social_policy_Russia_40_85

Антимиры: принципы конструирования аномалий

Подобная риторика была свойственная партийно-комсомольской печати и после ХХ съезда КПСС. Ленинградская многотиражная газета «Кировский рабочий» в сентябре 1957 года поместила статью «Стиля- ги». Вней говорилось:

Есть у нас такие товарищи, которые в настоящее время, заслужили внимание общественности... Эти молодые люди не знают норм поведения в обществе. Отстав от нашей передовой молодежи, они превратились в стиляг 1.

Конечно, регламентирующая направленность подобных публикаций впрессе вусловияхсоветскойдействительности очевидна. Ярлык«стиля- ги» мог вполне служить основанием для исключения из комсомола и, как следствие, отчисления из института. Однако прямого нормативного воз- действия на данную во многом ей самой же сконструированную общест- веннуюаномалиювластьвсежеоказатьнемогла.

Четко же выраженный властный дискурс того времени, основной сутью которого была идея построения коммунистического общества, требовал более действенных форм социальной политики в сфере фор- мирование нового человека. Неслучайно в третьей программе Коммуни- стической партии, программе построения коммунистического общества былозаписано:

В обществе, строящем коммунизм, не должно быть места правона- рушениям и преступности, но пока имеются проявления преступ- ности, необходимо принять строгие меры наказания к лицам, со- вершающим опасные для общества преступления, нарушающим правила социалистического общежития, не желающим приобщать- сякчестнойтрудовойжизни[КПССврезолюциях… 1972. С. 277].

Подобные установки нашли отражение в конструировании новых аномалий, на этот раз закрепленных уже в нормативных властных су- ждениях.

Граждане фарцовщики, тунеядцы, валютчики…

Хрущевская правовая политика казалась либеральной лишь на первый взгляд. Власть достаточно гибко реагировала на изменение со- циальной ситуации с помощью, в частности, идеологического обстав- ления особой опасности в условиях строящегося коммунистического общества традиционных видов преступлений. Это ярко видно на при- мере политизации явления спекуляции в хрущевское время. Перепро- дажа с целью получения прибыли – обязательный элемент рыночной экономики. В советском же обществе это занятие всегда считалось и противоправным, и осуждаемым. Однако при социализме с его хрони- ческим дефицитом обычный человек существовать без спекулянтов не мог. В СССР до войны существовали толкучки, затем появились бара-

1 Кировский рабочий. 1957. 9 сентября.

261

Лебина

холки, довольно развитой была сеть скупок и комиссионных магази- нов. Хрущевские преобразования затронули и эту сферу. Незадолго до официального провозглашения задачи построения коммунизма в ближайшие 20 лет в Ленинграде, в частности, решено было закрыть последнюю крупную барахолку на Митрофаньевском шоссе. Ленгор- исполком в январе 1961 года принял следующее постановление:

Рынок по продаже держанных вещей, как показали неоднократные проверки, превратился для лиц, не имеющих определенных заня- тий, идругихтунеядцеввместоспекуляциииобмананаселения1.

Власти боялись не столько самого факта купли и перепродажи. Ведь сеть комиссионных магазинов ликвидирована не была. В 1962 году в Ленинграде, например, работало 60 таких торговых точек. Барахолки могли стать прибежищем нового вида спекулянтов – людей, добывав- ших предметы перекупки у иностранцев. Это по советским меркам пред- ставляло особую опасность. Так в системе хрущевских антимиров поя- вилась фигура«фарцовщика».

В официальном правовом языке термина «фарцовщик» не сущест- вовало. Это была некая вольная лексика прессы и общественных обви- нителей. Существует две версии происхождения слова «фарцовщик»: производное от искаженного английского «for sale» – для продажи или от одесского жаргонного «форец» – человека способный выторговать на рынке в несколько раза дешевле любую вещь и затем перепродать ее по выгоднойцене[Подробнеесм.: Васильев, 2007].

Толчком для появления фарцовки стал подъем «железного зана- веса» – характерная черта реформ Хрущева. В. Тихоненко, один из первых ленинградских фарцовщиков, датирует начало этого явление осенью 1956 года, но особый размах оно получило после Всемирного фестиваля молодежи и студентов 1957 года [Тарзан в своем отечестве, 1997. С.26]. К началу же 60-х годов о фарцовщиках открыто писали га- зеты. Сотрудница одного из районных отделов милиции Ленинграда, рассказывая на страницах «Ленинградской правды» в январе 1961 года о спекулянтах, торгующих из-под полы коврами, мотоциклами, авто- машинами, выделяла среди этих правонарушителей особую группу лиц, скупающих «заграничное тряпье» у иностранцев и перепродаю- щих его советским гражданам 2. Плановая экономика способствовала развитию этого явления. В условиях нарастающего дефицита незаме- нимыми поставщиками необходимых вещей становились именно фар- цовщики [см. об этом: Романов, Ярская-Смирнова, 2005, 2007]. Свое- образные приемы бизнеса принуждали их вступать в контакт с иностранцами прямо на улице, чаще всего около крупных гостиниц. Здесь и сталкивались норма и аномалия хрущевской эпохи: фарцов- щиков ловили дружинники. Поводом для задержания мог явиться уже

1ЦГА Спб.Ф.7384.Оп. 41.Д. 279.Л.16.

2Ленинградская правда. 1961. 7 января.

262

Антимиры: принципы конструирования аномалий

акт купли-продажи вещи, полученной путем фарцовки. И в данном случае уже действовал уголовный кодекс. У многих современников, например, у Иосифа Бродского, осталось впечатление, что отобранное у «фарцы» дружинники брали себе [Волков, 1998. С.64]. Ситуация вполне возможная в условиях нарастающего дефицита.

Еще одним приемом конструирования аномалий в хрущевское вре- мя стало ужесточение наказаний за уже известные советскому законода- тельству и общественности преступления. Речь идет о незаконной скуп- ке и перепродаже иностранной валюты. Известно, что в период НЭПа советское правительство отменило целый ряд законодательных актов 1918-1919 годов, направленных на конфискацию у населения золота, драгоценных камней и валюты. Согласно декретам СНК РСФСР от 4 ап- реля и 20 октября 1922, а также от 15 февраля 1923 года разрешалось не только хранить, но и свободно распоряжаться валютными ценностями. В СССР можно было присылать валютные переводы. В 1928 году част- ный валютный рынок был ликвидирован. Власти вновь запретили вы- воз и ввоз валюты в СССР. Нарушение правил валютного обращения ка- ралось советским законом. Но наиболее жестко власть стала расправляться с «валютчиками» именно в годы хрущевской оттепели. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1961 года была введена смертная казнь за спекуляцию валютой в крупных размерах. Жестокое наказание – до 15 лет тюремного заключения – грозило граж- данам, нарушившим правила о валютных операциях повторно. Лиша- лись свободы на три года и те, у кого просто хранились дома иностран- ные купюры, находящиеся в обращении. Ужесточение наказания в 60-е годы было связано с возросшим потоком туристов в СССР и с возможно- стью выезда советских граждан за границу. И те, и другие оказывались в ситуации навязанного денежного дефицита – валюта на рубли и обрат- но обменивались в малом и строго регламентированном количестве. На помощь советским и зарубежным гражданам, желающим иметь в тури- стической поездке чуть больше денег, чем указывала власть, приходили «валютчики», которые прочно вошли в состав аномалий, антиобразцов хрущевского времени.

В 50-60-е годы властные структуры продуцировали и принципи- ально новые составы преступлений, и, соответственно, сами «порож- дали» преступников. Таким новым «антигероем» стал, как часто писа- ли в прессе того времени, «прыщавый тунеядец». Сразу после ХХ съезда КПСС, в апреле 1956 на волне демократизации правительство отменило целый ряд жестоких сталинских законов о труде, действие которых можно было оправдать лишь условиями военного времени. Это касалось в первую очередь законодательных актов 1940 года о прикреплении рабочих к производству, ограничивающих свободу вы- бора профессии и места работы, а также предусматривавших жестокие наказания за прогулы и опоздания. Но уже в мае 1961 года почти одно- временно с Указом Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с особо опасными преступлениями» появился Указ Президиу-

263

Лебина

ма Верховного Совета РСФСР «Об усилении борьбы с лицами, укло- няющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщест- венный и паразитический образ жизни». Он стал известен как закон о тунеядцах, необходимый для реализации планов строительства ком- мунизма, при котором труд, как известно, считался общественной обя- занностью. Нежелание трудиться в той форме, которую предлагали и принимали власти, расценивалось как некий вид антисоветской дея- тельности. Выявленные «тунеядцы» сначала по месту их жительства подвергались так называемым мерам «общественного воздействия» – внушениям со стороны собраний при жилищных конторах и товари- щеских судов. Продолжение же ведения «паразитического образа жизни» влекло за собой решение о высылке «тунеядцев» на срок от двух до пяти лет. Работа по искоренению этих новых представителей антимира буквально закипела. Только за 1961 год по стране было вы- селено за тунеядство почти 200 тыс. человек [Пыжиков, 2002. С.254]. Довольно часто Указ применялся необоснованно. Журнал «Советская юстиция» в марте 1962 года вынужден был отметить вопиющий факт беззакония – в одном из районов Ленинграда как тунеядца пытались на два года выселить из города 60-летнего инвалида второй группы, имевшего к тому же 34-летний рабочий стаж 1. Но больше всего от за- кона о тунеядцах пострадали люди свободных профессий. Далеко не все из них были членами творческих союзов, что обеспечивало воз- можность не трудиться на государственной службе. Не принятые, а не- редко и исключенные из Союзов писателей, художников, композито- ров, они автоматически попадали в ранг «паразитов-тунеядцев» со всеми вытекающими последствиями. Широко известна судьба Нобе- левского лауреата И. Бродского, осужденного и высланного из Ленин- града уже на излете хрущевской оттепели. В материалах уголовного дела поэта удивительном образом соседствовали обвинения в стиляж- ничестве, связи с фарцовщиками и валютчиками и, конечно же, в ту- неядстве аномалиях, во многом сконструированных самой властью в эпоху хрущевских реформ. Но если аномальный тип «стиляги» – это продукт нормализующих суждений, то канонизация в качестве девиа- ций социальных антиобразцов фарцовщика, валютчика и тунеядца – результат трансформации суждений нормативного характера

Таким образом, короткий период идеализации роль общественно- сти в процессе ликвидации социальных аномалий уже в начале 60-х гг. сменился свойственным для советского властного дискурса жестким маркированием различного рода девиаций как преступлений с помо- щью изменений взаконодательных документах.

Сокращение

ЦГА – Центральный государственный архив Санкт-Петербурга

1 Советская юстиция.1962.№ 3. С.19.

264

Антимиры: принципы конструирования аномалий

Список источников

Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое лите- ратурноеобозрение, 1996.

Вайнштейн О.Б. Денди: мода, литература, стиль жизни. М.: Новое литературное обозрение, 2005.

Васильев Дм. Фарцовщики. Как делались состояния. Исповедь лю- дей«изтени». М.: Вектор, 2007.

ВолковС. ДиалогисБродским. М.: Независимая газета, 1998. Карпец И.И. Общественность в борьбе с преступностью. Л.: Лениз-

дат, 1960.

Козлов В.А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 – начало 1980-хгг.). Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т.8. М.: Политиздат, 1972.

ЛукьяновЮ.А. Верю втебя, человек. Л.: Лениздат, 1965.

Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии. СПб.: Фолио-Пресс, 1998.

Монсон П. Современная западная социология: теории, традиции, перспективы. СПб.: Нотабене, 1992.

Полиция и милиция России: страницы истории. М.: Наука, 1995. ПыжиковА.В. Хрущевская оттепель. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. Романов П., Ярская-Смирнова Е. Трузера и крабы для советского

потребителя: будни подпольного капитализма фарцовщиков // Профес- сии.doc. Социальные трансформации профессионализма: взгляды сна- ружи, взгляды изнутри / Под редакцией Е. Р. Ярской-Смирновой, П.В. Романова. М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2007. С. 152-169.

Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Фарца: подполье советского общества потребления // Неприкосновенный запас. №43. 2005. С.62-68.

Скилягин Д., Лесов В., Пименов Ю., Савченко И. Дела и люди Ле-

нинградской милиции. Л.: Лениздат, 1967. Тарзанвсвоем отечестве// Пчела. 1997. №11.

Филиппов А.Ф. Обоснование теоретической социологии: введение в

концепцию ГеоргаЗиммеля//Социологический журнал. 1994. №2. Хрущев Н.С. Служение народу – великое призвание советских писа-

телей. М.: Политиздат, 1959.

Ярская-Смирнова Е.Р., Романов П.В. Социальная антропология. Ростов-на-Дону: Феникс, 2004.

Abrums M. The Teenage Consumer. London: Press exchange, 1959. Fyvel T.R. The Insecure Offenders: Rebellious Youth and the Welfare

State. London: Chatto and Windus, 1961.

265

Жидкова

Практики разрешения семейных конфликтов: обращения граждан в общественные организации и партийные ячейки

__________________________________

Елена Жидкова

…Израильская, – говорю, – военщина Известна всему свету!

Какмать, – говорю, – икак женщина Требую их кответу! Который год явдовая, Все счастье - мимо, Ноястоять готовая Задело мира!

Какмать вам заявляю икакженщина!..

А. Галич. Отом, как КлимПетрович выступал намитинге взащитумира

аждый, кто знаком с идеологическими Клише советского Квремени, помнит нескончаемые призывы к воспитанию – воспитать нового человека, поколение, которое будет жить при коммунизме, воспитывать сознательность, трудолюбие, нетерпи-

мость к мещанству... Воспитание – нескончаемый процесс, который не ограничивался годами социализации и взросления. Государство, партия и правительство, коллектив и недремлющая общественность воспиты- вали всех – «школьников, допустивших озорные действия», тунеядцев, оступившихсяпередовиков, нерадивых родителей…

266

Практика разрешения семейных конфликтов

Размеры статьи не позволяют охватить весь спектр общественного воспитания. Сосредоточимся на теме содействия семье со стороны обще- ственных организаций в реализации гендерного контракта «работающая мать» в 1950-60-е годы. Источниковой базой статьи послужили архивные документы из фондов Самарского областного государственного архива со- циально-политическойистории. Взглядисточников(аэто, уточню, бывший партийный архив) – это взгляд «сверху» на жизнь рабочего человека, за- протоколированная история борьбы с пережитками прошлого. Соответст- венно, нас интересуют не столько практики в их этнографическом прочте- нии, сколько история вопроса: каким образом партийные / профсоюзные органы и общественники (товарищеские суды, дружинники, сануполномо- ченные, родительские комитеты предприятий, комиссии содействия се- мье и школе) реагировали и боролись за морально-нравственный облик советскогочеловекаи«засоветскуюсемьюобразцовую».

Политика участия общественности в воспитании трудящихся рас- сматривается на примере типичного промышленного центра, каким был Куйбышев. Как и многие другие города, в послевоенное время Куйбышев пережил резкий скачок численности населения и эконо- мический подъем. Промышленные работники были ведущей профес- сиональной группой, доля рабочих составляла 81,5% промышленно- производственного персонала Поволжья [Репинецкий, 1997. С. 19]. Отметим, что в промышленности были заняты в основном люди репродуктивного возраста: 18-49-летние составляли 90,3% занятых [Там же. С. 20]. Общие демографические процессы – урбанизация, уменьшение рождаемости, сокращение уровня брачности, рост числа разводов 1 – не обошли послевоенный город стороной.

Теоретические рамки статьи заданы трактовкой советского гендер- ного порядка как этакратического [Здравомыслова, Темкина, 2003], ко- гда семейные отношения, дискурсивные практики вокруг семьи, сама конфигурация семьи в значительной степени определялись государст- венной политикой. Гендерный порядок общества, вслед за Робертом Коннелом, объясняется через исторически заданные образцы властных отношений между мужчинами и женщинами, складывающиеся в опре- деленныхобществахнаинституциональном, идеологическом, символиче- ском и повседневном уровнях [Темкина, Роткирх, 2003]. Этакратический советскийгендерныйпорядок– явлениемногоуровневое, охватывающее

уровень нормативных актов и официальных идеологий (нормали- зующих суждений), с одной стороны, и уровень стратегий инди- видов и семей, с другой [Здравомыслова, Темкина, 2003].

Если гендерный порядок – категория, охватывающая уровень всего общества, то гендерные контракты – категория иного порядка, позво- ляющая понять иерархически выстроенные образцы взаимодействия полов. Гендерный контракт определяет положение женщин и мужчин в

1 Если в 1939 году в стране состояло в браке 78,7% женщин в возрасте 25-29 лет и 81,8% 30-34-летних, то спустя двадцать лет соответствующие показатели составили лишь 54,9% и 48,3% [Кон, 1997].

267

Жидкова

системах производства и воспроизводства. Ведущим советским гендер- ным контрактом считается контракт «работающая мать», в котором го- сударство выступало ключевым агентом формирования гендерных от- ношений, поддерживая женщину-гражданку в выполнении её основных функций – матери, работницы и общественницы. Советская женщина участвовала в оплачиваемой занятости вне дома, и в то же время вела семью, растила и воспитывала детей, отдавая сполна долг материнства. Широкая сеть государственных институтов (ясли, детские сады, школы, охват внеклассной работой) и государственная поддержка (пособия, декретный отпуск, медали и ордена многодетным матерям) помогали советским женщинам совмещать различные роли [Здравомыслова, Тем- кина, 2003]. Государство в определенной мере взяло на себя обязанно- стиотца-кормильца изклассического гендерного контракта.

Об участии общественности в воспитании советских трудящихся

Хорошо известно, что задача реформирования организации быта и семьи практически никогда не ускользала от внимания советских идео- логов. Об этом писала Александра Коллонтай, об этом не раз заявлял Ленин. Довольно рано

возникла необходимость появления критериев оценки правильного и неправильного поведения в частной жизни и способов контроля, регулирования, поощрения инаказания[Чуйкина, 2002. С. 102].

Нарушение общепринятых канонов в приватной сфере могло рас- цениваться как демонстрация определенной политической позиции. Комсомольский и партийный контроль «личной жизни» – реальность уже первых советских десятилетий [см. Журавлев, 2000; Лебина, 1999; Фицпатрик, 2001]. Обратимся, однако, не к 1920-30 годам, а к менее ос- вещаемому промежутку между одиозным сталинским и более поздним брежневским временем. К пятидесятым и шестидесятым годам, на кото- рые пришлась «оттепель». К хрущевскому времени, которое запомни- лось своей неоднозначностью, в том числе противоречивыми социаль- ными играмирежима.

С одной стороны, послевоенная стабильность, рост потребления, мас- совое жилищное строительство, появление новых образцов семейной жизни в городе, вдалеке от патриархальной деревенской обрядности, да- ют толчок тенденциям приватизации и интимизации частной жизни. С другой, социальноепространствогороданеисключаетбытованиепрактик коллективного контроля, знакомых еще миру и общине. Только на смену пригляду сельского прихода приходит око государево в форме различных инициированных властью общественных организаций. Безусловно, обще- ственные инициативы и организации появились далеко не в 1950-е годы. Но именно в хрущевское время, провозгласившее «единую линию на по- степенную передачу многих функций, выполняемых ранее государствен- ными органами, в ведении общественных организаций», они обрели вто- роедыхание[подробнеесм.: Лебина, 2006. С. 345-347].

268

Практика разрешения семейных конфликтов

Участие общественности в жизни отдельной семьи не было шоки- рующим для общества с глубокой традицией подчинения отдельного индивида коллективу, будь то церковный приход или старшие члены расширенной семьи. Проводя политику выделения и опеки такой груп- пы, как женщины и особенно женщины с детьми, поддерживаемые го- сударством советские общественные организации были призваны за- крыть те пробелы родительского внимания, которые образовались в ходе реализации легитимного, то есть санкционированного властью гендерного контракта «работающая мать». Вмешательство и регулиро- ваниесостороныближайшегоокруженияили«коллектива» было частью советского гендерного порядка и интерпретировалось как следствие не- обходимойзащитыинтересовсемьии, впервуюочередь, женщины.

Освещение и обсуждение социальных проблем, включая кризис ин- ститута семьи, – новшество, привнесенное «оттепелью». Благодаря мас- совому жилищному строительству и появлению пространств «отдель- ных квартир» стало вообще уместно говорить о таких вещах, как интимность, приватность или частная жизнь семьи. Искусство поверну- лось к обычному человеку с присущей ему индивидуальностью, любо- вью и чувствами [Кларк, 2002. С. 185]. Более того, тема «незаконной» любви появляется едва ли не во всех ключевых литературных текстах периода [Литовская, Созина, 2004. С. 287]. Даже в культовой «Оттепе- ли» Ильи Эренбурга, давшей название этому времени, сюжет повести закручен вокруграспада советской семьи.

В то же время идейный градус официального курса ничуть не «по- теплел». Продолжаются идеологические кампании, по сути своей про- тивоположные либерализации личного и частного. По-прежнему живуч лозунг «Труд, учеба и быт должны быть поставлены под общественный контроль», ширится движение «За коммунистический труд и быт». Как говорили тогда:

Мы добиваемся, чтобы в поле зрения был каждый человек: как он работает, как живет, в чем нуждается [Иванчинов, 1968. С. 4].

На этапе провозглашенного развернутого строительства коммуни- стического общества как никогда дискутируется тема воспитания дос- тойного члена коммунистического завтра, активного советского чело- века, который бы следовал нормам социалистического общежития. Огромное значение придается самовоспитанию и перевоспитанию, со- храняется веравсоциальный, тоесть изживаемый характер пороков.

В 60-е обозначилось важное культурное различие между СССР, Восточной Европой и Западом. Если на Западе шла сексуальная рево- люция и гендерные роли становились предметом общественных деба- тов [Темкина, Роткирх, 2003], то в публичном пространстве Советской России традиционные гендерные роли не проблематизируются, а по- лучают всё большую поддержку со стороны государства.

Задачей того времени было подтолкнуть женщин не к разводу в целях собственной самореализации, но к сохранению семейной ячейки во имя высших интересов общества. Бремя действий в та-

269

Жидкова

ких случаях – как и материальные жертвы – перекладывалось на плечи женщин [Рид, 2004. С. 371].

Именно женщина отвечает за спасение семьи и мужчины, её роль воспитателя – часть «биологически предопределенного социального долга» [Там же. С. 382]. Но женщина не одинока. На ее стороне госу- дарство, на ее стороне – общественность.

О советском типе публичной заботы

Общий стиль повседневности решительно стал меняться лишь после ХХ съезда КПСС. Идея построения коммунистического общества, являвшаяся основной в хрущевских преобразованиях, подразумевала и перестройку быта как важнейшего фактора фор- мирования нового человека [Лебина, 2006. С. 25].

Именно в «оттепельные» 1960-е, как это ни парадоксально, проис- ходит нормирование повседневности с помощью официально провоз- глашенных морально–нравственных принципов. Речь идет о моральном кодексе строителя коммунизма, вошедшем в новую программу КПСС 1961 года. Казалось, что осталось совсем немного до светлого будущего, свободного от рудиментов старого быта и старых нравов. Никто не мог остаться равнодушным к магистральной теме эпохи – теме формирова- ния личности советского человека. Участие и вовлеченность – это обя- занность. В первую очередь, коммунистов:

На заводе проводятся массовые мероприятия воспитательного ха- рактера, но они не должны подменить индивидуальную работу – повседневное дело всех коммунистов, руководителей [Промыш- ленное развитие…1990. С. 189].

Человек должен быть активным и вне работы, заботиться об обще- ственном благе. По словам Е. Богдановой, «забота» превращается в офи- циальное код-правило взаимоотношений внутри советского общества, выражая логику социалистического патернализма:

Согласно материалам агитационно-пропагандистской литературы, с конца 50-х годов объектом заботы становится практически все и всё. Если до второй половины 50-х год «забота» была, преимущест- венно, категорией, определяющей социальную политику в отноше- нии маргинальных, нуждающихся в помощи групп: инвалидов, си- рот, престарелых, то с середины 50-х забота обращается на все слои общества, все социальные, профессиональные, возрастные группы. Дискурс «заботы» распространяется на различные аспекты соци- альнойжизни[Богданова, 2006].

Как уже отмечалось, общественники и общественная нагрузка су- ществовали и раньше. Например, стимулирование гражданской актив- ности – часть плана эмансипации советских женщин. Всевозможные со- брания с повесткой «решительного осуждения», где «распекали», «прорабатывали», «ставили на вид», «прищучивали», а также призыва-

270