Глава 4 культура как феномен

В музее антропологии МГУ им. М.В. Ломоносова хранятся уникальные коллекции предметов быта и искусства индейцев далекой Аляски, в частности, племени, называвшего себя «тлинки- ты», что в переводе на русский язык означает «люди». Тлинкиты были искусны в различных ремеслах. Плетенные из расщепленных корней канадской сосны сосуды и утварь водонепроницаемы; охотничьи снасти отличаются подобающей им прочностью. Но приглядимся внимательнее к тем и другим. Если следовать логике ученых, считающих культуру плодом способности человека к орудийной деятельности, то непонятно, зачем эти сугубо утилитарные вещи украшать простым, но выразительным орнаментом? Впрочем, в XXI в. относительно сущности культуры и ее происхождения существует несколько версий. К орудийно-трудовой концепции добавились многие другие: психологические, антропологические, социокультурные.

1. Деятельность как основа

Что такое культура? Каким образом культура, будучи сугубо человеческим достоянием, могла появиться в природе? Почему, являясь относительно целостным феноменом, она существует во множестве вариантов? Как живут и умирают отдельные культуры? Как должен вести себя человек перед фактом распыления культур? Надлежит ли ему обрести собственную культурную нишу или выйти в беспредельный космос культурных миров? Сохра-

нится ли множественность культур? Будут ли они восприниматься как равноправные или им предстоит образовать некую общепланетную, универсальную культуру? Наконец, располагает ли философия или наука достаточными ресурсами, чтобы понять культуру, или для этого нужны иные формы миропостижения?

В рождающихся сегодня различных версиях духовного обновления мира затрагиваются коренные вопросы философско-культурной рефлексии. Здесь преломляются прогрессистские и эсхатологические переживания; идеи рационализации и стремление к мистическому постижению смысла жизни; представления о трагическом конфликте цивилизаций и их сущностной схожести; тяготение к политическому радикализму и к духовному квиетизму; мысль о кризисе личности (и всего европейского человечества) и поиски путей полной человеческой самореализации.

Как в природном мире возник радикально новый феномен — культура? Что явилось истоком нового явления? Сущность культуры обычно раскрывается через концепцию деятельности. Наиболее обстоятельно деятельностный подход к культуре разработан в марксистской традиции, в рамках которой отличие человека от животных усматривается прежде всего в способности к труду как целенаправленной и целесообразной деятельности. Предполагается, что происхождение (генезис) социального и культурного непосредственно связано со становлением человеческого труда, который и сделал обезьяну человеком, стадо — обществом, а природу — культурной средой. Человек — творец культуры, разумное, умелое и общественное существо.

«Глубочайшая пропасть отделяет самые сложные формы зоологического стада от примитивнейших из всех известных типов архаической общины. Пропасть эта заключается в том непреложном факте, что там, где начинается человеческий род, кончается безраздельное господство так называемых естественных факторов. Любая стадная организация животных раскрывается как результат взаимодействия естественно-биологических механизмов; напротив, социальный организм, сколь бы архаичным он ни был, не поддается никакому пониманию с точки зрения естествознания», — пишет Ю.М. Бородай.

Человек живет в обществе. Но является ли оно исключительным достоянием человека, только ему присущим творением?

Правда ли, что социальность есть специфическое определение человека? Ведь и животные живут стадом, стаей, кланом, колонией. Все это формы коллективного существования. Причем, если приглядеться к природным сообществам, можно обнаружить много знакомого, привычного для людей. В Англии, скажем, есть королева, верховная правительница. Но в улье тоже есть «королева» — матка. Все ей подчиняются. Другая матка в улье появиться не может, только если прежняя погибнет, объявится другая: «Королева умерла, да здравствует королева!»

«Никогда улей не бывает прекраснее, чем накануне героического отречения. Это для него несравненный час, оживленный, несколько лихорадочный и тем не менее ясный, — пишет Морис Метерлинк, — час изобилия и торжественного веселья. Попробуем представить себе его не так, как видят пчелы, потому что мы не можем вообразить, каким магическим образом отражаются явления в шести или семи тысячах их боковых глаз и в тройном циклопическом глазу на лбу, но представим себе этот час таким, каким мы его бы увидели, если бы были ростом с пчелу»¹.

Далее бельгийский исследователь показывает, каковы чудеса пчелиной организации, в которой нет ни разумности, ни истинной сознательности. Значит, это общество есть не что иное, как физическое соединение, требуемое природой и независимое от какого бы то ни было сознания, какого бы то ни было рассуждения. По мнению Метерлинка, столь многочисленная республика, с такими разнообразными, так чудесно согласованными работами не могла бы существовать в молчании и умственной обособленности стольких тысяч существ.

Чем же все-таки животное сообщество отличается от человеческого? Ответив на этот вопрос, мы получим ответ о специфике культуры. Нам очевидно, что природные особи могут развернуть только те связи, которые заложены в инстинкте. Животный мир своеобразен, сложен. Но, в сущности, люди тоже озабочены тем, чтобы соорганизоваться, выжить, решить общие проблемы.

Природное царство закреплено инстинктом. У человека кроме инстинкта есть сознание, разум. Инстинктивные действия

¹ Метерлинк М. Разум цветов. М., 1995. С. 224—225.

отличаются и имеют смысл только в определенных (обычных, естественных) условиях. При резком изменении обстановки инстинкты могут оказаться нецелесообразными. Так, олениха, родившая олененка, воспринимает его вместе со средой. Перемещенная в другой лес, она может не узнать собственное чадо, отказаться от него.

Преодоление инстинкта

Человек — единственное в природе существо, которое преодолело свою инстинктуальную программу и границы собственного вида. В соматическом (телесном) смысле, т.е. с точки зрения анатомии, физиологии, фармакологии, патологической анатомии человек для врача ничем не отличается от животного. Животные осуществляют свою жизнь согласно заранее предначертанным путям. Каждое новое поколение, подобно всем предыдущим, приспособлено к определенной форме существования. Что касается человека, то его ничто не принуждает строить свою жизнь по заданной модели. Человек наделен пластичностью и способен бесконечно меняться.

«Животные ведут устойчивое существование, — пишет К. Ясперс, — так как руководствуются надежными инстинктами; человек же несет в себе элемент неустойчивости, заблуждается, допускает ошибки, его инстинкты немногочисленны, он, так сказать, изначально “болен”; он всецело зависит от собственного свободного выбора»¹.

Развитие животных изначально было направлено в сторону узкой специализации и поэтому пошло тупиковыми путями; потенциал для развития был сохранен за одним только человеком. О человеке можно сказать, что в основе своей он есть все. В самых глубинных слоях человеческой природы сохраняются какие-то действенные элементы. Благодаря своей пластичности человек остается незавершенным; и в этой незавершенности содержатся ростки будущего. По причинам, самому человеку неизвестным, его способности в основе своей неисчерпаемы. В своем воображении он может предвидеть ход события и освещает путь истинными, фантастическими и утопическими целями.

¹ Ясперс К. Общая психопатология. М., 1997. С. 909.

Понятие деятельности

Напомним еще раз, что, будучи человеческим творением, культура стоит как бы над природой, хотя ее источником, материалом и местом действия является природа. В органическом мире есть существа активные, создающие нечто, обусловленное инстинктом. Человеческая же деятельность не дана природой всецело, хотя и связана с тем, что природа дает сама по себе. Активность человека свободна в том смысле, что выходит за рамки инстинкта.

Природа человека, рассматриваемая без этой разумной деятельности, ограничена только способностями восприятия и инстинктами или же рассматривается в зачаточном и неразвитом состоянии. Но в том-то и дело, что человек способен на такую активность, которая не ограничивается природой, рамками вида. Он переходит от одной формы деятельности к другой.

Под деятельностью обычно понимают специфический для человека способ отношения к внешнему миру, который состоит в преобразовании и подчинении его человеческим целям.

Человек претворяет и достраивает природу. Культура — это формирование и творчество. Преобразуя окружающую его природу, человек одновременно перестраивает и самого себя, т.е. свою внутреннюю человеческую природу. Чем шире деятельность, тем более преобразуется, совершенствуется он сам. В этом отношении противопоставление природы и человека не имеет исключительного смысла, так как человек в определенной мере есть природа, хотя и не только природа... Не было и нет чисто природного человека. От йстоков и до заката своей истории был, есть и будет только «человек культурный», т.е. «человек творящий».

Стало быть, овладение внешней природой еще не является культурой (бобер строит запруду), хотя и представляет одно из условий культуры. Освоить природу означает овладеть не только внешней, но и внутренней, человеческой природой, т.е. приобрести дар, которым не обладает никакое другое живое существо. На это способен только человек.

Данную мысль неплохо выразил французский культуролог Жан Мари Бенуа: «Культура — это специфика человеческой деятельности, то, что характеризует человека как вид. Напрасны поиски человека до культуры, появление его на арене истории

надлежит рассматривать как феномен культуры. Она глубочайшим образом сопряжена с сущностью человека, является частью определения человека как такового». Человек и культура, как отмечает Ж.М. Бенуа, неразрывны, подобно растению и почве, на которой оно произрастает.

Человек сделал шаг к разрыву с природой только в том смысле, что стал возводить на ней свой человеческий мир, мир культуры как дальнейшую ступень мировой эволюции. С тех пор развитие продолжается через культуру. Вместе с тем человек продолжает служить соединительным звеном между природой и культурой. Более того, его внутренняя принадлежность к обоим этим мирам свидетельствует о том, что между ними существуют отношения не противоречия, а взаимодополнения.

Культура — это природа, которую «пересоздает» человек, утверждая посредством этого себя в качестве человека. Опосредующее связующее звено между культурой как творением человека и природой — деятельность, т.е. разносторонняя, свободная активность человека, имеющая определенный результат. Она, как уже отмечалось, гораздо шире, чем то, что было «записано» в инстинкте. Разум, воля и чувства человека определяются как результат всей человеческой деятельности.

Согласно орудийно-трудовой концепции человек выделился из животного мира благодаря трудовой деятельности. Теория происхождения человека изложена немецким мыслителем Ф. Энгельсом (1820—1895) в 1873—1876 гг. в статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», которая стала одной из глав его работы «Диалектика природы».

Энгельс, анализируя многих ученых, занимавшихся до него проблемой происхождения человека как творца культуры, сделал вывод: «труд создал человека». Под трудом он понимал целесообразную деятельность, которая началась с изготовления орудий из камня, кости и дерева.

По мнению К. Маркса и Ф. Энгельса, в процессе труда у человека возникло сознание, а с ним и потребность сказать что-то друг другу. Так появилась речь как средство общения и совместной трудовой деятельности. Последствия этих предпосылок — процесс труда и речи — огромны. Дело не только в том, что обезьяна превратилась в человека. Деятельность человека породила культуру.

Социальный механизм воспроизводства человеческой деятельности значительно расширяет пространство культуры. В этом отношении человек с самого начала выступает как общественное существо, т.е. как существо, образцы поведения которого заложены не в нем (генетически), а вне его, в социальной форме общения.

Эта концепция во многом интересна, однако современная наука и культурология ставят множество вопросов, на которые с позиции орудийно-трудовой концепции происхождения культуры ответить трудно. В XIX в. можно было поверить, что обезьяны, открывая возможность добывать пропитание с помощью орудий труда и организованных коллективных действий, на практике убедившись в преимуществе искусственных орудий перед естественными, стали изготавливать орудия, сообща трудиться, тренируя конечности, приучаясь к прямохождению, развивая мозг, речь, и постепенно создали культуру.

К сожалению, генетика отрицает наследование благоприобретенных признаков. Иначе говоря, вряд ли могли закрепиться в животной природе «человеческие» черты. Но дело не только в этом. Сторонники орудийно-трудовой концепции происхождения культуры пишут: первобытный человек догадался, понял, открыл, изобрел. Один из отечественных исследователей В.М. Вильчек по этому поводу замечает: «Но этот “первобытный человек” — обезьяна. Действительно, существо очень догадливое, умное; но чтобы обладать хотя бы частью тех качеств, которые ей необходимы, чтобы перейти в человека в соответствии с “трудовой” гипотезой... обезьяна предварительно должна быть уже человеком, находящимся на относительно высокой ступени развития».

Действительно, чтобы снять это внутреннее противоречие в «трудовой» гипотезе, надо объяснить, каким образом прачеловек мог бы нечто выдумать, изобрести, открыть, не умея придумывать, изобретать, открывать, решительно ничего не выдумывая, не изобретая и не открывая. Надо объяснить, как искусственные структуры могли складываться естественным путем, как природа «изобрела» культуру.

Еще одна трудность в разъяснении проблемы с этой точки зрения. Если воспроизвести логическую цепочку происхождения культуры по К. Марксу и Ф. Энгельсу, получается примерно

такая последовательность: человек начал трудиться, возникло сознание, родилась социальность, т.е. способность жить в культурном обществе.

К. Маркс считал, что бессознательная рефлекторная «деятельность» животных вовсе не является трудом; труд — это целесообразная деятельность. Целесообразная, значит: «В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т.е. идеально». Иными словами, труд с самого начала предполагает сознание в качестве необходимого условия своей целостности. Но откуда взялось сознание?

Происхождение сознания в этой концепции тоже рассмотрено не вполне последовательно. Сознание рождается внутри психики. Но как, через какие стадии? Ответа нет, поскольку утверждается, что осмысленная деятельность может явиться результатом целесообразного труда. Но ведь сознание предполагает в качестве предпосылки социальную связь. А как она родилась? Здесь явно обнаруживается логическое противоречие. Все три стороны происхождения культуры (сознание, социальность, труд) оказываются одновременно и предпосылками, и следствиями друг друга.

Деятельностное определение культуры было дано в отечественной литературе Э.С. Маркаряном в 1969 г. в «Очерках теории культуры». Культурой принято называть результаты человеческой деятельности. В «Новой философской энциклопедии» академик B.C. Степин определил культуру как «систему исторически развивающихся надбиологических программ человеческой жизнедеятельности (деятельности, поведения и общения), обеспечивающих воспроизводство и изменение социальной жизни во всех ее основных проявлениях»¹.

В этом определении понятие деятельности дополняется поведением и общением. Но даже при таком широком истолковании остается загадкой сам факт появления надбиологических программ человеческой жизнедеятельности. С позиции деятельностного подхода к культуре можно, судя по всему, пытаться разгадать тайну орудий труда, техники, сознания и рациональ-

Степин B.C. Культура // Новая философская энциклопедия. В 4 т. Т. 3. М., 2000.

ности. Но в ее русло плохо укладывается объяснение таких духовных феноменов, как религия, искусство. Трудно выразить рождение «философии недеяния», созерцательности, символичности. Даже само понятие смысла непросто монтируется с деятельностным подходом. Между тем новые открытия в области культурологии невольно продвигают нас и к другим толкованиям сущности культуры.

2. Другие версии культурогенеза

Из новейшего культурологического материала рождаются и другие версии происхождения культуры и ее сущности. Как только мы начинаем изучение неевропейских культур, становится очевидным: деятельностная концепция культуры годится в основном только для европейской истории. Идея происхождения культуры благодаря орудиям труда, безусловно, воспринимается африканцем как странная, абсолютно не подкрепленная его внутренним самочувствием и ментальностью.

Л. Сенгор утверждал, что африканец в отличие от европейца никогда не отделял себя от природы. «Африканский негр, будь то крестьянин, рыбак, охотник или пастух, живет на лоне природы, вне земли и в то же время с ней, вступая в доверительные отношения с деревьями, животными и всеми элементами, подчиняясь суточным и сезонным ритмам. Он открывает все свои органы чувств и готов к приему любого импульса, вплоть до глубинных волн природы, без какого бы то ни было экрана между субъектом и объектом»¹. Другое дело европеец, он человек действия, хищник, воин. Он держит объект на расстоянии, фиксирует и убивает его.

Если культурология претендует на понимание всех культур и всего культурно-исторического процесса, то она невольно приходит к представлению о том, что культура как феномен могла возникнуть не только в результате деятельности человека, но и на иных путях. У истоков истории перед человеком маячили различные альтернативы. Культура могла появиться и вне дея-

¹ Сенгор Л. Негритюд: психология африканского негра // Культурология : Хрестоматия / сост. П.С. Гуревич. М., 2000. С. 528.

тельности. Разумеется, понятию деятельности можно придать такой расширительный смысл, что любая человеческая активность и даже бездеятельность может быть зачислена по этому ведомству. Однако есть же разница между медитацией древнего индуса и изготовлением орудия труда у европейского предка. Иначе говоря, надприродные, надбиологические системы поведения могли сложиться не только путем экспансии природы, изготовления орудий труда, выработки рациональных схем поведения.

У истоков культуры, полагают некоторые философы, например Л. Мамфорд, Э. Левинас и другие, маячили разнообразные альтернативы. Кроме технической цивилизации могла, в частности, сложиться цивилизация биологическая, биотехническая или, скажем, духовно-медитативная. Можно было бы, скажем, мобилизовать все внутренние ресурсы на постижение самого человеческого духа. «Высший космический принцип, — пишет

С. Гроф, — можно переживать двояко. В одних случаях все границы личности растворяются или разом стираются, и мы полностью сливаемся воедино с божественным истоком, становясь неотличимыми от него. В других же случаях мы сохраняем чувство отдельной личности, выступая в роли изумленного наблюдателя, лицезреющего со стороны великую тайну бытия. Или подобно некоторым мистикам мы можем испытывать экстаз восхищенного любящего, переживающего встречу с Возлюбленным. Духовная литература всех эпох изобилует описаниями обоих типов переживаний Божественного»¹.

Древний человек скорее проявил себя как искатель смысла, творец видений, нежели как homo faber. Американский культуролог Теодор Роззак утверждает: до наступления палеолитической эры господствовала другая — палеотаумическая (от двух греческих слов — «древний» и «достойный удивления»). Еще не было никаких орудий труда, но уже была магия. Мистические песнопения и танцы составляли сущность природы человека и определяли его предназначение еще до того, как первый булыжник был обтесан для топора. Одним словом, молитвенно-восторжен- ное восприятие жизни в противовес одностороннему практицизму палеолитической эры.

¹ Гроф С. Космическая игра. М., 2001. С. 34.

По этому пути пошли древние народы, о чем свидетельствуют созданные ими культуры, предписывающие индивиду полное слияние с Космосом, с изначальной и всеобщей сущностью. Покорность миру, стремление раствориться в нем, услышать в сферах духа звучание всей Вселенной — таковы установления древних восточных религий.

Если бы человечество пошло по этому пути, рассуждают многие философы, то оно развило бы духовные ресурсы, приобщилось бы к Космосу, учитывало бы возможности и ресурсы природы. Жребий человечества не был бы таким драматическим. Мир не знал бы ни экологической катастрофы, ни других последствий технической цивилизации.

. Человек мог попытаться развить собственную биологическую природу. Как природная особь он обладает пластичной физической массой. Ни одно животное не способно заняться культуризмом или бодибилдингом. Биологическая природа человека позволяет менять очертания тела, наращивать мускулы, перестраивать организм. Действительно, первоначальное развитие древнего человека было основано на том, что Андре Вараньяк удачно назвал «технологией тела»: использование высоко пластичных свойств тела для выражения еще неоформленного и неинформированного ума, до того как этот ум уже приобрел посредством развития символов и образов свои собственные, бесплотные технические инструменты. Человек мог отправиться по заданному маршруту и создать так называемую биологическую цивилизацию, о чем писал, в частности, известный американский культурфилософ Л. Мамфорд¹.

Образ еще одной цивилизации — биотехнической, который возникал в работах американского исследователя Л. Мамфорда, ныне становится популярным в определенных философских кругах. Пластичность, универсальность функций тела содействовали, по мнению Мамфорда, развитию человека и его уникальной природы. Что касается орудийной техники и производной от нее современной машины, то они являются, по словам Л. Мамфорда, лишь специализированными фрагментами биотехники.

¹ Мамфорд Л. Техника и природа человека // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 230.

Одной из наиболее интересных исследовательских программ в области трансперсональной психологии является «Проект исследования резервных возможностей» Института Эсален, начатый в 1976 г. Суть проекта состоит в том, чтобы собрать, каталогизировать с помощью компьютеров и изучить все зафиксированные в мировой литературе проявления резервных возможностей человека. Руководитель проекта М. Мерфи анализирует собранные данные в книге «Будущее тела: исследования дальнейших возможностей человеческой эволюции» (1992). Он спрашивает, о чем говорит феномен резервных возможностей человека, почему, например, происходит рост рекордов? Дело не только в том, что человечество находится сейчас в состоянии глобального стресса в связи с глубинной перестройкой всей социальной ткани, но и в том, что мы находимся на пороге нового видового скачка.

Происшедшие глобальные изменения пробудили некие новые возможности, необходимые для адаптации человечества к новым условиям. И феномен резервных возможностей говорит прежде всего о переходе к этому новому уровню существования и является, по сути, преддверием эволюционного скачка. По мнению Мерфи, в недалеком будущем, может быть в первые десятилетия XXI столетия, произойдет массовое освоение управлением любыми функциями тела. То, что сейчас доступно немногим индивидам, прошедшим сложную йогическую школу, станет фактом массовой культуры. Аналогичную протеевскую мифологему грядущего всевластия тела над духом развивает ки- берпанковская культура и начавшееся освоение «виртуальной реальности». Похоже, человечество не рассталось с этим возможным проектом цивилизационного развития.

Если бы древний человек стал развивать свои телесные силы, выявлять огромные возможности собственной физической природы, это привело бы к далеко идущим последствиям. Ориентируясь на внутренние ресурсы организма, человек не искал бы помощи внешних приспособлений, а идея природы не превратилась бы в столь важную для греческой культуры идею инобытия. Человек разбудил бы скрытую мощность живой плоти. Выступая на XVII Всемирном философском конгрессе, французский философ Э. Левинас подчеркивал, что в европейской культуре

наряду с античной аналитической традицией живет и другая, обращенная к человеческому телу, к зову природы.

Но европейский человек пошел по другому пути. Им завладела жажда познания и покорения мира. Он смело доверился познающему уму. Производство орудий в узком техническом смысле действительно восходит, возможно, к нашим африканским человеческим предкам. По словам Л. Мамфорда, около пяти тысяч лет тому назад появилась монотехника, целиком посвященная увеличению власти и богатства путем систематической организации повседневной деятельности по строго механистическому образцу. В этот момент возникла новая концепция природы человека, и вместе с ней появился новый акцент на использовании физических энергий — космической и человеческой — помимо процессов роста и размножения. В Египте Озирис символизирует старую плодородную, жизнеориентированную технику; Атон, бог Солнца, который специфически создал мир из собственного семени, без содействия женщины, символизирует машинно-ориентированную технику. Главным знамением этого изменения было создание сложных высокомощных машин¹.

В мнимом овладении окружающей средой крылась коварная уловка. Люди перестали доверять своей собственной природе, отказались от развития и совершенствования тела и духа. Вооружившись камнем, молотком, плугом, они обратили взор на внешний, а не на внутренний мир человека. Постоянно совершенствуясь, техника породила иллюзию возможного порабощения природы. «Уже в начале IX в. начинает осознаваться новое эксплуататорское отношение к природе, — пишет американский ученый Л. Уайт, — что, в частности, отразилось в оформлении франкских иллюстрированных календарей этой поры. Если в прежних календарях двенадцать месяцев олицетворялись пассивными аллегорическими фигурами, то в новых календарях они изображаются в виде человеческих фигур, занятых покорением мира. Человек и природа здесь разведены, человек выступает в роли хозяина природы»².

¹ Мамфорд Л. Указ. соч. С. 232.

² Уайт Л. Исторические корни нашего экологического кризиса // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990. С. 190.

Западный человек, жаждущий познания и власти, в конечном счете создал техническую цивилизацию, которая грозит человечеству полной катастрофой, истощением его духовных ресурсов, исчезновением самой жизни.

2. Магия сотворила культуру

Иную концепцию происхождения культуры находим у американского культуролога Л. Мамфорда. Этот исследователь пытается переосмыслить роль орудий и машин в сотворении культуры. Он полагает, что К. Маркс ошибался, полагая, что орудия труда занимают центральное место в человеческом развитии. По мнению Мамфорда, существуют серьезные причины для пересмотра всей картины как человеческого, так и технического развития, на котором основывается организация западного общества.

В XIX в. человека обыкновенно определяли как животное, использующее орудия труда. Мамфорд считает, что античному философу Платону такое определение показалось бы странным, поскольку он приписывал восхождение человека из примитивного состояния в равной степени как Марсу (богу войны), и Орфею (великому певцу), так и Прометею и Гефесту (богу-куз- нецу). Иначе говоря, в Античности происхождение культуры вовсе не связывали только с материальной деятельностью человека. Предполагалось, что в развитии культуры участвовали разные возможности, заложенные в человеческой природе.

Мамфорд отмечает, что описание человека, главным образом использующего и изготовляющего орудия труда, стало настолько общепринятым, что простая находка фрагментов черепов вместе с грубо обработанными булыжниками полагается достаточной для того, чтобы объявить о том, что именно здесь рождалась человеческая культура, как раз в результате этой трудовой деятельности. Американский исследователь обращает внимание на такой факт: в течение миллиона лет технология обтесывания камней оставалась неизменной. Но ведь культура развивалась, причем независимо от этих технологических навыков.

Когда культурологи размышляют о прошлом человека, они сильно преувеличивают непреодолимый интерес людей к ору-

дням, машинам, техническому мастерству, считает Мамфорд. Орудия у древнего человека были такими же, как и у других приматов, — зубы, когти, кулаки. Так было в течение долгого времени, пока человек не научился создавать каменные орудия, более эффективные, чем собственное тело.

Пока у человека не было инородных орудий (палок, камней), он развивал нематериальные элементы своей культуры, на которые исследователи не обратили внимания. О чем речь? Прежде всего человек развивал свое тело. Затем развил свою способность производить символы. А с технической точки зрения человек, по мнению Мамфорда, как раз выглядел скорее неудачником. Ведь многие насекомые, птицы, млекопитающие сотворили значительно более радикальные новшества. Примем во внимание сложные домики, бобровые плотины, геометрические ульи, урбаноидные (похожие на города) муравейники и термитники.

С самого начала человеческое тело было не просто рабочим инструментом. Человек не просто тренировал руку, мускулы и глаз при изготовлении орудий. Даже рука была необыкновенным мозолистым рабочим орудием. Она ласкала тело возлюбленного, прижимала ребенка к груди, жестикулировала, выражала в упорядоченном танце и совместном ритуале трудно передаваемые чувства жизни и смерти.

Здесь можно выразить мысль Мамфорда такой формулой: магия создала культуру. Магия — это ряд символических действий и ритуалов с заклинаниями и обрядами. Английский этнограф и социолог Бронислав Малиновский стремился построить такую теорию культуры, которая опиралась бы на многочисленные факты разных цивилизаций. Потребности человека во всем их многообразии, по мнению Малиновского, играют важную роль в понимании культуры.

Малиновский обратил внимание на тот факт, что магия пронизывает все стороны их хозяйственной деятельности, в особенности те из них, которые сопряжены с определенным риском и опасностями и где многое зависит от случая. Сельскохозяйственные работы неразрывно переплетены с магией. Даже небольшая охота всегда сопровождается заклинаниями. То же и рыбная ловля, особенно в тех случаях, когда ее результаты непредсказуемы, а удача неотделима от риска, связана со сложной системой магических действий.

Малиновский показывает, что сооружение каноэ (лодки индейцев) сопровождается многочисленными заклинаниями, которые произносятся на разных стадиях этой работы: когда выбирают и сваливают подходящее дерево, когда выдалбливают челнок, когда его раскрашивают, оснащают и, наконец, спускают на воду. Но так бывает только тогда, когда сооружается относительно крупное судно, предназначенное для хождения по морю. Если же строятся маленькие суденышки, на которых плавают в спокойных лагунах или вблизи берегов, где нет опасностей, никаких магических действий при этом не совершается.

Существует множество заклинаний, которые воздействуют на погоду, управляя солнцем и ветром, вызывая то дождь, то вёдро. Они известны некоторым знатокам, точнее семействам знатоков, которые передают это знание по наследству и пользуются им, когда их к тому призывают соплеменники. Например, во время военных столкновений, имевших место до того, как на острова пришли законы белых людей, туземцы прибегали к магическому искусству некоторых потомственных профессионалов.

Малиновский отмечает: магия так широко распространена, что, живя среди туземцев, он очень часто совершенно неожиданно оказывался свидетелем каких-либо магических представлений, не говоря уже о тех случаях, когда и сам устраивал дела так, чтобы оказаться на таких церемониях. Заклинания обычно произносятся нараспев под различными растениями. Это происходит в деревне, в хижине самого мага, а затем уже на садовых участках. На сооружении, служащем спальным ложем мага, расстилаются две циновки, одна поверх другой. Собранные травы раскладываются на одной половине верхней циновки и накрываются другой половинкой. Слегка приоткрыв свою добычу, маг начинает заклинать нараспев. Губы его прижаты к самому краю циновки так, что ни одни звук его голоса не может пропасть даром, все звуки попадают туда, где находятся травы, поглощающие эти звуки вместе с содержащимися в них заклинаниями. Эта процедура поимки голоса, произносящего заклинания, характерна для многих магических распеваний. Когда нужно заколдовать сравнительно небольшой предмет, маг свертывает из листьев нечто вроде раструба, в узкой части которого помещается этот предмет, а заклинания произносятся в широкий конец раструба.

Производство орудий в узком техническом смысле, возможно, считает Малиновский, не было самоцелью для африканских предков. Создавались не орудия труда, а средства для выражения эмоциональных состояний, искусства.

По мнению Мамфорда, выражение и передача смыслов в человеческом поведении были несравненно более важными для дальнейшего человеческого развития и создания культуры, нежели обработка ручных топоров. Рассматривать человека главным образом как животное, изготавливающее орудие, — это значит пропустить основные главы человеческой предыстории. Именно они были важными для понимания сущности культуры и ее происхождения.

В современной культурологии эти идеи развивает американский исследователь Теодор Роззак. В частности, он показывает, что в палеотаумическую эру еще не было никаких орудий труда, но уже была магия. Мистические песнопения и танцы выражали суть человеческой природы и определяли ее предназначение до того, как первый булыжник был обтесан для топора. Роззак полагает, что древний человек проявил себя прежде всего как мечтатель, духовидец, искатель смыслов, творец видений, а уже потом как «человек творящий», человек орудий труда.

Итак, сторонники магической эры полагают, что исходным импульсом культуры был вовсе не труд, не материальная деятельность человека, которая началась с обтесывания камня, а способность Людей к исканию смысла в окружающей действительности. Когда первобытный человек стал поклоняться природе, искать с ней общения и заклинать ее, он, по сути дела, стал творить культуру.

В этой концепции немало резонов. Действительно, природ- но-орудийная версия происхождения культуры плохо согласуется с уровнем современных знаний о первобытной жизни людей. Накоплен огромный материал, который показывает, что древние люди обладали многочисленными навыками магического управления энергиями, навыками и возможностями, которых нет у современного человека. Человек не мог генетически сохранить те приобретения, которые связаны с производством орудий. Однако, научившись накапливать знания в символических формах, он стал передавать благоприобретенное от поко

ления к поколению. Но это и есть культура, т.е. передача накопленного духовного опыта.

Остается, правда, еще одна загадка. Как же прачеловек создал магию? Откуда у него появилась способность к накоплению смыслов и символов? На эти вопросы современная наука ответить не может. Но все же некоторые исследователи, главным образом философы, приблизились к истолкованию интересующего нас феномена.

2. Культ и культура

Культура родилась из культа. Она соприродна духовности и, следовательно, религии. Однако между религией и культурой существуют многомерные связи, позволяющие выделить не только тождество, но и различие названных феноменов. В этом смысле можно говорить и о том, что сходство слов «культ» и «культура» поверхностно. Когда-то эти понятия были нераздельны. Однако слово «культ» нередко заменяет культуру. По мнению русского философа П.А. Флоренского, древние культы потрясали и тем самым открывали возможность постижения тайн.

Природа и культура действительно противостоят друг другу. Но, по выражению П.А. Флоренского, они существуют не вне друг друга, а лишь друг с другом. Ведь культура никогда не дается нам без стихийной своей подосновы, служащей ей средой и материей. В основе всякого явления культуры лежит некое природное явление, возделываемое культурой. Человек как носитель культуры не творит ничего, но лишь образует и преобразует стихийное¹.

Вместе с тем, по мнению философа, природа никогда не дается нам без культурной своей формы, которая сдерживает ее и делает доступной познанию. Природа не входит в наш разум, не становится достоянием человека, если она не преображена предварительно культурною формою. Мы видим на небе не просто звезды, а нечто, что уже имеет культурную форму. Звезды — это уже форма, приданная природе культурою. Здесь обнаруживает

¹ См.: Флоренский П.А. У водоразделов мысли: черты конкретной метафизики. Ч. 11 // Символ. 1992. № 28. С. 128.

себя ряд предусловий созерцания — понятий, схем, теорий, методов, выработанных культурою.

Противоположностью культурного человека является вовсе не природный человек, а варвар. Никакого природного человека нет вообще. Есть культурный человек или варвар. Если относить к культуре только все внеприродное, то многие феномены культуры окажутся как бы несуществующими. Представим себе для примера йогическую культуру. В ней нет никаких артефактов. Йог развивает собственные психологические и спи- ритуальные ресурсы. Ничего рукотворного здесь не возникает. Однако достижения йогов несомненно входят в сокровищницу культуры.

Человеческие творения возникают первоначально в мысли, в духе и лишь затем объективируются в знаки и предметы. В культуре всегда есть нечто конкретное: это определенный род и творчество. И поэтому в конкретном смысле есть столько культур, сколько творящих субъектов. Поэтому в пространстве и времени существуют различные культуры, разные формы и разные очаги культуры. Культура вообще — понятие чисто абстрактное. Если бы однажды на Земле была установлена единая форма культуры, то это была бы также некоторая особая форма культуры, а не культура вообще. Однако из того, что существуют лишь различные формы культуры, а не абстрактная культура, не следует, что эти формы замкнуты сами на себя и недоступны чужому влиянию.

П.А. Флоренский считал, что все культурные формы можно выводить из культа. Абсолютизация культа в качестве сакрального основания культуры неизбежно приводит к магическому пониманию культуры. Однако это устраняет представление о культуротворческой деятельности человека. Флоренский выделяет среди культурфилософских концепций такие мировоззренческие системы, как «экономизм» и «идеологизм». В «идеологизме» в качестве истока культуры выступает развитие способностей разума человека, научное познание. В «экономизме» Флоренский отмечает бурную хозяйственную деятельность человека.

Но в качестве альтернативы этим концепциям русский философ выдвигает сакральную версию происхождения культуры. Он этимологически связывает слова «культура» и «культ». Культурные ценности трактуются при этом как производные культа, как

бы «отслояющаяся шелуха культа, подобно сухой кожице луковичного растения» (П. Флоренский). Схема культурогенеза поэтому подчиняется следующей последовательности. Сначала оформляется культ, затем миф, и только позже возникают светская философия, наука и литература. Как отмечает К.В. Воден- ко, «сакральная теория» культуры возникла преимущественно в сравнительно-антропологической школе исследователей культуры. Исследователи этой школы утверждали, что господствующее место в религии занимает культ, и ядро религии составляют не миф и догматы, а культовый ритуал, Священнодействие, таинство¹.

Символ как понятие встречается во многих культурфилософ- ских концепциях (Э. Кассирер. С. Лангер, А. Лосев). Но правомерно ли в данном случае включать эти взгляды в традицион- . ную деятельностную концепцию культурогенеза? На наш взгляд, нет, ибо они как раз и направлены против толкования узко понимаемой утилитарной деятельности человека. И вряд ли разумно пользоваться выражением «символическая деятельность», потому что такой подход сразу устраняет попытки иного толкования культуры, нежели в орудийно-трудовой парадигме.

Правда, сам П.А. Флоренский не расстался со словом «деятельность». Но объективно его концепция носит совсем другой характер. Среди огромного спектра культурных феноменов он выделяет три, имея в виду те явления, которые носят символический характер: сновидения, искусство и культ. Сущность связи культа и культуры рассматривается в контексте символизма Флоренского. Культура для него производна от культа и поэтому основана на символе. В этом контексте человек выступает как искатель смысла, как молитвенный созерцатель, а вовсе не как человек-умелец, создатель орудий труда.

По мнению П.А. Флоренского, культура демонстрирует вовсе не «всепобеждающую» силу разума, а восстанавливает утраченную человеком связь между духовным и чувственным миром. Русский философ считал, что магия слова создает связь (мост) с высшей реальностью, которая гомогенна реальности человека. «Магия — встреча живого человека с живым веществом... Магия

¹ Воденко К.В. Культ и культура в концепции П. Флоренского // Научная мысль Кавказа. Приложение. 2003. Спецвыпуск № 3. С. 116.

Л If 1ГП1Т1т<«п/\1«1л

в жизни — живое общение живого с действительностью»¹. Сущность магического действия определяется природой символа, обладающего материальной и духовной природой. Это действие соединяет в себе два мира. Такое выстраивание пути является важнейшим актом, составляющим основу религиозного миропонимания Флоренского. Философия... культа Флоренского предстает как учение, целиком соответствующее духу античной мис- териальной религии, где миссия культа твердо понималась как наведение и блюдение путей либо мостов между здешним и иным миром...

Иномерность культуры

Итак, исследования феномена культуры неразрывно связаны с процессом антропогенеза и социогенеза. Как правило, существующие теории исходят из анализа отдельных конкретных культур. Практика показывает, что эмпирический материал такого рода оказывается недостаточным для воспроизведения «механизмов» генезиса и существа культуры. Поэтому А.Б. Агаркова предлагает ввести понятие «филогенез» культуры, которое будет относиться не к отдельной культуре, а к культуре как целостному феномену².

Действительно, отечественная наука долгое время разрабатывала два подхода к культуре: аксиологический (ценностный) и деятельностный как основные составляющие философского понимания культуры. Деятельностный подход получил наибольшее распространение. Однако многие ученые высказывают неудовлетворенность этими подходами, что влечет за собой постоянный поиск путей решения названной проблемы.

Развивая антропологическую концепцию культуры, Ю.В. Ши- чанина отмечает, что она придерживается деятельностной концепции культуры. Вместе с тем она показывает, что всякий раз, когда философия предпринимает попытку познать человека, она вынужденно обращается к обсуждению его потенциальных воз

¹ Флоренский П.А. У водоразделов мысли // Избр. соч. В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 278.

• К вопросу о развитии понятийного аппарата в культурологии // Науки

о культуре — Шаг в XXI век : сб. материалов V Всероссийской конференции — семинара молодых ученых. М., 2004. С. 83—86.

можностей и к полаганию его пределов. Мысль о том, каким человеку уготовано когда-нибудь быть, в конечном счете уравновешивается рассуждениями о том, каким ему никогда не стать, и разные варианты промежуточных версий уплотняют теоретическое пространство философской антропологии¹.

Тем не менее в этом интересном исследовании Ю.В. Шича- ниной продуктивно развивается идея Иного как внеположенно- го, находящегося за границей наличного опыта. Возникает потребность в интеграции антропокультурного разрыва иномерных оснований духа и тела, культуры и природы, сознательного и бессознательного, Я и Другого, сверхбытия и ничто. По сути дела, здесь мы сталкиваемся с попыткой раскрыть трансцендентные истоки культуры. Автор пишет об ассимиляции иных измерений реальности и новой интеграции человека в целостные порядки бытия. Такой подход позволяет анализировать «странные» проявления культуры: оккультно-эзотерические практики, виртуальную реальность, киберпанк и др.

Литература

Бородай Ю.М. Эротика — смерть — табу: трагедия человеческого сознания М., 1996.

Мамфорд Л. Техника и природа человека // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.

Метерлинк М. Разум цветов. М., 1995.

Степин B.C. Культура // Новая философская энциклопедия. В 4 т. Т. 3. М., 2000.

Уайт Л. Исторические корни нашего экологического кризиса // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990.

Флоренский П.А. У водоразделов мысли: Черты конкретной метафизики. Ч. 11 // Символ. 1992. № 28.

Черняков Д.И. Феномен магии в культуре // Тезисы докладов научной конференции аспирантов и соискателей. Ростов н/Д., 1999.

Шичанина Ю.В. Человек «иномерный»: парадоксы антропологической меры. Ростов н/Д., 2006.

Ясперс К. Общая психопатология. М., 1997.

¹ Шичанина Ю.В. Человек «иномерный»: парадоксы антропологической меры. Ростов н/Д., 2006.