Поршнев "О начале человеческой истории"

сильного удара. Целая группа хищных птиц специализирована на использовании не мяса животных, а только их костей.

Есть несколько видов птиц, которые, подняв в воздух ракушки, а в других случаях кости животных, содержащие питательный мозг, бросают их на скалы или на твердый грунт и таким образом разбивают оболочку. Иногда применяется прямой удар на земле. Дрозд разбивает улиток о камни. Дж. Гудолл с мужем в Восточной Африке открыли, что стервятники разбивают большие страусиные яйца камнем, который берут в клюв, затем задирают голову и сильно швыряют на яйцо; при этом стервятников-бросателей камней нередко после удачных ударов, когда яйцо расколото, оттесняют другие теснящиеся вокруг более крупные хищные птицы (белоголовые сипы, грифы, бурые стервятники), сами не умеющие разбить твердую скорлупу. Наблюдения и опыты показали, что в поисках подходящею камня стервятники подчас отходят более, чем на пятьдесят метров, а возвратившись, бросают камень в страусиное яйцо, еще не подойдя к нему вплотную. Они подбирают камни, какие только могут удержать в клюве, от 15 до 500 гр. Но маленькое куриное яйцо стервятник просто поднимает клювом и разбивает, бросая об землю, если же оно не бьется — относит к скале и швыряет об нее, а то колотит одно яйцо о другое*.

* Гудолл Дж. Вооружившись камнем // Наука и жизнь. М., 1969, №6.

Среди млекопитающих хорошо описана техника использования камня для разбивания твердой оболочки моллюска морской выдрой, или каланом. Последний принадлежит к семейству куньих, обитает на побережье Алеутских островов и Калифорнии. Когда, нырнув, калан приносит на поверхность моллюска-мидию, то одновременно подмышкой выносит и камень размером с кулак. На поверхности воды калан перевертывается на спину, кладет камень на грудь и, крепко зажав моллюска в своих коротких лапах, сильно и многократно бьет им о каменную «наковальню», поглядывая время от времени, не раскололась ли раковина и не показалось ли мягкое тело мидии. Наблюдавший это Дж. Шаллер подсчитал, что за полтора часа один калан вытащил пятьдесят четыре моллюска и стукнул ими о камушек 2237 раз. При этом подчас калан разбивает несколько моллюсков об один и тот же камень. Замечено, как он, выныривая, извлекает у себя из подмышки тот же самый камень, который уже использовал и с которым нырнул*. Очевидно, подходящие камни на дне редки, а без камня морская выдра рискует найти моллюсков и не иметь возможности их съесть. Природа заставляет ее, по возможности, не упускать свой камень в поисках этих раковин. Шаллер добавляет, что вообще каланы, по его представлению, обладают врожденным стремлением брать в лапы какой-либо предмет и долбить им.

* См. Шаллер Дж.Б. Год под знаком гориллы, М., 1968, с. 217.

Среди разных представителей отряда приматов известны некоторые виды, пользующиеся ударами камня для раскалывания твердой оболочки молюсков, орехов, крабов. Яванскому макаку, употребляющему в пищу различных молюсков, собираемых на побережье, нет надобности особенно дорожить используемым камнем, так как камней пригодных для разбивания ракушек, здесь множество. Капуцины отлично разбивают орехи сильным ударом камня. В Либерии Битти видел, как шимпанзе на воле раскалывает орех: «Он взял камень и принялся

ударять им по ореху, предварительно положив последний на другой плоский камень»*.

* Там же, с. 219.

Эти примеры, относящиеся к разным группам позвоночных, иллюстрируют, что нет чего-либо чрезвычайного и исключительного с точки зрения зоологии в появлении у того или иного вида инстинктивного приема разбивать крепкую оболочку для извлечения привлекательной пищи. Тем самым мы и подошли к ответу на вопрос, как внедрился высший примат, переходящий к плотоядению, в тесно сложенный фаунистический комплекс верхнего плиоцена. Он был разбивателем, раскалывателем, дробителем, — и этот подсобный для его предков инстинкт развился у него в профилирующую сторону жизнедеятельности. Он уже умел разбивать большими камнями большие и очень крепкие орехи, когда вел полудревесный образ жизни, как умели, вероятно, многие родственные ему формы антропоидов. В местах находок останков австралопитеков в Южной Африке обнаружены относящиеся к тому же времени и связываемые с ними большие скопления расколотых панцирей черепах и пресноводных крабов. Это уже нечто достаточно специфичное для данного вида — раскалывателя твердых оболочек. Но чаще всего африканских австралопитеков связывают с найденными в тех же залеганиях черепами павианов. Первый исследователь этих костеносных брекчий, Р. Дарт, выдвинул теорию, что австралопитеки были охотниками на павианов. В качестве орудий нападения и умерщвления они якобы использовали длинные кости конечностей копытных животных. Сопоставление мыщелков найденных здесь же этих костей с двойными вмятинами на некоторых из черепов павианов, по мнению Дарта, доказало его гипотезу. Однако если даже эти вмятины не следы клыков какого-либо хищника вроде леопарда, причинившего смерть, а в самом деле оставлены австралопитеками с помощью поднятых ими в окрестностях крепких костей других животных, то из этого вовсе не вытекает «охота». Из всех столь искусно подобранных фактов вытекает только, что в природе, окружавшей австралопитеков, имелся никем не использованный, по крайней мере, из сильных претендентов, ценный пищевой ресурс — мозг, заключенный в черепе этих кем-то убиваемых и поедаемых собакоголовых обезьян. Все проломы, столь тщательно исследованные, говорят лишь о том, что с помощью ударов, наносимых как длинными костями некоторых животных, так, вероятно, и нижними челюстями, других животных с крепкими клыками, или твердым рогом, череп расковыривался настолько, чтобы можно было извлечь из него мозг. И в самом деле, зоологам хорошо известно, что наземные хищникиубийцы, да и пернатые падальщики, сплошь и рядом оставляют череп не расколотым, сохраняющим свое содержимое, хотя оно и очень питательно.

При этом нет никаким причины обособлять именно черепа павианов среди скоплений останков самых различных животных в тех же костеносных брекчиях. Большинство из этих костей представлены лишь обломками. Соответственно критики Дарта выдвинули версию, что пещеры, содержащие останки австралопитеков, были обиталищами пещерных гиен. Последние стаскивали сюда части падали или свою добычу. Природа снабдила гиен небычайно мощным челюстным и зубным аппаратом для разгрызания костей. И все же современные данные зоологов свидетельствуют, во-первых, что гиена прилагает максимум усилий к разгрызанию больших костей только в случаях крайнего голода, вовторых, что даже и при этом ее зубам посильны далеко не все длинные и черепные кости больших млекопитающих. Наиболее вероятный вывод, — что

австралопитеки могли разбивать накопившиеся в этих пещерных складах кости с помощью камней. Тщетно Дарт пытался в специальной статье отбиться от этой реалистической картины, выставив против нее аргументы, якобы доказывающие, что гиены вообще никогда не стаскивают в свои логова и пещеры никакой падали, никаких костей, полная несостоятельность этого очевидна перед лицом показаний тех африканских охотников за гиенами, которые проникали в самую глубину облюбованных ими пещер, и расщелин, заполненных в огромной степени костями разных животных, неоспоримо затащенных сюда самими гиенами. Кстати, эти охотники обнаружили у современных гиен странное свойство — может быть остаток очень древних биоценотических связей: если гиена снаружи довольно опасна для человека, то во тьме пещеры к ней можно придвинуться вплотную и без всякой опасности обвязать ей голову мешком...

Наша теоретическая задача состояла в том, чтобы ввести прямоходящих высших приматов, сначала в лице их самой низшей формы, в биогеоценозы верхнего плиоцена, а в тропических областях и нижнего плейстоцена, не как нечто взрывающее существующие пищевые цепи и сложнейшее межвидовое экологическое равновесие, а наоборот, посредством указания на заполненную ими «пустовавшую экологическую нишу». Среди остро конкурировавшей тысячи видов третичных обезьян морфологически и экологически обособился и обрел новые кормовые условия один довольно специализированный род. Несомненно, эти существа продолжали прибегать к общему для приматов пищевому фонду — плодам, побегам, корням, листьям. Они пользовались и мелкой живностью, но может быть, во всем этом его умели опережать и кое в чем превосходили разнообразные обезьяны. Зато они превосходили их в способности разбивать крепкие оболочки — будь то орехов, больших крабов, черепах, черепов, длинных костей. Здесь открылся необычайно перспективный путь развития.

Как мы помним, фауна млекопитающих была в то время весьма богатой, в том числе не только мелкими и средними, но и очень крупными животными из отрядов хоботных, непарно- и парнокопытных, как и больших хищников. Свободная экологическая ниша и состояла в том, что никто кроме разве червей, насекомых и мелких грызунов не претендовал на такой пищевой ресурс, как мозговое вещество, заключенное в костях их конечностей, в позвоночном хребте и в головном черепе. Многочисленные хищники вероятно объедали мягкие ткани, но не было ни крайнего всеобщего голода среди них, ни анатомической приспособленности, чтобы добираться и до этого ресурса.

Между тем вес так называемою костного мозга в костях скелета крупных млекопитающих представляет отнюдь не малую величину. В скелете взрослого человека он составляет около 2 кг, т.е. 2,5-3% веса тела. Но у крупных травоядных этот процент еще значительно выше. Например у северною оленя — 5,1 %, т.е. почти половина веса скелета*. Принимая, что у других копытных вес костного мозга (красного и желтого) к весу тела и весу скелета составляет такой же процент, в костях, например, современного слона, достигающего до 4500 кг, вес костного мозга равен не менее 150-200 кг., а так как древние формы слонов были в полтора и более раз крупнее, то речь идет о весе костного мозга порядка 250-500 кг. Правда, лишь часть этой величины приходится на трубчатые кости, но и с этой оговоркой видно, что речь идет действительно о весьма существенном пищевом ресурсе. Питательность же этого вещества едва ли может быть поставлена в сравнение с каким-либо другим в природе. Несравнимо большим по объему является тоже высокопитательное вещество, заключенное в черепе.

Возведем эти объемы в степень, отвечающую огромному обилию повседневных рождений и соответственно повседневных смертей в том или ином биотопе, где обитали или мигрировали разные стада из тысяч и десятков тысяч голов. Словом, речь идет о вполне реальном и весомом, да к тому же экстраординарно питательном пищевом ресурсе. Овладеть им — значило вырваться из тесных рамок схватки за древесную и околодревесную пищу в лесном обезьяньем царстве.

* Коржуев П.Л. Эволюция, гравитация, невесомость. М., 1971, с. 60

- 61.

По многим причинам та ветвь приматов, которая начала специализироваться преимущественно на раскалывании твердых оболочек, и шаг за шагом поднималась по лестнице от более простых объектов ко все более трудным — несущим все более щедрое содержимое костям огромных млекопитающих — должна была быть по своей морфологии прямоходящей. Биологическая функция и морфология всегда составляют единство. Поэтому можно сформулировать положение и в обратном порядке: та ветвь высших приматов, в которой анатомоморфологические и локомоторные предпосылки или зачатки двуногого передвижения были наиболее выражены, имела тем самым возможность специализироваться на раскалывании твердых оболочек и начать эволюционное восхождение от простых ко все более сложным задачам в этой деятельности.

Связь данной специальной морфологии с данной специальной экологией может быть сведена к нескольким пунктам, из которых главное даже не в том, что действие разбивания твердого предмета другим еще более твердым предметом и сильным ударом специфично для моторики передних, а не задних конечностей даже у четвероруких (хотя хватательная функция у них выражена даже более в задних конечностях, чем в передних), а в другом весьма важном обстоятельстве. Эти два предмета в подавляющем большинстве случаев вовсе не находятся в природе рядом друг с другом. Либо один из них, либо другой надо поднести друг к другу. Добавим, что для осуществления раскалывания сплошь и рядом раскалываемый предмет надо либо перенести на твердый каменный грунт, либо положить на какую-то каменную основу. Это значит, что примат-раскалыватель одновременно должен быть приматом-носильщиком*. Для яванского прибрежного макака прямохождение не нужно, ибо он находит раковины и камни поблизости друг к другу, ему нет необходимости переносить их. С другой стороны, мы знаем ряд видов животных, которые являются в той или иной мере носильщиками, но они носят более или менее мягкий груз, в который можно вцепиться зубами или когтями: тигр, как и некоторые другие хищники, может закинуть добычу себе на спину и подчас очень далеко унести ее, придерживая зубами; орел-ягнятник является типичным носильщиком добычи на значительные расстояния, но описываемому примату надо было нести или кости, или камни. Для этого недостаточно было хватательной функции, но требовалось разделение работы верхних и нижних конечностей. В то время как верхние нечто несли, будь то в кистях, в обхват, подмышками или придерживая на загривке, нижние осуществляли локомоцию бегом или шагом, причем, судя по всему, дистанции, отделявшие друг от друга два предмета, которые надо было привести во взаимодействие, могли быть очень и очень значительными. Археологи сплошь и рядом обнаруживают, что природные выходы той породы камня, из которой изготовлены примитивные изделия нижнего и среднего палеолита, находятся в

нескольких километрах, а то и в десятках километров от места, где эти камни либо подвергались окончательной обработке, либо использовались.

* Hewes G.W. Food transport and the origin of huminid bipedalism // American Anthropologist. Arlington. Vol. 63, No4, 1961.

Кроме этого главного биологического основания для возникновения среди части высших приматов бипедии, т.е. дифференциации функций, моторики и морфологии передних и задних конечностей и вертикального положения тела, были, несомненно, и другие факторы такой адаптации. Уже поиски крабов и черепах вдоль течений речек или в скалах, а тем более поиски костных останков животных требовали выхода из лесов на равнины, в ущелья, на плоскогорья, на склоны, в кустарниковые зоны и т.д., т.е. разрыва с техникой передвижения преимущественно по ветвям больших деревьев или лианам, занимавшей передние конечности. В высокой траве и в кустарниках для обзора местности необходимо было выпрямляться, тем более для закидывания головы назад, когда по полету хищных птиц высматривалось местонахождение искомых останков. Двуногость обеспечила высокую быстроту бега, возможность хорошо передвигаться в скалах, плавать в воде, перепрыгивать через что-либо.

От примитивных форм разбивания и раскалывания твердых оболочек сплошная лестница ведет к формам усложняющимся вместе с усложнением и расширением круга операций с костями. Чтобы просто разбить кость среднего размера или сбить у нее эпифиз, достаточно простых более или менее тяжелых камней. Но, скажем, если при этом надо еще сначала расчленить кости в суставе, или отчленить череп, или расчленить позвонки, не всякий камень подходит, нужен ударяющий острый конец. Но это — одна цепочка приспособительной эволюции. Такие археологи как Оукли, Хаберер, Лики и многие другие пытались истолковать границу между камнем, использованным без предварительной оббивки, и камнем, по которому предварительно нанесено хоть три-четыре удара, чуть заостривших край гальки, как проявление тут нового духовного начала. В действительности нет никакого разрыва в цепи между удачно подысканными ранними представителями семейства троглодитид камнями, эолитами, камнями «кафуанской культуры», о которых спорят, естественного или искусственного происхождения их сколы, и гальками «олдовайской культуры», на которых сколы, бесспорно, нанесены искусственно. Здесь так же несерьезно усматривать признак «замысла» и сознательного намерения, как в гнезде, искусственно построенном птицей. Цепь этих материальных посредников непрерывна, хотя и может быть расположена в порядке известного усложнения, однако она вполне соответствует и отсутствию какого-либо уловимого скачка в эволюции морфологии тела и в морфологии макроструктуры мозга всей обширной группы, включающей, австралопитековых и так называемых Homo habilis. Это единый род с точки зрения морфологической систематики. С точки же зрения экологической, все они — разбиватели, причем в основном и в возрастающей прогрессии — разбиватели костей животных камнями, которые все лучше подобраны или все удачнее другим камнем разбиты, т.е. подправлены, для этой специфической работы.

Так, примерно, в фаунистические комплексы конца третичной эпохи вписались разновидности или виды ответвившегося от обезьян формы приматов. Тут не было и в помине какого-либо глубокого сдвига для биоценоза. Известный урон понесли лишь упомянутые представители мелкого животною мира — черви, насекомые и мелкие грызуны, какими кишела тогда щедрая земля, но которые

отнюдь не были обречены на исчезновение в основной своей части только из-за того, что некое крупное животное вырвало из их кормового рациона этот, отнюдь не единственный для них, источник — головной и костный мозг, остающийся в костях после трапезы хищников.

К набросанной выше картине следует внести некоторые дополнения. В основном об австралопитеках мы знаем по южноафриканским находкам геологически несколько более позднего времени, чем время действительного возникновения и формирования этих ранних прямоходящих высших приматов — этих зачинателей семейства Trogloditidae. Но дело просто в том, что в этих тропических областях значительно дольше, чем где-либо, сохранялся во всех главных чертах тот биогеоценоз, в частности тот виллафранкский (хапровский) фаунистический комплекс, который в иных районах и расцвел, и пережил упадок раньше. Теперь, после каскада открытий Л. Лики и других в Восточной Африке, мы знаем, что филогенез семейства Trogloditidae бесспорно уходит в плиоцен. А начавшие «австралопитековую революцию» находки Дарта и Робинсона относятся к поздним остаткам, может быть экологически уже и регрессировавшим, как в смысле использования викарной пищи, так, в связи с этим, и не нуждавшихся в столь эффективных средствах разбивания, как олдовайские оббитые гальки.

Далее, можно с уверенностью предполагать, что численность совокупной популяции австралопитеков, ограниченная узким объемом их специальной пищи, при утере доступа к некоторым традиционным для приматов источникам растительной пищи, была, в общем, невелика. Это был довольно редкий вид. Его тропический ареал даже в период максимального размаха не был особенно велик.

На этом фоне следует представить себе довольно напряженный поиск среди локальных популяций разных приспособительных вариантов. Наряду с более или менее полиморфным, т.е. состоящим из скольких-то видов рода австралопитековых, систематика в праве выделить и обобщить формирующийся примерно столь же рано род, охватывающий мегантропов, гигантопитеков и парантропов. Имеется в виду вся та линия или ветвь прямоходящих высших приматов, для которой особенно характерно разрастание и мощность зубной и челюстной системы. Об этой филогенетической развилке в сочинениях по антропогенезу упоминается много, и здесь нечего существенного прибавить: специализация на потреблении мясной пищи требовала либо дальнейшего развития экзосоматических искусственных органов, т.е. каменных «орудий», либо совершенствования соматических органов, т.е. выработки повышенной возможности разгрызания и обгрызания костей, остающихся на них сухожилий, мышц, кожи. Второй путь, в конце концов, оказался тупиковым, т.е. названный род угас в нижнем плейстоцене, тогда как первый путь вел хоть и к кризису, но из которого нашелся новый выход, и к новому кризису, и к новому выходу.

Здесь остается описать, в чем состоял первый кризис, едва не пресекший существования на нашей планете экстравагантного явления двуногих плотоядных приматов-разбивателей, из которого, однако, они вышли преображенными — уже не австралопитеками, а археоантропами.

Суть этого кризиса была нами в двух словах схвачена выше: кривая растительноядной фауны продолжает прогрессировать, а фауна хищников-убийц регрессирует. Поясним это подробнее. Речь идет о том времени, которое геологи

называют предминдельским и миндельским (или предлихвинским и лихвинским). Климат становится на обширнейших территориях умеренным, а с ним вместе выступает на сцену, новый, раннечетвертичный фаунистический комплекс. Для территории СССР последний обозначается как таманский и несколько более поздний тираспольский; им могут быть подобраны палеонтологические параллели, как в Европе, так и в Африке*. Пусть в истории травоядных этого времени фиксируется полное вымирание некоторых из прежних видов (например: мастодонтов, гиппарионов, древних верблюдов), общий их список не говорит об обеднении этой части фауны, ни об утрате ею теплолюбивого характера. Тут характерны, между прочим, очень крупные формы: большие южные и широколобые слоны, эласмотерии, носороги (этрусский и Мерка), большие лошади, огромные широколобые лоси, большерогие олени, бизоны, верблюд Кноблоха и др. Но какое падение фауны хищных! Если таманский фаунистический комплекс, как было отмечено, еще содержит немногочисленные остатки одного вида волка и гиены, то тираспольский комплекс еще беднее хищными. Отмечены остатки медведя Денингера, но ведь семейство медвежьих представляет развитие как раз той ветви арктоидной группы хищников, которая все менее была убийцами, все более переходила от плотоядного образа жизни к питанию смешанной и, главным образом, растительной пищей**. Таким образом тираспольский комплекс представляет почти нулевую точку регрессии четвероногих наземных хищников в плейстоцене.

*См.: Громов В.И., Мирчинк Г.Ф. Четвертичный период и его фауна...

**См.: Ромер А.Ш. Палеонтология позвоночных. М. - Л., 1939.

Вэтой регрессии хищников, неуклонно происходившей с конца плиоцена до среднего плейстоцена (или, может быть, преимущественно в гюнцское и миндельское время), самым выразительным фактом служит полное вымирание махайродов на всей территории Старого Света. Являясь подсемейством по

происхождению еще олигоценово-миоценовым, махайроды продолжали прогрессивно развиваться также и в плиоцене*. Но уже в нижнем плейстоцене они быстро вымирают, хотя отдельные находки отмечаются еще в течение среднего плейстоцена (исключением является Америка, где род смилодонов оставался многочисленным на протяжении почти всего плейстоцена).

*См.: Павлова М.В. Палеозоология. Ч. II. M. - Л., 1929.

Высказывались самые разные гипотезы о причинах этого вымирания махайрода в начале плейстоцена. Так, по предположению М.В. Павловой, «его клыки, полезные ему вначале, достигли таких размеров, которые сделали их вредными»*, т.е. естественный отбор уже не смог совладать с этой инерцией роста клыков. Такое объяснение мало правдоподобно. По мнению других авторов, махайроды вымерли от начавшегося похолодания. Большинство предполагает, что махайроды, по крайней мере, новые виды, были слишком узкоспециализированными хищниками, приспособленными только к охоте на некоторые виды толстокожих хоботных, преимущественно на мастодонтов, менее высоко организованных, чем другие, и потому должны были вымереть вместе с исчезновением мастодонтов и немногих в чем-то им подобных видов. В доказательство приводится, с одной стороны, сохранение в Америке мастодонтов

почти до конца плейстоцена. С другой — приспособленность саблевидных клыков махайрода к прокалыванию толстой кожи**.

*Павлова М.В. Палеозоология. Ч. II. М. - Л.. 1929, с. 199.

**См.: Давиташвили Л .Ш. Курс палеонтологии. Изд. 2-е. M. - Л.,

1948; новейшее издание: Давиташвили Л.Ш. Краткий курс палеонтологии. В 2-х частях. Тбилиси, 1985; Ромер А.Ш. Палеонтология позвоночных. M. - Л., 1939.

Однако находки остатков махайродов вовсе не подтверждают их столь тесной связи с мастодонтами. Например, в знаменитом местонахождении Ранчо ла Бреа (Калифорния) найдено около трех тысяч особей этих саблезумых тигров, но ни одного мастодонта или типира*. Одновременность вымирания махайродов и мастодонтов может объясняться всего лишь общностью причины, например, какой-либо неприспособленностью и тех, и других к увеличившемуся снежному покрову или другим экологическим изменениям абиотического характера. А может быть именно мастодонты вымерли вследствие вымирания махайродов: последние могли деградировать из-за отсутствия у них всяких опасных врагов и конкурентов, а тем самым прервалась и жизненно необходимая для сохранения вида отбраковка неполноценных особей среди мастодонтов. Палеонтология далеко не всегда может объяснить непосредственные причины вымирания того или иного вида**.

*См.: Ефремов И.А. Тафономия и геологическая летопись//Труды Палеонтологического института АН СССР. Т. 24. Кн. I.M., 1950.

**См.: Давиташвили Л.Ш. Причины вымирания организмов. M.,

1969.

Во всяком случае, не приходится трактовать махайродов как узко специализированных охотников на два-три вида крупных толстокожих. Против этого говорит огромное распространение, обилие родов и видов махайродов, т.е. не-специализированность этой формы семейства кошачьих. Скорее их следует рассматривать как наиболее универсальную и высшую форму хищника-убийцы, как хищника par excellence среди прочих плиоценовых плотоядных. Конечно, саблевидные верхние клыки майхайрода, редуцированные коренные зубы и нижние клыки, характер сочленения нижней челюсти — свидетельствуют о своеобразном способе его охоты: он не кусал добычу, не перегрызал ей шею, не поглощал больших кусков мяса, как делают львы, тигры, леопарды, как делают собственно большие кошки (Felis), а прокалывал, прорубал и разрезал кожу, питаясь, видимо, в основном кровью и мягкими внутренностями жертвы. Однако это свидетельствует не о какой-либо уродливой специализации, а о том, что этот кровожадный убийца развился в эпоху изобилия и доступности добычи.

Представляется вероятным, что большинство других плотоядных верхнеплиоценовой фауны так или иначе пользовались плодами расточительнейшей охоты махайродов и кормились возле них. Там, где находят остатки махайрода, находят и остатки других хищников. В Америке в плейстоцене вместе с махайродом жили гигантские волки, вымершие виды койотов и

медведей*, крупная форма кошки, отчасти похожая на льва — кто знает, может быть умевшая добивать подрезанные махайродом жертвы**.

*См.: Ефремов И.Л. Тафономия и геологическая летопись.

**См.: Ромер А.Ш. Палеонтология позвоночных...

Аесли верно, что махайроды были действительным центром мира плиоценовых хищников, главным убийцей среди плотоядных, то становится понятным, что, начав вымирать по той или иной причине, этот царь зверей должен был в своем падении, в конце концов, увлечь за собой и всех остальных хищников.

Вот это и было катастрофой для двух начальных родов семейства троглодитид, в частности для австралопитеков. Ведь они составляли элемент этого плиоценового комплекса плотоядных. То, что найдено из их останков в плейстоценовых отложениях Южной Африки, возможно, уже доживающие кое-как реликты. Попросту говоря, свежие костяки крупных животных, по мере развития указанного крушения прежней фаунистической структуры, все реже и реже находились в тех местах, где жертву застиг в природе убийца. Они умирали теперь в своей основной массе уже в других ландшафтных условиях, от других естественных факторов. Соответственно приспособленность австралопитеков разыскивать и разбивать крупные кости в равнинных условиях, может быть выслеживая работу выискивателей и собирателей животных останков — хищных птиц и гиен — в большой мере утратила свою годность. Требовалась переориентация на новые биотопы, на новые способы приспособления к изменившейся задаче. Возможно, уже в условиях этого развивающегося критического перелома ответвился род мегантропов. О нем мы знаем мало. Во всяком случае, не ему суждено было дать новый перспективный вариант эволюции семейства троглодитид.

III. Второй этап: образ питания археоантропов

Максимум упадка фауны хищников приходится на миндельское время. Только во второй половине миндель-рисского межледниковья начинается новый подъем волны в истории хищников, — как бы их возрождение, но уже без махайрода.

А пока что, в существенно новых условиях жизни и смерти растительноядных млекопитающих, по-прежнему обильных, естественный отбор привел к возникновению новой линии плотоядных высших приматов. Антропологи многое могут сказать о телесных изменениях, отличающих их от австралопитеков и мегантропов. Археологи многое могут сказать о видоизменениях связанного с ними «древнего камня» и о динамике этих изменений в нижнем плейстоцене, но экологи могут сказать лишь немногое, — однако столь важное, что это может послужить ключом к реконструкции их экологической ниши в целом: следы этих существ, т.е. их кости и остатки их жизнедеятельности, преимущественно в виде обработанных камней, связаны с водоемами. За исключением очень немногих неясных случаев, археоантропы, их стойбища, места их добывания пищи привязаны к побережьям — речным, озерным и морским, к устьям и наносам

четвертичных рек, к топким местам. Это были животные и не лесные, и не равнинные, а околоводные.

С другой стороны, для реконструкции их экологии мы располагаем данными о так называемом хазарском фаунистическом комплексе, особенно раннего его времени; широчайшие параллели хазарского комплекса в Европе и Азии были указаны В.И. Громовой*. Хотя в хазарском комплексе мы уже не находим некоторых травоядных, как южные слоны, этрусские носороги, лошади Стенона и др., в общем в это время «крупные травоядные достигли своего расцвета как по количеству (видов), так и по площади распространения»**. В состав хазарской фауны входили такие крупные травоядные как трогонтериевы и древние слоны, эласмотерии, носороги Мерка, громадные длиннорогие бизоны, очень крупные большерогие и благородные олени, крупные верблюды, крупные формы южных лошадей, как и более мелкие северные лоси и др. Этот расцвет травоядных, несомненно, является плодом миндельского и первой половины миндель-рисского времени, когда за ними хищники охотились все меньше и меньше. Крутое сокращение мира хищников лишь в очень малой мере возмещалось весьма вероятным фактором огромного размножения пернатых хищников. Но, разумеется, даже самые крупные из них не выполняли функции убийц больших травоядных животных, максимум, они могли добивать умирающих.

* См.: Громова В.И. Краткий обзор четвертичных млекопитающих

Громов В.И., Мирчинк

Г.Ф. Четвертичный период и его фауна...; Громов В.И. Основные этапы развития четвертичной фауны СССР...; он же. Палеонтологическое и археологическое обоснование...

** Флеров К.К. Трофимов Б.А., Янковская Н.М. История фауны

млекопитающих... С. 16.

Итак, эпоха исчезновения махайродовой фауны совпадает со временем возникновения и существования ряда морфологических вариантов или видов околоводных троглодитид — существ с более развитым мозгом и ассортиментом экзосомотических органов (в основном обработанных камней), чем их предки — австралопитеки, включая Homo habilis с их искусственно обработанными гальками.

Вернемся к коренному экологическому понятию биоценоза. Как мы уже знаем, «возможности вселения и существования в сообществе какого-либо вида зависят от удовлетворения его минимальных потребностей при существующих физикохимических и биологических условиях существования. Во многих случаях это может быть связано со способностью вида к конкуренции с уже живущими в

сообществе [в случае «насыщенного» биоценоза — Б.П.]. При этом возможно как вытеснение одного вида другим, так и взаимное ограничение их численности, разделение ниши, или образование из одной прежней двух новых ниш». Случай же «ненасыщенного» биоценоза подразумевает наличие «свободных» экологических ниш. Эта терминология, разумеется, условна: экологические ниши не существуют независимо от занимающих их видов*.

* См.: Наумов Н.П. Там же, с. 449.