Канетти.Э.Ослепление

Тут раздался настойчивый звонок. Тереза отворила. Маленький Метцгер всунул свой нос.

-Мне можно! - крикнул он громко.- Господин профессор позволил!

-Никаких книг! - крикнула Тереза и захлопнула дверь. За дверью неистовствовал мальчик. Он выкрики­ вал угрозы. Он был так зол, что нельзя было разобрать

ни слова.

- Ему, доложу я вам, пальца в рот не клади! Сразу насадит пятен. Он ест на лестнице бутерброд.

Кин стоял у порога библиотеки; мальчик не заметил его. Он дружелюбно кивнул экономке. Ему было прият­ но, когда охраняли интересы его книг. Она заслуживала некоторой благодарности.

-Если вам захочется что-нибудь почитать, можете смело обратиться ко мне.

-С вашего позволения, я давно уже хотела попро­ сить об этом.

Ну и оживилась она, когда зашла речь о книгах! Обычно ведь она совсем не такая. До сих пор она держа­ лась скромно. Он не собирался устраивать библиотеку с выдачей книг на дом. Чтобы выиграть время, он отве­

тил::

-Хорошо. Завтра что-нибудь подыщу вам.

Затем он сел за работу. Его обещание беспокоило его. Правда, она ежедневно стирает с книг пыль и еще ни одной книги не повредила. Но вытирать пыль и читать - разные вещи. У нее толстые, грубые пальцы. Тонкая бумага требует тонкого обхождения. Твердый переплет крепче чувствительных листков. И умеет ли она вообще читать? Ей далеко за пятьдесят, она не торопилась. Позд­ но учащимся стариком назвал Платон своего противника Клиника Антисфена. Теперь появляются поздно учащие­ ся старухи. Она хочет утолить жажду у родника. Или ей стыдно передо мной, потому что она совсем ничего не знает? Благотворительность, прекрасно, но не за чу­ жой же счет. Почему книги должны страдать за других? Я плачу ей большое жалованье. Это мое право, это мои деньги. Отдавать на ее произвол книги было бы тру-

состью. Перед невеждами они беззащитны. Я не могу сидеть рядом, когда она будет читать их.

Ночью некий привязанный со всех сторон человек стоял на террасе храма и отбивалея деревянными чурка­ ми от двух вздыбившихся ягуаров, свирепо наседавших на него справа и слева. Оба были украшены странными лентами самых разных цветов. Они оскаливались, фыр­ кали и вращали глазами так дико, что мороз пробегал по коже. Небо было черное и тесное, оно спрятало свои звезды в карман. Стеклянные шары текли из глаз плен­ ника и вдребезги разбивались, упав. Поскольку ничего не менялось, ты привыкал к жестокой борьбе и зевал. Вдруг взгляд случайно упал на лапы ягуаров. Это были человеческие стопы. Ого, мелькнуло в голове у наблю­ давшего за борьбой долговязого образованного господи­

на: это мексиканские жрецы, ведающие жертвенными

обрядами. Они исполняют священную комедию. Жертва, конечно, знает, что должна умереть. Жрецы наряжены

ягуарами, но я распознал их.

Тут правый ягуар берет увесистый каменный клин и ударяет им жертву в самое сердце. Один край клина взрезает грудь. Кин ослепленно закрывает глаза. Он ду­ мает, что кровь брызнет до неба, и порицает это средне­ вековое варварство. Он ждет, 'чтобы кровь успела вытечь, и открывает глаза. Ужасно: из вскрытой груди выска­ кивает книга, затем выскакивает вторая, третья, много. Им нет конца, они падают наземь, их охватывают клей­ кие языки пламени. Кровь зажгла костер, книги сгорают. «Закрыть грудь! - кричит Кин пленнику.- Закрыть грудь!» Он показывает руками: вот как надо сделать, только скорей, только скорей! Пленник понимает; силь­ ным рывком он освобождается от пут и кладет обе руки на сердце, Кин облегченно вздыхает.

Тут жертва широко-широко разрывает себе грудь. Книги, книги бьют фонтаном. Десятки, сотни, их не счесть, огонь лижет бумагу, каждая книга зовет на по­ мощь, повсюду раздаются пронзительные вопли. Кин протягивает руки к книгам, которые полыхают ярким пламенем. Алтарь гораздо шире, чем он думал. Он делает несколько прыжков и нисколько не приближается.

Теперь надо бегом, если он хочет застать их живыми. Он бежит и падает, проклятая одышка, это бывает, когда не следишь за своим телом, он готов разорвать себя от яро­ сти. Никчемный человек, когда что-то нужно, он никуда не годится. Эти гнусные изверги! О человеческих жерт­ воприношениях он знал, но книги, книги! Теперь он у самого алтаря. Огонь опаляет ему волосы и брови. Костер огромен, издали он казался маленьким. Они, на­ верно, в самой середине пламени. Полезай туда, трус,

хвастун, ничтожество!

Но почему он ругает себя? Он же в гуще огня. Где вы? Где вы? Пламя ослепляет его. Что это, черт побери, куда

ни сунешь руку, везде он натыкается на кричащих лю­ дей. Они отчаянно цепляются за него. Он отбрасывает их, они опять тут как тут. Они подползают снизу и хвата­ ют его за колени, а сверху на него падают горящие фа­ келы. Он не глядит вверх и все же отчетливо видит их. Они вцепляются ему в уши, в волосы, в плечи. Они стис­ кивают его своими телами. Безумный шум. «Отпустите же меня! - кричит ОН.- Я вас не знаю. Что вам от меня нужно? Как мне спасти книги?»

Вот один уже кинулся к его рту и держится за сжатые губы. Ему хочется еще что-то сказать, но он не может раскрыть рот. Он мысленно молит: они же погибнут, они же погибнут у меня! Ему хочется заплакать, где же слезы, глаза жестоко закрыты, в них тоже вцепились люди. Он хочет топнуть ногой, он пытается поднять правую ногу - тщетно, она падает под свинцовой тяжестью горящих людей. Они ему отвратительны, эти жадные существа, никогда они не бывают довольны жизнью, он ненавидит их. Как хочется ему обижать их, мучить, ругать, он не может, не может! Ни на миг не забывает он, зачем он здесь. Глаза у него насильственно закрыты, но духом он зорок. Он видит книгу, которая растет в че­ тыре стороны и заполняет небо и землю, все простран­ ство до горизонта. По краям ее медленно и спокойно жрет красный жар. Неподвижно, беззвучно и невозмути­ мо принимает она мученическую смерть. Люди визжат, книга сгорает безмолвно. Мученики не кричат. Святые

не кричат.

Тут слышится голос, он знает все и принадлежит самому Богу: «Никаких книг. Все суета». Кин сразу же понимает, что это вещий голос. Он с легкостью стряхи­ вает с себя горящее отребье и выскакивает из огня. Он спасен. Разве было больно? Адски, отвечает он себе, но все-таки не так страшно, как обычно кажется. Он беско­ нечно счастлив благодаря этому голосу. Он видит, как сам же вприпляску покидает алтарь. На некотором рас­ стоянии он оборачивается. Его так и подмывает посме­

яться над пустым огнем.

Вот он стоит, погруженный в созерцание Рима. Он

видит копошащиеся части тела, кругом все провоняло

горящим мясом. Как глупы ЛЮДИ,- он забывает свою злость,- один прыжок - и они спаслись бы.

Вдруг - он не понимает, что с ним - люди превраща­ ются в книги. Он громко кричит и сломя голову бросает­ ся в сторону огня. Он бежит, задыхается, ругает себя,

прыгает в огонь, ищет, и его стискивают молящие тела.

Старый страх охватывает его, голос Бога освобождает

его, он вырывается и смотрит на ту же картину с того же места. Четыре раза он дает себя одурачить. Скорость происходящего от раза к разу растет. Он знает, что об­ ливается потом. Он втайне мечтает о передышке, даро­ ванной ему между возбуждением и возбуждением. В четвертую передышку его настигает Страшный суд. Исполинские повозки, высотой с дом, с гору, до неба, приближаются с двух, с десяти, с двадцати сторон к про­ жорливому алтарю. Голос, мощный и сокрушительный, глумливо провозглашает: «Теперь это книги!» Кин вскри­ кивает и просыпается.

Этим сном, самым ужасным на его памяти, он был еще полчаса спустя подавлен и удручен. Оплошная спич­ ка, когда он бродит по улице удовольствия ради,- и биб­ лиотека погибла! Она была у него застрахована и пере­ страхована. Но он сомневался в своей способности про­ должать жить после уничтожения двадцати пяти тысяч томов, а не то что заботиться о выплате по полису. Он застраховал их в презренном состоянии духа, позднее он

стыдился этого ПОступка. Всего охотнее он отменил бы страховку. Только чтобы никогда больше не входить

вучреждение, где на книги и скот распространялись

одни и те же законы, только чтобы избавить себя от агентов, которых, несомненно, послали бы к нему на

дом, он вовремя делал нужные взносы.

Разложенный на составные части, сон теряет свою силу. Мексиканские пиктографические рукописи он рас­ сматривал третьего дня. Одна из них изображала жерт­ воприношение пленника, которое совершали, вырядив­ шись ягуарами, два жреца. О старике Эратосфене, алек­ сандрийском библиотекаре, он подумал несколько дней назад, по поводу встречи с каким-то слепым. Название «Александрия» будило в каждом воспоминание о пожаре в знаменитой библиотеке. На одной средневековой гра­ вюре по дереву, над наивностью которой он всегда сме­ ялся, были карикатурно изображены десятка три евреев,

горевших ярким огнем и даже на костре упрямо выкри­ кивавших свои молитвы. Микеланджело он восхищался; выше всего он ставил его «Страшный суд». Там грешни­ ков тащили в ад безжалостные черти. Один из прокля­

тых, воплощение страха и горя, прижимал ладони к трус­ ливой тупой башке; с его ногами что-то делали черти; бед он никогда не замечал, не замечал он и собственной беды, которая теперь постигла его. Вверху стоял Хрис­

тос, отнюдь не христианского вида, и проклинал жесто­ кой мощной рукой. Из всего этого сон и выстроил сно­

виденье,

Выкатив из комнаты умывальную телегу, Кин услы­ шал непривычно высокое: «Уже поднялись?» Зачем этой особе понадобилось так громко кричать, да еще в такую рань, когда почти еще спишь? Верно, он обещал ей книгу. Ей можно предложить всего лишь какой-нибудь роман. Только от романов уму пользы мало. За удоволь­ ствие, которое они, может быть, и доставляют, надо пла­ тить с лихвой: они разлагают и самый лучший характер. Учишься вживаться во всяких людей. Находишь удоволь­ ствие в непрестанной суете. Растворяешься в персо­ нажах, которые тебе нравятся. Каждая точка зрения делается понятной, Покорно задаешься чужими целями и надолго упускаешь из виду свои собственные. Рома­ ны - это клинья, которые пишущий актер вбивает

в цельную личность своего читателя. Чем лучше он рас­

считает клин и сопротивление, тем расщепленнее оста­ нется личность. Романы государство должно было бы

запретить.

В семь Кии снова открыл дверь. Тереза стояла перед ней, уверенно и скромно, как всегда, несколько сильнее

скосив ухо.

-Позволю себе,- напомнила она нагло.

Кину ударила в голову его скудная кровь. Эта прокля­ тая юбка торчала здесь и помнила все, что ей необдуман­ но обещали.

- Вы хотите книгу! - вскричал он, и голос у него со­ рвался.- Вы ее получите!

Он швырнул дверь ей в лицо, прошел дрожащими но­

гами-ходулями в третью комнату и вытащил одним паль­ цем «Штаны господина фон Бредова». Книга эта была

у него с ранних школьных лет, тогда он давал ее читать всем одноклассникам и терпеть ее не мог из-за вида, в каком она с тех пор пребывала. Переплет в пятнах и за­

саленные страницы вызвали у него злорадство. Он спокойно вернулся к Терезе и поднес книгу к самым ее

глазам.

-Это не нужно было,- сказала она и вытащила из­

под мышки толстую пачку бумаги, оберточной бумаги, он только теперь заметил ее. Она не спеша выбрала под­ ходящий листок и накинула его на книгу, как распашон­

ку на младенца. Затем взяла второй листок и сказала: _ Двойной шов надежнее.

Когда оказалось, что новая обложка сидит недоста­

точно хорошо, она сорвала ее и примерила третью.

Кин следил за ее движениями так, словно видел ее впервые в жизни. Он недооценивал ее. Она обращалась

скнигами лучше, чем он. Ему старье было ненавистно,

аона обертывала его сразу двумя слоями. Она не прика­

еаяась к переплету ладонями. Она работала только кон­ чиками пальцев. Да и пальцы были у нее совсем не такие толстые. Ему стало стыдно за себя и радостно за нее. Не следовало ли принести что-нибудь другое? Она заслужи­ вала менее грязного материала для чтения. Ну, начать-то она могла и с этого. Все равно ей скоро понадобится

вторая. При ней библиотека была в безопасности, вот

уже восемь лет, а он и не знал.

- Я должен завтра уехать,- заявил он вдрут, она как раз расправляла сгибами пальцев обертку,- на несколько

месяцев.

-Тогда я смогу наконец как следует вытереть пыль. Разве за час управишься?

-Как вы поступите, если случится пожар?

Она испуталась. Бумага упала на пол. Книга осталась

унее в руке.

-Боже мой, буду спасать!

-Да я вовсе не уезжаю, я просто пошутил.

Кин улыбнулся. Тронутый свидетельством полной

веры, что он уедет и оставит книги в одиночестве, он по­ дошел к ней, похлопал по плечу костлявыми пальцами

исказал почти дружески:

-Вы славная особа.

-Посмотрю-ка, что вы для меня выбрали,- сказала она; утолки ее рта доставали уже до самых ушей. Она от­

крыла книгу, прочла вслух: - «Штаны...» - запнулась и не покраснела. Лицо ее слегка покрылось потом.- Ну, доложу Я вам, господин профессор! - воскликнула она

и, мгновенно возликовав, ускользнула в кухню.

В течение следующих дней Кин старался обрести прежнюю сосредоточенность. У него тоже случались мгновения, когда он уставал от своих буквенных трудов и испытывал тайное желание выйти на люди на более долгий срок, чем то позволял его нрав. Открыто борясь

стакими порывами, он терял много времени; в споре

они обычно набирали силу. Поэтому он придумал более действенный способ: он старался перехитрить их. Он не клал голову на письменный стол и не предавался усталым желаниям. Он не бежал на улицу и не вступал с дураками в какие-то пустые разговоры. Напротив, он оживлял свою библиотеку изысканными друзьями. Чаще всего он склонялся к древним китайцам. Он приказывал им выйти из тома и сойти со стены, где' было их место,

подзывал их, усаживал, приветствовал их, угрожал им,

как когда, вкладывал им в уста их собственные слова

и отстаивал свое мнение до тех пор, пока они не умолка-

ли. Дискуссии, которые он должен был вести письменно

приобретали от этого неожиданную прелесть. Он упраж­

нялся в устной китайской речи и выпрямлял себя с по­ мощью умных оборотов, легко и победительно слетав­ ших с губ. Если я пойду в театр, я услышу ничтожные разговоры, которые развлекают, вместо того чтобы на­ ставлять, и нагоняют скуку, вместо того чтобы развле­ кать. Два-три полноценных часа я должен убить, чтобы в конце концов с досадой лечь спать. Мои собственные диалоги менее продолжительны, и уровень их высок. Так оправдывал он перед собой свою невинную игру, потому что со стороны она показалась бы странной.

На улицах или в книжных магазинах Кин нередко

встречал варваров, которые изумляли его человеческими высказываниями. Чтобы сгладить впечатления, противо­

речившие его презрению к массе, он в таких случаях вспоминал один небольшой подсчет. Сколько слов про­ износит этот тип вдень? Самое меньшее десять тысяч. Три из них имеют смысл. Случайно я услыхал эти три. Слова, которые сотнями тысяч в день мелькают у него

в голове, которые у него на уме и которых он не произ­ носит,- сплошная чушь; они написаны у него на лице; их, к счастью, не слышишь.

Экономка, впрочем, говорила мало, потому что она всегда бывала одна. Как-то сразу у них появилось что-то общее, к чему ежечасно возвращались его мысли. При

виде ее ему тут же приходили на память заботливо

обернутые «Штаны господина фон Бредова». Десятки лет стояла эта книга в его библиотеке. Всякий раз, когда он проходил мимо нее, от одного вида ее корешка у него екало сердце. Почему он не догадался поправить

дело красивой оберткой? Он жалким образом спасовал. А вот пришла эта простая экономка и научила его уму­

разуму.

Или она только разыгрывала перед ним комедию? Может быть, она подольщалась к нему, чтобы усыпить

его бдительность. Его библиотека была знаменита. Из-за

некоторых уникумов торговцы уже осаждали его. Может

быть, она готовит большую кражу. Надо узнать, что она

делает, оставаясь наедине с книгой.

Однажды он неожиданно для нее нагрянул в кухню. Недоверие мучило его, он хотел ясности. Если она будет разоблачена, он ее выгонит. Он просит стакан воды, она, видимо, не слышала, как он кричал ей. Пока она по­

спешно исполняла его желание, он проверил стол, перед которым она сидела. На вышитой бархатной подушечке лежала его книга. Двадцатая страница. Продвинулась она еще не очень далеко. Она подала ему стакан на тарелке. На руках у нее были при этом белые лайковые перчатки. Он забыл прижать пальцы к стакану, стакан упал на пол, тарелка вслед за ним. Шум и отвлечение были кстати. Он не проронил ни слова. С пятого года своей жизни, в те­ чение тридцати пяти лет, он читал. Мысль о том, чтобы

надевать для чтения перчатки, никогда не приходила ему в голову. Его смущение показалось ему самому смеш­ ным. Он взял себя в руки и спросил невзначай:

-Вы прочли еще мало?

-Я перечитываю каждую страницу раз десять, иначе нет никакой пользы.

-Вам это нравится? - Он заставлял себя задавать вопросы, а то бы он устремился вслед за водой.

-Книга всегда хороша. Понимать это надо. В ней были жирные пятна, я всячески пробовала, они не выво­ дятся. Что мне теперь делать?

-Они и раньше там были.

-Все равно жаль. Какую, доложу я вам, ценность имеет такая книга!

Она не сказала «сколько же стоит'>, она сказала «име­ ет ценность». Она имела в виду внутреннюю ценность, не цену. А он-то болтал ей что-то о капитале, который, мол, составляет его библиотека. Эта женщина, наверно, презирала его. Это человек великолепной души. Она но­

чами сидела над старыми пятнами и мучилась с ними, вместо того чтобы спать. Он, из неприязни, дал ей самую

растрепанную, самую захватанную, самую засаленную свою книгу, а она стала любовно за ней ухаживать. Она была милосердна - не к людям, это нетрудно, а к кни­ гам. Она пускала к себе слабых и сирых. Она пеклась о последней, всеми покинутой, пропащей твари на земле Божьей.

Кин вышел из кухни в глубоком волнении. Святой женщине он не сказал ни слова. Она слышала, как он что-то бормотал в коридоре, и знала, на что могла рас­

считывать.

Походив по высоким комнатам своей библиотеки, он позвал Конфуция. Тот двинулся ему навстречу с проти­ воположной стены спокойно и невозмутимо - в чем нет никакой заслуги, если твоя жизнь давно у тебя позади. Кин побежал к нему широченными шагами. Он забыл о всякой приличествующей почтительности. Его взбудо­ раженность разительно отличалась от осанки китайца.

- Кажется, у меня есть какое-то образование!­ крикнул он ему с расстояния в пять шагов.- Кажется, у меня есть и какой-то такт. Меня уверяли, что образова­

ние и такт составляют одно целое, что одно немыслимо

без другого. Кто уверял меня в этом? Ты! - Он не боялся обращаться к Конфуцию на «ТЫ».- И вот вдруг появ­ ляется человек без какого бы то ни было образования

иобнаруживает больше такта, больше души, больше до­ стоинства, больше человечности, чем я, ты и вся твоя школа ученых, вместе взятые!

Конфуций не потерял самообладания. Он даже не за­ был поклониться, прежде чем с ним заговорили. Несмот­ ря на невероятные оскорбления, густые его брови не хмурились. Из-под них глядели древние черные глаза, мудрые, как глаза обезьяны. Он степенно открыл рот

иизрек следующее:

- В пятнадцать лет моя воля была направлена на уче­ нье, в тридцать я сложился, в сорок у меня уже не было сомнений,- но слух мой открылся лишь в шестьдесят.

Кин помнил эту фразу слово в слово. Но как ответ на его бурную атаку она очень рассердила его. Он быстро сравнил цифровые данные - сходились ли они. Когда ему было пятнадцать лет, он тайком, против воли мате­ ри, проглатывал книгу за книгой, днем в школе, ночью

под одеялом, при скупом свете крошечного карманного

Фонарика. Случайно просыпаясь среди ночи, его млад­ шийбрат Георг, которого мать приставила к нему сторо­ жем, неукоснительно срывал с него одеяло проверки ради. От того, насколько ловко прятал он под собой

фонарик и книгу, зависела читальная судьба следующих ночей. В тридцать лет у него сложилось отношение к своей науке. От профессуры он презрительно отказы­ вался. На проценты с отцовского наследства он мог бы приятно прожить всю жизнь. Он предпочел пустить ка­ питал на книги. Через несколько лет, может быть, только через целых три года, все будет истрачено. Денежные затруднения в будущем никогда не снились, стало быть, он не боялся будущего. Сорок ему было теперь. До се­ годняшнего дня он не знал никаких сомнений. «Штанов господина фон Бредова» он, правда, не одолел. Шестиде­ сяти ему еще не было, а то бы он уже открыл свой слух. Да и кому открывать ему свой слух?

Словно угадав этот вопрос, Конфуций подошел на шаг ближе, приветливо поклонился Кину, хотя тот был выше его на две головы, и дал ему такой доверительный

совет:

- Наблюдай за повадкой людей, наблюдай за побу­ дительными причинами их поступков, проверяй, в чем находят они удовлетворение. Как скрытен может быть человек! Как скрытен может быть человек!

Тут Кину стало очень грустно. Что толку знать такие слова наизусть? Надо их применять, проверять, подтвер­ ждать. Восемь лет совсем рядом со мной человек жил зря. Повадку ее я знал, а о побудительных причинах не думал. Что она делала для моей библиотеки, это я знал. Результат бьm у меня перед глазами ежедневно. Я думал, она делает это ради денег. С тех пор как я узнал, в чем находит она удовлетворение, я лучше знаю ее побуди­ тельные причины. Она выводит пятна на несчастных, униженных книгах, о которых никто не скажет доброго слова. Это ее отдых, это ее сон. Не застигни я ее в кухне

из-за своего подлого недоверия, ее поступок никогда не стал бы известен. В своей уединенности она вышивала подушку для приемыша и уложила его на мягкое. В тече­ ние восьми лет она никогда не носила перчаток. Перед

тем как решиться открыть книгу, эту книгу, она пошла и купила на свои тяжело заработанные деньги пару пер­ чаток. Она не глупа, вообще-то она особа практичная,

она знает, что вместо перчаток могла бы купить три новых таких книги. Я совершил большую ошибку. В течение восьми лет я был слеп.

Конфуций не позволил ему подумать так дважды. «Ошибаясь, не исправляться - это и есть ошибаться. Совершив ошибку, не стыдись исправить ее».

Будет исправлено, воскликнул Кин. Я возмещу ей эти восемь потерянных лет. Я женюсь на ней! Она лучшее средство для содержания в порядке моей библиотеки. При пожаре я могу на нее положиться. Если бы я созда­ вал какую-то особу по своим планам, она не получилась бы настолько целесообразной. У нее хорошие задатки. Она прирожденная опекунша. У нее доброе сердце. Ее сердце закрыто для неграмотного отребья. Она могла бы завести любовника, какого-нибудь булочника, мясника, портного, какого-нибудь варвара, какого-нибудь болва­ на. Она не решается на это. Ее сердце принадлежит книгам. Что проще, чем жениться?

На Конфуция он больше не обращал внимания. Ког­ да он случайно взглянул в его сторону, тот уже успел раствориться. Он услышал только, как голос Конфуция тихо, но ясно сказал: «Видеть нужное и не сделать нуж­

ного - это отсутствие мужества».

у Кина не было времени, чтобы поблагодарить его за это последнее ободрение. Он ринулся к кухне и так рва­ нул дверь, что ручка ее сломалась. Тереза сидела перед своей подушкой и делала вид, что читает. Почувствовав,

что он уже стоит сзади, она поднялась и дала ему увидеть его книгу. От нее не ускользнуло его впечатление от про­ шлого разговора. Поэтому она снова задержалась на тре­ тьей странице. Он помедлил, не нашелся что сказать и посмотрел на свои руки. Тут он заметил отломившую­ ся дверную ручку, он со злостью швырнул ее на пол. За­ тем он стал перед ней навытяжку и сказал:

-Дайте мне вашу руку!

Тереза выдохнула: «Ну, доложу вам» - и протянула ему ее. «Сейчас начнется совращение»,- подумала она

ився вспотела.

-Да нет,- сказал Кин, он употребил слово «рука» не в прямом смысле,- я хочу жениться на вас!

Такого быстрого решения Тереза не ожидала. Она

перекинула потрясенную голову в другую сторону и отве­ тила гордо, борясь с заиканьем:

-Позволю себе!

РАКОВИНА

~ ракосочетаниесостоялось

C1Ij) без шума. Свидетелями

были один старый посыльный, добивавшийся от своего

дряхлого тела последних маленьких услуг, и один компа­ нейский сапожник-пьянчужка, который, хитренько улиз­ нув от всех собственных бракосочетаний, с большим удовольствием глядел на чужие. Заказчиков поприличнее он настоятельно просил поскорее поженить их дочерей и сыновей. В пользу ранних браков он находил убеди­

тельные доводы:

- Как только детки лягут вместе, так уже и внуки готовы. Теперь надо вам и внуков поскорей поженить,

ипойдут правнуки.

Взаключение он указывал на свой хороший костюм, позволяющий ему присутствовать где угодно. Перед осо­

бенно хорошими браками он отдает его в утюжку, при обычных гладит сам дома. Об одном только он молит­ чтобы его заблаговременно известили. Если ему долго не случалось бывать на такой церемонии, то он, работник от природы не быстрый, предлагал починить обувь сроч­ но и даром. Обещания, связанные с этой областью, он, хотя вообще-то на него нельзя было положиться, выпол­ нял точно в срок и взимал действительно небольшую плату. Дети, достаточно испорченные, чтобы жениться тайком против воли родителей, но недостаточно испор­ ченные, чтобы обойтись без регистрации брака, большей частью девицы, пользовались иногда его услугами. Вооб­ ще-то сама болтливость, он был в таких случаях скрытен. Ни единым намеком не выдавал он себя, со смаком

рассказывая ничего не подозреваюшим матерям о брако­ сочетании их собственных дочерей. Прежде чем отпра­

виться к своему «идеалу», как он это называл, он вешал на дверь мастерской внушительную вывеску. На ней было написано кудрявыми, угольно-черными буквами: «Ушел по надобности. Возможно, приду. Нижеподписав­ шийся - Губерт Бередингер».

Он был первым, кто узнал о счастье Терезы. Он со­ мневался в правдивости ее слов, пока она обиженно не пригласила его в магистрат. Когда церемония закон­

чилась, свидетели вышли вслед за молодыми на улицу.

Посыльный принял плату с подобострастной благодарно­ стью. Бормоча поздравления, он удалился. «Если снова понадобится...» - звенело у Кина в ушах. На расстоянии десяти шагов беззубый рот был еще полон усердия. Зато Губерт Бередингер был горько разочарован. Такое брако­ сочетание было не по нему. Он отдавал свой костюм в утюжку, а жених явился в будничном виде, в стоптан­ ных башмаках, в изношенной одежде, не было в нем ни радости, ни любви, вместо того чтобы смотреть на неве­ сту, он смотрел на бумаги. «Да» он сказал так, как сказал бы «спасибо», руку этой старухе он затем даже не пред­ ложил, а поцелуй, которым сапожник жил несколько недель,- один чужой поцелуй возмещал ему двадцать собственных,- поцелуй, ради которого ему не жаль было раскошелиться, поцелуй, который, именуясь надобно­ стью, висел на двери мастерской, официальный поцелуй, при котором присутствовал чиновник, поцелуй честь честью, поцелуй навеки, поцелуй, этот поцелуй не состо­ ялся вообще. Свою обиду он спрятал за язвительной

ухмылкой. «Минуточку»,- хихикнул он, как фотограф, Кины помедлили. Тогда он вдруг склонился к какой-то

женщине, ущипнул ее за подбородок, громко сказал

«ГУГУ» И стал похотливо обследовать ее пышные формы.

Толще и толще становилось его круглое лицо, щеки на­

тягивались, вокруг глаз дергались юркие змейки, его

жесткие руки описывали все более широкие дуги. С каж­ дой секундой женщина увеличивалась. Два взгляда посы­ лались ей, третьим он ободрял жениха. Потом он совсем ПРивлек ее к себе и левой рукой грубо схватил за грудь.

Правда, женщины, с которой развлекался сапожник, не существовало, но Кин понял эту бесстыдную игру и потянул прочь глядевшую на нее Терезу.

_ Нализываются уже с утра! - сказала Тереза и вце­ пилась в руку мужа: она тоже была возмущена.

На ближайшей остановке они подождали трамвая. Чтобы подчеркнуть, что и этот день такой же, как все другие, Кин не взял такси. Подошел их вагон; он пер­ вым вскочил на подножку. Уже на площадке он поду­ мал, что первой следовало бы пройти жене. Он слез спиной к улице и сильно толкнул Терезу. Кондуктор дал злобный сигнал отправления. Трамвай ушел без

них.

- В чем дело? - спросила Тереза с упреком. Он, ви- димо, причинил ей немалую боль.

- Я хотел вам помочь подняться,- тебе - пардон.

-Ну,- сказала она,- еще чего не хватало.

Когда они наконец уселись, он заплатил за двоих. Так надеялся он загладить свою неловкость. Кондуктор вручил ей билеты. Вместо того чтобы поблагодарить, она осклабилась; плечом она толкнула сидевшего рядом

сней мужа.

-Да? - спросил он.

-Можно подумать,- насмешливо сказала она и по-

махала билетами за тучной спиной кондуктора. Она сме­ ется над ним, подумал Кин и промолчал.

Он начал чувствовать себя неуютно. Вагон наполнял­ ся. Напротив него села какая-то женщина. Она везла с собой целых четырех детей, мал мала меньше. Двоих она держала у себя на коленях, двое стояли. Господин, сидевший справа от Терезы, вышел. «Вон там, вон там'. - воскликнула мать и быстро дала знак своим ша­ лунам. Дети стали протискиваться туда, мальчик и де­ вочка, оба еще дошкольного возраста. С другой стороны приближался какой-то пожилой господин. Тереза под­ няла руки, защищая свободное место. Дети пролезли под ними. Им не терпелось что-нибудь сделать самим. Головы их вынырнули у самой скамейки. Тереза смахну­

ла их, как пыль.

посмотрела на мужа.- Дети в последнюю очередь. Пожилой господин тем временем подошел, поблаго­

дарил и сел.

Кин перехватил взгляд жены. Ему захотелось, чтобы здесь оказался его брат Георг. Тот практиковал в Пари­ же как гинеколог. Хотя ему еще не было тридцати пяти, он пользовался подозрительно хорошей репутацией. В женщинах он разбирался лучше, чем в книгах. Через каких-нибудь два года после окончания института его уже осаждало высшее общество, в той мере, в какой оно

хворало, а оно, со всеми своими страждущими женщи­ нами, хворало всегда. Уже этот внешний успех навлекал на него полное презрение Петера. Его красоту он Геор­ ГУ, может быть, и простил бы, она была у него от приро­ ды, он не был в ней виноват. Искусственно обезобра­ зить себя, чтобы избежать тягостных следствий такой большой красоты, не позволял ему слабый, увы, харак­ тер. Сколь слабый, можно было судить по тому, что он изменил избранной специальности и открыто перемет­ нулся к психиатрии. Там он будто бы чего-то достиг. В душе он оставался гинекологом. Безнравственный об­ раз жизни был у него в крови. Без малого восемь лет на­ зад Петер, возмутившись нетвердостью Георга, сразу

прекратил переписку с ним и порвал несколько тревож­ ных писем. А на то, что он рвал, он имел обыкновение

не отвечать.

Женитьба давала сейчас прекрасный повод возобно­ вить отношения. Влиянию Петера Георг был обязан своей любовью к научной деятельности. Обратиться

к нему за советом, вторгшись в его истинную, естествен­ ную специальность, было бы вовсе не стыдно, Как обхо­ диться с этим робким, скрытным существом? Она была

уже не молода и относилась к жизни очень серьезно.

У женщины, сидевшей напротив нее, несомненно куда более молодой, было уже четверо детей, у нее их вообще не было. «Дети в последнюю очередь». Это звучало очень ясно, но что она действительно имела в виду?

Может быть, она не хотела детей; он тоже не хотел их. Он никогда не думал о детях. Зачем она это сказала? Мо­ жет быть, она считает его безнравственным человеком? Она знает его жизнь. Уже восемь лет ей известны его привычки. Она знает, что у него есть характер. Разве он когда-нибудь уходил ночью? Разве к нему когда-нибудь приходила женщина, хотя бы на четверть часа? Когда она приступила к службе у него, он решительно заявил ей, чтопринципиально не принимает никаких гостей ни

мужского, ни женского пола, начиная с младенцев и кончая древними стариками. Пусть она выпроваживает любого. «У меня никогда нет времени'» - это были его собственные слова. Что за бес вселился в нее? Может быть, этот распоясавшийся сапожник. Она была наи­ вным, невинным созданием, как иначе, при своей нео­ бразованности, прониклась бы она такой любовью к книгам? Но этот грязный малый играл слишком грубо. Его движения были прозрачны, даже ребенок, не зная, зачем тот вытворяет это, понял бы, что он ощупывает женщину. Таким типам, распускающимся публично, место в закрытых лечебницах. Они наводят людей на гнусные мысли. Она человек дельный. Сапожник ее заразил. С чего бы иначе она подумала о детях? Не исключено, что она об этом слышала. Женщины много говорят между собой. Она, наверное, видела роды, на каком-нибудь прежнем месте работы. Что тут такого, если она все знает. Лучше, чем если бы самому при­ шлось просвещать ее. Какая-то застенчивость есть в ее

взгляде, в ее возрасте это производит почти смешное

впечатление.

Я и не собирался требовать от нее никаких пошло­ стей, вот уж нет. У меня никогда нет времени. Шесть часов мне нужно на сон. До двенадцати я работаю, в шесть мне надо вставать. Собаки и прочие животные могут и днем заниматься такими вещами. Может быть, от брака она ждет этого? Вряд ли. Дети в последнюю очередь. Глупая. Она хотела сказать, что все это знает. Знает цепь, в конце которой - готовые дети. Она выра­ жает это прелестным образом. Она отталкивается от ма-

ленького эпизода, дети разбаловались, фраза эта напра­ шивалась, но взгляд был адресован лишь мне, вместо всяческих исповедей. Понятно. Ведь такие знания вызы­ вают неловкость. Я женился из-за книг, дети в послед­ нюю очередь. Это ничего не значит. Она тогда сочла, что дети учатся слишком мало. Я прочел ей отрывок из Араи Хакусэки. Она была вне себя от радости. Так она себя впервые и выдала. Кто знает, когда бы я еще рас­ познал ее отношение к книгам. Тогда мы сблизились. Может быть, она хочет только напомнить об этом. Она все та же. Ее мнение о детях не изменилось с тех пор. Мои друзья - это ее друзья. Мои враги остают­ ся врагами для нее. Короткой речи смысл невинный. О других связях она понятия не имеет. Мне надо быть начеку. Она может испугаться. Я буду осторожен. Как я скажу это ей? Говорить трудно. Книг об этом у меня нет. Купить? Нет. Что подумает книготорговец? Я не свинья. Послать кого-нибудь? Кого? Ее самое - тьфу ты, собственную жену! Как можно быть таким трусом. Я должен попробовать. Я сам. Если она не захочет. Она закричит. Жильцы - управляющий домом - поли­ ция - отребье. Мне ничего нельзя сделать. Я женат. Мое право. Отвратительно. Как это мне пришло в голову? Меня заразил сапожник, не ее. Стыдись. В течение соро­ ка лет. И вдруг. Я ее пощажу. Дети в последнюю очередь. Знать бы, что она действительно имела в виду. Сфинкс.

Тут встала мать четверых детей. «Осторожной - пре­

дупредила она и стала подвигать их вперед левой рукой.

Справа, рядом с Терезой, находилась она, отважный офицер. Вопреки ожиданию Кина, она кивнула ей, при­ ветливо попрощалась со своей недоброжелательницей, сказала: «Вам хорошо. Вы еще не замужем!» - и засмея­

лась, рот ее на прощанье сверкнул золотыми зубами. Лишь когда она вышла, Тереза вскочила и закричала от­

чаянным голосом:

- Извольте, мой муж, извольте, мой муж! Мы просто не хотим детей! Извольте, мой муж!

Она указывала на него, она тянула его за рукав. Я должен успокоить ее, думал он. Эта сцена была для

него мучительна, Тереза нуждалась в его защите, она все кричала и кричала. Наконец он поднялся на всю свою

длину и сказал при всех пассажирах:

-Да.

Ее обидели, она должна была защищаться. Ее ответ был так же неделикатен, как и нападение на нее. Она была не виновата. Тереза опустилась на сиденье. Никто, даже тот господин, рядом с ней, которому она помогла занять место, не взял ее сторону. Мир был отравлен симпатией к детям. Через две остановки Кины выходи­ ли. Тереза шла впереди. Он вдруг услышал, как за спи­ ной у него говорят:

Самое лучшее у нее - юбка. Крепость.

Бедняга он.

Что поделать - старуха не сахар.

Все засмеялись. Кондуктор и Тереза, которая пребы­ вала уже на площадке, ничего не услышали. Но кондук­ тор все-таки засмеялся. На улице Тереза с довольным

видом взяла мужа под руку и сказала:

-Ну и весельчак!

Весельчак высунулся из тронувшегося вагона, прило­ жил руку ко рту и неразборчиво пробурчал какие-то сло­ ва. Он весь трясся, несомненно, от смеха. Тереза кивну­ ла и в ответ на недоуменный взгляд оправдалась слова­

ми:

-Еще, того гляди, выпадет из вагона.

А Кин украдкой посмотрел на ее юбку. Она была си­ нее, чем обычно, и накрахмалена еще жестче. Юбка была неотъемлема от нее, как раковина от моллюска. Попробуй-ка силой раскрыть створки раковины, в кото­ рой замкнулся моллюск. Огромный моллюск, величиной с эту юбку. Надо его растоптать, превратить в слизь и обломки, как тогда в детстве на берегу моря. Раковина не приоткрывала ни щелки. Он никогда не видел голого моллюска. Какую тварь прятала скорлупа с такой силой? Он хотел это узнать, тотчас же, в руках у него была твер­

дая, упрямая штука, он мучился, орудуя пальцами и ног­

тями, моллюск мучился тоже. Он пок:лялся себе, что не

сойдет с места, пока не взломает раковину. Моллюск поклялся себе в противном. Моллюск не хотел, чтобы его увидели. «Почему моллюск стыдится,- подумал ОН,­

я потом отпущу его на волю, даже снова закрою, я не причиню ему никакого вреда, обещаю, если он глу­ хой, то пусть Боженька передаст ему мое обещание». Он уговаривал раковину несколько часов. Его слова были так же слабы, как его пальцы. Окольных путей он тер­ петь не мог, двигаться к цели он любил только напря­ мик. Под вечер мимо проходил большой пароход, далеко в море. Он, Кин, ринулся на могучие черные буквы на борту и прочел название «Александр». Тут он рассме­ ялся среди своей ярости, мгновенно надел башмаки,

швырнул раковину изо всех сил на землю и, ликуя, спля­ сал на ней гордиев танец. Теперь вся оболочка моллюска оказалась ненужной, Его башмаки раздавили ее. Вскоре моллюск лежал перед ним нагишом, комочек беды, сли­ зи и надувательства и вообще не животное.

Терезы без оболочки - без юбки - не существовало. Юбка всегда безупречно накрахмалена. Это ее переплет, синий, целънотканевый, Она ценит хорошие переплеты. Почему складки со временем не расходятся? Ясно, что она очень часто гладит юбку. Может быть, у нее их две. Никакой разницы не заметно. Ловкая особа. Никак нельзя мне мять ее юбку. Она лишится чувств от огорче­ ния. Что мне делать, если она вдруг лишится чувств? Я заранее попрошу у нее прощения. Потом она сможет снова выгладить юбку. Я выйду тем временем в другую комнату. Почему ей просто не надеть вторую? Очень уж Много трудностей чинит она мне. Она была моей эко­ номкой, я женился на ней. Пусть купит себе дюжину юбок и почаще меняет их. Тогда можно будет крахмалить их не так жестко. Чрезмерная жесткость смешна. Люди в трамвае правы.

Подниматься по лестнице было нелегко. Незаметно для себя он замедлил шаг. На третьем этаже он решил, что находится уже у себя наверху, и испугался. С пеньем бежал навстречу маленький Метцгер. Едва увидев Кина, он указал на Терезу и пожаловался: