Глава 5 поиск смысла в культуре

1. Междисциплинарное понятие

Понятие смысла — междисциплинарное понятие, занимающее важное место во многих гуманитарных науках. Богатые традиции в разработке проблематики, связанной с этим понятием, существуют в философии (Ф. Ницше, Э. Шпрангер, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, М. Бубер, Э. Левинас, О. Рошеншток-Хюсси), в социологии (М. Вебер, Дж. Г. Мид), в эстетике (А.А. Потебня, Р. Ингарден, М.М. Бахтин), в культурологии (Л.А. Уайт, Ф. Боас). То же самое можно сказать и о лингвистике и связанных с нею дисциплинах.

Понятие смысла пронизывает собой не только различные гуманитарные дисциплины. Оно становится злободневным в связи с опытом экзистенциальной философии, которая ставит перед человеком сложные вопросы глубинного постижения бытия.

Само понятие смысла и других близких по содержанию слов (значение, понимание) до определенного времени не отличалось разнообразием и дискуссионностью. Но за последние два столетия в трактовке данного понятия возникли различные позиции, выявились определенные оттенки понимания слова, обнаружились точки схождений и размежеваний.

«Исследование работ, посвященных проблематике смысла, — пишет Л. А. Демина, — показало многообразие подходов к анализу данного понятия, зависимость его трактовки от концептуальных

средств, используемых в том или ином направлении, общефилософской позиции автора, «дисциплинарной матрицы» — учитывая, что специфика осмысления действительности, процессы смыслопорождения, познания и понимания смысла являются предметом пристального внимания не только философов, но и психологов, лингвистов, культурологов»¹.

«Смысл — понятие не какой-то специальной науки, а понятие принципиально междисциплинарное, — пишет Г.Л. Тульчин- ский, — выражающее содержание социального опыта. Под смыслом понимается и идеальное содержание, идея, ценность чего- либо (смысл жизни, смысл поступка, смысл истории и т.п.); и целостное содержание, не сводимое к значению его частей, а, наоборот, само определяющее эти значения (смысл текста, смысл художественного произведения). Смысл толкуется и как объективное содержание явления, текста и т.д., независимое от субъекта, и как приписываемые субъектом характеристики. В любом из этих аспектов смысл связан с попытками конечного существа, каковым является человек, постичь бесконечное — с неизбежностью это может быть реализовано только с какой-то позиции, с какой-то точки зрения, в каком-то отношении — в каком- смысле»².

Но какое отношение имеет данное понятие к культурологии? Дело в том, что именно культура выступает механизмом порождения, сохранения и трансляции социального опыта — как в рамках одного поколения, так и между поколениями. Животные, как и человек, проявляют активность, выполняют различные жизненно важные операции. То или иное действие животного обусловлено инстинктом, целью. Но можно ли говорить о смысле применительно к жизни муравейника? Особи суетятся, выполняют массу действий ради сохранения муравейника. Но такую активность нельзя назвать осмысленной. Гибнет муравейник, и завершается его судьба. Он ничего не передает следующим поколениям.

Ведь человек, как и животное, выполняет массу действий, направленных на удовлетворение потребностей. Участь животно

¹ Демина Л.А. Парадигмы смысла. М., 2005. С. 5.

² Проблема смысла в науках о человеке. К 100-летию Виктора Франкла. Материалы международной конференции. М., 2005. С. 7.

го целиком обусловлена законами природы. Человек так же зависит от законов природы, но вдобавок у него есть особое предназначение, реализация которого зависит от него самого. Человек не есть готовая форма, он преобразует себя сам. Он близок к животным только в той мере, в какой он все-таки представляет собой готовую форму.

Если бы деятельность в чисто утилитарном смысле была прерогативой человека, то никакой культуры не было бы. Не всякая деятельность творит культуру, а лишь та, которая имеет смысл. Автоматические, рутинные действия скорее похожи на проявления инстинкта. Смысл же обнаруживается тогда, когда пробуждаются любознательность, желание разгадать секреты природы, обуздать ее силы. Поэтому, как отмечал немецкий мыслитель Карл Маркс (1818—1883), осмысленной деятельности предшествует идеальный проект. Идея колеса возникает раньше, чем само колесо. Но тут и роЖдается творческая деятельность, невозможная без разума, без продвижения к смыслу.

Человек — уникальный творец, который стремится не только выполнить полуосознанные операции, но и придать смысл всей деятельности. Этим его деятельность и отличается от инстинктивных реакций, скажем, муравья. Но вот тут-то мы сталкиваемся с удивительным фактом: оказывается, первоначально смысл был непосредственно связан с тем, что в человеческой культуре называется сакральным, божественным, культовым. Желание человека гармонизировать свои отношения с природой, понять их скрытое значение стало причиной появления религиозного сознания.

Об этом же говорит и миф о Прометее: в нем культура имеет божественное происхождение. Конечно, не надо понимать это так, будто все дал Бог — и небо, и землю, и культуру. На самом деле все значительно сложнее. Вникая в смысл своей деятельности, человек каждый раз как бы приподнимается над ней, как и над природой, отрывается от них, «возносится», т.е. тянется к преодолению своей «сращенности» с природой. Эта способность человека уникальна и поистине божественна.

Для того чтобы проникнуть в тайну культуры, надо отыскать критерии, которые находятся вне ее. И здесь не следует впадать в крайности. Занимаясь жизнеустроением, человек далеко не

всегда задается вопросом о предназначенности бытия и своей собственной судьбы. Иногда его активность лишена творческого начала, уподобляется инстинктивным реакциям. Когда в культуре иссякает живой творческий дух, она превращается в цивилизацию, т.е. воспроизводит орудия труда, машины, механизмы И т.д., примерно так, как происходит в муравейниках в действиях муравья, — в виде копии, репродукции.

Деятельность человека разнообразна, и многообразны результаты, продукты человеческой активности. Но именно те деяния человека, которые содержат в себе напряженный творческий прыжок, прорыв в новое духовное пространство, вычитывание смысла в окружающем, непременно рождают святыни, ценности, что мы и определяем как культуру. А ее результаты, уже материализованные в конкретных механизмах, памятниках, сооружениях, орудиях труда и т.д., мы обычно относим к цивилизации, хотя такого абсолютного их разделения в реальной жизни, конечно же, не существует.

Деятельность человека многообразна — это факт известный. Но далеко не всегда человеческая активность сопряжена с прорывом в области духа. «Вторая природа» включает в себя и акты простого воспроизведения, копирования. Человек, который изобрел колесо, — творец культуры. Работник, который прилаживает колесо на оси, — человек цивилизации. Так обнаруживает себя проблема, которая в XX в. получила название «проблема культуры и цивилизации». Цивилизация — это, условно говоря, вещественное воплощение культуры.

У человека есть инстинктивная программа, но в отличие от других живых существ у него есть и программа социальная. Инстинкт подсказывает, что нужно делать. Муравей вступает в бой, несет пушинку, воспроизводит потомство. Но все это он делает не сознательно, а повинуясь инстинкту. В процессе эволюции получилось так, что у человека инстинкт перестал играть решающую роль в его приспособлении к природе.

Он пытается реализовать далеко не только те побуждения, которые являются инстинктивными. Культура в этом смысле выступает как продукт открытой, незавершенной человеческой природы. Пытаясь восполнить свою недостаточность для существования в природном мире, человек обратился к творческой,

свободной деятельности. Вот почему с данной точки зрения культура предстает как совокупность смыслов и ценностей, рожденных творческой активностью человека.

2. Постижение смысла

Как создается смысл? Где он пребывает? Как передается и понимается? Эти вопросы получили освещение в интересной работе А.С. Числовой¹. Она, в частности, показала, что проблема смысла уходит своими корнями в античную философию, в которой смысл отождествлялся с мыслью. Впервые понятие «смысл» было подвергнуто анализу античными стоиками, которые смыслом слова называли выраженную в нем мысль: Античные философы обращались к проблеме смысла в контексте решения задачи адекватного выражения смысла. Такое понимание заложило основы для изучения смысла в логике, психологии, лингвистике.

Культура — это продукт человеческой деятельности. «Деятельность есть наше определение», — писал И. Кант. Если бы нам предложили назвать главное, определяющее качество человека, мы, возможно, назвали бы деятельность. Культура — это все рукотворное, т.е. то, что создано руками человека. Этого не было в природе, но родилось благодаря усилиям человека.

Культура мертва, если человечество не занимается деятельностью. Деятельность человека многообразна. Человек поднялся над рамками своего вида, ибо всякое живое существо на Земле тоже трудится, но характер труда живого существа полностью запрограммирован инстинктом.

Не может паук, создав великолепное сооружение, редчайшее по своей архитектурной красоте, — паутину — неожиданно сказать себе: «Пожалуй, здесь бы сверху, так, ради красоты, я мог бы сделать еще одну очаровательную строчку, так, для общего эффекта». Это паук не может сделать, потому что он делает только то, что записано в инстинкте. Человек же занимается трудом целенаправленно. Он может создавать не только паутину, запру-

¹ Числова А.С. Язык диалога как утверждение культуры // Известия вузов Северного Кавказа. 2005. № 10.

ду, каналы, он может творить шедевры живописи, построить космический корабль... Его труд универсален. И поэтому, конечно, культура является продуктом человеческой деятельности.

Но всякая ли деятельность ведет к культуре? Здесь начинаются теоретические споры. Культура — не только человеческое достояние, но и человеческое достижение. Ее особенность заключается в том, что никто не может овладеть ею без приложения собственных усилий. Природные блага (воздух, вода, солнце, растительность) достаются людям, как и распространяются, непреднамеренно и бессознательно. Человек дышит воздухом, но не испытывает чувства благодарности к природе, потому что это естественный дар.

Можно ли овладеть речью, не обучаясь ей? Любой скажет: невозможно. Можно ли осуществить управление общественной жизнью без особых знаний и стараний? Вряд ли... Приведем в качестве подтверждения этой мысли выдержку из рассказа американского фантаста Роберта Шекли «Абсолютное оружие»: «Они вошли в огромную комнату, где грудами лежало сверкающее легендарное марсианское оружие, остатки марсианской цивилизации. Люди стояли и молча смотрели по сторонам. Перед ними лежало сокровище, от поисков которого давно все отказались. С того времени, как человек высадился на Марсе, развалины великих городов были тщательно изучены. По всей равнине лежали сломанные машины, боевые колесницы, инструменты, приборы — все говорило о титанической цивилизации, на тысячу лет опередившей земную. Кропотливо расшифрованные письмена рассказывали о жестоких войнах, бушевавших на этой планете. Однако в них не говорилось, что произошло с марсианами. Уже несколько тысячелетий на Марсе не было ни одного разумного существа, не осталось даже животных»¹.

Культура перестает быть собой, если исчезает человек. Обломки марсианской цивилизации — часть природного ландшафта, не более того. Такова мысль Шекли. Смысл культуры появляется только тогда, когда появляется человек. В данном случае это земляне, которые прилетели на Марс и пытаются понять ход событий марсианской истории.

¹ Шекли Р. Абсолютное оружие. М., 2001.

Любая техника, сколь бы великолепной она ни была, нуждается в человеческих усилиях. Без процесса обучения грандиозная техника перестанет служить человеку. Освоение культуры предполагает научение, позволяющее пользоваться вещами так, как это было задумано их создателями. Однако не все, что создано человеком, относится к культуре.

Культура — это творчество, это создание нового, а репродукция, повторение того, что уже было однажды найдено, не является культурой. Человек, создавший колесо, был гениальным человеком. Ему пришла в голову идея создать такое сооружение, которое катилось бы по земле за счет свой округлости. Но когда колесо было сделано, то вот эта'идея, собственно культурная идея, получила материальное воплощение. Если же проследовать за этой мыслью дальше, то мы можем сказать, что человек, создавший идею колеса, и человек, который стоит на конвейере и надевает на ось колесо за колесом, в общем, выполняют вроде бы одну культурную задачу, но специфика этих задач разная. В одном случае это прорыв к новому, это творчество, это создание того, чего нет в природе. В другом — это процесс воспроизведения того, что было продуктом творчества.

Здесь мы можем обратиться к работе Н.А. Бердяева «Философия творчества». Культура — это творчество, создание того, чего нет в природе. А то, что человек создает во множестве экземпляров, — это уже не культура. Допустим, человек, который насаживает колесо на ось, выполняет рутинный труд, и мы не можем сопоставить его с величайшим подвигом того человека, который изобрел колесо. Казалось бы, эта мысль проста, но она в истории культурологии проросла потом различением культуры и цивилизации — проблемы чрезвычайно мучительной для нового XXI века.

А.С. Числова показывает, что культурологический подход к проблеме смысла берет свое начало в неокантианской трактовке языка как фундаментальной и смыслополагающей «символической системе культуры» (Э. Кассирер). В отличие от логическо- грамматического анализа, культурологический подход направлен прежде всего на такие знаковые системы, как обряд, ритуал, обычаи, способы хозяйствования, системы воспитания, семейные отношения и т.д., т.е. такие комплексы знаковых систем, которые придают согласованность человеческим действиям. Но

и здесь смысл — это то, что не проговаривается вербально, а интуитивно угадывается, подразумевается. Смысл — это принцип бытийного опосредования: любые изменения смысла связаны с реальным изменением отношений человека с миром.

В социологии А. Шюц, Н. Луманн, Е. Клакхона показали, что происходит смыкание в понимании смысла у представителей разных наук, однако это сближение происходит в области двух противоположных полюсов:

• смысл — это воплощенная мысль (стоики), и смысл — это концептуальная система, с помощью которой мы отражаем реальность, это допущения, которые охватываются пропозициональными установками в актах веры, памяти, восприятия и т.п. и которые не могут быть эффективно вычислены и переведены на язык значений (Я. Хинтикка)\

• смысл — это то, что изменяется под влиянием средств его выражения (Аристотель), и смысл задач изначален, он не меняется под влиянием тех способов, какими выражается (Платон);

• смысл — это то, что выражено, и смысл меняется при переходе от невысказанного к высказанному. У того, что сказано, появляется самостоятельная ценность, Сам факт сказанности выступает источником смысла (Боэций);

• смысл — это опосредующий элемент, способ представления значения в высказывании, позволяющий понять его значение (Фреге)\ смысл — это логическая форма, глубинная структура языкового выражения (философы и грамматики школы Пор-Рояля — Николь, Арно), и смысл формируется прежде всего благодаря способности субъектов деформировать и изменять наличный лексический запас значений языка, он «генерируется» живой речью субъекта, но для конструирования смысла — языка и речи недостаточно: изначальные условия «прорыва» к смыслу коренятся не в речи, а в особом, онтологическом статусе человеческого тела в мире. Смысл зависим от внерефлексивных предпосылок, опосредующих возможности тематической и операциональной оформленности смысла (М. Мерло-Понти)\

• смысл — это изначальный способ встречи человека с бытием (М. Хайдеггер);

• смысл индивидуален, личностен, он специфицирует устойчивое общественное значение слова (А.Р. Лурия), и смыслы ускользают от оформленности в языке (В.В. Бибихин);

• смысл — это субъективный конструкт, отождествляемый с жизненной целью (В. Франкл), и смысл — это объективная направленность жизни, существующая вне и помимо любого осознания и доступная для познания внешним наблюдателем (А. Адлер);

• смысл — это организационная форма человеческого переживания, и смысл — это нечто, лежащее вне самих феноменов: он есть отношение (Н. Луманн)\

• смысл — это конституирующая идеальность духа, проявляющаяся в знаках-символах (Э. Кассирер), и смысл не зависим от деятельности, мышления, суждений кого бы то ни было (А. Шюц).

Динамика смысла состоит в его рождении как механизма, стереотипизирующего, и закрепляющего опыт, в изменении (а в XX веке и в частичной утрате) доминирующих значений, регулирующих поведение людей.

Внутриличностная динамика смысловых процессов изучается психологами, которые выделяют смыслообразование, смыс- лоосознание, смыслостроительство. Для культурологии же наибольший интерес представляют не психологические механизмы регуляции человеческого поведения, а культурные. Культура существует как определенная осмысленная общность людей: она связывает их посредством языка, обрядов, ритуалов, норм, предписаний, ценностей. Все это — смысловые единицы культурного порядка, регулирующие все процессы человеческой деятельности от рождения до смерти. Поэтому смысл рождается вместе с культурой, вместе с человеком. Возникновение культуры и смысла — это возникновение одного и того же механизма регулирования человеческого в человеке. И этот механизм всегда закодирован.

2. Обнаружение смысла

«Смысл следует извлекать из совокупности слов и, исходя из него, толковать каждое слово в отдельности», — писал Ф. Бэкон¹. Постижение смысла, по Бэкону, — сложный и противоречивый процесс. Он требует внимания и сосредоточения. «Большинство

¹ Бэкон Ф. Соч. В 2 т. Т. 1. М., 1977. С. 377.

критиков, — писал он, — усвоило себе правило, встречаясь с ка- ким-нибудь непонятным им местом текста, сразу же предполагать ошибку в рукописи. Например, в том месте у Тацита, где некая колония просит у сената права убежища: Тацит рассказывает здесь, что император и сенат выслушали эту просьбу не слишком благосклонно, и поэтому послы, сомневаясь в успехе своего дела, дали крупную сумму денег Титу Винию, с тем, чтобы он оказал им покровительство, и таким образом добились успеха»¹. По словам Бэкона, один критик, изменив лишь одно слово, совершенно исказил смысл, вложенный Тацитом. Говоря о науке «передачи знания», Бэкон отмечает потребность в толкованиях, комментариях, схолиях и примечаниях.

Проблема смысла связана с отчетливостью или неотчетливостью представлений в сознании. И. Кант называл ясностью такой феномен, когда сознание способно отличать один предмет от других. Сознание же, посредством которого становится ясным и соединение представлений, определялось им как отчетливость². Только отчетливость, по мнению Канта, ведет к тому, что сумма представлений становится познанием, поскольку каждое осознанное соединение предполагает единство сознания, следовательно, правило соединения в. этом многообразии мыслится как порядок. Отчетливому представлению следует противопоставлять не смутное, а неотчетливое представление. Смутное всегда должно быть сложным, ибо в простом нет ни порядка, ни запутанности. Следовательно, запутанность — причина неотчетливости, а не ее дефиниция.

В каждом сложном представлении, каким является каждое познание (ибо для него требуется всегда созерцание и понятие), отчетливость основана на порядке, в соответствии с которым соединены частичные представления; они ведут либо к чисто логическому (касающемуся только формы) делению на высшие и подчиненные представления, либо к реальному делению на главные и побочные представления. Благодаря этому порядку познание становится отчетливым. Совершенно очевидно, что способность познания вообще может быть названа рассудком (в самом

¹ Бэкон Ф. Указ. соч. С. 380.

² Кант И. Антропология с прагматической точки зрения // И. Кант. Собр. соч. В 8 т. Т. 7. М., 1994. С. 154.

общем смысле этого слова), только если этот рассудок содержит способность схватывания данных представлений, чтобы создать созерцание, способность выделения общего, чтобы создавать понятие, и способность размышления, чтобы создавать познание предмета.

Кант отмечал: того, кто обладает этим в превосходной степени, называют светлой головой, того, кто одарен ею в очень незначительной, — простофилей (так как он всегда нуждается в руководстве); того же, кто проявляет в применении этой способности даже оригинальность (в силу которой он сам создает то, что обычно изучается с чужой помощью), — гением. Тот, кто не научился ничему из того, что должно быть усвоено и что надлежит знать, называется невеждой, поскольку ему надлежало это знать, если он хочет считаться ученым; без такого притязания он может быть великим гением. Того, кто не умеет самостоятельно мыслить, хотя может многому научиться, называют человеком ограниченного ума (тупым).

По мнению Канта, можно быть широко образованным ученым (машиной для обучения других тому, чему научился сам) и с точки зрения разумного использования своего исторического знания весьма ограниченным. Тот, кто в использовании того, чему он научился, проявляет при публичном сообщении рабское следование школе (следовательно, недостаточную свободу в своем мышлении), — педант; он может быть, впрочем, как отмечает Кант, ученым, солдатом и даже придворным. Из них в сущности легче всего вырастить ученого педанта, так как у него можно все-таки чему-нибудь научиться; напротив, мелочное соблюдение формальностей (педантизм) другими людьми не только бесполезно, но и смешно.

Что касается умения или, вернее, находчивости в следовании принятому в обществе тону или вообще стремления казаться модным (что, если речь идет о науке, неправильно называют популярностью, тогда как это не более чем приукрашенная поверхность), то подобное умение, считает Кант, лишь скрадывает скудоумие. Итак, чтобы судить о людях по их познавательной способности (вообще по их разумности), их делят на тех, кто обладает общим, присущим людям смыслом, который не следует считать вульгарным, и на людей науки. Первые знают правила и умеют их применять в случае необходимости, вторые знают их

как таковые, независимо от их применения. Рассудок, действующий при первой познавательной способности, называют здравым смыслом, рассудок второго типа — светлым умом. Поразительно, что рассудок первого типа, обычно рассматриваемый только как практическая познавательная способность, представляют не только таким, который может обойтись и без культуры, но которому культура, если она постигается недостаточно глубоко, может быть даже вредна; поэтому его всячески прославляют и изображают как кладезь скрытых в душе сокровищ, а подчас считают его изречения изречениями оракула (гений Сократа), достойными большего доверия, чем все то, что может дать наука.

Несомненно одно: если решение вопроса основано на общих прирожденных правилах рассудка (обладание ими называют природным умом), то попытка обращаться к научным и искусственно построенным принципам (школьной премудрости) и принимать исходя из них решение менее надежна, чем довериться совокупности заключенных в темных глубинах души определяющих оснований суждений, которые можно было бы назвать логическим тактом. Однако здравый смысл может доказать свое преимущество лишь применительно к предмету опыта; он не только увеличивает познание благодаря опыту, но и расширяет границы самого опыта, однако не в спекулятивном, а только в эмпирически-практическом отношении. Поскольку в первом случае необходимы научные априорные принципы, во втором же достаточно опытных данных, т.е. суждений, постоянно подтверждаемых проведением такого опыта и его результатом.

Смысловой горизонт понимания не может быть ограничен ни тем, что имел в виду автор, ни горизонтом того адресата, которому предназначается текст. В процессе коммуникации возникает значительное множество новых смыслов, которые рождаются именно в результате интерпретации полученного сообщения. Студент в значительной мере тоже является соавтором понимания. Ведь посланная информация встраивается в его жизненный и интеллектуальный контекст и там обрастает новыми значениями.

Вообще коренным отличием человеческого мышления и практики от психики животного является способность к порождению смыслов. Поток психической активности животного непрерывен, и в этом смысле не просто параллелен, а неотделим от

текуче-сплошного континуума реальности. Мы можем полагать, что на каких-то завершающих этапах антропогенеза психика предчеловека совершила качественный отрыв от самотожде- ственного пребывания в континууме и перестала в ряде своих фундаментальных аспектов подчиняться универсальным природным биоритмическим регулятивам и импульсам¹.

Смысл, стало быть, оказывается не просто феноменом культуры в ряду других. Он онтологически связывает докультурную и культурную реальность, задавая своим эмпирическим единством универсальную матрицу отношений культурного и внекуль- турного в пространстве человеческого существования. Смысл — это последний, т.е. неделимый, элемент культуры. Есть осознание того факта, что мы натолкнулись на чрезвычайно важную проблему понимания.

Культура — это конституирование определенной осмысленной общности между людьми, которая, связывая и объединяя, открыта иному бытию и опыту, в свете которых очевидна ограниченность инструментального подхода к человеческому существованию. Все эти обстоятельства объясняют необходимость обращения к теме смыслового мира образования. Чувство осмысленности жизни дает опору, внушает надежду, заставляя вновь и вновь обращаться к выявлению сущности смысла.

Понимать — это означает всегда «входить в контакт». Если мы рассматриваем письменную или устную речь как некое информационное поле, то важно осознать те механизмы, которые определяют феномен творческого истолкования посланного текста.

Понимание всегда означает отношение человека к тексту, синоним того, с какой единицей коммуникации, каким знаковым образованием мы имеет дело. Процесс понимания характеризуется следующими факторами:

1. ментально-физиологической активностью того, кому послан текст;

2. степенью текстовой сложности;

3. креативностью того, кто принимает послание, ведь в процессе коммуникации текст искажается;

¹ См.: Пелипенко А.А. Текст, смысл, культура // Текст: Восприятие, информация, интерпретация. М., 2002. С. 78—79.

4. различной степенью и глубиной: понимание может быть полным и неполным, адекватным и неадекватным.

Герменевтика как философское направление имеет дело с рассмотрением человеческого опыта в целом. Язык же — это среда герменевтического опыта. Х.-Г. Гадамер показал в своих работах, что понимание основывается вовсе не на попытках поставить себя на место другого или проявить к нему непосредственное участие. Понять то, что нам говорит другой, означает прийти к взаимопониманию в том, чт;о касается сути дела. Такой путь был бы прост, ведь мы помним, что истолкование полученного сообщения — это всегда интерпретация. Слушатель, получая сообщение, не может ограничиться только тем содержанием, которое заключено в этом сообщении. Схватывая основной смысл информации, он обогащает ее собственным социальным и познавательным опытом.

По мнению Гадамера, герменевтический разговор должен выработать некий общий язык. Между участниками «разговора» происходит, как между двумя живыми людьми, коммуникация, превышающая простое приспособление друг к другу. При этом участвуют обе стороны. Собственные мысли интерпретатора с самого начала имеют дело с восстановлением смысла текста. Этот процесс Гадамер описывает как «слияние горизонтов». При этом постижение смысла — это вопрос толкования, а не дешифровки и дословного понимания.

«Искусство писать так, чтобы мысли читателя были возбуждены и приведены в состояние продуктивного движения, имеет мало общего с обычными риторическими или эстетическими приемами, — утверждает Гадамер. — Скорее оно целиком и полностью состоит в том, чтобы побудить читателя к самостоятельному продумыванию мыслей автора»¹. Понятое всегда есть нечто большее, чем просто чужое мнение. Когда мы слушаем лекцию профессора, то смысл текста не может быть определен только с точки зрения его субъективности. Весьма сомнительно, если мы ограничим смысл сообщения «действительными» мыслями автора.

¹ Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. С. 458.