Глава 16 культура и информационное общество

1. Грандиозный переворот

Переход к информационному обществу многие исследователи считают величайшим переворотом в истории человечества. «Он не идет ни в какое сравнение с переходом от сельскохозяйственной к индустриальной экономике и даже от индустриальной экономики к экономике услуг, который произошел сравнительно недавно и который привел к коренным переменам в жизни как минимум четверти населения, проживающего в странах так называемого “золотого миллиарда”»¹.

Концепция «информационного общества» изучалась разными исследователями в различных вариантах и под различными названиями. Среди них Р. Айрис, Д. Белл, У. Дайзард, М. Кас- тельс, Дж. Мартин, Э. Тоффлер, Т. Стоуньер и др. Несомненно, особый взгляд на проблему сформулировали исследователи феномена субкультур С. Коэн, Т. Роззак и др. Французский постмодернист Ж.-Ф. Лиотар в работе «Состояние модерна» связывает включение общества в постсовременный период с процессами всеохватывающей информатизации, которые стали одной из

¹ См.: Мудрик А.И. Информационное общество и его культура // Культурные трансформации в информационном обществе : сб. научных статей / под ред. А.И. Шендрика. М., 2006. С. 8.

причин изменения статуса знания. Они также вызвали к жизни специфическое постмодернистское видение мира.

Однако современные концепции «информационного общества» уступают по глубине своей философской рефлексии тем версиям, которые складывались в XVIII—XX веках в рамках «философии техники». Развитие философии техники на Западе обычно связывают с появлением' книги И. Бекмана «Руководство по технологии, или Познание ремесел, фабрик и мануфактур» (1777). Но значительно чаще ее отсчет ведется от труда Э. Каппа «Основные черты философии техники» (1877). Среди предшественников современного философского анализа техники можно назвать Э. Каппа, Ф. Дессауэра, М. Хайдеггера и К. Шиллинга. Основная идея Каппа заключается в стремлении понять феномен техники на базе «органопроекции», т.е. путем выведения ее из развития самой природы.

Техника, по мнению Э. Каппа, представляет собой некую искусственную среду, но она идет от природы, а вовсе не является творением иного субстрата. Машина не что иное, как проекция органов человека на природный материал. В ходе эволюции живой природы, по мнению Каппа, возникает новый феномен, истоки которого в «природной душе», т.е. в целостности живого организма, управляющего материальным телом. С этой концепцией вел полемику известный философ-неотомист Ф. Дессауэр. Его также интересовала проблема происхождения техники, раскрытия ее сущности. Он не соглашался с тем, чтобы рассматривать технику как простое применение законов природы. В технике, по его мнению, обнаруживается какой-то автономный смысл, она служит воплощением иных установлений.

Философия техники уже в конце XIX века поставила ряд вопросов, которые и сегодня служат объектом острой и напряженной философской рефлексии. Каков генезис техники? Каков ее онтологический статус? Являет ли она новые грани своей сущности или обретает иные феноменальные свойства? Архетипичны ли технические нововведения или в них воплощены принципиально новые технологические достижения? Интересно, что философы техники в отличие от современных апологетов информационного общества предполагали, что история может развиваться в разных направлениях. Господствующие модели исторического развития вовсе не являются единственными.

Информационные коммуникации современного общества не только чрезвычайно обширны, но и объемны по своему содержанию, направленности, характеристикам. Дело не только в том, что информации стало много. Появились различные каналы. Изменилась природа общения. Сейчас межличностная коммуникация опосредуется техникой — телевидением, Интернетом. Информационные потоки связывают людей всепланетно, независимо от того, где они находятся территориально.

Культура представляет собой информационный фонд, иначе говоря, весь поток информации, которым располагает общество на данном этапе его развития. Специфика коммуникативных процессов определяется типом культуры. Коммуникации ориентируют и направляют развитие культуры. В этом контексте развитие культуры оказывается не чем иным, как выработкой новых смыслов и значений, а также формированием кодовых систем этих значений и смыслов.

Каждой культурной эпохе соответствует определенная форма коммуникативной системы. Развитие новых информационных технологий становится сегодня одним из определяющих факторов жизни мирового сообщества. Система коммуникаций, основанная на цифровой и сетевой интеграции, распространяется практически на все сферы современной культуры и делает информационный обмен все более и более интенсивным. Все более усложняющаяся структура окружающего мира, нарастание скорости перемен порождают все возрастающую зависимость человека от каждодневного потока, создающего «виртуальную реальность».

Многим странам удалось соединить базовые основания своих культур с модернизационными технологиями. Это относится к новым индустриальным странам азиатского материка, Японии, Южной Кореи, Тайваню, Малайзии. Важность влияния информационных процессов в человеческом обществе на ход социальной эволюции общества не вызывает сомнений. Примерами условной информации, играющей большую роль в развитии общества, являются язык (включая словарь и алфавит), различные виды денег (национальные валюты), правила поведения (менталитет). Во всех этих случаях речь идет о кодовых алгоритмах, т.е. о правилах соответствия между сочетаниями звуков (или символов) и предметами (или действиями).

Сегодня вполне очевидно, что следующий цивилизационный прорыв будет совершен именно в этом технологическом направлении. Понятие «информационное общество» появляется в начале 60-х гг. XX века почти одновременно в США и Японии как попытка понять новую роль знания в прогрессе человечества. Не производство, а развитие знания и основанных на нем технологий начинает рассматриваться как фактор, определяющий все стороны развития общества и его культуры.

В 80-е гг. XX в. крупнейший японский социолог И. Масуда в книге «Информационное общество как постиндустриальное общество» (1983) пишет о возникновении нового типа общества, где практически все аспекты развития личности: образование, профессиональный рост, экономическая деятельность, реализация политической активности, сфера досуга и т.п. — будут осуществляться в информационной сфере. Если компьютеры обучатся, они будут иметь тысячи и десятки тысяч баз знания. Если работа биокомпьютера с той же самой информационнообрабатывающей способностью, как у лобной доли, объединена со способностью лобной доли, информация и знание подобного типа будут взрывоподобно множиться. Виртуальная жизнь в сети Интернет, считает И. Масуда, станет не только нормой, но естественным и необходимым способом существования человека. При анализе информационного общества И. Масуда делает акцент на рассмотрении информации, с одной стороны, как экономической категории (самовозрастание информационной стоимости), с другой стороны, как общественного блага, трансформирующего в прогрессивном направлении все сферы социокультурной жизни¹.

Вторым фундаментальным подходом к анализу информационного общества является его анализ в рамках концепций постиндустриализма. С точки зрения Д. Белла, более точным для обозначения нового общества, формирующегося в конце прошлого столетия, будет термин «постиндустриальное»: «...Мне задавали вопрос, почему я назвал эту гипотетическую концепцию “постуиндустриальным обществом”, а не обществом знания, или информационным обществом, или обществом профес

¹ См.: Маринко Г. Человек сведущий // Философия человека: традиции и современность. Вып. 2. М., 1991. С. 139—164.

сионалов, хотя каждый из этих терминов описывает значимые черты нарождающегося состояния. В это время я, безусловно, находился под влиянием Р. Дарендорфа, в свое время писавшего в своей работе “Класс и классовый конфликт в индустриальном обществе”, У. Ростоу, предложившего в “Ступенях экономического роста” понятие “постзрелой” экономики. Смысл идеи был (и остается) в том, что мы являемся свидетелями масшабного исторического изменения западных обществ, в ходе которого старые общественные отношения (основанные на собственности), властные структуры (сконцентрированные на узких элитах) и буржуазная культура, базирующаяся на принципах экономии и отлаженного удовлетворения, подвергаются быстрой эрозии»¹.

Среди основных черт постиндустриального общества Белл назвал следующие.

1. В экономическом секторе: переход от производства товаров к расширению сферы услуг.

2. В структуре занятости: доминирование профессионального и технического класса.

3. Осевой принцип общества: центральное место теоретических знаний как источника нововведений и формулирования политики.

4. Будущая ориентация: особая роль технологии и технологических оценок.

5. Принятие решений: создание новой «интеллектуальной технологии».

Процессы информатизации (интернатизации) носят лавинообразный характер. По данным РОЦИТ, к 2005 г. число пользователей Интернета в мире достигло 830 млн против 560 млн в 2002 г. При этом лидировала Юго-Восточная Азия — 270 млн, Северная Америка и Европа с учетом бывшего СССР занимали второе и третье места — 244 млн и 240 млн пользователей соответственно. По данным фонда «Общественное мнение», в 2003 г. число совершеннолетних пользователей Интернета по России в целом составило 14,5 млн человек. Учитывая рост активности пользователей, их число к 2009—2010 гг. может увеличиться в 3 раза. В соответствии с принятыми правительственными программами в 2006 г. в каждой городской школе должны были быть

¹ Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999. С. LXXXV1— CXLIV.

один-два компьютерных класса, в каждой сельской местности — не менее пяти компьютеров¹.

У истоков истории, полагали некоторые философы, например Л. Мамфорд, Э. Левинас и др., маячили разнообразные альтернативы. Кроме технической цивилизации могла, в частности, сложиться цивилизация биологическая, биотехническая или, скажем, духовно-медитативная.

Если бы древний человек стал развивать свои телесные силы, выявлять огромные возможности собственной физической природы, это привело бы к далеко идущим последствиям. Ориентируясь на внутренние ресурсы организма, человек может выйти за рамки современных возможностей без помощи внешних приспособлений, а идея природы не превратилась бы в столь важную для греческой культуры идею инобытия. Человек разбудил бы скрытую мощь живой плоти. Выступая на XVII Всемирном конгрессе, французский философ Э. Левинас подчеркивал, что в европейской культуре наряду с античной аналитической традицией живет и другая, обращенная к человеческому телу, к зову природы². Человек мог бы попытаться развить собственную биологическую природу. Как природная особь он обладает пластичной физической массой. Ни одно животное не способно заняться культуризмом, или бодибилдингом (буквально: строительством тела). Биологическая природа человека позволяет менять очертания тела, развивать мускулы, перестраивать организм. Человек мог отправиться по заданному маршруту и создать биологическую цивилизацию.

Образ еще одной цивилизации — биотехнической — возникал в работах американского исследователя Л. Мамфорда и ныне становится популярным в определенных философских кругах. Пластичность, универсальность функций тела содействовала, по мнению Мамфорда, развитию человека и его уникальной природы. Что касается орудийной техники и производной от нее современной машины, то они являются, по словам Л. Мамфорда, лишь специализированными фрагментами биотехники³.

¹ См.: Скородумова О.Б. Интернет и его основные социокультурные функции // Философия и общество. 2004. № 1.

² Левинас Э. Время и Другой. Гуманизм другого человека. СПб., 1998.

³См.: Мамфорд Л. Техника и природа человека // Культурология : Хрестоматия. М., 2000. С. 128—135.

Итак, историческое творчество многомерно и разнообразно. Оно целиком зависит от спонтанной активности человека, от его духовного восприятия мира. В настоящий момент потенциал личности реализован крайне убого. Европейский человек отказался и от медитативного погружения в глубины психики, и от культа собственного тела.

Можно было бы, скажем, мобилизовать все внутренние ресурсы на постижение самого человеческого духа. «Высший космический принцип, — пишет С. Гроф, — можно переживать двояко. В одних случаях все границы личности растворяются или разом стираются, и мы полностью сливаемся воедино с божественным истоком, становясь неотличимыми от него. В других же случаях мы сохраняем чувство отдельной личности, выступая в роли изумленного наблюдателя, лицезреющего со стороны великую тайну бытия. Или подобно некоторым мистикам мы можем испытывать экстаз восхищенного любящего, переживающего встречу с Возлюбленным. Духовная литература всех эпох изобилует описаниями обоих типов переживаний Божественного»¹.

По этому пути пошли древние народы, о чем свидетельствуют созданные ими культуры, предписывающие индивиду полное слияние с Космосом, с чем-то изначальным и всеобщим. Покорность миру, стремление раствориться в нем, услышать в сферах духа звучание всей Вселенной — таковы установления древних восточных религий.

Если бы человечество пошло по этому пути, рассуждают многие философы, то оно развило бы духовные ресурсы, приобщилось бы к Космосу, учитывало бы возможности и ресурсы природы. Жребий человечества не был бы таким драматическим. Мир не знал бы ни экологической катастрофы, ни других последствий технической цивилизации².

Но европейский человек пошел по иному пути. Им завладела жажда познания и порабощения мира. Он слепо доверился познающему уму. В результате европейская культура стала, как назвал ее О. Шпенглер, «фаустовской». Уже древний человек взял в руки приспособление, с помощью которого, используя его как

¹ Гроф С. Космическая игра. М., 2001. С. 34.

² См.: Уилсон К. Оккультное. М., 2001.

рычаг, он рассчитывал усилить собственное могущество. Но в этом расчете не на себя, а на рычаг (на колесо, на некое другое устройство) он в значительной мере потерял себя.

Термин «информационное общество» закрепился в социологии четверть века назад. Появление этой концепции сопровождалось интенсивной философской рефлексией. Ведущие социологи мира, в том числе З. Бжезинский, Д. Белл, Э. Тоффлер, отметили основные базовые черты нового культурно-цивилизационного уклада. Обозначили свои позиции и социальные критики — Э. Фромм, Ж. Эллюль и др. Однако парадокс заключается в том, что чем острее обнаруживали себя противоречия информационного общества, тем сильнее выявлялась слабость социально-философской экспертизы информационного общества. Даже наиболее проницательные представители постмодернизма не привлекли внимания к тайнам исторического процесса, к механизмам социальной динамики, к многомерности общественной жизни. Показывая значение средств массовой коммуникации и знаковых систем в культуре, постмодернисты в значительной степени обошли традиционные проблемы философии истории. Движется ли история по строго обусловленному маршруту? Верно ли, что события вершатся по объективной логике истории? Возможна ли альтернативность в исторических маршрутах?

Обратимся, к примеру, к книге З. Бжезинского «Выбор: мировое господство или глобальное лидерство». Автор развивает мысль о всемирной роли США как единственной сверхдержавы, способной стать гарантом стабильности и безопасности для всего остального мира. Он отмечает, что под воздействием американской демократии повсюду происходят экономические, культурные и технологические изменения, содействующие формированию глобальных взаимосвязей, как поверх национальных границ, так и сквозь эти границы.

Бжезинский отдает себе отчет в том, что информационные ресурсы многократно расширили возможности насилия, но вместе с тем скрепили узы, все теснее связывающие человечество воедино. В книге можно обнаружить все позиции, которые были сформулированы в социальной философии и прежде. Информационное общество — это такой социум, в котором информация и уровень ее использования кардинальным образом влияют

на экономическое развитие и социально-культурные изменения в обществе. Информационное общество представляет собой обобщение, охватывающее все стороны жизни. В технической сфере — широкое внедрение информационных технологий в производственную, экономическую, деловую жизнь, в систему образования и быт. В экономической сфере информация превращается в товар. В социальной она становится главным фактором изменения качества жизни. В политической — свободный доступ к разнообразной информации, призванной обеспечить на этой основе широкий обмен мнениями. В культурной сфере обмен информацией помогает формированию соответствующих норм и ценностей, отвечающих потребностям нового общества.

Идея новой цивилизации, судя по всему, сохранила свою ценность. З. Бжезинский писал о «технотронной эре», Ж. Эллюль назвал представляемое им общество «технологическим», Д. Белл пользовался понятием «постиндустриальное общество». Э. Тоффлер же, поразмыслив над терминами «трансиндустриальное» и «постэкономическое», остановился на понятии «супериндуст- риальное общество». Под ним подразумевалось, как он писал в «Шоке будущего», сложное, быстро развивающееся общество, основанное на самой передовой технологии и постматериали- стической системе ценностей. Белл иронизировал: на определениях Тоффлера, казалось бы, все перестановки и комбинационные идеи, связанные со словом «пост-», исчерпались.

Масштабные и интенсивные преобразования касаются теперь не только сфер хозяйства, экономики, политики и культуры. Меняются и фундаментальные основы воспроизводства человека как биологического и антропологического типа. Иной становится практика образования и мышления. Существующие сегодня социокультурные институты и технологии управления должны быть радикально реконструированы. Таков общий смысл последних работ Тоффлера.

В информационном обществе складываются новые виды семьи, стили работы, новые формы политики, экономики и сознания. Мир перестает казаться машиной, заполняется нововведениями, для восприятия которых необходимо постоянное развитие познавательных способностей. Символы третьей волны — целостность, индивидуальность и чистая, человечная техно

логия. Ведущую роль в таком обществе приобретают сфера услуг, наука и образование. Корпорации должны уступить место университетам, а бизнесмены — ученым...

В доиндустриальном обществе, по мнению Белла, жизнь была игрой между человеком и природой, в которой люди взаимодействовали с естественной средой — землей, водами, лесами, — работая малыми группами. В индустриальном обществе работа — это игра между человеком и искусственной средой, где люди заслонены машинами, производящими товары. В информационном обществе работа становится прежде всего игрой человека с человеком (между чиновником и посетителем, врачом и пациентом, учителем и учеником). Таким образом, природа устраняется из рамок трудовой и обыденной жизни. Люди учатся жить друг с другом. В истории общества это, по мнению Белла, новое и не имеющее аналогов положение вещей.

2. Компьютерная революция

Компьютерная революция — глубинный и разносторонний поворот в развитии человечества, который связан с ростом производительных сил, широким использованием техники и науки в производстве. Мир стоит на пороге неслыханного технологического переворота. Сегодня трудно представить себе в полной мере его социальные последствия. Рождается новая цивилизация, где-коммуникационная связь создает все условия для полного жизнеобеспечения человека.

Мы осознаем сегодня, что мировое развитие осуществляется неравномерно. Вот почему мышление о будущем должно быть системным, ибо различные рассогласования между процессами мирового потребления и инфраструктурами управления, между производительными элементами мирового хозяйства и трансрегиональными потоками ресурсов, товаров и услуг оказываются более значительными. Тоффлер задумывается над интенсивными формами развития в противовес характерным для прежнего социального мышления экстенсивным моделям социальной динамики.

Но действительно ли информация оказалась надежным средством консолидации человечества? Правда ли, что создается

глобальная деревня в духе М. Маклюэна? Увы, социальная практика показывает, что это далеко не так. Да, меняются масштабы нашей жизни. На наших глазах рождается эпоха глобальной конкуренции. Обозначается новый виток межэтнических и геополитических столкновений. Информация как социальный фактор отнюдь не «выравнивает» возможности всех стран для перехода к третьей волне. Напротив, возникают новые противоречия. Мир стремительно поляризируется. Устойчивое развитие оказывается прерогативой «золотого миллиарда». Использование компьютерных технологий в политическом процессе отнюдь не вызвало углубления демократии. Напротив, возникла опасность тотальной манипуляции общественным мнением.

«Для Америки, — пишет З. Бжезинский, — слово “глобализация” имеет противоречивое значение. Оно означает наступление новой эры всемирной доступности информации, прозрачности и сотрудничества и в то же время символизирует моральную глухоту и безразличие к проявлениям социальной несправедливости, что, как считают, характеризует богатейшие страны мира, в первую очередь Соединенные Штаты»¹.

Итак, глобализация с ее утопическими представлениями о всемирной открытости и сотрудничестве играет на этих чувствах, создавая политический противовес настроениям большей части организованной рабочей силы, чья настороженность в отношении глобализации объясняется вполне понятной тревогой по поводу того, что некоторые производства будут выведены за рубеж. А это приведет к сокращению рабочих мест. Америка пойдет по пути деиндустриализации...

Вопрос о том, приводит ли сокращение нищеты к сглаживанию неравенства в мировом масштабе или, наоборот, обостряет это неравенство, принося плоды в непропорциональных масштабах наиболее богатым странам, является предметом острых споров. Моральное содержание глобализации в лучшем случае остается расплывчатым. Глобализация нередко рассматривается как новая универсальная доктрина эксплуатации. Отрицание глобализации связано с попыткой превратить в контрсимволы ключевые с исторической точки зрения постулаты глобализации. Социологи делают вывод, что глобализация не является

¹ Бжезинский 3. Выбор: мировое господство или глобальное лидерство. М., 2006. С. 184.

выражением эволюции и продуктом современной технологии, она придумана и создана людьми для конкретной цели — отдать примат экономическим ценностям (корпоративным) перед всеми другими ценностями.

Еще в конце 70-х гг. XX в. Э. Фромм говорил о возможности создания информационного империализма. Информация на самом деле может стать средством информационного давления и насилия. Все чаще пишут о том, что наука не знает, как отразятся на человеке новые технологии. Философы предостерегают против политического диктата. Новейшие политические технологии, вооруженные средствами информатики, могут уверенно формировать общественное мнение, манипулировать общественным сознанием. Господство информационных технологий способно решительно изменить всю общественную жизнь. Электронная скорость с ее способностью мгновенно переносить человека куда бы то ни было, возможно, уже вывела его за пределы собственно человеческого.

Канадский социолог М. Маклюэн на заре компьютеризации предупреждал: «Среди неожиданных черт информационной революции можно отметить необычайно сильное снижение роли самоопределения человека через противопоставление себя другим людям и ориентации на мотивы эгоистического характера в результате выхода на первый план вовлеченности людей в жизнь друг друга и чрезвычайно сильного расширения сферы действия общественных интересов. Мы переместились в такой век, где то, что делает каждый, влияет на всех других, и потому удерживать в частной жизни что-либо в тайне не только становится практически невыполнимо, но к тому же еще и вызывает подозрения. Одним из результатов этого стало ослабление нравственности частной жизни (что часто обозначают как снисходительное отношение к аморализму) и вместе с тем необыкновенно новое усиление значения, придаваемое соблюдению норм морали в общественной жизни»¹.

Французские социологи рассматривают глобализацию как американский план распространения всепроникающей массовой

¹ Маклюэн М. С появлением спутника планета стала глобальным театром, в котором нет зрителей, а есть только актеры // Кентавр. 1994. № 1. С. 26.

культуры, пагубно действующей на национальное культурное наследие конкретных стран. Французы часто и открыто заявляют, что глобализация означат гомогенизацию. Подобная критика со стороны французов придала антиглобализму серьезный налет интеллектуальной элегантности.

Серьезные предостережения против бездумного увлечения компьютерным раем содержатся в работах Ж. Эллюля. Он подверг критике книгу французского социолога А. Жакара «Изобрести человека» (Париж, 1984). Само название А. Жакар заимствовал у Ж.-П. Сартра, который считал, что все модели исторического развития направлены к одной цели — сотворить человека нового типа. Сам Сартр связывал эту идею с мыслью К. Маркса о том, что современный человек является лишь схемой будущего человека. Немецкий мыслитель связывал рождение нового антропологического типа с преобразованием общества. Сейчас бытуют и другие представления. Некоторые авторы, в том числе и Жакар, полагают, что новые технологии позволяют создать человека другого типа без оглядки на состояние истории.

Но о каком человеке может идти речь? Не станем останавливаться на образе кибера, человека-компьютера, которому внедрили электроды в мозг и который великолепно выполняет то, что ему приказали. Такая возможность реальна в условиях усиления генной инженерии. Оплодотворить искусственно, сохранять зародыш «ин витро», производить клоны, осуществлять инкубацию оплодотворения, бесконечно воспроизводить одну и ту же модель, тонко исправлять недостатки плода, оплодотворять женщину неизвестной спермой, сохранять сперму «великих людей»....

Да, теперь есть все возможности для того, чтобы пересот- ворить человека. Но именно в этом пункте книга Жакара рождает сомнение. Куда мы должны двигаться? Понятно, что глупо рассчитывать на изготовление сотни Эйнштейнов. Грандиозный опыт генной инженерии наталкивается на гигантское препятствие и никто не способен ответить на весьма простой вопрос: можно изобрести человека, но какого идеала мы жаждем? Человека прежде всего умного? Прежде всего религиозного? Образцово мышечного? Уравновешенного? Альтруиста? Эгоиста? Великолепно интегрированного в коллективе? Прежде всего

чувствительного к красоте художника? Или вооруженного критическим суждением, что позволяет появиться автономной индивидуальности?

Итак, нужно выбирать. Но, может быть, не надо терзаться сомнениями. Пусть новый человек вберет в себя множество хороших качеств. Однако выбор все же необходим. Нельзя, к примеру, соединить в одном образе человека строго рационального и высокодуховного. Когда в романах нам представляют человеческие типы, то явно видна неумеренность в выработке идеального макета. В научно-фантастических романах рождается ужас перед возможными мутациями человека. Вот человек всемогущий, но при этом болван или гений зла. Ни ученые, ни психологи, ни моралисты, ни философы не способны дать модель идеального человека, которого следует копировать с помощью новых технологий. Но, допустим, мы преодолели эту трудность. Итак, мы знаем, наконец, каким должен быть человек, каков он в идеале. Но тут обнаруживается еще одна сложность. Такая запрограммированная модель, воплощающая в себе лучшие качества, оказалась бы лишенной свободы.

Совершенно очевидно, что человек, изготовленный с помощью генной инженерии, смог бы стать сверхчеловеком. Ей не следует изобретать человека. Другой французский социолог

В. Скардильи полагает, что именно технические средства способны создать нового человека, но не напрямую, а как раз через улучшение самой жизни, исторического уклада. Он рассматривает человека как ведущий принцип и конечную цель экономической жизни. Все для человека! По сути дела, речь идет об универсальном потребителе. Допустим, глобальная эволюция общества ведет к позитивной мутации человека, который будет желать всего на свете, развертывая свой потенциал потребителя. Но разве это действительно идеал человеческий?

Человек у Сократа — не то же самое, что человек у Будды, и ни тот нИ другой не походят на экономического человека. Что касается достижения посредством постепенного духовного воспитания человека мудрого, уравновешенного, использующего технические мощности для общего блага, то кого мы будем иметь таким образом, когда в его руки, в руки всех станут вкладываться механизмы растущей мощи? Возможно, моделью является Прометей, но не исключено, что и сверхчеловек Ницше.

10*

Эллюль иронизирует. Представим себе картину из трех частей. В центре — человек, четко адаптированный к тому, чтобы хорошо чувствовать себя в мире техники. Левая часть — та, которая изображает человека, зачарованного чудесами науки и техники, растущим комфортом жизни. Правая часть рисует развлекающегося человека. Если сложить обе крайние части с центральным панно, у вас сложится представление о человеке, прекрасно уравновешенном, счастливом, щедро одаренном. В здоровом теле — здоровый дух.

В этой картине не обрисованы конфликты. Их нет ни внутри человека, ни в корпорации, где он работает. Что же требуется от человека? Сначала и прежде всего делать пунктуально и тщательно свое дело. Ничего не брать в нагрузку, не путать макеты с изделиями. В этом зачарованном мире политики руководят, администрация управляет. Церковь несет спокойствие, врачи заботятся о больных и стариках. Еще одно требование — надо хорошо потреблять. Человек хорошо зарабатывает, теперь важно, чтобы он воспользовался плодами своего труда. Это его долг, это его единственная императивная обязанность. Если он прекратит потреблять, замедлится ритм, деньги перестанут обращаться, работы будет недостаточно. И наконец, он должен в точности следовать мнениям, которые распространяют средства массовой информации. Информация будет помогать толпам освобождаться от чувства неудовлетворенности за счет ужасного врага — не очень близкого, не очень мощного...

Чего недостает этой идиллии? Информационное общество не освобождает людей от безответственности. Политики, администраторы и техники все равно остаются в зоне безопасности. Кто несет ответственность за гигантское разбазаривание ресурсов? Кто будет ответственным в случае ядерной аварии? Великолепный ответ был дан в свое время в Чернобыле: «Была допущена человеческая ошибка одного из служащих». Вот черт лысый, паршивая овца, которая повернула рычажок, к тому не предназначенный. К счастью, этот паршивец исчез.

В информационном обществе люди страдают от чрезмерной рационализации. Кто должен был предвидеть сползание почвы, сдвинувшее основание плотины, которая прорвалась? Кто должен был точно рассчитать траекторию второй ступени ракетоносителя, отделяемой от ракеты? Кто должен был предусмот

реть последствия осадков диоксина в карьере? Парадокс состоит в том, что компьютер не отменяет ответственности социального решения. Сегодня экспансия компьютерных технологий «отменила» прежние, сугубо человеческие, формы ответственности. В античные времена, если вследствие ошибки навигации корабль тонул, то капитан должен был тонуть вместе с кораблем. В XIX веке если банкир терпел крах, он вынужден был уйти из жизни независимо от того, был ли он жертвой непроизвольных случайностей или прямым виновником. В наши дни компьютеризация рождает феномен коллективной безответственности.

3. По меркам человека?

Может ли человек жить в информационном пространстве? Пока нет серьезных исследований, которые показывали бы благотворность воздействия новых технологий на психику человека. Напротив, многие исследователи показывают, что повальная компьютеризация преображает человеческую природу, меняет человеческое сознание. Появляются люди, лишенные эмоционального мира. Это дети эпохи компьютеризации. Общение с новой технологией надо выверять по меркам человека.

Вместе с тем культурфилософские интуиции современных философов и психологов поставили вопрос о радикальной критике всей нашей цивилизации. Нарастание шизоидных и шизофренических тенденций показывает, что невроз нашей культуры отчасти состоит в том, что степень безопасности человека определяется материальным достатком. Дикие животные в природе чувствуют себя безопасно, но у них нет богатств. Похоже, иметь и то и другое — «безопасность» и «благоденствие» — невозможно. Материальные потребности держат человека в «контакте» с повседневной реальностью.

Наша цивилизация такова, что отлучает человека от духовной, идеальной стороны бытия. Человек нашей цивилизации не имеет возможности проникнуть в великую неизвестность — в мир духа. Фундаментальное расщепление личности шизофреника — это расщепление агрессивных влечений и эроса, духовных сил. Рождается парадокс — именно шизоид в своем сознании отождествляется со своими духовными чувствами. Здесь рожда

ется возможность радикальной критики всего современного куль- тпроекта. Такое понимание культуры дает импульс для поиска альтернативных форм жизни человечества на путях «здорового общества».

Современные постмодернисты вообще отвергают представление о единстве истории. По их мнению, развертывание всемирной истории предполагает не стирание цивилизационных и культурных особенностей, а сохранение этого своеобразия. Идея открытости истории, ее многовариантности несовместима с жестким представлением о неукоснительном схождении всех культурных матриц в некую усредненную точку, символизирующую магистральный путь развития всего человечества. С этих позиций постмодернисты критикуют линеарно-прогрессистские конструкции исторического развития. В концепции Ж.-Ф. Лиотара развертывается панорама многообразных цивилизаций, которые имеют различные ценностные ориентации — о значимости природы, жизни, человеческого рода, личности, свободы, демократии, культуры

Ж. Делёз и Ф. Гваттари стремятся выявить бессознательное либидо социально-исторического процесса, не детерминированное рациональным содержанием¹. Постмодернисты хотят обозначить антропологическую суть исторического процесса, обновить исторический дискурс в целом.

В последние годы появились исследования, которые свидетельствуют о том, что информационное общество способно разрушить человека, изменить его природу, устранить целостность индивида. Длительное пребывание в виртуальной реальности создает эффект дереализации. Человек, грубо говоря, перестает различать действительность и виртуальность. Такие коммуникационные технологии заставляют человек погружаться в мир абсурда. Он должен каким-то образом разместить себя в двух мирах, что и рождает «расщепленность» личности.

В рамках информационной теории современное снижение остроты шизофренических проявлений тоже легко объяснить: весь современный мир коммуникации пропитан двойными информационными посланиями, бейтсоновскими «двойными связ

¹ См. Алейник P.M. Человек в философском постмодернизме. М., 2006. С. 163.

ками», как губка водою. И шизоидному типу просто легче в нем жить¹.

«Индивидуум, человек цельный — уходит прочь, прикованный к своему образу, как к тяжелому рюкзаку, — и на его место приходит индивид, человек многоликий». Терапии и тренинги в информационном обществе будут направлены на то, чтобы излечить личность от целостности, привести к «контролируемому расслоению личности», одновременно развивая способность к коммуникациям на базе социального (читай — эмоционального) интеллекта — вот как пишут шведы Бард и Зодерквист в книге «Нетократия». Итак, шизоидность — это идеал для успеха в информационном обществе нетократического типа, его основа и эффективность, новая способность, которую будут прививать шизоаналитики и шизотренеры².

Французский постмодернист Жан Бодрийяр в книге «Прозрачность зла» отмечает, что коммуникация предстает перед нами как нечто наиболее социальное, это социальность, приводимая в движение техникой социального³. По его словам, коммуникация, упрощая «интерфейс», ведет социальную форму к безразличию. Именно поэтому, как он считает, не существует утопии коммуникации. Действительно, утопия коммуникационного общества лишена смысла, потому что коммуникация является результатом неспособности общества преодолеть свои границы и устремиться к иным целям. Это относится и к информации: избыток знаний безразлично рассеивается по поверхности во всех направлениях, при этом происходит лишь замена одного слова другим.

«Интерфейс подключает собеседников друг к другу, — пишет Ж. Бодрийяр, — как штекер к электрической розетке. Коммуникация осуществляется путем единого мгновенного цикла, и для того, чтобы все было хорошо, необходим темп — времени для тишины не остается. Тишина изгнана с экранов, изгнана из коммуникации. Изображения, поставляемые средствами массовой информации (а тексты подобны изображениям), никогда не умол-

¹ См.: Власов Е. Шизофрения // Популярная психология. 2005. № 10. С. 67.

² Там же.

³ Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2006. С. 21.

кают: изображения сообщений должны следовать друг за другом без перерыва. Молчание — разрыв замкнутой линии, легкой катастрофой, Оплошностью, которая по телевидению, например, становится весьма показательной, ибо это — нарушение, полное и тревоги, и ликования, подтверждающее, что любая коммуникация, по сути, есть лишь принудительный сценарий, непрерывная фикция, избавляющая нас от пустоты, — и не только от пустоты экрана, но и от пустоты нашего умственного экрана, на котором мы с не меньшим вожделением ждем изображения»¹.

На самом деле образ сидящего человека, созерцающего в день забастовки пустой экран своего телевизора, когда-нибудь сочтут одним из самых великолепных образов антропологии XX столетия.

Литература

Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. М., 1996.

Вирилио П. Информационная бомба: стратегия обмана. М., 2002.

Гуревич П.С. Специфика элитарного образования // Высшее образование для XXI века. М., 2006. С. 101—105.

Кастельс М. Галактика Интернет. М., 2005.

Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество, культура. М., 2000.

Кутырев В.А. Культура и технология: борьба миров. М., 2001.

Маклюэн М. Галактика Гутенберга: сотворение человека печатной культуры. Киев, 2003.

Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001.

¹ Бодрийяр Ж. Указ. соч. С. 21.