Глава 8 семиотический подход к культуре

О картинах выдающегося австрийского художника Густава Климта (1862—1918) было сказано: «Любимец дам венского общества, он сделал женщину темой своих удивительных картин, где в повторении всегда есть новизна; он строит силуэт, нагромождая орнаменты, ярко контрастные, навеянные искусством Древнего Египта и византийскими мозаиками, без моделировки светотенью, как чистейший красочный декор, щедро переливающийся золотом и серебром; геометрически выстроенная фигура венчается ликом (иногда он раскрыт лишь наполовину), опьяненным страстью, болезненной чувственностью и написанным с портретной точностью. Есть в его произведениях некая чрезмерность, особая изощренность, граничащие с напыщенностью, однако сдерживаемые безупречным вкусом». Климт — представитель символизма, направления в европейском и русском искусстве конца XIX — начала XX в., проникнутого таинственностью, содержание произведений выражено в нем языком символов, иносказаний и ассоциаций.

1. Язык как метафора

Культуру можно рассматривать и как знаково-семиотическую систему. Сегодня язык представляет собой тот философский предмет, где происходит встреча науки и опыта человеческой жизни¹. Философы, лингвисты, культурологи, психологи всегда представляли язык как социальный феномен. Язык социален по самой своей природе. Он существует в социуме. Вне общества его существование — бессмыслица. Способность языка быть отражением и результатом взаимодействия людей отмечали многие авторы, в том числе Дж. Барвайс, Дж. Перри,

¹ Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 25.

Г. Гийом, Р. Келлер, Ю. Лотман, А. Солоник и др. В работах И. Гердера, В. Гумбольдта и других исследователей язык рассматривался как развивающийся культурный феномен, а усвоение языка считалось фактом национального «строя духа».

В работах М. Фуко идея лингвистической обусловленности трактуется как обнаружение бессознательного. Он вычленяет предельные неосознаваемые языковые (знаковые в широком смысле слова) структуры за счет конкретизации культурно-исторических связей «слов и вещей», их культурно-исторических этапных различий. Содержание языковых (знаковых) структур, языковой детерминации связано у Фуко с неосознанностью, которая является одним из характерных ее моментов. Вместе с тем основной чертой этой теории оказывается «деперсонализация», «надиндивидуальность» обнаружения эпистем.

Раз существует человек, он обязательно обладает способностью к речи. Язык по своей природе и своей сущности метафоричен. Иначе говоря, пытаясь передать некое содержание, мы нередко сближаем слова и образы по сходству или, наоборот, по контрасту. Толкуя о природе, мы нередко воспринимаем ее как единое и живое существо. Можно сказать: корень вожделеет влаги... Но ведь косная природа не обладает никакой волей, поскольку она — немыслящая материя. И все-таки метафоричный язык фиксирует эту волю. Мы говорим: «вода кипит» или «огонь не хочет гореть...» А ведь это не более чем метафоры...

Можете ли вы, скажем, объяснить, почему дождь «идет», а снег «падает»? У бельгийского драматурга и поэта Мориса Метерлинка в книге «Разум цветов» написано, что среди растений, в жизни которых мы наблюдаем разительные примеры инициативы, право на особенно внимательное изучение принадлежит тем, кого можно назвать одушевленными или чувствительными. Я ограничусь упоминанием о грациозном испуге «не тронь меня» всем вам хорошо знакомой чувствительной мимозы.

Размышляя над этими строчками, думаем: «Разве растения обладают инициативой?» Ведь такое чаще говорят о человеке. Неужели у растений есть душа и чувства? Может быть, можно сказать о мимозе, что она как будто испугалась, но передать ей человеческие слова «не тронь меня»... Это уж слишком. Однако язык образен, метафоричен.

Ребенок рождается с криком прародителей. Крик, не расчлененный на слова, бормотание — это язык ощупывания мира, ошарашивания его. Ощупывая мир, мы наталкиваемся на предметы, обозначая их определенными звуками. И на каком языке говорит мать с ребенком? — спрашивал русский писатель Виктор Шкловский; они понимают друг друга, хотя их язык до-словесен. Обезьяна на дереве, ваш и мой далекий предок, кричит о чем-то о своем, она докричалась в конце концов до языка. Песня рождается, когда человек открывает глаза, когда он видит мир таким, каким его никто раньше не видел... Он видит мир странным, новым... Художник видит мир не через язык, он видит его не опутанным, как сетью, языком.

Человеческий язык способен выразить абстрактные идеи только с помощью метафоры. Задолго до того как ребенок научился говорить, были открыты другие, гораздо более простые средства общения человека с другими людьми. Крики беспокойства, боли и голода, испуга или ужаса, распространенные повсюду в органическом мире, начинают приобретать новую форму. Когда ребенок остается один и начинает с помощью более или менее членораздельных звуков требовать присутствия кормилицы или матери, он скоро узнает, что эти требования ведут к желаемому результату.

Первобытный человек распространил этот первый элементарный социальный опыт на все мироздание. Природа и общество не только связаны теснейшими узами; они образуют взаимосогласованное нерасторжимое целое. Сама природа — не что иное, как огромное общество — общество жизни. С этой точки зрения мы можем легко понять, почему и для чего использовалось магическое слово.

Вера в магию основана на глубоком убеждении о всеединстве, целостности жизни. В первобытном сознании социальная власть слова, находящая бесчисленные подтверждения в опыте, становится естественной и даже сверхъестественной силой. Первобытный человек чувствует себя окруженным всякого рода видимыми и невидимыми опасностями. У него нет надежды преодолеть их одними лишь физическими средствами. Мир для него не мертв и не безмолвен. Он может слышать и понимать. Значит, если правильно обратиться к силам природы, они не смо

гут отказать ему в помощи. Есть такая латинская поговорка: «Заклинания могут даже свести Луну с неба».

Однако человек постепенно начал осознавать тщетность своей доверчивости. Природа была неумолима вовсе не потому, что сопротивлялась исполнению его требований, а просто из-за того, что не понимала его языка. Это открытие должно было шокировать человека. Отныне он должен был ощутить полное одиночество, почувствовать себя в абсолютной заброшенности, прийти в совершенное отчаяние.

Едва ли человек мог преодолеть такое состояние, не развивая новые духовные силы, преградившие путь магии, но открывшие новые и гораздо более перспективные пути. Рухнули все надежды подчинить природу магическому слову. Но в другом свете предстало перед человеком отношение между языком и реальностью. Слово лишилось таинственной власти, оно не имеет больше непосредственного сверхъестественного воздействия. Оно не может изменить природу вещей и подчинить их воле богов и демонов. Но и это не означает потерю им всякого значения и власти. Самое главное в слове — не физические, а логические его свойства.

1. Риторика

Раннегреческая мысль от философии природы переходит к философии языка. Некоторые мыслители считали, что теория языка должна учить человека говорить и действовать в окружающей его социальной и политической жизни. Для афинянина V в. язык стал инструментом для достижения конкретных, практических целей. Язык был наиболее сильным оружием в политической борьбе. Жизненно важно было использовать его правильно и постоянно совершенствовать, заострять. С этой целью была создана новая область знаний — риторика, т.е. ораторское искусство.

В древности, благодаря своему влиянию на образование юношества, общественную жизнь и на различные формы литературы, риторика функционировала как предшественница педагогики и соперница философии. Демокрит был первым, кто выдвинул тезис, что человеческая речь произошла от некото

рых звуков чисто эмоционального характера. Это воззрение постоянно оказывало воздействие на теорию языка. Человеческая речь может быть сведена к основным инстинктам, которыми природа наделила все живые существа. Неистовые крики — страха, ярости, страдания или радости — характерны не только для человека, но и распространены повсюду в животном мире.

Однако, как показывает Э. Кассирер, авторы биологических теорий происхождения языка не могут увидеть леса из-за деревьев. Они исходят из утверждения, что от восклицания лежит прямой путь к речи. Но это лишь постановка вопроса, а не его решение. В объяснении нуждается не только факт, но сама структура человеческой речи. «Животный язык» выражал различные чувства, но он не способен обозначать или описывать объекты. С другой стороны, не существует исторических свидетельств того, что язык человека даже на самых ранних стадиях развития когда-либо сводился к чисто эмоциональному языку или языку жестов.

Рождение языка, по мнению специалистов, начинается тогда, когда человеческие высказывания, дотоле бывшие лишь эмоциональными криками или, возможно, музыкальными фразами, начинают использоваться как имена. То, что поначалу было бессвязной массой звуков, лишенных значения, вдруг становится орудием мысли. Например, комбинация звуков, сливающихся в некую мелодию и используемых в песне триумфа над поверженным недругом, может быть преобразована в собственное имя этого особого события или даже человека.

2. Происхождение языка

Вопрос о происхождении языка всегда имел странную притягательность для человеческого ума. Желание узнать о том, как он возник, рождалось с первыми проблесками интеллекта у человека. Мифы нередко сообщают нам о том, что человек учился говорить либо у самого Бога, либо с помощью божественного наставника. На протяжении столетий препятствием для развития философии языка оставалось то, что вопрос о его природе постоянно подменялся вопросом о его происхождении.

Язык — не просто агрегат звуков и слов, это система. Без речи не может быть сообщества людей. Однако нет ничего более мешающего такому сообществу, чем различие языков. Даже в наши дни человек всегда испытывает глубокое стремление к «золотому веку», когда человечество обладало единым языком. Психологи единодушно подчеркивают, что без проникновения в подлинную природу человеческой речи наше знание о развитии человеческого разума останется поверхностным и ущербным.

Во многих языках обильно представлены названия цветов. Каждый отдельный оттенок данного цвета имеет особое имя, тогда как наши цветовые определения — голубой, зеленый, красный и т.д. — отсутствуют. Названия цветов варьируются в зависимости от природы объектов. Одно слово, обозначающее серый цвет, может быть использовано, когда речь идет о шерсти или гусе, другое — о лошадях, третье — о скоте и, наконец, совсем иное, когда речь идет о волосах человека и некоторых животных. Восхождение к универсальным понятиям происходило, таким образом, очень медленно в развитии человеческой речи. Но каждый шаг в этом направлении вел к более глубокому охвату, к лучшей ориентации и организации мира наших восприятий.

Проблемы языка получили разработку в философии жизни Ф. Ницше. Он настаивал на фальсифицирующей природе языка и мышления. Именно поэтому он утверждал приоритет действия и воли (они выражают природу «жизни») над средствами культуры (в частности, он имел в виду язык). Э. Кассирер разрабатывал трансцендентальную природу языка, который, как он считал, играет основополагающую роль в формировании не только объективного, но и субъективного мира. Язык — это не только инструмент, позволяющий выражать мысли. Он также формирует мир и выражает активность духа. После работ Л. Вигген- штейна язык стал самостоятельным объектом философского исследования. У Х.-Г. Гадамера язык понимается как бытие, у М. Хайдеггера — как «дом бытия».

Для культурологии чрезвычайно важна мысль Э. Кассирера о том, что человека можно назвать символическим животным. Здесь происходит разрыв с многовековой традицией, когда человека рассматривали как «разумное существо». Но с точки зрения прежней концепции трудно подойти к проблеме происхожде

ния культуры. Концепция же символов позволяет представить себе, как внутри животного мира складывалось нечто, что можно было бы назвать «специфически человеческим». «Философия символических форм», которую развивал Э. Кассирер, предполагает взгляд на человека как некую целостность.

Кассирер рассматривал деятельность человека в ее универсальных формах — язык, миф, религия. Язык он относит к древнейшим из созданных человеком «символических форм». На ранних этапах он был тесно связан с мифологией. Если бы мы даже смогли проследить эволюцию всех грамматических форм, выяснить, происходят ли все языки от одного общего источника и т.д., — это все равно не раскрыло бы нам сущности языка. Это относится, впрочем, и ко всем другим «символическим формам». Анализ языка дает большой материал для изучения мыслительных процессов человека, восхождения культуры в целом.

3. Теория знаков

Что такое «естественные знаки»? Это голоса природы, ее органические обнаружения. Разумеется, не все в природе можно назвать знаком. Многие природные процессы не получают смыслового раскрытия, потому что они не «вычитаны» человеком. Если человек внезапно исчезнет с нашей планеты, то сразу погаснут все «человеческие смыслы» природных явлений.

Попробуем поразмышлять, что называется, от неведения. Еще не вооруженные опытом поколений, разглядываем газетный снимок. На нем изображен мальчик — жертва чернобыльской катастрофы. Многопалое, точно обрубок, однорукое тело... Жутко? Несомненно. Но страх рождается лишь в то мгновение, когда мы видим глаза ребенка — осмысленные, чистые, страдальческие...

Мир, вообще говоря, полон уродств. Вселенная буквально перенаселена эксцентрическими созданиями. Но разве эти тварные существа способны внушить ужас самой равнодушной природе? Она затейлива и многолика. Страх возникает только от брошенного окрест человеческого взора. Только человеку заповедано поразиться рассогласованности мира, испытать несоответствие желаемого и реального. Наш первый вывод таков: страх

возникает вместе с человеком. Это удостоверяет наше сознание. Человек — особый род сущего. Кроме него, некому содрогнуться от того, что сотворила природа и сам он, потомок Адама...

Смыслы в природе вычитывает сам человек. Ветерок, несущийся с моря, позволяет предположить, что будущие волны где- то рядом. Дым дает возможность полагать, что на определенном расстоянии может обнаружиться и огонь. Человек воспринимает множество природных знаков. Человек африканской культуры, к примеру, разгадывает их и даже расшифровывает для себя. Горожанин пропускает мимо очевидные приметы природного мира. Он привык жить в иной среде.

О способности бушменов разгадывать «естественные знаки» современный исследователь Э. Канетти пишет, что из высказываний бушменов видно, как важны для них эти предчувствия или предвосхищения. Наступление определенных событий они чувствуют собственным теЛом. Нечто вроде постукивания в нем оказывается сообщением. Его буквы — в его собственном теле. Эти буквы говорят, движутся и побуждают их самих к движению. Ощутив постукивание в собственном теле, бушмен велит другому молчать и сам затихает. Предчувствие возвещает истину. Тот, кто глуп, не понимает урока и попадает в беду. Его убивает лев или происходит иное несчастье. Понимающему постукивание понятно, какой дорогой нельзя идти, какой стрелой нельзя стрелять. Оно предупредит о повозке с людьми, едущей к дому. Если бушмен кого-то ищет, эти знаки подскажут, куда идти, чтобы найти его.

Знаки эти, подсказывает нам Э. Канетти, следует сохранить в той простоте и конкретности, в какой они выступают в действительности. Люди древних культур, естественно, искали смысл в многочисленных проявлениях природы, опирались на этот смысл в своей жизнедеятельности. По мере развития цивилизации умение ориентироваться на естественные знаки стало утрачиваться. Однако нельзя сказать, что современная культура окончательно порвала с органикой и вычитывает смысл только в искусственной, внеприродной сфере.

Теперь можно говорить и о функциональном знаке. Древний щит, обнаруженный в скифском кургане, — это череда смыслов. Мы понимаем, что здесь захоронен древний воин, мы можем судить о жизненном укладе ушедших от нас людей, об их культу

ре. Входя в кабинет босса, хозяина фирмы, мы получаем информацию не только о его вкусах, но и о предназначении предприятия. Нам становится ясным и представление шефа о том, что значит быть богатым и влиятельным.

В повести братьев Стругацких «Пикник на обочине» рассказывается о том, что инопланетяне оставили на Земле некие предметы. Мы можем разгадывать смысл этих знаков, хоть они и непонятны нам и загадочны. Ведь это сигналы иной культуры. Однако, сопоставляя их с нашими знаковыми представлениями, мы в то же время раскрываем и разнородные смыслы.

Можно привести примеры функциональных знаков. По отдельной детали мы можем судить о том, что представляет собой вся производственная техника. Ветряная мельница — это символ определенной цивилизации. В той же мере, как, скажем, дирижабль или компьютер. По фрагменту какой-нибудь технологии мы можем судить о всей технологической системе. Картина городского или сельского быта тоже вооружает нас знаковыми представлениями. Наша одежда — это «космос» знаков. Генеральский мундир или бальное платье — обозначение разных миров. Наконец, можно говорить и о «языке тела» — мимике, жестах, позах.

Еще одна знаковая система — конвенциональная. В индустриальном мире заводской гудок свидетельствовал о том, что начинается рабочая смена. Баррикада — условный знак революционных боев. Мы живем в космосе различных сигналов, которые помогают нам действовать в повседневной жизни. Каждое государство имеет свою символику. Она выражается в эмблемах, гербах, орденах, знаменах.

Естественные знаки — это вербальные знаковые системы. У нас нет точной цифры, которая свидетельствовала бы о том, сколько языков на Земле. Ученые спорят о критериях, которые позволяют отличать диалекты от языков. Однако специалисты называют от 2500 до 5000 языков. Каждый язык можно рассматривать как исторически сложившуюся знаковую систему. Хотя нам легко и просто объясняться на родном языке, и мы обычно говорим, не задумываясь над тем, как мы это делаем, язык на самом деле не так уж прост. Он представляет собой полиструк- турную, разветвленную, иерархическую многоуровневую систему знаков, отмечает А.С. Кармин.

Наконец, можно говорить также о знаковых системах записи. Можно зафиксировать устную речь, но можно также записать мелодию, закрепить танцевальные движения. Письменность — огромное достижение культуры. Запись музыки путем обозначения нот — это тоже важнейший способ сохранения культуры. В наши дни музыку можно записать на граммофонной пластинке, магнитной ленте и пр. Развитие знаковых систем можно рассматривать как историю самой культуры.

Знак — материальный чувственно воспринимаемый предмет, событие или действие, выступающее в качестве указания, обозначения или представителя другого предмета, события, действия, субъективного образования¹. В XX в. сложилась особая наука о знаке — семиотика. Представители современного структурализма — Ч.С. Пирс, Ф. де Соссюр, Ч. Моррис. Для понимания природы знака огромное значение имеет выделение особых социальных ситуаций (так называемых знаковых), в которых происходит использование знака. Подобные ситуации неразрывно связаны со становлением речи (языка) и мышления.

Знак — фиксированное в объективированной форме (предметной, жестовой, интонационной и пр.) сходство между вещами, ситуациями, переживаниями. В трактовке знаково-символичес- кого аппарата культуры отчетливо прослеживается противоположность классической и постклассической версий подхода к его анализу. Классическое видение знака, рельефно представленное, например, в концепции Ф. де Соссюра, утверждало первенство означаемого по отношению к означающему. Означаемое — это термин, который используется в семиотике для определения содержательной («умопостигаемой») стороны знака. Означающее же — это чувственно воспринимаемая сторона знака. Она относится к плану выражения. Означаемое отсылает к «понятию». Таким образом, знак связывает не вещь и ее название, а понятие и его акустический образ.

Означаемое и означающее неразрывно связаны друг с другом. Термин «означаемое» использовался стоиками и средневековыми философами. Августин Блаженный выражал это содержание в латинском термине signatum. Однако детальную разработку данное понятие получило в концепции Соссюра. Для

¹ Садовский В.Н. Знак // Философский словарь. М., 2001. С. 191.

Соссюра главную роль играл предмет, воспроизводимый в поле языка. Классическая лингвистика выражала знак через бинарную систему означаемого и означающего. Одной из наиболее важных характеристик знака оказывается его произвольность. Разумеется, знак не существует сам по себе, он включен в контекст языка. Но в то же время он обладает определенной свободой для выражения смысла. Именно поэтому язык выступает как своеобразная система свободных знаков. В прагматизме

Ч.С. Пирса знак рассматривается как тройственное отношение между объектом, интерпретантой и знаком. Триадическое отношение обусловливается объективным существованием самого знака, интерпретанты, которая, с одной стороны, является измерением существования знака, а с другой — собственно субъективным его значением, и самим объектом, существующим в реальности. Подобная ситуация носит замкнутый характер знаковой системы, единственно нарушаемой связью знака с его объектом. Причем объектом знака могут быть только те предметы, явления и т.д., с которыми мы уже знакомы, т.е. объект знака рассматривается как обозначение некоторого объекта. Соответственно, знак тоже рассматривается как обозначение некоторого объекта. Значение обязательно привязывается к референту. Классификация же знаков определяется внутренними связями.

Постклассическая интерпретация знака, наиболее рельефно интерпретируемая постструктурализмом, утверждает зависимость означаемого от означающего. Полагаемая предметность обусловлена в подобной интерпретации наличными дискурсивными практиками, которые относительно автономны от реальных объектов и обладают властным потенциалом. В связи с этим в постклассических концепциях знака довольно часто представлена критика реализма символического мышления. В их границах знаковая реальность производится имеющимися механизмами языковой коммуникации.

Шагом на пути рождения неклассической теории знака стало появление теории языковых игр Л. Витгенштейна. Под игрой он понимал определенный тип употребления слов, которые подчиняются некоторым общепринятым правилам. С этой точки зрения слова приобретают значение лишь в том случае, когда они находятся в игре. Значение слова, соответственно, — это лишь употребление его в языке. Подобная трактовка делает

слово лишь формой, которая наполняется смыслом в контекстуальном значении.

Современная концепция знака имеет истоки в «Курсе общей лингвистики» Фердинанда де Соссюра (1857—1913). Соссюр изучал природу знаков, языка, в результате чего возникла идея создать единую дисциплину, которая изучала бы все знаковые системы. Соссюр назвал ее семиологией. Так трактовалась общая теория знаков, которая изучала способы коммуникации между людьми посредством знака или языка, понимаемого достаточно широко. Соссюр считал, что существует множество языков, которым соответствуют разные формы культуры. Последние имеют такие значения, как пища, одежда, кино, мода, литература. Семиология была призвана изучать знаки, которые находятся в самом эпицентре общественной жизни.

Этот ученый отстаивал принцип «произвольности знака». Имелся в виду произвольный характер отношений между понятием (означаемым) и акустическим образом (означающим). Между ними, по мнению Соссюра, нет естественной связи. Следовательно, как считал Соссюр, слово и обозначаемое им понятие, иначе говоря, слово и мысль, слово и смысл, никогда не могут быть одним и тем же, поскольку то, что обозначается, никогда не присутствует в самом знаке. Сама возможность понятия «знак» как указания на реальный предмет предполагает замещение его знаком. Здесь возникает эффект отсрочки, т.е. сознание читателя не сразу схватывает представление о предмете. Реальный предмет должен заместиться знаком.

Невозможно понять направленность мысли французского философа Жака Дерриды (1930—2004) без анализа его концепции знака. Это понятие стало центральным для современных нам семиотики, лингвистики и литературоведения.

Вместо понятия «различие», принятого в семиотике и лингвистике, Ж. Деррида вводит понятие, которое стали переводить как «разграничение», «различение». Данное понятие как раз и раскрывает смысловой оттенок разделенности во времени, некоторой отсрочки смысла. Разграничивание в толковании Дерриды — это систематическое порождение различий, производство системы различий. Оно для него не просто уничтожение или примирение противоположностей, но их одновременное сосуществование в подвижных рамках процесса дифференциации.

Временной интервал, разделяющий знак и обозначаемое им явление, с течением времени (в ходе применения знака в системе других знаков, т.е. языке) превращает знак в «след» этого явления. В результате слово теряет свою непосредственную связь с обозначаемым, с референтом, или, как выражается Деррида, со своим «происхождением», с причиной, которая его породила. Что же получается? Выходит, знак обозначает не столько сам предмет, сколько его отсутствие («отсутствие наличия»), а в конечном счете, и свое «принципиальное отличие» от самого себя. Это явление Деррида и обозначает словом «разграничивание».

Означаемое — это термин, который используется в семиотике для определения содержательной («умопостигаемой») стороны знака, отсылающий к понятию. Знак, как уже отмечалось, связывает не вещь и ее название, но понятие и его акустический образ. Означающее — чувственно воспринимаемая сторона знака, относящаяся к плану выражения. Означающее — это не материальное звучание, а представление о нем, получаемое нашими органами чувств, это психический отпечаток звучания, который предшествует в акте говорения физиологическому процессу (говорение, фонация) и физическому процессу (колебание звуковых волн). Всякий акустический образ — это сумма ограниченного числа элементов или фонем, которые можно изобразить на письме с помощью соответствующего числа знаков. Означаемое неразрывно связано с означающим.

В соответствии со своими семиотическими представлениями Ж. Деррида пренебрегает этой традиционной бинарной оппозицией (означаемое/означающее) и предлагает рассматривать любое явление под знаком вычеркивания. Он пишет слово, зачеркивает и помещает рядом друг с другом оба его графических варианта. При этом он утверждает, что каждое из них неточно обозначает предмет, по, тем не менее, они оба необходимы. Эта процедура отвечает основному принципу Дерриды: оценивать каждое явление с двойной позиции его одновременного уничтожения и сохранения. Это принцип называется «конструктивный деконструктивизм».

Использование понятия «след» в концепции Дерриды раскрывает опосредованность восприятия действительности и даже ставит вопрос о границах человеческого познания. Если вое-

принимающий получает только «след» знака, обозначающего предмет, а не непосредственное обозначение самого предмета, то как получить о нем четкое представление? В этом контексте вся система языка оказывается похожей на платоновскую «тень тени». Это система следов, т.е. вторичных знаков, в свою очередь опосредованных конценциональными схемами конъюнктурных культурных кодов читателя. Не случайно многие исследователи подчеркивают, что такой подход, по сути дела, обесценивает сам процесс познания как таковой и возможность смысловой ориентации в мире, рационального постижения реальности.

По сути дела, Деррида ограничивается рамками человеческого сознания. Как и французские структуралисты, он трактует его как сумму (тотальность) всех культурных текстов. Деррида не признает ни истины, ни фикции, ни сознания, ни реальности. Ему присуще отрицание этих, как он их называет, полярностей. Но главным образом он подчеркивает невозможность их существования друг без друга. Всю восходящую к гуманистам традицию работы с текстом Деррида оценивает как насильственное овладение текстом. Оно диктуется ностальгией по утерянным первоисточникам и жаждой обретения истинного смысла.

Устная форма речи, считает Деррида, представляет собой живой язык, гораздо более непосредственно связанный с действительностью, чем его графическая система записи. Это письмо в собственном смысле слова, условный характер которого (любое слово любого языка можно записать различными системами нотации: кириллицей, латиницей, деванагаи, японским слоговым письмом, различными способами фонетической транскрипции) способен значительно усиливаться в зависимости от специфики самой системы, ее исторического состояния, традиционности, консерватизма.

Условность графики и позволяет Дерриде провести свое «разграничивание», фактически означающее попытку если не разбить, то во всяком случае значительно ослабить связь между означающим и означаемым. В этом заключается основной смысл противопоставления звука, голоса, живой речи черте, знаку, букве, письму. Еще одна причина, которая приводит к недооценке «звуковой речи», может быть понята в связи с позицией структурализма и постструктурализма, в результате которой личность обесценивается. Конкретно Деррида изобличает концепцию

самосознания человека. «Говорящий субъект», считает Деррида, во время говорения будто бы предается иллюзии о независимости, автономности, самоценности своего «я». Эту концепцию «говорящего сознания», которое ограничено только собой, слушает только себя и занято исключительно логическими спекуляциями самоосмысления, Деррида называет «феноменологическим голосом». Этот голос слушает себя при отсутствии мира.

Французский ученый Дж. Миллер, призывая в союзники Ф. Ницше, отмечает, что само существование бесчисленных интерпретаций любого текста свидетельствует о том, что чтение никогда не бывает объективным процессом обнаружения смысла, но вкладывает его в текст, который «сам по себе» не имеет никакого смысла. Чтобы не поддаться такой иллюзии «наивного читателя», Деррида предлагает критику отдаться «свободной игре» активной интерпретации, ограниченной лишь рамками конвенции общей текстуальности. Такой подход, свободный от руссоистской ностальгии по утраченному ощущению уверенности в смысловой определенности анализируемого текста, открывает перед критиком «бездну» возможных смысловых значений.

4. Семиотика

Семиотика (от греч. sema — знак) — это учение о знаках и рядах знаковых форм. Она изучает общие принципы, которые лежат в основе структуры всех знаков. Семиотика учитывает их применение, рассматривает особенности различных знаковых систем и сообщений, использующих эти разные типы знаков. Можно говорить о знаках, которые несут в себе определенное содержание, скажем светофор или расписание движения. Некоторые знаки сообщают о свойствах предметов (несгораемый, водонепроницаемый). Есть знаки, которые помогают сделать выбор (меню, прейскурант). Однако есть знаки, которые не имеют самостоятельного значения. Так, логико-математические знаки выражают отношение между самими знаками.

Семиотическая функция важна для культуры. Сама она представляет определенную знаковую систему. Культура изучает эту систему и пытается овладеть ею.

Термин «семиология» во франкоязычной литературе отождествлялся с семиотикой. Однако начиная с 70-х гг. XX века

А. Греймас и Р. Барт провели разграничение между этими словами. Как самостоятельная наука, семиология родилась в 1950-х гг. на пересечении структурной лингвистики, кибернетики и теории познания. Определенный импульс этим исследованиям дало изучение человеком различных форм коммуникации.

Видным представителем семиотики в нашей стране был Юрий Михайлович Лотман (1922—1993) — специалист в области истории и теории литературы, эстетики, культуры, семиотики, культурологии. Его труды основаны на достижениях современного научного знания, особенно теории информации, кибернетики, теории систем. Лотман опирался на богатейший материал мировой и отечественной культуры. Интерес ученого к семиотике был обусловлен развитием структурализма (так называется направление в гуманитарном знании, которое рассматривает культуру как совокупность знаковых систем) в странах Восточной Европы.

Ю.М. Лотман проявил огромный интерес к анализу литературных текстов. Исследователь трактовал культуру в широком смысле слова как осознанные и неосознанные модели деятельности, формы и виды отношения человека к окружающему миру. Что касается семиотики культуры, то она исследует способы, позволяющие языку моделировать мир. Культура, в понимании Лотмана, функционирует как знаковая система. Реальный мир воспринимается в данной системе мышления как «текст». Культура расшифровывает сообщения и вскрывает заключенный в них смысл.

Структурно-семиотическая типология позволяет оценивать текст как способ существования культуры. В 1984 г. Ю.М. Лотман ввел в науку понятие «семиосфера». По аналогии с ключевыми понятиями В.И. Вернадского (1863—1945) «биосфера» и «ноосфера» данное понятие характеризуется границами семиотического пространства, его структурной неоднородностью и внутренним разнообразием, образующим структурную иерархию, слагаемые которой находятся в диалогических связях.

По мнению Вернадского, на мертвой материи следующей за ней жизни возник еще один пласт — сфера мысли. Огромные духовные богатства, созданные человечеством, как бы опоясали земной шар. Это живая пленка одухотворенной мысли, величе

ственные манифестации человеческого ума. Это новая сфера эволюции. «Ноосфера» — два греческих слова («разум» и «шар»). Иначе говоря, можно утверждать, что над геологической и биологической сферами надстроилась еще одна — сфера мысли, сфера разума.

Разъясним также смысл других понятий, которые использует Ю.М. Лотман. Модель культуры в его истолковании — это абстрактное понятие образца какой-либо культуры, представление самых общих характеристик культуры Как общественного феномена. Данное понятие используется в качестве общей схемы теоретического описания той или иной культуры.

5. Символы и знаки

В Древней Греции существовал такой обычай: друзья, расставаясь, брали какой-нибудь предмет — глиняную лампадку, статуэтку или навощенную (покрытую воском) дощечку с какой-ни- будь надписью — и разламывали пополам. По прошествии многих лет эти друзья или их потомки при встрече узнавали друг друга, убедившись, что обе части соединяются и образуют единое целое — символ.

Греческое слово «символ» означает «знак, примета». В эстетике, философии и культурологии это универсальная категория, отражающая специфику образного освоения жизни, искусство, т.е. освоения ее с помощью образов, воплощенных в портретах, статуях и т.д. Символ как понятие следует отличать от знака.

Символ — объект, стереотип поведения, слово, которое указывает на некоторую значимость для человека реальности, воспринимаемой условно.

Знак — минимальный носитель языковой информации.

Многие знаки несут в себе определенное содержание, скажем светофор или расписание поездов. Есть знаки, которые Помогают сделать выбор (меню, прейскурант). Когда же знак наделяется эмоциональным, условным смыслом (красное знамя — обозначение революции), он становится символом. Знак становится символом тогда, когда он выражает общезначимую реакцию не на сам символический объект, а на отвлеченное значение, которое можно связывать с этим предметом.

Знак фиксирует в предметной, жестовой или интонационной форме сходство между вещами, ситуациями и переживаниями. Он указывает на внешнее и внутреннее сходство между объектами культуры, хотя реально такое сходство может отсутствовать. Просто люди готовы условиться, что это подобие действительно есть.

Знаковые системы являются языками культуры. Они «разговаривают» с людьми, пользуясь многочисленными символическими системами. Спектр культуры формировался исторически. Рождались знаковые комплексы, которые расширяли пространство культуры. Культура не может обойтись без знаков. Они несут информацию и смысл. Но этот смысл нередко оказывается многовариантным.

Человек, рожденный в определенной культуре, с младых ногтей усваивает смысл и назначение знаков, которые обусловливают общение людей. «Чужая» же культура нередко кажется странной, непостижимой, поэтому вхождение в иную культуру сопряжено прежде всего с раскрытием ее знаковой системы.

Уже упоминавшийся немецкий философ и психиатр К. Ясперс в работе «Общая психопатология» отмечал, что среди символов мы никогда не встретим, скажем, Аполлона или Артемиду, которые принадлежат истории и незаменимы. Их невозможно обнаружить даже в самых глубинных слоях бессознательного, а все, что мы о них знаем, дошло до нас благодаря преданию.

Между этими двумя крайностями находятся те особые символические формы, которые, хотя и не универсальны, но принадлежат одновременно многим культурам. (Голубь — символ мира.) Наконец, существует, по мнению Ясперса, ряд особых, специфических, содержательных элементов, которые встречаются пусть не повсеместно, но настолько часто и широко, что их невозможно считать чисто историческими. Несмотря на всю их необычность, за ними следует признать относительную общезначимость как символов. (Башмак на шесте — символ крестьянской революции в средневековой Германии.)

Согласно мнению некоторых исследователей, символы влияют на ход человеческой жизни только в своей частной, исторически обусловленной форме. Какой бы универсальностью (структурной и содержательной) они ни обладали, сама по себе эта

Первообразы — древнейшие, самые универсальные и глубокие мысли человечества, а также его чувства. И действительно, древние люди наделили их чем-то вроде собственной, самостоятельной жизни. Образы ангелов, архангелов, престолов и властей у апостола Павла, мистические архонты (должностные лица в древнегреческих полисах), зоны (утвердившиеся в начале эллинистической эпохи), понятие мира и вечности, персонифицированное в греческом пантеоне богов в сыне Хроноса, — все это специфические символы глубинного бессознательного. Итак, культура выражает себя во множестве символов. В каждой эпохе можно обнаружить систему символов, которая выступает и изучается как специфический код культуры. С помощью языка символов можно раскрыть специфику той или иной культуры.

Язык символов — это код, посредством которого мы выражаем наше внутреннее состояние так, если бы оно было чувственным восприятием. Язык символов — это код, в котором внешний мир есть символ внутреннего мира, символ души и разума.

Условные символы — наиболее известный нам тип символов, поскольку мы используем их в повседневном языке. Когда мы говорим «дом», мы условно вызываем в сознании образ дома. Но само слово не есть Дом. Оно выражает нашу готовность называть предмет этим именем. Когда мы произносим «фи», мы выражаем презрение. Символ внутренне связан с чувством, которое оно символизирует.

Слова — не единственный пример условных символов, хотя и самый известный и распространенный. Условными символами могут быть и образы. Например, флаг может быть знаком ка- кой-то страны, но при этом особый цвет флага не связан с самой страной, которую он представляет. Крест может быть просто условным символом христианской цервки, и в этом смысле он ничем не отличается от флага. Но специфическое содержание этого образа, связанного со смертью Христа и, кроме того, с взаимопроникновением плоскостей материи и духа, переносит связь между символом и тем, что он символизирует, за пределы простой условности.

Случайный символ — прямая противоположность условному символу. Известно, что европейские телезрители привыкли, например, к мультипликационному персонажу Дональду Даку.

Но вот телевизионную версию об этом утенке показали в одной африканской стране. И произошло непредвиденное. Зрители стали бросать в экран различные предметы, выражая свое возмущение. Это означает, что здесь обнаружился случайный символ. Личный опыт африканца соединил зрелище с его неприязненным отношением к образу утенка.

Случайные символы имеют внутреннюю связь между символом и тем, что он обозначает. В основе многих универсальных символов лежат переживания, которые испытывает каждый. Возьмем, к Примеру, символ, связанный с огнем.

Огонь принадлежит природному миру. Но в то же время он — культурная мета, символ надприродного бытия. По мнению поэта Максимилиана Волошина, «плоть человека — свиток, на котором отмечены все даты бытия»¹.

Мы зачарованно смотрим на горящий очаг, и на нас производят впечатление определенные свойства огня. Прежде всего его подвижность. Он все время меняется, все время находится в движении, и, тем не менее, в нем есть постоянство. Он остается неизменным, беспрерывно меняясь. Он производит впечатление силы, энергичности, изящества и легкости. Он как бы танцу

¹ Волошин М. Огонь // Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. М., 1912. С. 204.

Костер из зверя выжег человека...

Пещера стала храмом.

Трапеза таинством,

огнище — алтарем,

домашний обиход — богослуженьем.

А в очаге отстаивались сплавы Из серебра и золота, из бронзы:

Гражданский строй, религия, семья.

Тысячелетья огненной культуры Прошли с тех пор, как первый человек Построил кровлю над гнездом Жар-Птицы,

И под напевы огненных Ригвед Праманта — пестик в деревянной лунке,

Вращавшийся на жильной тетиве, —

Стал знаком своеволья, —

Прометеем.

И человек сознал себя огнем,

Заклепанным в темницу тесной плоти.

ет, и источник его энергии неисчерпаем. Когда мы используем огонь в качестве символа, мы описываем внутреннее состояние, характеризующееся теми же элементами, которые составляют чувства, испытываемые при виде огня: состояние энергичности, легкости, движения, изящества, радости — и в этом чувстве преобладает то один, то другой из этих элементов.

Проведено множество эмпирических исследований, которые подтвердили, что между символами разных народов существуют связи. Это означает, что в символах есть нечто общечеловеческое, т.е. понятное всем людям. Не каждый символ универсален. Можно назвать определенные типы символов, которые встречаются в рамках ограниченного количества параллельных культур. Однако они не имеют универсального значения. Можно, наконец, назвать символы, которые исторически единственны в своем роде. Они исторически обусловлены для культуры только отдельных народов.

Так, противопоставления самого общего характера (мужское- женское, становление-угасание, ритмичность и периодичность стихийных явлений природы) повсюду встречаются в виде символов. Благодаря этому мы получаем возможность выделить фундаментальные символы человеческого рода изначально, вне какой бы то ни было связи с историей и традициями. Они существуют в бессознательном.

Литература

Багдасарьян Н.Г. Язык культуры // Социально-политический журнал. 1994. № 1—2.

Барт Р. Избр. работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994.

Белик A.JI. Культурология. Культурологические теории культур. М., 1999.

Бородай Ю.М. Психоанализ и «массовое искусство» // «Массовая культура»: иллюзии и действительность. М., 1975.

Вильчек В.М. Алгоритмы истории. М., 1989.

Гуревич П.С. Эрнст Кассирер: феноменология мифа // Философские науки. 2001. № 7.

Делёз Ж. Логика и смысл. М., 1995.

Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998.

Пирс Дж. Символы, сигналы, шумы. Закономерности и процессы передачи информации. М., 1967.

Подорога В. Чудовище, прагматик и философ. Язык нас всегда опережает, а мы за ним гонимся // Независимая газета. 1997. 25 июля.

Хомский Н. Язык и мышление. М., 1972.

Шкловский В. О заумном языке. 70 лет спустя // Независимая газета. 1998. 27 ноября.

I