Детская литература. Под ред. Е.О. Путиловой

461

природы. Явившийся героям бог Пан дарует им минуты высочайшего бла-

женства, а затем стирает из их памяти воспоминания об их встрече. Автор называет дарованное героям забвение «другоценным даром», потому что иначе воспоминание об испытанном и утраченном соприкосновении с бо-

жеством лишило бы жизнь маленьких зверюшек непритязательной радости и наполнило бы их душу тоской по недостижимому идеалу, что отравило бы незатейливую радость жизни. Ту радость, которую, как дети, испыты-

вают герои Грэма. Но ощущение красоты, исходившее от музыки, и боже-

ственного смысла остается в душе героев и читателей.

Книга Грэма переведена на русский язык несколькими переводчика-

ми (мы встречали 5 различных переводов). Наиболее вероятно, что дети прочитают эту книгу в изложении И.П.Токмаковой, но возможно также знакомство с переводами А.Елькова или А.Суминой-Мартин. Все перево-

ды довольно сильно отличаются друг от друга, начиная с разницы в име-

нах персонажей. Нам кажется, что лучшим является перевод А.Суминой-

Мартин, поскольку в нем в наибольшей степени переданы особенности стиля автора и особенная атмосфера его книги. Перевод красив и музыка-

лен, что очень важно, ведь о прозе Грэма говорят, что это «почти чистая музыка». Однако этот новый перевод, вероятно, менее доступен читателю,

чем два остальных, уже переиздававшиеся. Что касается их, то перевод А.Елькова, на наш взгляд, ближе, чем перевод И.Токмаковой, к оригиналу по стилистике, интонации, выбору слов, особенно в те моменты, когда в тексте проявляется пантеизм писателя, обожествление им Природы и та-

инственной власти природных законов над живыми существами. Однако иногда переводчик допускает явные неточности (в начале первой главы особенно), грешит против правильности русской речи. Перевод И.Токмаковой яснее и грамотнее, но, к сожалению, переводчица вольно обращается с оригиналом, опуская важные детали, сокращая и уплощая текст, и пантеизм Грэма выступает приглушенно и невнятно. И, конечно,

ничто не может сравниться с оригинальным текстом Грэма, который по

463

драматической форме. Ведь театр — это тоже игра. Лишь позднее Барри напишет повесть о Питере Пэне, во многом отличающуюся от пьесы.

Основное действие происходит на острове Гдетотам (Never Land), ку-

да Питер Пэн увлекает Вэнди и ее братьев. (В переводе повести это назва-

ние звучит как Нетинебудет.) Это материализовавшийся мир детской меч-

ты и фантазии, своеобразное укрытие от взрослого мира. Жизнь острова и вся его природа подчинены Питеру, его фантазии. Мальчишки на острове Гдетотам сталкиваются с индейцами и пиратами. Так естественно в дет-

ской игре оживает мир прочитанных книг. Но и пираты, и индейцы у Бар-

ри не настоящие — это забавная пародия на героев любимых книг. Напри-

мер, в Действии 4 есть такое замечание:

«Крюк нарушил два главных закона войны с индейцами, первый из которых гласит, что краснокожие должны атаковать первыми, а второй, что нападение совершается на рассвете. Индейцы, конечно, точно знали о том, где находятся пираты..., но, увы, они верили в честность и благородство бледнолицых, надеясь, что они будут ожидать нападения до зари...»

Очевидна авторская ирония по адресу стереотипной схемы приклю-

ченческого романа и восприятия этого мира детьми.

Детям хорошо на острове мечты, однако в конце концов они возвра-

щаются домой. Все, кроме Питера Пэна, выбирают взросление, предпочи-

тая реальную жизнь игре. Он же остается.

Так кто же такой Питер Пэн? Воплощение детства, игры, фантазии?

Интересно, что Питер в пьесе играет на свирели, что заставляет вспомнить о боге Пане, которое по-английски пишется и звучит так же, как имя героя Барри — «Pan». Возможно, главное в Питере — его природное начало, его естественность, веселость, искусность и бессердечие? Исследователь Львова-Анохин писал: «Питер Пэн — это детский Дон Кихот, и в чем-то детский Гамлет. Пэна можно играть всяким — и горьким скептиком, и от-

чаянным, едва ли не “хулиганистым” оптимистом, и наивным, всему удив-

ляющимся, и аскетичным максималистом..., и старчески-мудрым ребен-

ком, и даже немножко Хлестаковым, хвастуном и вралем, и холодным уайльдовским Звездным мальчиком».

464

Финал пьесы в оригинале другой, чем в переводе Б.Заходера, который изменил его, взяв за основу финал повести, поскольку решил, что повесть лучше передает основную мысль Барри. На смаом деле идеи повести и пьесы различны. В финале повести (и пьесы в переводе Заходера) речь идет о вечности детства, о том, что Never Land существует до тех пор, пока дети будут «веселыми, и бессердечными»; в пьесе (в оригинале) — о том,

что Питер Пэн испугался жизни — самого большого и интересного при-

ключения [«To live would be an awfully big adventure!»], о том, что нельзя вечно оставаться ребенком, вечно играть — при этом неизбежно что-то те-

ряешь.

Уют детского мира и мягкий уход из него мы находим в книгах о плюшевом медвежонке Винни-Пухе и детских стихах А.А.Милна.

Алан Александр Милн (1882 — 1956) окончил Кэмбриджский уни-

верситет с твердым намерением стать писателем. Первым его напечатан-

ным произведением была пародия на приключения Шерлока Холмса. За-

тем Милн становится сотрудником известного сатирического журнала

«Панч». Каждую неделю он публикует в этом журнале очерк-эссе. Позже он опубликует несколько сборников юмористических эссе, а также напи-

шет несколько комедий, одна из которых имела очень большой успех. Но едва ли мы помнили бы сейчас об этом писателе, если бы не его сын Кри-

стофер Робин, родившийся в 1920 году. Именно для него стал Милн сочи-

нять стихи, ему рассказывать веселые истории, героями которых становил-

ся сам маленький Кристофер и его любимые игрушки — медвежонок Вин-

ни-Пух, ослик Иа и другие. Милн был любящим и внимательным отцом.

Его книги стали так известны потому, что в них правдиво отразился внут-

ренний мир ребенка, его взгляд на вещи, его проблемы, открытия, игры,

горести и радости.

Книги появились одна за другой в небольшой период времени, сов-

павший с детскими годами Кристофера Робина: сборник стихов «Когда мы были совсем маленькими» — 1924, «Винни-Пух» — 1926, сборник стихов

465

«Теперь нам уже шесть» — 1927, «Дом на Пуховой опушке» (продолжение повести о Винни-Пухе) — 1928.

Стихи Милна выглядели так же необычно на фоне английской дет-

ской поэзии, как приключения Алисы на фоне нравоучительных историй викторианской эпохи. В то время книги изобиловали банальными сказоч-

ными образами (например, феями), но были далеки от понимания детской психологии. Отношение к ребенку было снисходительным, как к не сфор-

мировавшемуся умственно человеку, а соответственно и стихи были при-

митивные, рассчитанные на «умственное недоразвитие».

В стихах Милна мир увиден глазами ребенка (большинство его стихо-

творений написано от первого лица), который вовсе не является прими-

тивным существом или «недоразвитым взрослым».

Какие же главные черты, присущие маленькому ребенку, видит и опи-

сывает Мили?

Открывает книгу «Теперь нам шесть» замечательное стихотворение

«Solitude» («Одиночество»). В нем герой мечтает о доме — «зачарованном месте», свободном от бесчисленных запретов взрослых. Этот дом его внутренний мир, закрытый для других, — мир его мечтаний и тайн. В дру-

гом стихотворении — «In the Dark» («В темноте») автор показывает, как драгоценен этот мир для ребенка, который готов выполнить все требова-

ния взрослых (поужинать, выслушать историю Золушки, почистить зубы,

произнести вечерние молитвы), лишь бы отделаться от них и сбежать туда,

где можно «думать о том. о чем хочется думать» и «смеяться над тем, над чем хочется смеяться».

В других стихах Мили показывает, что ребенок ненавидит не сами правила и связанные с ними запреты, а то, что его постоянно поучают и как будто заранее подозревают в том, что он не станет (не сможет) им сле-

довать. Героиня стихотворения «Перед чаем» Эммелин отправляется к ко-

ролеве, чтобы та подтвердила, что ее руки «совершенно чистые». А Джейн в стихотворении «Хорошая маленькая девочка» раздосадована постоянной

466

опекой родителей и надоевшим вопросом. Ей обидно, что ее подозревают в плохом поведении везде, даже в Зоопарке. Девочке кажется, что родители не могут дождаться ее, чтобы скорее спросить о том, хорошо ли она себя вела. При этом, они ведут себя, с ее точки зрения, совершенно нелогично:

ведь, если бы она была плохой, она бы не стала об этом рассказывать. Эти вопросы отравляют Джейн самый приятный день, потому что она знает,

что они непременно его увенчают.

Ребенку, конечно, нужно внимание взрослых, но совсем иного рода.

Он нуждается в понимании, он хочет поделиться с кем-то тем восторгом,

который получает от мира. В стихотворении «Come Out with Me» («Пошли со мной») герой пытается вовлечь взрослых в свою жизнь, показать им все замечательные вещи, которые он видел, но взрослые отмахиваются от не-

го, потому что слишком заняты (стихотворение написано 80 лет назад!). В

сущности, ребенок очень похож на кошку, которая не любит, когда ее вне-

запно хватают и тянут на колени, но приходит к вам тогда, когда хочет.

Что же касается повестей, то они продолжили то, что начали Кэрролл и Барри. В них мы видим не выдуманного, а настоящего ребенка с его осо-

бой логикой, особым миром, особым языком. Все это осмысляется писате-

лем, но осмысляется не в форме сухого трактата, а в веселой литературной игре.

Кристофер Робин — главный герой всех детских книг писателя. Но ес-

ли в стихах это самый обыкновенный мальчик с забавными чертами харак-

тера и недостатками, то в повестях о Винни-Пухе — своего рода «идеаль-

ный герой». Дело в том, что в них он — единственный ребенок, а все дру-

гие обитатели леса оживлены его воображением и персонифицируют ка-

кие-то его черты. Будучи таким образом освобожденным от этих черт,

Кристофер Робин в своих играх —самый умный, сильный и смелый жи-

тель своего вымышленного мира.

Рассматривая остальных персонажей «Винни-Пуха», мы можем, с од-

ной стороны, трактовать их как различные типы детских характеров, с дру-

467

гой — как маски, которые примеряет почти каждый ребенок.

Наиболее оптимистическую часть личности Кристофера Робина во-

площает, конечно, Винни-Пух, его любимый плюшевый медведь. Этот ге-

рой открыт миру, дружелюбен по отношению к нему и абсолютно уверен,

что мир, в свою очередь, так же дружествен. По натуре он несколько эго-

центричен, но бывают моменты, когда и он может почувствовать беду дру-

гого, и, когда это случатся, единственно возможным для него способом выразить свое сочувствие является немедленное действие. Так что Пух вы-

глядит эгоистом лишь в силу того, что уверен — как любой ребенок в его возрасте, — что мир существует специально для него.

Будучи поэтом, автором замечательных «шумелок», «ворчалок» и про-

чих оригинальных произведений, Винни-Пух воплощает творческую энер-

гию ребенка и обладает способом понимания вещей, противоположным логическому. И его стихи, и его поведение основаны на интуиции. Они не планируются — они случаются: «Ведь поэзия, Кричалки — это не такие веши. которые вы находите, когда хотите, это вещи, которые находят на вас, и все, что вы можете сделать, это пойти туда, где они могут вас най-

ти». Интуиция помогает ему во всех ситуациях и даже выводит к дому из тумана.

Совсем другим героям является Пятачок — воплощение детских стра-

хов. Будучи очень маленьким сушеством, он робок и тревожен, и это дает Кристоферу Робину возможность чувствовать себя сильным и необходи-

мым.

Детские страхи персонифицированы в книге в таких мифах, как Сло-

нопотам, Ягуляр, Бяка и Бука. Ни один из этих персонажей не существует на самом деле, и никто, подобный им, в лесу не появляется. Однако в соз-

нании Пятачка они реальная сила. Когда Пятачок рядом с Кристофером Робином он ничего не боится, как ребенок рядом с родителями. С Винни-

Пухом он чувствует себя уже не так уверенно и использует первую же возможность сбежать, как, например, в истории с Бякой и Букой. Но пара-

468

докс заключен в том. что он принял участие в этом приключении абсолют-

но добровольно: Пух даже не предлагал ему присоединиться к нему. Отме-

тим также то восторженное возбуждение, которое вызвало у Пятачка предположение (его собственное), что следы принадлежат таинственному Буке. На самом деле он очень активен и полон энтузиазма. Но его тревож-

ность оказывается в конце концов сильнее жажды приключений. И когда количество Бук и Бяк становится критическим, он исчезает. Беда в том, что у него слишком живое воображение. Кто-то сказал, что тревожность — это воображение, направленное не в ту сторону. Это как нельзя лучше подхо-

дит к случаю Пятачка, главное желание которого, тем не менее, — быть храбрым. Он очень совестливый и хорошо знает, что плохо, а что хорошо,

и, наверное, потому способен даже на героические поступки, если на него смотрят. И в книге мы находим финальную «героизацию» Пятачка, кото-

рый спасает Пуха и Сову, оказавшихся заваленными в дупле упавшего де-

рева, и удостаивается хвалебной оды.

Две книги о Винни-Пухе имеют четко выраженную периодизацию.

Первая — это полный осязаемых чудес мир четырех-пятилетнего ребенка,

вторая же отмечена темой знания, занятий и Учения: в главе IV обитатели леса узнают о том, что по утрам Кристофер Робин учится, и с этого момен-

та он все меньше вовлечен в события книги, во всяком случае как инициа-

тор. Если в первой повести он являлся активным участником всех приклю-

чений или же появлялся в конце как «бог из машины», чтобы решить про-

блему то во второй главным организатором событий становится Кролик, а

Кристофер Робин появляется под занавес, когда проблема уже практически решена. Теперь он меньше времени проводит со своими друзьями, по-

скольку слишком занят учебой. Учиться — значит принадлежать другому,

серьезному миру. Это привносит элемент двойственности в его чувства. С

одной стороны, новая жизнь для него очень привлекательна (и последней главе он рассказывает Пуху о том, как много интеpecного он узнал из книг), с другой — ему жаль утратить блаженнее право «ничегонеделания»

469

— важную составляющую жизни нормального ребенка.

«Ну вот, спросят, например, тебя, как раз когда ты собираешься это делать: "Что ты собираешься делать, Кристофер Робин?", — а ты говоришь: "Да ничего", — а потом идешь и делаешь»

«Ничегонеделание» — этом время, посвященное рефлексии, попыткам понять самого себя; это подлинное прочувствование жизни. Но взрослые часто не уважают эту фундаментальную потребность, постоянно одергивая ребенка.

В книгах Милна ребенок, играя роли и занимаясь «ничегонеделанием»,

приобретает собственное «Я». Некоторые из песен Пуха пронизаны ощу-

щением того, как это здорово — быть Пухом. Ощущать себя единствен-

ным и неповторимым — естественное состояние ребенка, дающее ему комфорт. Поэтому ему так трудно понять другого человека, не похожего на него («...а размышлял Винни Пух о том, что было бы, если бы он, Вин-

ни, был не Винни-Пухом, а кем-нибудь совсем-совсем другим...»)... Так же трудно ему понять, как кто-то может быть несчастен, когда он счастлив; и

наоборот; трудно понять и предсказать поведение другого.

В книгах Милна отражено и особое отношение ребенка со временем.

Мы все живем во временной протяженности — помним о прошлых несча-

стьях и ошибках, беспокоимся о будущем. Психотерапевты учат нас жить сегодняшним днем, но это не очень получается. А ведь в детстве мы все жили именно так. Мы, взрослые, можем пожертвовать чем-то в настоящем ради будущего успеха, но бесполезно обещать награду в далеком будущем ребенку («Учись хорошо и однажды ты станешь богатым и знаменитым»).

Ребенок не может долго ждать. В то же время он не может долго удержи-

вать в памяти прошлое — хорошее или плохое. Он живет в настоящем.

Прошлое не имеет для ребенка таких градаций, как для взрослого, по-

этому история Пуха и может начинаться так: «Давным-давно — кажется, в

прошлую пятницу — Винни-Пух жил в лесу один-одинешенек под именем Сандерс». Что до будущего, оно не так много значит, пока вы находитесь не и нем. Воображение ребенка не может еще представить прошлое или

470

будущее настолько ярко, чтобы оно взволновало его.

Отдельную интереснейшую тему представляет собой тот речевой портрет дошкольника, который дает Милн в своих книгах, показывая, что такое для ребенка слово, как он обращается с языком и как, овладевая язы-

ком, осваивает мир вокруг.

Каждый ребенок в самом начале своей жизни переживает ее величай-

шее событие — он учится говорить и делает это практически самостоя-

тельно, одновременно учась думать и понимать мир и самого себя. Мир,

открывающийся ребенку, полон чудес, но еще чудесней делает его воз-

можность рассказать о них. Как сказал Пятачок, «какой толк в таких по-

трясающих вещах, как потопы и наводнения, если тебе не с кем даже о них поговорить».

Ребенок в книгах Милна глубоко вовлечен в саму жизнь языка. Свежий взгляд на язык делает его склонным к буквализму в понимании того, что говорится, особенно что касается идиом и метафор обыденной речи.

«— Что значит "жил под именем", — немедленно спросил Кристофер Робин.

—Это значит, что на дощечке над дверью было золотыми буквами написано "Мистер Сандерс", а он под ней жил».

Ребенок улавливает точное значение сказанного, даже когда для более опытного носителя языка оно скрыто. Поэтому ему так легко дается каламбур и игра слов.

«— Ой, да не могу же я торчать тут целую неделю!

—Торчать-то ты как раз отлично можешь, глупенький мой мишка. Вот вытащить тебя отсюда — это дело похитрее!»

Известно, что нет другого способа мыслить, кроме как в языке и по-

средством языка. Но наша внутренняя речь отличается от того, что мы произносим вслух. Ребенок чувствует этот разрыв сильнее, чем взрослый.

«— Не вижу в этом большого смысла, — сказал Кролик.

—Нет, — сказал Пух скромно, — его тут нет. Но он собирался тут быть, когда я начинал говорить. Очевидно, что с ним что-то случилось по дороге».

При этом ребенок не может мыслить абстрактными категориями. Про-

цесс развития речи каждого ребенка похож на путь исторического разви-

тия языка: он представляет собой процесс освобождения слова от жеста и ситуативного контекста. В книгах Милна слово глубоко укоренено в си-

туации. С этой точки зрения интересны размышления Пуха о манере Кро-