22.Краткосрочные последствия развода

Разво́д — формальное прекращение (расторжение) действительного брака между живыми супругами. От развода следует отличать признание брака недействительным в судебном порядке и прекращение брака ввиду кончины одного из супругов.

Наиболее болезненным развод является не для взрослых, а для детей, для которых развод является трагичным происшествием, сродни утрате близкого человека. В краткосрочной перспективе стресс от развода родителей проявляется у ребёнка в виде чувства беззащитности и утраты целостности семьи, а также гнева из-за невозможности повлиять на ситуацию. В долгосрочной перспективе, разрыв отношений между родителями может серьёзно повлиять на способность ребёнка в будущем сформировать свою семью, так как наблюдавший развод ребёнок зачастую боится повторения подобного сценария в собственной жизни.

Исключением могут являться те случаи, когда дети в семье страдали от постоянных конфликтов и ссор родителей, и т. п. В случае развода, если дети дошкольного или школьного возраста, не следует в корне менять их привычный образ жизни, то есть менять детский сад или школу, так как именно сохранив привычный уклад жизни у ребёнка, можно облегчить переживания и стресс.

23. Значение реакции ребенка до развода и его влияние на переживание этого процесса.

Взаимосвязь между реакциями на развод и внутрипсихическими конфликтами или защитой говорит о том, что психические нагрузки у ребенка начинают­ся вовсе не с момента самого развода. Реакции на раз­вод обычно зависят не только от факта разлуки или ее обстоятельств (к которым в первую очередь относит­ся способность родителей помочь ребенку в это тяже­лое время). Размер разводной проблематики прежде всего зависит от развития ребенка до развода.

Иногда это, например, бессознательная ревность отцов по отношению к новорожденному, ревность, которую они уже однажды пережили, бу­дучи детьми, когда были свергнуты со своего «трона» единственного ребенка рождением младшего брата или сестры. Как тогда младший братишка или сест­ренка отнимали у них безраздельную любовь матери, так теперь собственный ребенок подвергает опасно­сти любовь к нему жены. С другой стороны, у многих женщин после рождения ребенка ослабевает жела­ние к сексуальным отношениям, в чем мужчина не­редко видит угрозу своей мужской самооценке. Кро­ме того, отец чувствует себя свергнутым со своего доминирующего места в семье, которое ему теперь приходится освободить «эксперту» — матери.

Под влиянием своих чувств он практически начина­ет самоустраняться, что сильно обижает мать. В ре­зультате ребенок действительно может превратиться в основного жизненного партнера матери и на дол­гое время вытеснит мужа на второе место. Более то­го, муж перестает интересовать ее и как мужчина. Недаром ведь говорят, что дети — это смысл семьи.

Итак, в начале нашего исследования мы и представить себе не могли, что дети могут представ­лять собой тайную опасность для брака. Эти пробле­мы, возникающие между отцом и матерью, конечно, не могут не оказывать своего негативного воздейст­вия на развитие младенца. Таким образом, эмоцио­нальные проблемы родителей, которые позднее и ста­новятся истинной причиной развода, не могут не привести к патологическим и патогенным искажени­ям ранних отношений матери и ребенка.

Существует один очень важ­ный феномен, благодаря которому внутрипсихичес­кие конфликты ребенка и его душевные нагрузки не только не обременяют семейной гармонии, но и зна­чительно сглаживаются, так что они начинают прояв­ляться только после развода. Этот феномен именуется триангулирующей функцией отца. Она означает, что тройственные отношения выполняют облегчающую функцию для всех участников.

Предположим, я по­ссорился с мамой и знаю, что мама на меня сердита, а я в это время сердит на нее. Скорее всего, в этот мо­мент мне вообще хотелось бы уйти от нее и каким-ни­будь образом приобрести совсем другую, добрую маму. В этот момент я могу в какой-то степени позволить се­бе подобные фантазии, поскольку я одновременно ду­маю о папе и о том, что его я сейчас люблю намного больше, чем маму. Тогда в поиске утешения я иду к нему в другую комнату. Или я знаю, что вечером папа придет с работы и утешит меня, а до этого времени я могу дуться на маму или «капризничать».

Так, например, хорошо приспособленный, послушный ребенок, у которого нет никаких трудностей с окружающими, не может автомати­чески считаться безупречно счастливым или, наоборот, несчастным ребенком. Это выявляется в тех неврозах или нарушениях личности, ко­торые возникают в пубертатный или адолесцентный периоды: из моей терапевтической практики мне известно, что 80 % молодых людей с по­добными нарушениями долгое время были любимцами всех бабушек, мам, пап, воспитательниц и учителей, они были милыми, общительны­ми, приличными и вежливыми детьми

Может быть, я позвоню папе по телефону... Да ему совсем и не обя­зательно присутствовать здесь, мне достаточно просто знать, что он у меня есть, что он меня любит и всегда мне рад. А в это время, пока я — действительно или только в мыслях — объединяюсь с папой, моя ярость по отношению к маме потихоньку улетучивается. Я вижу, что и мама тоже больше не сердится. В общем, все снова приходит в равновесие, и хорошие отноше­ния восстанавливаются.

Но эта возможность, такая естественная в треугольных отношениях, в большой степени оказывается нарушенной, когда третьего партнера больше нет рядом. Теперь двое отданы друг другу — вместе с их любовью, разочарованиями и вспышками ярости (как известно, любви без разоча­рований и вспышек ярости не существует), то есть со всей «амбивалентностью» своих отношений. Это оз­начает, что теперь любой конфликт просто не может не вызывать невыносимого страха: ведь у тебя теперь нет больше «тыла» — на всем белом свете у тебя есть всего лишь один этот партнер.

В семье с двумя родителями многие конфликты в отношениях между ребенком и матерью или ребен­ком и отцом остаются «латентными» и они не так страшны, потому что дети имеют возможность сво­бодной разрядки в этом «семейном треугольнике». Как только отец переезжает, возможность эта сразу же исчезает, что и является основной общей проблемой всех семей с одним родителем.

Но эта триангулярная функция бывает нару­шенной не только тогда, когда отец уходит из дома. Возможность свободного движения между отцом и матерью остается у ребенка лишь до тех пор, пока между родителями существуют любовные отношения или, по крайней мере, б их отношениях не превалиру­ют агрессивность и ненависть. Иначе движение меж­ду отцом и матерью означает для ребенка не облегче­ние, а своего рода «смену лагеря». Тогда он попадает в столь характерный для «детей разводов» конфликт лояльности (о чем мы еще будем говорить позже). Та­ким образом, не только развод, но и конфликты меж­ду родителями, которые живут вместе, представляют для детей огромную опасность.

24. Стратегии поведения родителей после развода.

Трудности родителей после развода, что касает­ся детей, заключаются не только в продолжении ста­рых конфликтов, но и в их страхе перед будущим. И прежде всего перед будущим своих отношений с ребенком.

Многие из тех матерей, которые не дают воз­можности детям встречаться с разведенными отцами или дурно о них отзываются, делают это вовсе не по­тому, что они «бессовестны» или «безответственны», просто мать страшно боится, что отец отнимет у нее любовь детей: ведь теперь он старается их баловать, привлекая на «свою сторону», а кроме того, дети склонны идеализировать родителя, который живет отдельно. Страх свойственен и отцам: они тоже боят­ся за любовь детей, которых видят теперь так редко. Именно по этой причине они тоже часто балуют их или создают коалицию против матери.

Есть и другие причины, вынуждающие многих матерей запрещать посещения и даже искать (и, к со­жалению, находить) поддержку суда и психологов: например, многие дети после посещений становятся очень беспокойными.

Иногда они уже заранее нерв­ничают, вплоть до того, что не хотят идти к отцу, или после посещения отца создается впечатление, что ребенка словно подменили — он становится агрессив­ным, непослушным, не может сосредоточиться в школе или жалуется на головные боли и т. д. Мать «заносит в протокол», что такое состояние ребенка длится почти неделю, пока он снова не становится «нормальным», но потом приходят выходные, когда ребенок опять должен идти к отцу. Многие отцы, в свою очередь, рассказывают нечто подобное: дети в воскресенье вечером не хотят возвращаться к мате­ри, и это даже те, которые вначале не хотели ехать к отцу.

Вера, что ограничение или отмена посещений могут помочь ребенку, базируется на двух недоразуме­ниях. С одной стороны, фальшиво само объяснение феномена: отец или его влияние повинны в реакциях детей. На самом же деле в большинстве случаев речь идет о типичных реакциях на развод, то есть реакциях переживаний, которые могут считаться вполне нор­мальными, особенно для маленьких детей. С другой стороны, нельзя считать, что именно то, что в насто­ящий момент так беспокоит ребенка, непременно должно иметь дурные последствия для его психичес­кого развития.

В настоящее время во многих европей­ских странах стало правилом позволять родителям ежедневно навещать своих детей, когда те находятся в стационарах больниц. Но еще несколько лет назад родители имели право видеть ребенка лишь раз или два в неделю.

Сохранение такого обычая было удобно медсестрам, которые достаточно справедливо аргу­ментировали свою позицию так: каждый раз, когда родители уходят, дети начинают кричать и плакать, становятся беспокойными и непослушными. Однако если на следующий день с ними бывало еще трудно­вато справиться, то потом они примирялись со своим одиночеством и сестрам снова становилось легче ими управлять. Из-за того, что дети действительно стано­вились спокойнее, считалось, что так лучше и для них тоже.

Итак, внешнее наблюдение вроде бы верно. Но не следует забывать, что внешним проявлениям соответствуют определенные внутренние процессы. Невозможность целую неделю видеть родителей ведет к регрессии, разочарованию и даже к нарушению не­зыблемости основ доверия. Многие родители знают, что после долгих разлук дети встречают их не так, как обычно: они проявляют отчуждение, сохраняют дис­танцию, а иногда реагируют даже яростью или слезы в их радости выдают пережитое отчаянье.

Одновременно поддерживать отношения с дву­мя родителями, и совсем другое, когда я могу видеть­ся с папой лишь при условии отказа от мамы, и на­оборот. У ребенка появляется страх вообще потерять отца или мать: маленький ребенок не может знать, что случится в его отсутствие: «Кто знает, найду ли я потом маму на месте, не случится ли с нею чего? В по-следнее время я был на нее так часто зол, а вдруг мои злые фантазии исполняться?». Или: «А что будет с па­пой через четырнадцать дней, если я его сейчас брошу и снова уйду к маме?». Кроме того, столь характерная для развода проблематика разлуки в ситуации посе­щений каждый раз вновь реактивируется.

Но если я не просто каким-то образом лишу детей этих болез­ненных переживаний, а, наоборот, постараюсь им по­мочь на их основе приобрести новый опыт, то есть ес­ли дети убедятся, что их опасения напрасны, то из этого кризиса, для которого известная ир­ритация абсолютно естественна, они вынесут только новую силу и новую уверенность в жизни.

Поэтому я считаю, что посещения — за исключением, может быть, лишь тяжелейших случав — никогда нельзя ни прерывать, ни редуцировать, поскольку обрыв отно­шений не только помешает бесстрашному привыка­нию к новой ситуации, но и приведет к обратному ре­зультату. Это, как и у детей в больнице: разочарование ребенка будет лишь расти, в результате чего он может и вовсе отказаться от отца. И вряд ли позднейшее во­зобновление отношений станет возможным, не говоря уже о том, что не только ребенок потеряет часть своей любви и доверия, но и у отца появится к нему отчуж­дение.

Если встречи ребенка с отцом прерываются, то можно ожидать вступления в действие необрати­мого процесса, заканчивающегося полным обрывом отношений.

Желание прервать контакты с отцом может ис­ходить и от самого ребенка. Здесь вряд ли идет речь о прямом влиянии матери, скорее это результат бес­сознательной переработки конфликта, заключающе­гося в том, что ребенок приписывает вину за развод отцу или отвечает яростью и обидой на то, что его по­кинули.

Можно сказать, что ребенок в известной степени отказывается от одного из родителей для то­го, чтобы можно было, наконец, безбоязненно суще­ствовать с другим, в полной гармонии идентифици­руя себя с ним.

В жизни существуют настолько тяжелые ситуа­ции, от которых многие отцы просто бегут прочь. Ко­нечно, это довольно инфантильный способ решения проблем, но, тем не менее, важно знать, что многие отцы, которые не заботятся о детях, чаще всего посту­пают так по причине своих страхов и внутренних про­блем. Похожими мотивами руководствуются и мате­ри, «не позволяя» детям встречаться с отцом.

Многие разногласия между разведенными ро­дителями подкрепляются особой формой (бессозна­тельного) «расщепления». Чаще всего человек лишь тогда способен расстаться с другим, когда он «сдела­ет» из другого «отъявленного негодяя» или «злющую ведьму». Любые любовные отношения, как известно, весьма амбивалентны.

Итак, в отношении способности к кооперации разведенных супругов эти бессознательные решения внутренних проблем являют собой форменную ката­строфу. Подумать только, как могу я, ответственная и любящая мать, доверить своего ребенка человеку, чья ненадежность и злонамеренность не вызывают у меня никакого сомнения? И как я, любящий отец, могу не бороться с влиянием матери, если я уверен, что эта женщина только вредит ребенку?