве случаев такое участие фактически присутствует. Именно это обстоятельство определяет необходимость преследования таких преступлений не только отдельными государствами, но международным сообществом в целом.