Канетти.Э.Ослепление

результаты своих исследований. За воздействием, кото­ рое эти результаты оказывали, за дискуссиями, которые вокруг них разгорались, он следил издали самым недо­ верчивым и добросовестным образом, как если бы отве­ чал за основательность каждого сказанного там слова. Собравшиеся мирились с его сарказмом. Из ста присут­ ствующих восемьдесят ссылались на него. Его достиже­ ния были бесценны. Ему желали долгой жизни. Его смертью большинство было бы до смерти напугано.

Те немногие, что воочию видели его в его более моло­ дые годы, уже не помнили его лица. Его не раз письмен­ но просили прислать фотографию. Он не обзавелся ею, отвечал он, и обзаводиться не собирается. И то и другое соответствовало истине. Зато до одной уступки он снизо­ шел добровольно. В тридцать лет, не составляя вообще­ то завещания, он отписал свой череп с его содержимым институту исследования мозга. Он мотивировал этот шаг пользой, которую принесло бы объяснение его поистине феноменальной памяти особым строением, а может быть, и большим весом его мозга. Он, правда, не верит, написал он директору этого института, что гений есть память, как то многие с некоторых пор полагают. Он сам никоим образом не гений. Но отрицать полезность для его научной работы той почти пугающей памяти, какой он обладает, было бы ненаучно. Он носит в голове как бы вторую библиотеку, не менее богатую и надежную,

чем та настоящая, которая, как ему доводится слышать, вызывает везде столько шума. Он сидит за письменным столом и сочиняет статьи, где касается мельчайших под­ робностей, не справляясь нигде, кроме как в библиотеке своей головы. Конечно, цитаты и ссылки на источники он позднее тщательно проверяет по реальной литературе; но только из добросовестности. Он не припоминает, что­ бы память его когда-либо подвела. Даже его сны имеют более четкую структуру, чем у большинства людей. Бес­ форменные, бесцветные, расплывчатые видения чужды снам, которые он до сих пор принимал к сведению. Ночь ничего не ставит у него с ног на голову. Звуки, которые он слышит, естественного происхождения; разговоры, которые он ведет, остаются совершенно разумными; все

сохраняет свой смысл. Не его специальность исследо­

вать, вправду ли существует предполагаемая связь между его точной памятью и однозначными, ясными снами. Он только самым скромным образом на это указывает и просит не считать соображения личного характера, ко­ торые он позволил себе в данном письме, признаком самонадеянности или болтливости.

Кин перебрал еще несколько фактов своей жизни, представлявших его необщительный, робкий и ЧУЖдый всякой суетности характер в правильном свете. Но доса­ да на наглеца, который сперва спросил его о какой-то улице, а потом обругал, с каждым шагом росла и росла. Видно, ничего другого не остается, сказал он, вошел в подворотню, оглянулся - никто не наблюдал за ним - и вынул из портфеля длинную узкую записную книжку. На титульной ее странице значилось высокими, углова­ тыми буквами: Глупости. Его глаза сначала задержались здесь. Затем он перелистал книжку, больше половины было исписано. Все, что ему хотелось забыть, он вносил сюда. Начинал он с даты, указания часа и места. Далее шел случай, который снова показывал глупость людей. Подходящая цитата, каждый раз новая, составляла кон­ цовку. Собрание глупостей он никогда не перечитывал;

взгляда на титульную страницу было достаточно. В буду-

. щем он собирался это издать под названием «Прогулки

синолога».

Он достал остро заточенный карандаш и написал на первой пустой странице: «23 сентября, 3/4 восьмого. На Мутштрассе какой-то прохожий спросил меня, где Мут­ штрассе. Чтобы не посрамить его, я промолчал. Он не смутился и переспросил еще несколько раз; он вел себя вежливо. Вдруг его взгляд упал на табличку с наименова­ нием улицы. Он понял свою глупость. Вместо того чтобы поскорей удалиться, как то сделал бы я на его месте, он

страшно разозлился и стал ругать меня самым грубым образом. Если бы я не пощадил его, я избавил бы себя от этой неприятной сцены. Кто был глупее?»

Последней фразой он доказал, что и себе не дает по­ блажки. Он был беспощаден ко всем. Удовлетворенно за­

сунув записную книжку в портфель, он забыл об этом

прохожем. Во время писания книги в портфеле пришли в неудобное положение. Он поправил их. На следующем углу он испугался немецкой овчарки. На туго натянутом поводке она тащила за собой слепого. Об его физиче­ ском недостатке, помимо собаки, свидетельствовала белая палка, каковую он нес в правой руке. Даже самые торопливые прохожие, у которых не было времени на слепого, дарили собаке восхищенный взгляд. Она оттал­ кивала их в сторону терпеливой мордой. Поскольку она была красивой и сильной, все относились к ней хорошо. Вдруг слепой снял с себя картуз и протянул его, одновре­ менно с палкой, навстречу прохожим. «На кормежку собаке!» - попросил он. Дождем посыпались монеты. Посреди улицы вокруг слепого и собаки образовалась толпа. Движение застопорилось; к счастью, на этом углу не было полицейского, который регулировал бы его. Кин рассмотрел нищего с близкого расстояния. Он был одет

сизысканной бедностью, и лицо у него было интелли­ гентное. Поскольку он непрестанно шевелил мышцами вокруг глаз - он подмигивал, поднимал брови и морщил лоб,- Кин почувствовал недоверие к нему и решил, что это мошенник. Тут появился мальчик лет двенадцати, оттолкнул собаку и бросил в картуз тяжелую пуговицу. Слепой уставился на нее и поблагодарил еще чуть-чуть любезней, чем прежде. Пуговица звякнула так же, как золотые. У Кина сжалось сердце. Он схватил мальчика за вихор и шлепнул его, поскольку вторая рука была за­ нята, портфелем по голове. «Как тебе не стыдно,- вос­ кликнул он,- обманывать слепого'» Тут он вспомнил, что было в портфеле - книги. Он ужаснулся, такой боль­ шой жертвы он еще ни разу не приносил. Мальчишка

сревом убежал. Чтобы вернуться на обычный, куда более низкий уровень сострадания, Кин вытряхнул всю свою мелочь в картуз слепого. Окружающие громко кивали головами; теперь Кин показался себе более осторожным и мелочным. Собака снова натянула поводок. Затем, как только появился полицейский, поводырь и ведомый дви­

нулись дальше.

Кин поклялся себе, что при угрозе слепоты покончит с собой. При каждой встрече со слепым его охватывал

-'

один и тот же мучительный страх. Немых он любил; глухие, хромые и прочие калеки были ему безразличны; слепые беспокоили его. Он не понимал, почему они не расстаются с жизнью. Даже если они знали шрифт для слепых, их возможности читать были ограниченны. Эратосфен, великий александрийский библиотекарь, ученый-универсал третьего дохристианского века, к чьим услугам было более полумиллиона свитков, сделал в во­ семьдесят лет ужасное открытие. Его глаза начали ему отказывать. Он еще видел, но читать больше не мог. Другой дожидался бы полной слепоты. Он счел разлуку с книгами достаточной слепотой. Он мудро улыбнул­ ся, поблагодарил и после нескольких дней голодовки

умер.

Этому великому примеру маленький Кин, чья биб­

лиотека состоит лишь из двадцати пяти тысяч книг, ког­

да придет время, последует с легкостью.

Остаток пути к своей квартире он проделал в ускорен­ ном темпе. Наверняка было уже восемь. В восемь начи­ налась работа. Неточность возбуждала у него позыв на рвоту. То и дело он украдкой хватался за глаза. Они видели хорошо и чувствовали себя приятно и в безопас­

ности.

На пятом, и последнем, этаже дома на Эрлихштрассе, 24, находилась его библиотека. Дверь квартиры была за­ щищена тремя сложными замками. Он отпер их, прошел через переднюю, где стояла лишь вешалка для одежды,

ивошел в свой кабинет. Он осторожно положил порт­ фель на кресло. Потом несколько раз прошелся взад

ивперед по анфиладе четырех высоких, просторных комнат, составлявших его библиотеку. Все стены были до потолка облицованы книгами. Он медленно оглядел их до самого верха. В потолке были прорублены окна.

Своим верхним светом он гордился. Окна в стенах были замурованы много лет назад, после жестокой борьбы с домовладельцем. Таким образом, он приобрел в каждой комнате четвертую стену - лишнее место для книг. Да и свет, равномерно освещавший сверху все полки, казал­ ся ему более справедливым, более соответствующим его

отношению к книгам. Соблазн наблюдать за происходя­ щим на улице, этот порок, отнимающий много времени

иявно свойственный человеку от природы, отпал вместе

сбоковыми окнами сам собой. Каждый день, садясь за письменный стол, он благословлял эту счастливую идею и упорство, которому был обязан исполнением высшего своего желания - обладать богатой, упорядо­ ченной и замкнутой со всех сторон библиотекой, где ни лишний предмет мебели, ни лишний человек не отвлекут

его от серьезных мыслей.

Первая комната служила кабинетом. Массивный письменный стол, кресло перед ним и второе в углу на­ против составляли здесь всю меблировку. Кроме того, здесь ютился еще диван, который Кин предпочитал не замечать, потому что на нем он только спал. На стене висела переносная лесенка. Она была важней, чем диван, и перекочевывала в течение дня из одной комнаты в дру­ гую. Пустоты трех других комнат не нарушал даже стул. Нигде не было ни стола, ни шкафа, ни печи, которые перебивали бы пестрое однообразие полок. Красивые,

тяжелые ковры, везде покрывавшие пол, согревали жест­ кий полумрак, который через широко распахнутые двери соединял все четыре комнаты в единый высокий зал.

у Кина была твердая, энергичная походка. На ковры он ступал с особенным нажимом; его радовало, что такие шаги не вызывают ни малейшего шума. В его библиоте­ ке даже слону не удалось бы громко топнуть по полу. Поэтому ковры он очень ценил. Он удостоверился в том,

что все книги сохранили порядок, в каком ему пришлось покинуть их час назад. Затем он начал опорожнять порт­ фель. Входя, он обычно клал его на стул перед письмен­ ным столом. А то бы он, чего доброго, забыл о нем и, не вынув из него книг, сел за работу, к которой его око­ ло восьми часов тянуло вовсю. С помощью лесенки он принялся расставлять тома по местам. Несмотря на его осторожность, последний - дойдя до него, Кин заторо­ пился еще больше - упал с третьей полки, для которой даже не нужно было стремянки, на пол. Это был тот самый Мэн-цзы, которого он любил больше всех.

«Болван! - прикрикнул он на себя.- Варвар! Невеж­ да!\) - и, бережно подняв книгу, поспешил к двери. Прежде чем он достиг ее, ему пришло в голову нечто важное. Он вернулся и как можно тише подвинул к мес­

ту несчастного случая лестницу, которая висела на­

против. Обеими руками он положил Мэн-цзы на ковер у подножья стремянки. Теперь он мог направиться к две­ ри. ОН отворил ее и крикнул:

- Самую лучшую пыльную тряпку, пожалуйста! Вскоре после этого в незапертую дверь постучалась

экономка. Он не ответил. Она скромно просунула голову

вщель и спросила:

-Что-нибудь случилось?

-Нет, давайте тряпку!

Вего ответе, вопреки его воле, ей послышалась жало­ ба. Она была слишком любопытна, чтобы махнуть на это

рукой.

-Ну, доложу я вам, господин профессор! - сказала

она укоризненно, вошла в комнату и с первого взгляда

поняла, что случилось. Она скользнула к лежавшей на полу книге. Из-под синей накрахмаленной юбки, доста­ вавшей до ковра, ног женщины не было видно. Голова ее была посажена косо. Оба уха были у нее широкие, плос­ кие и оттопыренные. Поскольку правое касалось плеча и было частично закрыто им, тем большим казалось ле­ вое. Ходя и говоря, она качала головой. Ее плечи попе­ ременно аккомпанировали этому качанию. Она нагну­ лась, подняла книгу и раз десять основательно провела по ней тряпкой. Кин не пытался опередить ее. Вежли­ вость ему претила. Он стоял рядом и следил, на совесть ли выполняет она свою работу.

-Да, это случается, когда стоишь наверху на стре­

мянке, доложу я вам.

Затем она подала ему книгу, как тарелку, на которой нет ни пылинки. Ей очень хотелось завязать разговор с ним. Но это ей не удалось. Он коротко сказал «спаси­ бо» и повернулся к ней спиной. Она поняла и пошла прочь. Взявшись за ручку двери, она вдруг обернулась

испросила с лицемерной любезностью:

-у вас, наверно, это уже часто случалось?

Она видела его насквозь и честно негодовала: «Ну, доложу Я вам, господин профессор': «Доложу Я вам» про­ калывало острым шипом сквозь ее елейную речь. «Она еще, чего доброго, уйдет от меняь.э-- подумал он и сказал

смягчающе:

- Я просто так. Вы же знаете, какие ценности хра­ нятся в этой библиотеке!

Столь приветливой фразы она не ждала. Она не на­ шлась что ответить и удовлетворенно вышла из комнаты. Когда она удалилась, он стал корить себя. О своих кни­ гах он говорил как грязный торгаш. Как иначе заставишь такую особу прилично обращаться с книгами? Истинной их ценности она не понимала. Она, конечно, думала, что он спекулирует ими. Таковы люди! Таковы люди!

После непроизвольного поклона, относившегося к ле­

жавшим на письменном столе японским рукописям, он

сел наконец за него.

тАйНА

осемь лет назад Кин по­

местил в газете следую­ щее объявление:

«Ученый с библиотекой необыкновенной величины ищет ответственную экономку. С предложениями пусть обращаются только люди самых твердых правил. Всякое отребье будет спущено с лестницы. Жалованье несуще­

ственно».

У Терезы Крумбхольц было тогда хорошее место, на котором ей дотоле недурно жилось. Она каждый день,

прежде чем подавать завтрак своим хозяевам, вниматель­ но прочитывала отдел объявлений «Еженедельной газе­ ты», чтобы знать, что происходит в мире. Она не собира­ лась кончать свои дни в этой обыкновенной семье. Она была еще молодая особа, ей не было еще сорока восьми, и больше всего ей хотелось перейти к одинокому мужчи-

не. Там можно устроиться лучше, а с женщинами ведь не найти общего языка. Она, однако, поостережется бросать свое надежное место ни с того ни с сего. Пока она не выяснит, с кем имеет дело, она не уйдет. Она зна­

ет, как врут в газетах и какие златые горы сулят порядоч­

ным женщинам. Не успеешь войти в дом, как тебя изна­ силуют. Тридцать три года бьется она одна на свете, но этого с ней еще не случалось. И не случится, она гля­ дит в оба.

На сей раз объявление прямо-таки бросилось ей в глаза. На словах «Жалованье несушественноя она за­

держалась и несколько раз задом наперед перечитала

фразы, как бы усиленные сплошным жирным шрифтом. Их тон импонировал ей; это был настоящий мужчина. Ей было лестно представлять себя человеком самых твердых правил. Она видела, как спускают с лестницы всякое отребье, и искренне радовалась этому. Ни минуты не опасалась она, что с ней самой могут обойтись как с отребьем.

На следующее утро, уже в семь, она стояла перед Кином, который, впустив ее в переднюю, тотчас же объявил:

-Я категорически против того, чтобы в мою кварти­ ру входили незнакомые люди. Вы можете взять на себя ответственность за сохранность книг?

Он рассматривал ее пристально и подозрительно. До

ееответа на этот вопрос он не хотел составлять себе мне­ ние о ней.

-Ну, доложу я вам, за кого вы меня принимаете? Растерявшись от его грубости, она дала ответ, в кото­

ром он не нашел никаких недостатков.

-Вам следует знать,- сказал ОН,- почему я уволил свою последнюю экономку. Из моей библиотеки пропала одна книга. Я велел обыскать всю квартиру. Книги не оказалось. Я вынужден был тут же уволить ее.- Он воз­ мущенно умолк.- Вы должны это понять,- прибавил он затем, словно переоценил было ее смышленость.

-Порядок должен быть,- ответила она быстро. Он

был обезоружен. Величавым жестом он пригласил ее

вбиблиотеку. Она скромно вошла в первую комнату

иостановилась в ожидании.

-Круг ваших обязанностей таков,- сказал он строго

исухо.- Ежедневно вытирать пыль в одной комнате

сверху донизу. На четвертый день вы кончите. На пятый снова начнете с первой. Можете вы взять это на себя?

-Позволю себе.

Он снова вышел, отворил входную дверь и сказал:

-До свидания. Сегодня и приступим.

Она стояла уже на лестнице и все еще медлила. О жа­ лованье он не сказал ни слова. Прежде чем отказываться от места, ей надо было спросить его. Нет, лучше не сто­ ит. Как раз и останешься в дураках. Она ничего не ска­ жет, он, может быть, сам даст больше. Над двумя

спорившими силами, осторожностью и жадностью, одер­

жала победу третья - любопытство.

-Да, а как насчет жалованья?

Смутившись от глупости, которую, возможно, сморо­ зила, она забыла начать с «ну, доложу Я вам».

-Сколько спросите,- сказал он равнодушно и за­

хлопнул входную дверь.

Своим обыкновенным хозяевам, которые на нее пола­ гались.э- уже больше двенадцати лет она жила у них и стала неотъемлемой принадлежностью дома,- она, к их ужасу, объявила, что с нее хватит, что лучше зараба­ тывать свой хлеб на улице, чем так. Ничем нельзя было переубедить ее. Она уйдет сейчас же,- прожив в доме двенадцать лет, можно уволиться и без предварительного уведомления. Добропорядочное семейство воспользова­ лось возможностью сэкономить на выходном пособии по двадцатое число. Оно отказалось выплатить его, посколь­ ку прислуга не предупредила о своем уходе заблаговре­ менно. Тереза подумала: «Ну что ж, придется раскоше­

литься ему»,- и ушла.

Свои обязанности по отношению к книгам она вы­ полняла, к удовольствию Кина. Про себя он выражал ей за это свою признательность. Хвалить ее публично, в ее присутствии казалось ему излишним. Еда всегда подава­ лась вовремя. Хорошо ли она готовила или плохо, он не знал; это было ему совершенно безразлично. Во время

приема пищи, проходившего за его письменным столом,

он бывал занят важными мыслями. Обычно он не мог сказать, что У него сейчас во рту. Сознание надо беречь для настоящих мыслей; они питаются им, они нуждают­ СЯ в нем; без сознания они немыслимы. Жеванье и пи­ щеварение происходят сами собой.

Тереза относилась к его работе с известным почтени­ ем, потому что он регулярно платил ей высокое жалова­ нье и не был ни с кем приветлив, да и с ней тоже не раз­ говаривал. К натурам общительным, вроде ее матери, она С детства испытывала большое презрение. Свою работу она выполняла самым тщательным образом. Поблажек она себе не давала. С самого начала к тому же ее занима­ ла одна загадка. Это ей нравилось.

Ровно в шесть утра профессор вставал с дивана, на котором он спал. Одеванье и умыванье продолжались недолго. Вечером, перед тем как улечься самой, она стелила ему на диване и вкатывала в кабинет, в самую середину, умывальник на колесиках. На ночь тот здесь и оставался. Четырехстворчатая ширма, расписанная снаружи незнакомыми буквами, ставилась так, чтобы избавить профессора от этого неприятного зрелища. Он терпеть не мог мебели. «Умывальную телегу», как он на­ зывал свой умывальник, он изобрел сам, чтобы этот про­ тивный предмет, выполнив свое назначение, поскорей исчезал. В четверть седьмого профессор отпирал дверь И с силой выталкивал телегу из комнаты. Разгона хватало на весь длинный коридор. Возле кухонной двери умы­ вальник стукалея о стенку. Тереза ждала в кухне, ее ком­ натка находилась рядом. Она открывала дверь и кричала:

.Уже поднялиоьзОн не отвечал и запиралея снова. По­ том он еще до семи оставался дома. Никто не знал, что он делает все это время. Вообще же он всегда сидел за

письменным столом и писал.

Этот темный, тяжелый колосс был внутри до отказа набит рукописями, снаружи перегружен книгами. При

самом осторожном шевелении того или иного ящика стол издавал пронзительный свист. Хотя шум Кина раз­ дражал, он оставил в старинном, полученном по наслед­ ству столе это устройство, чтобы экономка, если его,

Кина, не окажется дома, сразу же услыхала воров. Ведь эти чудаки обычно ищут золото, прежде чем приняться за книги. Механизм своего драгоценного стола он скупо и исчерпывающе объяснил Терезе тремя предложениями. Он со значением прибавил, что прекратить свист невоз­ можно, не может и он. Днем она слышала этот звук каж­ дый раз, когда Кин извлекал какую-нибудь рукопись. Она удивлялась: этот шум он терпел. На ночь он прятал все бумаги. До восьми часов утра письменный стол без­ молвствовал. Когда она убирала комнату, она находила на нем только книги и пожелтевшие брошюры. Тщетно искала она новой бумаги с его собственными буквами. Было ясно, что от четверти седьмого до семи, три чет­ верти часа, он вообще не работал.

Может быть, он молился? Нет, она так не думала. Кому охота молиться? Молитвы не вызывали у нее сочувствия. Достаточно лишь взглянуть на эту шушеру, которая ходит в церковь. Ну и людишки там собираются. И вечное попрошайничество ей тоже противно. Надо что-то дать, потому что все на тебя смотрят. А куда пой­ дут твои деньги, никто не знает. Молиться дома - зачем? Жаль время тратить. Порядочному человеку это не нуж­ но. Она порядочна от природы. Другие только молятся. Но ей все-таки хочется узнать, что происходит в комнате между четвертью седьмого и семью. Она не любопытна, этого никто не скажет о ней. Она не вмешивается в чу­ жие дела. Женщины сегодня такие, они во все суют нос. Она только выполняет свою работу. Ведь все день ото дня дорожает. Картошка стала уже вдвое дороже. Это

искусство - сводить концы с концами при таких ценах.

Он запирает все четыре двери. А то можно было бы как­ нибудь подсмотреть из соседней комнаты. Хозяин, кото­ рый вообще-то так строго расходует время и не тратит ни минуты впустую!

Во время его прогулки Тереза обыскивала доверенные ей комнаты. Она предполагала какой-то порок, какой именно, оставалось под вопросом. Сперва ей мерещился труп женщины в чемодане. Поскольку под коврами тело никак нельзя было поместить, она отказалась от мысли

об обезображенном трупе. Не было шкафа, который мог бы помочь, а ей так хотелось, чтобы были шкафы­ у каждой стенки по шкафу. Значит, преступление прята­ лось за какой-то книгой. Где же еще? Ее чувство долга, может быть, и удовлетворилось бы смахиванием пыли с корешков; непристойная тайна, которую она хотела раскрыть, вынуждала ее заглядывать и за книги. Она вы­ нимала каждую в отдельности, стучала по ней - не полая ли,- дотягивалась неуклюжими, мозолистыми пальцами до деревянной панели, ощупывала ее и недовольно кача­ ла головой, ничего не найдя. Ее интерес ни разу не за­ ставил ее выйти за пределы установленного рабочего времени. За пять минут до того, как Кин отпирал квар­ тиру, она уже стояла на кухне. Она спокойно проверяла один стеллаж за другим, не спеша, без небрежности

иникогда не теряя надежды полностью.

Вэти месяцы неутомимых розысков она не относила

своего жалованья в сберегательную кассу. Она не брала ни гроша оттуда,- кто знает, что это были за деньги. Купюры, те самые, которые ей вручались, она складыва­ ла в чистый конверт, где еще в полной неприкосновен­ ности хранилась вся почтовая бумага, вместе с которой она двадцать лет назад купила его. Преодолев веские опасения, она поместила его в сундук, содержавший ее имущество, сплошь отборные хорошие вещи, приобре­ тенные за большие деньги в ходе десятилетий.

Постепенно она поняла, что не так-то скоро разгада­ ет загадку. Ничего, у нее есть время. Она может и по­ дождать. Ей живется неплохо. Если в конце концов что-то выйдет наружу - она не виновата. Она обшарила библиотеку до последнего вершка. Да, иметь бы доброго

знакомого в полиции, солидного, порядочного человека, который учитывал бы, что у нее хорошее место,- такого можно было бы деликатно посвятить в это дело. Изволь­ те, она многое сносит, но что не на кого опереться... Чем сегодня интересуются люди? Танцами, купаньем, развле­ чениями, только не серьезными делами, только не рабо­ Той. У ее хозяина, человека серьезного, тоже есть свои безнравственные стороны. Он ложится спать только

в двенадцать. Лучший сон - до полуночи. Порядочный человек ложится в девять. Ничего особенного все равно не произойдет.

Так преступление сжалось и сделалось тайной. Туч­ ное, упрямое презрение обволокло скрытый порок. Толь­ ко любопытство осталось в ней, между четвертью седь­ мого и семью она была всегда начеку. Она допускала редкие, но человеческие возможности. Вдруг его погонят наружу внезапные спазмы в животе. Она поспешит в комнату и спросит, не нужно ли ему чего-нибудь. Спазмы проходят не так скоро. Через несколько минут она все разузнает. Но умеренный и разумный образ жиз­ ни Кина был слишком полезен ему. За те восемь долгих лет, что Тереза жила в его доме, его ни разу не мучили

колики.

В утро после встречи со слепым и его собакой Кину срочно понадобились разные статьи. Он разворошил ящики письменного стола. Скопились кучи бумаги. Чер­ новики, поправки, копии - все, что относилось к рабо­ те, он бережно хранил. Он находил писанину, содержа­ ние которой устарело и было опровергнуто. К его сту­ денческим годам восходил этот архив. Чтобы отыскать какую-нибудь мелочь, которую он и так знал наизусть,

только подтверждения ради, он терял несколько часов.

Он прочитывал тридцать листов, когда нужна была ка­ кая-то одна строчка. Ненужные, давно изжившие себя вещи попадались ему. Он проклинал их, зачем они здесь. Он не мог пройти мимо напечатанного или написанного, раз уж оно попалось ему на глаза. Другой отказался бы от такого подробного чтения. Он выдерживал от первого до последнего слова. Чернила выцветали. Было трудно раз­ бирать бледные контуры букв. Ему вспомнился слепой, которого он встретил на улице. Он, Кин, играет своими глазами так, словно они открыты навеки. Вместо того чтобы ограничить их работу, он легкомысленно увеличи­ вает ее из месяца в месяц. Каждая бумажка, которую он кладет на место, стоит ему частицы зрения. Собаки жи­ вут недолго, и собаки не читают; поэтому они помогают слепым своими глазами. Человек, который транжирит зрение, достоин своей собаки-поводыря.

Кин решил освободить письменный стол от хлама утром, сразу как встанет, ибо сейчас он был занят рабо­

той.

На следующий день, ровно в шесть,- ему еще снился какой-то СОН,- он вскочил С дивана, бросился к пере­ полненному колоссу и рывками выдвинул все его ящики. Раздался свист; резкие, душераздирающие, усилива­ ющиеся звуки огласили библиотеку. Казалось, будто

укаждого ящика есть горло и каждый старается позвать на помощь громче, чем соседний. Его грабят, его мучат,

унего отнимают жизнь. Они не могли знать, кто поднял на них руку. Глаз у них не было; единственным их орга­ ном был пронзительный голос. Кин разбирал бумаги. Эrо длилось довольно долго. Он терпел шум; то, что он начинал, он доводил до конца. С грудой макулатуры на

тощих руках он прошествовал в четвертую комнату. Здесь, поодаль от свистков, он с руганью стал разрывать листок за листком. Постучали в дверь; он заскрежетал зубами. Постучали снова; он топнул ногой. Стук перешел в грохот. «Тихоь - приказал он и выругался. Он и сам рад был бы не шуметь. Но ему было жаль своих рукопи­ сей. Только злость давала ему отвагу уничтожать их. Наконец длинноногим, одиноким марабу он стоял среди горы обрывков, робко и смущенно, словно в них была жизнь, ощупывая их и тихо жалея. Чтобы не причинятъ им еще и ненужной боли, он осторожно отставил в сто­ рону одну ногу. Покончив С кладбищем, он облегченно вздохнул. У двери он нашел экономку. Усталым движе­ нием руки он указал на кучу бумаги и сказал: «Убрать!» Свистки были немы, он вернулся к столу и запер ящики. Они не пикнули. Он слишком сильно рванул их. Меха­

низм сломался.

Когда поднялся шум, Тереза как раз влезала в крах­ мальную юбку, которой она завершала свой туалет. Она до смерти испугалась, кое-как закрепила на себе юбку и поспешно скользнула к двери кабинета. «Боже мой,­ заныла она флейтой,- что случилось?» Она постучала сначала робко, потом стала стучать все громче. Не полу­ чив ответа, она попыталась открыть дверь - тщетно. Она скользила от двери к двери. Она услышала, что сам он

находится в последней комнате, откуда донесся его злой возглас. Тут она принялась колотить в дверь изо всех сил. «Тихо'. - крикнул он зло, так зол он еще никогда не был. Полураздраженно-полусмиренно опустила она твердые ладони на твердую юбку и застыла деревянной куклой. «Такое несчастье! - шептала она.- Такое несча­ стье!» - и продолжала, скорей по привычке, стоять на

месте, когда он уже открыл.

Медлительная от природы, она все же вмиг поняла, какой тут представился случай. С трудом сказав: «Сию минуту», она проскользнула в кухню. На пороге ее осе­ нило: «Боже мой, он снова запрется, привычка - такая сила! Непременно что-нибудь да помешает, в последний миг, так уж водится! Не везет, не везет мне!» Это она сказала себе впервые, ибо обычно считала себя челове­ ком с заслугами, а потому и везучим. От страха голова ее сильно закачалась. Она снова скользнула в коридор. Верхняя часть ее туловища низко склонилась вперед. Ноги задрожали, прежде чем осмелились оторваться от пола. Тугая юбка заволновалась. Скользя, она достигла бы своей цели гораздо тише, но это было для нее слиш­ ком привычно. Торжественный случай требовал торже­ ственной поступи. Комната была открыта. Посредине еще лежала бумага. Чтобы дверь не захлопнул ветер, она заложила ее толстой складкой ковра. Затем она вернулась в кухню и с совком и веником в правой руке стала ждать знакомого звука катящегося умывальника. Ей хотелось самой сходить за ним, очень уж долго он не появлялся сегодня. Когда он наконец стукнулся о стенку, она за­ былась и крикнула, как всегда: «Уже поднялись?» Она втолкнула его в кухню и, сгорбившись еще сильнее, чем прежде, потащилась в библиотеку. Совок и веник она положила на пол. Медленно прокрадывалась она через промежуточные комнаты к порогу его спальни. После

каждого шага она останавливалась и наклоняла голову в другую сторону, чтобы прислушаться правым, менее изношенным ухом. На тридцатиметровый путь у нее ушло десять минут; она казалась себе отчаянно смелой. Ее страх возрастал в той же пропорции, что и ее любо­ пытство. Тысячу раз представляла она себе, как она

будет держаться, достигнув цели. Она крепко прижалась к косяку двери. О свеженакрахмаленной юбке она вспомнила, когда было уже слишком поздно. Она попы­ талась все обозреть одним глазом. Пока второй оставался

вукрытии, она чувствовала себя уверенно. Нельзя было допустить, чтобы ее увидели, а ей нельзя было ничего прОГЛЯдеть. Правую руку, которую она любила упирать

вбок, но которая так и норовила расслабиться, она за­

ставила не шевелиться.

Кин спокойно расхаживал перед своими книгами и издавал нечленораздельные звуки. Под мышкой у него был пустой портфель. Он остановился, подумал немного, принес стремянку и полез наверх. ОН снял с верхней полки какую-то книгу, перелистал и сунул в портфель. Спустившись, он снова походил, встрепенулся, потянул какую-то книгу, которая не поддавалась, нахмурился и, вытащив ее, дал ей шлепка. Затем она исчезла в порт­ феле. ОН выбрал пять книг. Четыре маленьких, одну большую. Вдруг он заторопился. С тяжелым портфелем

он влез на верхнюю ступеньку лесенки и втиснул первую книгу на прежнее место. Его длинные ноги мешали ему,

он чуть не упал.

Если бы он упал и расшибся, пороку был бы конец. Рука Терезы поднялась, она вышла из повиновения; рука схватила мочку уха и сильно дернула ее. В оба глаза глядела теперь Тереза на находившегося в опасности хо­ зяина. Когда его подошвы достигли толстого ковра, она облегченно вздохнула. Книги - это обман. Истина еще выйдет наружу. Она знает библиотеку как свои пять пальцев, но порок толкает на выдумки. Есть опиум, есть морфий, есть кокаин, как все это углядеть? Ее не обма­ нешь. Это спрятано за книгами. Почему, например, рас­ хаживая по комнате, он никогда не пересекает ее? Он

стоит возле лесенки и хочет снять что-то с полки прямо напротив. Он мог бы просто-напросто взять это, но нет, он непременно пойдет вдоль стены. С тяжелым портфе­ лем под мышкой он делает большой крюк. Это спрятано за книгами. Убийцу тянет на место убийства. Теперь портфель полон. Больше туда ничего не влезет, она зна­ ет этот портфель, она ежедневно стирает с него пыль.

Теперь что-то произойдет. Ведь еще нет семи? Когда будет семь, он уйдет. Но разве уже семь? Никак не может быть семь!

Нагло и уверенно она наклоняет вперед верхнюю часть туловища, упирает руки в бока, навостряет плоские уши и жадно таращит узкие глазки. Он хватает портфель с двух сторон и кладет его на ковер. Его лицо кажется гордым. Он нагибается и стоит согнувшись. Она облива­ ется потом и дрожит всем телом. У нее выступают сле­ ЗЫ,- значит, все-таки под ковром. Так она сразу и поду­ мала. Можно ли быть таким глупым. Он выпрямляется, хрустит суставами пальцев и что-то выплевывает. Или он просто сказал: «Таю>? Он берет портфель, достает один из томов и медленно ставит его на место. То же самое

проделывает он со всеми остальными.

Терезе делается дурно. Тьфу ты пропасть, вот тебе раз! Нечего больше видеть. Вот тебе и серьезный человек, ко­ торый никогда не смеется и не обронит ни слова! Она тоже серьезный человек и работящий, но разве она так поступает? Пусть отрубят ей руки, прежде чем она так поступит. Он выставляет себя дураком перед собствен­ ной экономкой. И у такого типа есть деньги! Много, много денег! Над ним надо бы учредить опеку. Как он распоряжается деньгами! Будь у него в доме другая жен­ щина, такая, что пробу негде ставить, из нынешней молодежи, она уж вытянула бы из-под него последнюю простыню. У него даже кровати нет. Что делает он с та­ ким множеством книг? Он же не может читать все сразу. Она бы назвала такого человека дураком, отняла бы у него деньги, чтобы он их не промотал, и отпустила его на все четыре стороны. Она покажет ему, порядочную ли женщину заманил он к себе в дом. Он думает, что может одурачить любую. Ее не одурачишь. Восемь лет, может быть, и подурачит, но не дольше, нет!

Когда Кин собрал для прогулки второй набор книг, первая злость Терезы прошла. Увидев, что он собирается выйти, она с обычным самообладанием скользнула назад к куче бумаг и с достоинством ткнула в нее совок. Теперь она казалась себе интереснее и значительнее.

Нет, решила она, от этого места она не откажется. Но в сумасшествии она его изобличила. Она кое-что узнала. Если она что-то увидела, она сумеет это использовать. Она мало что видит в жизни. Она никогда не покидала черты города. Загородных прогулок она не признает, потому что жаль денег. Купаться она не ходит, потому что это неприлично. Поездок она не любит, потому что нигде не ориентируется. Если бы не надо было делать покупки, она никогда не выходила бы из дому. Все ста­ раются хоть как-то надуть тебя. Цены растут с каждым годом, и раньше все было по-другому.

конеэций, СВАТ

~ приподнятомнастроении

~1IjJ вернулся Кин домой с

прогулки в следующее воскресенье. По воскресеньям улицы в этот ранний час бывали пустынны. Свой свобод­ ный день люди начинали со спанья. Затем они надевали лучшую свою одежду. В благоговейном раздумье прово­ дили они первые часы бодрствования перед зеркалом. В остальные часы они отдыхали от собственных физио­ номий при помощи других. Каждый, правда, был для себя лучше всех. Но чтобы это доказать, они выходили на люди. В будни они потели или болтали ради куска хлеба. В воскресенье они болтали даром. Под днем отды­ ха подразумевался первоначально день молчания. На то, что вышло из этого установления, как и из всех прочих, на его прямую противоположность, Кин взирал насмеш­ ливо. Для него не было проку в дне отдыха. Ибо молчал и работал он всегда.

У двери квартиры он увидел свою экономку. Она, по­

видимому, ждала его уже давно.

- Приходил молодой Метцгер с третьего этажа. Вы ему обещали. Вы уже дома, сказал он. Горничная видела, как по лестнице прошел кто-то высокого роста. Через

полчаса он снова зайдет. ОН не будет мешать, он только

за книгой.

Кин не слушал. Когда было произнесено слово «кни­

га», он напряг внимание и с опозданием понял, о чем

шла речь.

-Он лжет. Я ничего не обещал. Я сказал, что покажу ему виды Индии и Китая, когда у меня будет время.

Уменя никогда не бывает времени. Пошлите его прочь!

-Люди сразу на голову лезут. На этих, доложу вам, пробу негде ставить. Отец его был простой рабочий. Хотела бы я знать, откуда у него денежки. Но все дело в них. Теперь только и слышишь: все для детей. Нет никакой строгости. Дети так обнаглели, что просто диву даешься. В школе они все время играют и ходят гулять

сучителем. Как было, доложу я вам, в наше время! Если ребенок не хотел учиться, родители забирали его из шко­ лы и отдавали в науку ремесленнику. Какому-нибудь строгому мастеру, чтобы чему-то научился. Сегодня па­ лец о палец не ударяют. А работать, что ли, кто-нибудь хочет? Скромности нет и в помине. Поглядите на моло­ дых людей, когда они гуляют в воскресенье. Каждой фабричной девчонке подавай новую блузку. Зачем им,

доложу я вам, такие дорогие тряпки? Ведь все же ходят купаться и опять раздеваются. И купаются-то вместе с парнями. Где это было видано прежде? Работали бы, гораздо умнее было бы. Я всегда говорю, откуда у них берутся деньги? Ведь все с каждым днем дорожает. Кар­ тошка стала уже вдвое дороже. Удивительно ли, что дети наглеют? Родители им все позволяют. Раньше, бывало, закатят оплеуху-другую, справа и слева. Вот дети и слу­ шались. Плохая пошла жизнь. Когда они маленькие, не учатся, а как вырастут - не работают.

Сперва раздражившись, оттого что она задерживала его длинной речью, Кин вскоре почувствовал какой-то удивительный интерес к ее словам. Эта необразованная особа придавала такую важность учению. В ней таилось доброе начало. Может быть, с тех пор, как она стала ежедневно общаться с его книгами. На других людях ее

сословия книги не оставляли никакого отпечатка. Она была восприимчивей, быть может, мечтала об образо­

вании.

-Вы совершенно правы,- сказал ОН,- я рад, ЧТО вы

так верно думаете. Учение - это все. Они тем временем вошли в квартиру.

- Подождите,- приказал он и исчез в библиотеке. Вернулся он с каким-то томиком в левой руке. Листая книжку, он вывернул трубочкой узкие, строгие губы.­ Послушайте! - сказал он и сделал ей знак отойти по­ дальше. Предстоявшее требовало простора. С пафосом,

резко противоречившим простоте текста, он прочел: - «Мой учитель велел мне писать каждый день три тысячи знаков и каждый вечер еще три тысячи. В короткие зим­

ние дни солнце заходило рано, и я не успевал выполнить свой урок. Я выносил столик на веранду, которая выхо­ дила на запад, и дописывал там. Поздно вечером, про­ сматривая написанное, я уже не мог бороться с устало­ стью. Тогда я начал ставить возле себя два ведра с водой. Если меня одолевала сонливость, я снимал с себя платье и выливал на себя первое ведро. Раздетый, я снова садился за работу. Благодаря холодной воде я некоторое время сохранял свежесть. Постепенно я согревался, и меня снова клонило ко сну. Тогда я пускал в ход вто­ рое ведро. С помощью двух ведер я почти всегда справ­ лялся с заданием. В ту зиму мне пошел девятый год».­ Взволнованно и с восхищением захлопнул он книгу.­ Так раньше учипись. Отрывок из воспоминаний о моло­ дости японского ученого Араи Хакусэки.

Во время чтения Тереза подошла ближе. Ее голова обозначала такт его фраз. Ее длинное левое ухо само тя­ нулось навстречу словам, которые он свободно пере­ водил с японского. Он непроизвольно держал книгу немного косо; Тереза, безусловно, видела незнакомые знаки и восхищалась гладкостью его чтения. Он читал так, словно в руке у него была немецкая книга.

- Ну и ну! - сказала она, он кончил, она тяжело ды­ шала. Ее удивление развеселило его. Разве поздно, поду­ мал он, сколько ей может быть лет? Учиться можно все­ гда. Начать ей следовало бы с простых романов.