Археологическая типология

У четвертых — совокупность находок: «определенный комплекс архео¬ логических предметов» (Фосс), «комплексы... находок» (Монгайт). У пятых — неопределенная общность: «ассоциация археологических яв¬ лений» (Брайчевский). По сути это стихийный поиск системы понятий, который можно сравнить с попыткой одним пальцем взять на рояле аккорд. Аккордом и будет развернутая система понятий.

Попытаемся наметить структурную схему для такой системы понятий. Здесь придется ввести (подыскать) целый ряд совершенно новых (для археологии) и потому странных, непривычных терминов. Несомненно, многие из них не найдут в ближайшее время практического применения. Но они нужны для полноты понятийной схемы, а кроме того эти понятия и термины образуют теоретический задел. В будущем они могут и на практике пригодиться.

2. Артефакт и архема

Исходной, первичной единицей культурной классификации или типо¬ логии многие археологи считают артефакт. «Основной единицей архео¬ логического исследования является артефакт», — четко сформулировал эту идею Уокоп (Wauchope 1956: 36). По ряду причин такая категорич¬ ность опрометчива, и трудно принять эту идею за основу.

Во-первых, разные археологические школы полагают исходной еди¬ ницей разные объекты, в их числе не только артефакт, но и признак, замкнутый комплекс, поселок или резиденция (locality).

Во-вторых, само понятие «артефакт» многозначно и в разных архео¬ логических школах имеет разные значения, а часто — несколько зна¬ чений сразу [см. Клейн 1978: 83—85, 98].

В-третьих, даже если принять за основу одно его значение («отдель¬ ная портативная вещь» или иное: «любой отдельный объект, изготов¬ ленный людьми»), этого недостаточно для полного охвата культурных явлений, представленных в археологическом материале. Скажем, поло¬ жение покойника в могиле интуитивно ощущается всеми археологами как культурное явление, важное для характеристики и выделения архео¬ логических культур, но ни покойник, ни его положение в могиле не подхо¬ дит под понятие артефакта — никак.

В-четвертых, к артефактам, и вообще к древностям, в археологии двоякий подход: их воспринимают как современные, существующие ныне объекты, сохранившиеся от прошлого (памятники, находки, источники), а затем их представляют продуктами (артефактами в буквальном смыс¬ ле) и объектами деятельности (вещами, орудиями и т. п. ) древнего чело¬ века, придавая им, соответственно, другие характеристики — другой об¬ лик, другие время, место, функции и т. д., но сохраняя тот же термин. Это и ведет к смешению задач служебной группировки (артефактов в первом смысле) с задачами исследовательской группировки (артефак¬ тов во втором смысле), а также классификации — с типологией. Неко¬ торые исследователи усматривают какую-то противоречивость в природе самих артефактов и их совокупностей, говорят о «парадоксах» арте¬ факта и археологической культуры [Захарук 1978]. Нет противоречи¬ вости в природе артефакта, а есть нечетность в исследовательском мышлении. «Парадоксы» надуманы и решаются просто: надо расчле¬ нить слитые понятия.

Правда, нередко артефакту в качестве первичной единицы группи¬ ровки противопоставляют тип или комплекс и т. п. Можно соглашаться или не соглашаться с переносом центра тяжести исследований, со сдви¬ гом концентрации внимания, но сразу же напрашиваются вопросы:

тип чего? комплекс чего? И это нечто — будь то артефакт, сооружение, деталь и т. п. — опять же обладает двойственностью (которая перехо¬ дит на «тип», «комплекс» и т. д. ) и нуждается в расчленении.

Требуются парные понятия, способные покрыть в каждом из двух аспектов любые явления, подлежащие типизации.

А с п е к т п е р в ы й — проекция на прошлое.

Для типологической систематизации древнего культурного материа¬ ла (в его давних функциях, в проекции на прошлое) важны не только типы вещей, но и типы их деталей, типы сооружений и их деталей, типы положения покойников в могиле, планировки поселков и т. п.

А для методологического анализа проблемы желательно выявить общее во всех этих типах и в их культурообразующих функциях. Ввиду этого любое такое явление, выступающее (и доступное вычленению) в архео¬ логическом материале, с п р о е ц и р о в а н н о м на п р о ш л о е , обоз¬ начим словом «архема» — по аналогии с лингвистическими терминами: «фонема», «лексема», «морфема», «семема» 1, — отвлекаясь пока от за¬ дачи необходимого и в археологии дальнейшего классификационного различения разных видов архем и аспектов типизации архем (в связи с чем далее придется сузить и приложимость самого термина «тип», огра¬ ничив ее уровнем артефактов как вещей и сооружений).

Чтобы избежать недоразумений, оговорю сразу же: архемы — это не сами исторические объекты прошлого (семьи, общины, народы) или исторические события и обычаи (похороны, обменные связи и т. п. ), а только оставленные ими материальные следы, мысленно фиксирован¬ ные в момент отложения.

А с п е к т в т о р о й — современное состояние материала.

Рассматривая систему археологических таксонов Д. Кларка, Муберг отметил, что «таксон» как понятие влечет за собой шлейф биологиче¬ ских характеристик, способных помешать социокультурному анализу.

«Чтобы избежать биологизаторских осмыслений 'таксона', — пишет он, — я бы предпочел "археограммы" как вполне ясное и более нейтральное слово. Таким образом, любая описательная ячейка — от ассоциации признаков до "технокомлекса" Дэвида

Л.Кларка — есть археограмма».

ИМуберг задается вопросом: «Сколь далеко заходит соответствие археограммы чему-либо интересному за пределами собственно археоло¬ гии?» [Moberg 1970: 21].

Не думаю, чтобы борьба с тенью биологии требовала отказа от привычных терминов, собственно, уже ставших общенаучными. Но обус¬ ловленные самим составом слова "археограмма" его смысловые связи с понятиями древности и описательности делают этот термин удобным для оформления отсутствующего в биологии раздвоения понятий, в част¬ ности — для выражения описательного аспекта. Это как раз тот аспект, которым занимается часть археологической процедуры, именуемая Му¬ бергом «археографией» [Moberg 1969: 41, 1970: 21].

Муберг соотносит свои археограммы непосредственно с историчес¬ кими общностями — народами и т. п. Его статья (1971) так и называется: «Археограммы и исторические общности». «Археографии» же противо¬ поставляется собственно археология, предметом которой, по Мубергу, являются «люди в системе» [Moberg 1969: 157]. Я уже отмечал, что в «собственно археологии» Муберга слиты археология и история (или пре¬ история) [Клейн 1973в].

1Хотя ближайшим семантическим соответствием термину «архема» будет в лингвис¬ тике «глосса».

Более целесообразным мне представляется соотносить археограммы непосредственно не с историческими общностями, а с архемами, и только через них — с историческими общностями.

Таковы два необходимых понятия, базисных для дальнейшего по¬ строения. Соотнесем оба с артефактами.

Сполдинг в статье «Параметры археологии» [Spaulding 1960: 438] пишет:

В таком «самом широком смысле» «артефакт» Сполдинга близок на¬ шей «археме», но дальнейшая разработка этого понятия у Сполдинга по¬ казывает, что он все-таки не различает здесь двух понятий, а лишь при¬ писывает археограммам некоторые особенности архем, т. е. смешивает два подхода.

Сполдинг утверждает, что у артефактов в археологии в общем три параметра:

«Форма в смысле любых физико-химических свойств артефакта, место во вре¬ мени (temporal locus) (имея в виду датировку преисторических событий, выводимую из артефактов, в частности время изготовления, время использования и время упокоения артефакта или класса артефактов) и место в пространстве (spatial locus) (позиция артефакта в трехмерном мире)».

Между тем Григорьев (1927: 7) утверждает: «Лишь форма изделия дана нам объективно», а Мальмер и следом на ним Бочкарев исходными параметрами археологии считают «только два» — свойства артефактов и условия их нахождения [Malmer 1967: 373; Бочкарев 1973: 57]. Значит, количество и суть параметров археологии, а также исходность орга¬ низованных по ним данных (как основ всего здания археологии) не так уж очевидны. Схема Сполдинга более развернута, чем другие, но все-таки недостаточно продумана.

посредственно определимые характеристики с выводными. Попытаемся расчленить их.

У артефактов как археограмм семь параметров — три собственных, установимых по отдельно изучаемым экземплярам: 1) топологическая форма со включением размеров, пропорций и структуры, 2) физикохимические характеристики, 3) локализация в пространстве, — и четыре реляционных, установимых только при сопоставлении с другими арте¬ фактами: 4) схожесть, 5) сочетание в комплексе, 6) стратиграфичес¬ кое соотношение и 7) расположение на древней дневной поверхности — все это к моменту обнаружения.

Локализация во времени (в смысле, указанном у Сполдинга), а так¬ же функция, технология изготовления, применение и т. п. — это характе¬ ристики выводные, им в параметрах археограмм не место.

У артефактов как архем все параметры выводные — в том смысле, что все характеристики перенесены на прошлое, соответственно откор¬ ректированы (реставрацией и первичной реконструкцией), совмещены на одной проекции и подвергнуты стяжению (некоторые непосредствен¬ но установленные целиком заменены выводными из них же).

Получается пять параметров — три собственных: 1) материальнотехническая характеристика (форма, вещество и технология изготовле¬ ния), 2) предполагаемая функция и 3) локализация в пространстве и времени, — и два реляционных: 4) схожесть и 5) сочетание в комп¬ лексе, понимаемое как соучастие, и позиция в контексте (включая состав комплекса и расположение его компонентов).

Вот те исходные данные, с которыми мы на деле работаем при типологической группировке, выделяя археологические культуры. (Да¬ лее ограничим «архемы» уровнем артефактов. )

3. Комплекс и контекст

Давно было замечено (Ворсе, Монтелиус, Софус Мюллер), что арте¬ факты часто бывают связаны совместным нахождением и обстоятель¬ ствами (залегание в одной яме, непосредственно под сгоревшим пере¬ крытием и т. п. ), говорящими о совместном участии в событии, которое привело к отложению этих артефактов (похороны, пожар и т. п. ). Еще Ворсе догадался, что так можно выявлять одновременность упо¬ коения артефактов (у Ворсе — вещей, у Монтелиуса — также сооруже¬ ний). Такая совокупность артефактов и условий их залегания получила название «замкнутый комплекс». Замкнутый комплекс выступал тогда только как инструмент установления хронологии. Исследователей инте¬ ресовал исключительно состав комплекса — сочетание артефактов в нем, но не их позиции. При обработке материала для группировки использовались параметры артефактов как наблюдаемых ныне объектов (археограмм).

Однако с течением времени интересы археологов расширились, вста¬ ла задача реконструкции быта, событий, социальных структур, архео¬ логи приступили к вскрытию широкими площадями, к детективному анализу следов и остатков — и в поле зрения вошло расположение вещей и сооружений в комплексе. Теперь надо было оценивать позицию каждой архемы в контексте, различать комплексы по этим показателям. Теперь уже работа пошла с параметрами архем как объектов, спрое¬ цированных на прошлое. Замкнутый комплекс, собственно, теперь стали понимать как определенный культурный контекст — хотя и поврежден¬ ный, неполный, частично искаженный, но все же ценный не только самим фактом своей причастности к прошлому, своим экзотическим обликом и своей артикулируемостью (способностью подвергаться мани¬ пуляциям, податливостью на логичное расчленение), но и своим смысло¬ вым содержанием, своей информацией о прошлом.

И артефакт (соотв. архема) и замкнутый комплекс (соотв. культур¬ ный контекст) имеют нечто общее — это вещественные, всегда конк¬ ретные объекты, только разного уровня сложности; они всегда диск¬ ретного характера, и их локализация во времени и пространстве (locus) имеет резкие границы, а во многих отношениях (особенно в пространст¬ венном аспекте) может быть приравнена к точечной.

4. Элементы

Давно замечено также, что по многолинейному сходству основных формальных признаков, как правило, архемы-артефакты группируются в какие-то совокупности. Внутри такой совокупности каждая архема связана теми или иными сходствами со многими из остальных архем, а в целом все архемы такой совокупности больше связаны сходствами друг с другом, чем с архемами, не входящими в совокупность. Если связь через замкнутые комплексы отражает через общность упокоения какую-то общность в давнем обращении и применении (вещей и соору¬ жений), то сходство форм, сходство материально-технических характе¬ ристик отражает какую-то общность изготовления и назначения — функционально-технического и семантического (знакового).

В этом сличении артефактов ли, архем ли выявляются и обособляют¬ ся их элементарные характеристики (traits) — «свойства» (properties) или «признаки» (attributes). Термины эти используются обычно как

равнозначные, но в последнее время наметилось их различение (мы рас¬ смотрим его дальше). Здесь нет надобности подробно разбирать задачу выявления этих элементарных характеристик, тем более, что это недавно сделано в подробной разработке [Каменецкий и др. 1975; ср. Клейн 1977а]. Можно ограничиться лишь самым необходимым.

Каждая такая характеристика есть результат отдельного акта сли¬ чения, реального или воображаемого, и, как минимум, требует такой возможности в принципе. Регулярность в реализации таких актов ведет к понятийному оформлению разновидностей таких характеристик. Прин¬ ципиальными возможностями и потребностями сличения определяются количество и качественная определенность таких характеристик, их вы¬ бор для каждой категории материала. Каждый артефакт, каждая архе¬ ма описываются соответствующим набором таких характеристик, и в принципе описание может быть сколь угодно полным, хотя на практике для удовлетворительного описания достаточно ограниченной выборки элементарных характеристик.

Увязка археограмм или архем в группы по многолинейным сход¬ ствам сводится к тому, чтобы выявлять у объектов множественность общих для них характеристик. Это означает, говоря языком математи¬ ков, — понижать размерность исследуемой совокупности, сжимать ин¬ формацию о ней [Устинов и Фелингер 1973: 88—90, 99].

Такое выявление может производиться двумя способами.

Первый способ заключается в обнаружении закономерных связей между элементарными характеристиками, в установлении их сочетае¬ мости на артефактах (или на архемах). Американские археологи назы¬ вают этот способ R-mode analysis [Dumond 1974], заимствовав пред¬ ставление о методе и его название из психологической статистики. Советские математики характеризуют этот способ как «понижение числа признаков описания совокупности» и в числе конкретных методов та¬ кого понижения приводят компонентный, регрессионный и факторный анализы [Устинов и Фелингер 1973: 87—98]. Выше я говорил об этом способе как о подходе в традиции Гете — Монтелиуса.

Второй способ заключается в непосредственном обнаружении широ¬ ких (множественных) сходств между объектами (артефактами, архема¬ ми) — устанавливается близость этих объектов друг другу в простран¬ стве признаков. Американцы называют этот способ Q-mode analysis [Dumond 1974], а советские математики характеризуют как уменьше¬ ние «числа объектов совокупности, рассматриваемых как различные», и определяют как «распознавание образов», точнее как «оптимальное группирование объектов совокупности в так называемые образы» или

Казалось бы, результат работы обоими способами должен быть один, но это не совсем так. Первым способом формируются более обобщенные, отвлеченные от конкретного материала представления — patterns («кон¬ фигурации», «патерны»), которыми удобно охарактеризовать сложную упорядоченность диффузного материала, лишенного простых группиро¬ вок. Образное представление таких патернов не имеет смысла: они будут слишком далеки от реальных объектов. Вторым способом фор¬ мируются образы, весьма близкие реальным объектам, как бы усред¬ ненные объекты, но он вообще неспособен выявить упорядоченность в таком материале, где нет четких групп, поддающихся усреднению.

Важнее и привычнее для археологов другая — по Даннелу, «фунда¬ ментальная» — дихотомия группировки [Dunnell 1978], более прису-

щая как раз группировке архем. Попытаемся сначала сформулировать ее, опираясь на эмпирическое знакомство с исследовательской практи¬ кой археологов. Имеется в виду парность понятий «тип» и «стиль».

5. Тип и стиль

Группируясь по формальным сходствам с у ч е т о м общего для всех групп функционально-технического назначения, то есть не выходя за пределы «категории» — архем одного функционально-технического на¬ значения (рукоятки, ножи, горшки, жилища и т. д. ), объекты образуют совокупности, обобщая которые археолог получает понятие «тип» (та¬ кой-то тип ножа, другой тип ножа и т. д. ). Внутри «категории» типы

зайн), могшим иметь и семантическое и художественное значение [Ка¬ менецкий 1972; Лебедев 1979: 79—80]. Традиционно типы выявлялись и представлялись в виде образов, так что обращение в последнее время к типам-патернам было воспринято как нечто чуждое типам (что и при¬ вело Л. Бинфорда и других к дискредитации самого понятия «тип»).

нально-технического назначения, то есть не считаясь с границами «катего¬ рий», архемы образуют совокупность, обобщая которую археолог по¬ лучает понятие «стиль».

Это структурное сопоставление «стиля» с «типом» вытекает из историо¬ графически выявленной схожести ролей обоих в формировании поня¬ тия «археологическая культура».

В отличие от понятия «тип» понятие «стиль» мало разработано в архео¬ логической литературе, а в исследовательской практике применяется

лось, особенно неуловимо для археологов», — пишет Сэкет [Sackett 1973: 321]. «Признаки стиля очень важны для интерпретации, но они

и перспективной возможность дать понятию стиля формальное опреде¬ ление в археологическом плане, исходя из сопоставления с поняти¬ ем типа.

Архемы одного «стиля» (или одного вкуса, одной трактовки) объеди¬ нены иногда прижившимися модулями широкопрофильного конструк¬ тивного решения, чаще — сознательно или неосознанно предпочитавши¬ мися особенностями оформления, которые могли иметь семантический смысл, могли иметь художественное значение, а могли и не воспри¬ ниматься такими. Стиль в понимании археолога, таким образом, не вполне совпадает с искусствоведческим понятием стиля, будучи гораздо более широким и свободным.

Такое понимание, намеченное, как показано выше, Г. Кларком, сфор¬ мулировано более четко как оппозиция «стиль» — «функция» в работах американских археологов [Binford 1962: 217, 220; 1965: 207; Sackett 1973; Jelinek 1976; Dunnell 1978].

«Любой артефакт, — пишет Сэкет, — можно рассматривать с двух противопо¬ ложных, но вполне взаимо дополнительных точек зрения. Во-первых, мы можем рас-

сматривать его со стороны его роли и значения в непосредственной культурной обстановке, в которой мы его нашли... Во-вторых, мы можем рассматривать арте¬ факт не ради его самого, а как показатель исторических или «генетических» связей его культурной обстановки... Эта сеть связей называется культурной традицией (хотя на подмену часто идут альтернативные термины, варьирующие от 'филума' или 'культуры' до 'суб-традиции' и 'фации' — все это в зависимости от относитель¬ ной временной и географической величины 'этой совокупности' и от степени ее исто¬ рической независимости... ).

Есть смысл в том, чтобы эти две противоположных перспективы (с одной стороны, артефакт в действии, с другой — артефакт как показатель культурной традиции) рассматривать как свойства или параметры самих наших явлений. Поэтому я буду называть первый параметр функциональным аспектом артефакта, а второй — его стилистическим аспектом. Эти аспекты, по логике дела, простираются и на изменчи¬ вость артефакта, так что вполне резонно говорить о 'функциональных' или 'сти¬ листических' аспектах отдельных формальных признаков артефактов» [Sackett 1973: 320].

Сэкет рассматривает стиль «как аспект каждого патерна, наблюдае¬ мого в любой археологической ситуации». Ведь в культуре одну и ту же цель можно достичь разными средствами, и выбор той или иной из них часто определяется традицией — историко-генетической обстановкой.

«Таким образом, любое утверждение, касающееся способа, которым изменчи¬ вость артефактов характеризует традицию, есть по определению стилистическое утверждение» [Sackett 1973: 321].

Терминологически Сэкет, подобно другим американцам, кроме Рауза [Rouse 1965], противопоставляет «стиль» не «типу», а «функции». Поня¬ тие же «тип» он употребляет для обеих разновидностей ячейки — выде¬ ляемой по стилистическим основаниям и выделяемой по функциональ¬ ным. То — тип, и это — тип. «Любой данный тип, да и любой отдельный признак формы внутренне двойствен и, в зависимости от угла зрения, может репрезентировать либо функциональный аспект, либо стилисти¬ ческий», Сэкет говорит о «многослойной типологии» (manyfold typo¬ logy). В ней «два типа, к которым данный артефакт будет отнесен, по необходимости оказываются взаимопересекающимися категориями» [Sackett 1973: 324—325]. Сэкет здесь следует Бинфорду, который гово¬ рил о «стилевых типах» [Binford 1962: 220].

Такое словоупотребление противоречит традиционной практике и не¬ удобно тем, что смазывает эту важную демаркационную линию в но¬ менклатуре.

Другая слабость рассуждений Сэкета состоит в ограничении стиля детерминантами культурной традиции, генезиса. Это не вяжется с би¬ нарностью оппозиции, с дихотомией «тип» — «функция», несоразмерно обедняя один полюс. Ведь не все, что противостоит функциональному аспекту, определено традицией. Надо же предусмотреть и решение но¬ вых культурных задач, а при решении таких задач неизбежно на вы¬ боре средств (из нескольких функционально равноценных) сказывается не только диктат прошлого, но и случайное стечение обстоятельств в разобщенных между собой сообществах людей.

Даннел избегает этой слабости, указывая на связь функции с эво¬ люционными процессами, а стиля — со стохастическими процессами [Dunnell 1978: 192].

«Стиль обозначает те формы, которые лишены опознаваемой важности для естественного отбора. Функция же выступает как те формы, которые прямо воздействуют на дарвинову приспособляемость популяции, в которой они появи¬ лись... Дихотомия взаимоисключительна и является исчерпывающей в принци¬ пе» [Dunnell 1978: 199].

Суммируя все эти соображения, можно структурно определить стиль

с точки зрения археолога как устойчивую ассоциацию архем, связанных

не по функциональным особенностям — имеющим приспособительное значение, а по особенностям, определяемым случайностью, произвольным

выбором, контактами и традицией. Эта структурная дефиниция опера¬ циональна, но недостаточна.

Определяемый так стиль мог бы и не иметь внутреннего единства, связности, цельности. На деле он чаще всего их имеет. Суть в том, что в структурной дефиниции стиля не учтен генеративный аспект. На формировании стиля сказываются факторы, ограничивающие слу¬ чайность и направляющие выбор. Это факторы социально-экономичес¬ кие, исторические, географические, в некоторой мере и биологические (темперамент, внешний облик людей, определяющий форму и цвет одежд и украшений). Все вместе они воздействуют на социальную психологию и через нее предопределяют общие детерминанты стиля.

Таким образом, если у разных компонентов стиля и нет формаль¬ ных сходств, инвариант, общих черт, все же связь между ними есть — опосредованная, через социальную психологию. Иными словами, объе¬ динены общими чертами стоящие за формальными явлениями идейные мотивировки, обычно неосознаваемые создателями и носителями дан¬ ного стиля. Эти мотивировки — не что иное, как социальные нормы, ду¬ ховные ценности, этические императивы, а к ним примыкают эстети¬ ческие идеалы, от которых их отделяет очень тонкая грань. За нею — разновидность общекультурного понятия стиля — художественный стиль. Это близко родственные понятия.

Согласно предложенному определению стиль может в некоторых кон¬ кретных случаях совпасть с типом: ведь в этом определении стиля нет запрета на группировку внутри одной «категории». На практике, однако, такого совпадения, как правило, не проходит.

Во-первых, в отличие от типа стиль как раз выступает обычно не в виде образа, а в виде более абстрактной конфигурации — патерна; соответствующими математическому образу в таком анализе выступают «мотив» (применительно к неодушевленному изображению или к детали любого изображения или оформления), «образ» (применительно к оду¬ шевленному целому объекту изображения) и «сюжет»» (применительно к многофигурной или просто составной композиции).

Во-вторых, вступает в силу более узкое понимание «типа» — только в приложении к целым артефактам (вещам и сооружениям). При груп¬ пировке таковых отдается предпочтение понятию «тип», при группиров¬ ке же отдельных комплексных характеристик материала (на основе сортировки фрагментов) — понятию «стиль» или — таковы здесь его си¬ нонимы — «сорт», «вид» (ware).

В-третьих, и в случае ограничения рамками одной категории понятию «стиль» придается более широкое значение: несколько типов объединяют¬ ся одним стилем, противопоставляясь другим типам той же категории, лишь при наличии очень резких различий между этими группами типов, особенно если это подкрепляется распределением хронологическим, тер¬ риториальным, этническим, социальным и т. п. Тут иногда применяются как синонимы «серия», «облик», «трактовка», «манера».

Если уж говорят о «стиле», то при этом подразумевается, что разли¬ чия столь отчетливы и такого характера, что могли бы (и должны были бы) сказаться и в других категориях архем, даже в других фракциях материала, если бы анализ был на них распространен. Иными словами, археолог подсознательно имеет в виду, что стиль все-таки должен в принципе п е р е с е к а т ь границы категорий и даже фракций и связы¬ вать архемы р а з н ы х категорий и фракций, отражая общие для этих разных подразделений культуры формообразующие тенденции и вкусы создателей. В искусствоведении (где «стиль» тоже имеет разные значе¬ ния) такому пониманию больше соответствует по формату синоним

«течение», чем «трактовка».

Таким образом, надо бы различать несколько значений слова «стиль» в археологии: стиль как трактовка или манера, стиль как сорт (ware) и стиль как течение.

Оба явления — и тип и стиль — отличаются от архемы и комплекса своей обобщенностью, суммарностью, множественностью проявлений. Это не значит, что тип и стиль нематериальны, неконкретны или недиск¬ ретны. Но природа этой конкретности и дискретности другая. Границы явлений не столь отчетливы, как там. Явление размельчено, разомкнуто, разверстано, разметано в пространстве и времени, изменчиво в них. Оно предстает как бы результатом тиражирования, размножения и варьирования одной архемы или одного набора приемов. Но эта вообра¬ жаемая архема или этот набор приемов, представляя идеалы мастеров, при всей своей реальности заключены в материале лишь в виде ин¬ вариант.

Эти инварианты могут получить однообразный, целостный, дискрет¬ ный облик лишь в сознании современного археолога — как зыбкий об¬ раз. Его осознание, очистка, фиксация и логически строгое оформление дают понятие. Это результат обобщения, абстрагирования, усреднения и т. п. В этом смысле они имеют идеальный характер. Соотношение этих идеальных образов и понятий с реалиями служит, как уже было про¬ демонстрировано выше, темой нескончаемых дебатов в английской и, особенно, американской археологии.

Как бы ни оценивать степень реальности такого совокупного явле¬ ния (этой проблеме будет посвящена следующая глава), здесь достаточно будет отметить, что оно занимает определенную, так сказать, ячейку, камеру, палату во времени и пространстве. Локализация всего явления, всей совокупности его проявлений во времени и пространстве носит иной характер, чем у архемы или замкнутого комплекса: здесь куда меньше возможностей свести локус к точке — он всегда имеет объем, протяженность, габарит.

В общем у таких совокупных (или суммарных) объектов изучения более сложная структура, чем у отдельностей — архем и замкнутых комплексов. Совокупный объект не только зернист, развернут и разом¬ кнут в пространстве и времени; он также расчленен на идеальный объект

mental template). Последний, однако, доступен познанию только опосре¬ дованно через свою наличную материализацию, материализован же он в инвариантах совокупности материальных объектов, а те дошли до нас неполностью, в поврежденном состоянии и т. д. Так что древний идеал

ве культурного типа. Сумма материальных объектов (обычно репрезен¬ тативная выборка из полной совокупности всех реализаций древнего идеала) является основой для реконструкции древнего идеала посред¬ ством абстрагирования. Кстати, и сам древний идеал отнюдь не был абсолютно единым.

Для правильной, как говорят американцы, артикуляции этих слож¬ ных объектов археологического изучения (т. е. для корректного мани¬ пулирования ими на основе их четкого различения и знания их составных частей) нужно выделить и обозначить их главные составные части.

По традиции, наименования этих совокупных объектов (тип и стиль) сохраняются за их идеальными частями, учитывая репрезентативную функцию идеала, иногда с дополнительной спецификацией (тип как

идеал, идея типа) 1, и расслоение идеального объекта тоже отмечается спецификацией (эмпирический тип, условный тип, культурный тип).

Идеалообразующий набор инвариант (соотв. свойств или признаков архем) также обычно терминологически не отличается от общего по¬ нятия. И нередко это оправдано контекстом употребления. Однако иног¬ да отличение требуется — тогда говорят о типе как системе признаков, о критерии типа или, менее ясно, о структуре типа. Удобнее будет для такого набора элементов, формирующих тип, использовать термин «декрет» (вспомнив аналогию с монетным типом предложенную Маль¬ мером и приведенную выше), а для такого набора, формирующего стиль, использовать термин «ордонанс» (близкий к применяемому в бо¬ лее узком значении историками архитектуры термину «ордер»).

Совокупность однотипных артефактов Д. Кларк называет «популя¬ цией». Учитывая биологическую традицию, этот термин удобно сохра¬ нить за совокупностью однотипных архем, оказавшихся в одной среде (границы которой определяются задачами изучения). А всю совокуп¬ ность экземпляров архем одного типа или одного стиля предлагаю назы¬ вать его контингентом.

Место, которое данный контингент занимает в пространстве и вре¬ мени, — локус — отличается от локуса архемы или замкнутого комп¬ лекса своей, так сказать, объемностью: немного найдется исследова¬ тельских ситуаций, в которых этот локус правомерно было бы принять за точечный — ни в аспекте времени, ни в пространственном аспекте. И тип и стиль, как правило, занимают своим контингентом определенную тер¬ риторию — ареал — и определенный отрезок времени — интервал.

Локус здесь имеет и определенный габарит — размер объема.

Культурно-археологическому пространству присущ плоскостной ха¬ рактер: при картографировании обычно рельеф местности не передается отображением с отдельной вертикальной осью координат или вовсе не учитывается. Поэтому в локусе типа и стиля различению и шкалиро¬ ванию подлежат три оси (две пространственные и одна — времени), и локус имеет трехмерный облик. При условном уравнении шкал он может быть представлен в виде куба [ср. Deetz 1967: 55—56; Klejn 1971: 338—339; Soudsky 1973: 204—205, fig. 1, 2]. Поэтому в моей работе 1971 года он был обозначен именно так, и это представление понравилось Соудскому, а его усложненные кубы были расцвечены и вы¬ несены на суперобложку сборника о моделях в преистории — то ли из-за декоративности, то ли как удачная передача моделей культуры кубами. Сейчас, однако, мне представляется, что ввиду многозначности этого слова термин «локус» удобнее.

6. Парадигма структур

Группируясь, архемы объединяются и в замкнутых комплексах, и в типах и стилях, но по-разному.

Замкнутый комплекс не то чтобы сложнее, он просто крупнее и содер¬ жательнее архемы, но схож с ней по своей дискретной природе. Тип и стиль много сложнее архемы и отличаются от архемы и замкнутого комплекса по своей природе, образуя над архемами как бы следующий этаж в категоризации археологического материала (именно над архема¬ ми, поскольку комплексы не служат структурными ячейками в форми¬ ровании типов и стилей). Еще выше этажом располагаются образова¬ ния, представляющие археологическую культуру: в их формировании

1Биологический термин «архетип» больше соответствует нашему «культурный тип».