person

В. Ф. Петренко, Е. А. Коротченко • Образная сфера в живописи и литературе

профессиональными психологами, мы рассматриваем фигуры 761 тропов в первую очередь как ментальные операции, конструирующие психологический образ, вводящие его в целостный контекст (дискурс) ситуации, задающие его эмоциональную окраску и порождающие и акцентуирующие его смыслы.

«Искусство... обладает столь высокими художественными образами, цель которых заключается не только в том, чтобы быть самодовлеющим предметом бескорыстного удовольствия, но и быть орудиями ориентации человека в безбрежном море действительности, а также инструментом для ее

творческого переделывания [курсив наш. – В.П., Е.К.]»72. Рассмотрим в качестве примера психологического

анализа коммуникативного воздействия работу психотерапевта в рамках подхода НЛП (нейролингвистического программирования)73, вобравшего в свой методический арсенал психотехник от бихевиоральных приемов в духе условнорефлекторных методик Павлова до мягкой гипнотерапии и работы с образами Милтона Эриксона. Одна из основных работ Д. Бендлера и Р. Гриндера не случайно, на наш взгляд, называется «Структура магии», ибо в рамках этого подхода вербальный текст суггестора, перекликаясь с данной выше цитатой Кассирера, рассматривается как магическое действие.

В отличие от психоанализа, где психоаналитик выступает своеобразным дешифровщиком посланий бессознательного (снов, оговорок, неадекватных поступков и т. п.) и его работа требует сложной реконструкции, вытесненного из памяти прошлого пациента, практикующий представитель НЛП может (и даже должен) интересоваться содержанием травмирующего переживания того человека, которому он помогает. Пациента просят представить (но не рассказывать) ситуацию, вызвавшую мощные негативные переживания, проецируя ее, как в кино, на плоскость воображаемого экрана и наблюдать эту ситуацию со стороны как зритель. Пациент может приблизить

72Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. – М.: Искусство, 1995. – С. 83.

73Гриндер Д., Бендлер Р. Структура магии. – М.: КААС, 1995.

Раздел IV • На стыке наук: грани семиосферы

762или удалить от себя киноэкран, приглушить или сделать более яркими краски, изменить четкость изображения и т. п. В любом случае он переходит из позиции страдающего объекта, с которым «это произошло», в позицию субъекта – наблюдателя и исследователя, осознающего еще один свой жизненный опыт. И дело не только в большей саморефлексии, переводящей личную травму в прецедент общечеловеческого опыта. Использование ментальных операций изменяет эмоциональные установки, психические состояния, общую энергетику человека (например, от эмоционально-депрессивного состояния к состоянию духовного покоя или даже творческого подъема, когда самоосмысление нуждается в заинтересованном диалоге).

Вхудожественной литературе прием «отстранения» широко используется, например, в романах Камю, где события собственной жизни персонажа рассматриваются как бы со стороны и полностью отстраненно. Например, в романе Камю «Посторонний» главный персонаж, описывая предстоящую ему смертную казнь за совершенное убийство, переходит на эмоционально нейтральный «бихевиоральный» язык: «именем французского правительства мне должны отрезать голову».

Врассказе Гоголя повествование по поводу получения чиновником долгожданного ордена ведется уже с позиции его собаки, не понимающей всей этой социальной символики и оценивающей орден с точки зрения съедобности/несъедобности.

Вромане Кафки восприятие мира дается и вовсе глазами хищного насекомого, в которое превращается один из персонажей. Если прием «отстранения» позволяет снять эмоциональный накал воспринимаемой ситуации, деперсонализировать ее, то восприятие с иной точки зрения, с позиции иноязычного, инокультурного, инопланетного (как в «Солярисе» С. Лема) существа, позволяет снять привычные формы категоризации ситуации, самого себя, мира. И не просто подругому увидеть, а построить иные миры бытия, дать, как это обозначил Карлос Кастанеда, «иные точки сборки»74.

74 Кастанеда К. Искусство сновидения. – Киев: София, 1994; Кастанеда К. Активная сторона бесконечности. – Киев: София, 1995.

В. Ф. Петренко, Е. А. Коротченко • Образная сфера в живописи и литературе

Рассмотрение поэзии и живописи с точки зрения исполь- 763 зуемых ими ментальных операций, операциональных приемов работы со смыслами (выраженными, в частности, в тропах) необходимо требует расширения понятийного тезауруса филологических и семиотических понятий и введения в него в качестве рабочих таких понятий, как «энергия», «представление», «эмпатия» и «сопереживание», «синхроничность», «измененные формы сознания», «магия слова» и «магия образа», «мысле-действие», «мысле-образ», «опредмечивание» и «распредмечивание» представлений фантазии, построение художественных «возможных миров»75. Как полагает А. А. Гостев, «многие люди не понимают, что их судьба зависит от содержания их воображения, что фантазии могут – к счастью или к сожалению – реализовываться непроизвольно. Дело в том, что образы формируют своеобразные “матрицы”, которые, притягивая психическую энергию человека, наполняются “жизненным материалом”. В результате создаются программы для реализации желаемого или нежелательного»76.

Эта новая область изучения энергетики коммуникативноговоздействия,энергоинформационнойпсихологии,возникающая на стыке искусства (поэзии, живописи), гуманитарной науки (философии, логики, семиотики, лингвистики, языкознания, психологии, теории коммуникации) и естественных наук (физики, теории информации, теории систем, синергетики), – ждет своих первопроходцев и исследователей.

75См.: Асмолов А. Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров. – Воронеж: НПО «МОДЭК», 1997; Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. – М.: Прогресс, 1980.

76Гостев А. А. Дорога из зазеркалья: психология развития образной сферы человека. – М.: ИРАН, 1998. – С. 6.

Н. Е. Покровский

Границы визуальности и виртуальной реальности: есть ли они?

Мир становится визуальным. И одновременно он высвечивается гранями виртуальности. С одной стороны, наше восприятие все больше и больше нагружается яркими зрительными образами, обрушивающимися на нас с щитов наружной рекламы, проникающими в наше сознание с помощью цифровых технологий телевидения, видео и фотографии. С другой стороны, высочайший уровень фиксации и обработки изображений не приближает нас к самой действительности. Создается особая действительность – виртуальная.

В наши дни все чаще это понятие переводят в более высокий смысловой ранг, говоря о «виртуальной реальности», под которой обычно понимается Интернет и мультимедийные технологии. Однако налицо непроясненность проблемы продуцирования и характера корреляции глобальной виртуализации общества: спровоцированная развитием мультимедийных технологий, виртуализация провоцирует, в свою очередь, развитие подобных технологий. В каком смысле современный мир генерирует особую реальность? В чем ее особенность? В каком смысле она может претендовать на всеобщий характер? Или же речь идет о некоем частном явлении, незаслуженно абсолютизируемом? Виртуальность уже сегодня готова заменить большинство основных институтов общества (включая семью, образование, экономические и политические институты и пр.).

Но насколько безопасны подобные подмены? Что может принести с собой замена реальных институтов виртуальными? Кто является властителями виртуальных миров?

Виртуальность – это реальность, основанная на силе воображения, идеализации, приемах ухода от воздействия материальности и системное распространение этого процесса

Н.Е. Покровский • Границы визуальности

ивиртуальной реальности: есть ли они?

на все компоненты социальной структуры общества и инсти- 765 туты, это сознательное и «инженерно» сфокусированное конструирование условных феноменов, приобретающих статус основных. Процесс, который можно условно назвать «виртуализацией», становится все больше заметным и значимым не только на микро-, но и на макроуровнях. Под «виртуализацией» необходимо понимать процессы, которые создают некую «другую», идеально-фантазийную (имажинативную) реальность, замещающую повседневную жизнь и воздействие материальных факторов на жизнь общества.

В 2005 г. Американская лингвистическая ассоциация выделила ключевое, наиболее выразительное понятие, доминирующее в современном обществе (возможно, и имплицитно). И этим понятием стало truthiness («правдоподобность»). Это понятие лингвисты определили как «качество, присущее сформулированной концепции, которую индивидуум принимает или предпочитает принимать за действительность, вместо того чтобы верить фактам». В известной мере сконструированный имидж замещает реальность и постепенно начинает главенствовать над ней.

Виртуальность и технологии

Тесная связь виртуализации с общественно-технологи- ческими реалиями ХХ века не вызывает сомнения. Однако связывать виртуализацию исключительно с развитием современных технологий коммуникации едва ли правомерно. Этот процесс в своих элементах и фрагментах уходит в глубины культуры и ретроспективу ее истории. В основе виртуализации, на наш взгляд, лежит базовая для человека способность к воображению, идеализации, интеллектуальной деятельности, основанной на продуцировании абстрактных моделей и образов. Значимость мира мыслимого, «интеллигибельного», в отличие от мира, раскрываемого в ощущениях, постоянно нарастала в ходе истории человечества. В известной мере преодоление биологической природы человека было (и продолжает оставаться) вектором эволюции.

ла XXI веков повлекло за собой качественное изменение самого статуса информации в современном мире. В различных социальных системах постепенно (и чем дальше, тем больше) информационные технологии приобретают самодовлеющий и самодостаточный характер, становясь реальностью-в-себе и реальностью-для-себя.

В теперь уже далеких от нас 1970-х гг. в Массачусетском технологическом институте для описания нового программного продукта было предложено вполне рабочее определение – «виртуальная реальность». Речь шла о разработке трехмерных пространственных моделей, которые использовали для особенно убедительной симуляции реальности, скажем, при обучении пилотирования самолетов, а также для различного рода компьютерных игр. Однако эффект создания столь жизнеподобных моделей оказался неожиданным даже для их создателей. Трехмерные пространственные компьютерные модели, снабженные для большей убедительности звуковым треком, стали «втягивать» в себя пользователей программ. Из чисто прикладных и игровых продуктов они превратились в особого рода осколки новой, виртуальной, реальности, которая обладала всеми чертами принудительности, всеобщности и универсальности. Это был реальный-нереальный мир, постепенно отсекающий пользователя от мира обыденно реального.

К концу 1990-х гг. виртуальная реальность в своих различных инвариантах распространилась на многообразный мир потребления (туризм, мода, видео, кино, компьютерные игры, реклама, Интернет, телевидение, межличностные отношения), который, с одной стороны, сохраняет свою предельную физиологичность и материальность, но, с другой стороны, основывается на виртуальных симуляциях, игре и в итоге ведет в символическое зазеркалье.

Первоначально само словосочетание «виртуальная реальность» рассматривалось как удачный слоган, основанный на парадоксальном соединении, казалось бы, несоединимого:

Н.Е. Покровский • Границы визуальности

ивиртуальной реальности: есть ли они?

«мнимое-очевидное», «воображаемое-непреложное» (Жарон 767 Ланье). Это, в свою очередь, привлекло к этому странному концепту внимание бизнеса и маркетинга. Теперь же можно говорить о том, что «виртуальная реальность» перешла из области продаваемой на рынке метафоры в общезначимый символ современной действительности. Причем одна из важнейших особенностей виртуализации состоит в ее манипулятивности, инженерной конструируемости и проектности. Фактически в общественном поле теперь возможно интеллектуально сымитировать практически любой продукт и придать ему убедительные черты бытийственности.

«Виртуальная корпорация», «виртуальная TВ-студия», «виртуальная демократия», «виртуальные деньги», «виртуальное обучение», «виртуальное общение», «виртуальная игрушка» и т. п. Этот список можно продолжить. Многообразие воздействия виртуальной сферы на общество дает основание ставить вопрос о тенденции возникновения в обществе нового измерения. Мир, в одном смысле становясь все более и более материальным, с другой стороны, уходит в имматериальную сферу воображаемого, сконструированного, «параллельного» и симуляционного. Пространственно-географические показатели постепенно снижают свою первостепенную роль в нашей жизни: Интернет, например, создает свое киберпространство, во многом более активное, чем пространство физическое, и резко сокращающее дистанции между людьми.

Пути научного проникновения в мир виртуального могут быть достаточно разнообразными. Основным методом попрежнему можно считать интеллектуальное моделирование процессов виртуализации и определение внутренних смысловых граней этого процесса.

Виртуальная реальность состоит из многих «миров», сымитированных нашими органами чувств. Основную роль в конструировании этих множественных миров играет язык их описания и восприятия. Изображения, зрительные ощущения, семиотика электронной коммуникации приглашают в мир виртуального, обладая при этом чертами принудительной убе-

Раздел IV • На стыке наук: грани семиосферы

768дительности, доходчивости и коммуникативности. Это образы рекламы, дизайн, мультимедиа, электронный дискурс, компьютерные игры, мода, фотография и видео. Их нельзя считать некоей второстепенной оболочкой виртуальной реальности. Они входят в ее структуру в качестве значимых самодостаточных компонентов и нагружаются особым смыслом.

Освоение языка виртуального и визуального1

Современный мир как виртуальный представляется в последние десятилетия в широком круге работ различных теоретических и философских направлений. Термин «виртуальный мир» прочно вошел в научный и медиадискурс. Кроме макросоциальных феноменов, объектом, на котором можно наблюдать виртуальные изменения, является повседневная жизнь людей. Виртуализация в виде Интернета, медиа, сотовых телефонов проникает в обыденную реальность и преобразует ее течение (см., например, работу М. Кастельса «Галактика Интернет»2). К феномену трансформации сущности времени обращается норвежский антрополог Т. Х. Эриксен в книге «Тирания момента. Время в эпоху информации»3. Сами медиа входят в жизнь сегодняшнего человека и создают особую реальность. Классикой социологической мысли является книга М. Маклюэна «Понимание медиа»4. Современные теории созданы Ж. Бодрийяром, М. Кастельсом, Н. Луманом (см. например, книгу Н. Лумана «Реальность масс-медиа»5). Интересной является концепция медиавирусов6.

1 Этот раздел написан с использованием материалов, подготовленных Н. А. Харламовым.

2 Кастельс М. Галактика Интернет: размышления об Интернете, бизнесе и обществе. – Екатеринбург: У-Фактория, 2004.

3 Эриксен Т. Х. Тирания момента. Время в эпоху информации. – М.: Весь мир, 2003.

4 Маклюэн М. Понимание медиа. Внешние расширения человека. – М.; Жуковский: Канон-пресс-Ц, Кучково поле, 2003.

5 Луман Н. Реальность масс-медиа. – М.: Праксис, 2005.

6 Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на наше сознание. – М.: Ультра. Культура, 2003.

Н.Е. Покровский • Границы визуальности

ивиртуальной реальности: есть ли они?

В российской социологии виртуализация стала пред- 769 метом исследовательского интереса ряда видных авторов – Л. Г. Ионина, Д. В. Иванова, М. А. Бойцова, В. С. Жидкова и др.7 За пределами академических трудов сложились свои традиции трактовки термина «виртуализация» (иногда ее называют «имагологией», т. е. теорией создания имиджей). Так, одна из наиболее популярных версий виртуализации принадлежит писателю М. Кундере8. В его понимании, виртуализация оказывается теорией и практикой сотворения «кажимостей», создания вымышленной реальности, которая при всей своей искусственности в состоянии при определенных условиях затмевать реальность подлинную. В связи с этим само понятие «подлинности» (аутентичности) в значительной степени растворяется.

В журналистике, художественной критике и искусствознании термин виртуализация применяется для оценки информационной стратегии, прежде всего в области телевещания и популярных искусств, направленной на массовое потребление имиджей в самых различных сферах. Сами работники средств массовой информации и PR, современной «фабрики грез», пользуются словом «виртуализация», обозначая им технологии как анализа уже существующих в средствах коммуникации образов, так и их создания9. Виртуализация – это за-

7 См., например: Бойцов М. А. Что такое потестарная имагология? Рукопись статьи, обсужденной на заседании ИГИТИ ГУ-ВШЭ, 24 октября 2005; Иванов Д. В. Виртуализация общества. Версия 2.0. – СПб: Петербургское Востоковедение, 2002; Ионин Л. Г. Социология культуры. 4-е изд., перераб. и доп. – М.: ГУ-ВШЭ, 2004.

8 Кундера М. Бессмертие. – СПб, 2004. – С. 126–131. Очевидно влияние на Кундеру в этом пункте французской философской и социологической мысли, в частности, Ролана Барта и Бодрийяра с его знаменитыми «симулякрами».

9 Уэбстер Ф. Теории информационного общества. – М.: Аспект Пресс, 2004. Книга Уэбстера кроме собственно критического анализа интересна тем, что в ней имеется краткое изложение теорий нескольких выдающихся мыслителей, в частности Д. Белла и Ю. Хабермаса.

Раздел IV • На стыке наук: грани семиосферы

770кономерный этап развития современной глобализированной культуры и технологий, имеющий объективные предпосылки своего возникновения в современном мире и столь же закономерные пути своей дальнейшей эволюции. В этом смысле заказ на виртуализацию, по нашему мнению, приходит от самого общества. Виртуализация в большей степени самостоятельно «прорастает» сквозь текстуру современной культуры, а не только искусственно создается за закрытыми дверями в среде имиджмейкеров и виртуалистов.

Виртуальная реальность и «гиперреальность» (термин Ж. Бодрийяра) под известным углом зрения составляют важный компонент сегодняшнего общества, в том числе российского. Понимание структуры смыслов гиперреальности имеет высокую прикладную ценность, например, для маркетинга и производства медиапродукции.

Постижение виртуальности невозможно без освоения и фиксации специфического концептуального языка. Полезным в данном случае могут быть такие подходы, как дискурсный анализ10 и семиологические методы (представленные, например, в работах Р. Барта).

Для визуальной антропологии и социологии фундаментальной стала монография Джона Колльера мл. «Визуальная антропология: фотография как метод исследования»11 (впоследствии доработанная и изданная новым изданием).

Одной из первых работ на современном этапе развития визуальной социологии стала статья Говарда Беккера «Фотография и социология», в которой были поставлены многие ключевые вопросы, в частности, вопрос о том, может ли фотография считаться в точности передающей информацию. Впо-

10См., например: Филлипс Л., Йоргенсен М. Дискурс-анализ. Теория и метод. – Харьков: Гуманитарный Центр, 2004; Gee, J. An introduction to discourse analysis. Theory and method. – New York: Routledge, 1999.

11Collier, J. Jr. Visual anthropology: photography as a research method. – New York: Holt, Rinehart, Winston, 1967; Collier, J. Jr., Collier, M. Visual anthropology: photography as a research method. 2nd ed. – Albuquerque: University of New Mexico Press, 1986.