XX
.pdf
Между тем, страсть к изучению средневековых исторических документов, желание выработать приемы и методы их классификации, описания и публикации, а также интерпретации встречаемых
вних терминов, постепенно становятся (наряду с изучением земельных отношений) основным направлением деятельности О. Чехович на ближайшие годы.
Всвоих основных трудах, принесших, пожалуй, наибольшую известность, – «Бухарские документы XIV века»1 и «Самаркандские документы XV – XVI вв. (О владении Ходжа Ахрара в Средней Азии и Афганистане)»2, вышедших в свет соответственно в 1965 и 1974 гг., О. Чехович публикует серию документов, связанных с вакфным имуществом и личными владениями двух влиятельных средневековых суфийских лидеров – кубравийского шейха Сайфиддина Бахарзи (ум.
в1362 г.) в Бухаре и накшбандийского шейха Ходжа Ахрара (ум. в 1489 г.). Помимо собственно текстов, переводов и факсимиле документов, оба издания снабжены подробными примечаниями, а также обширной вступительной частью, в которой автор дает историческую справку об эпохе, личностях Сайфиддина Бахарзи и Ходжа Ахрара, публикуемых документах, характере социально-экономических отношений той эпохи. Примечательно, что обе работы в полной мере свободны от каких-либо ссылок на «классиков марксизма-ленинизма», а также заметно сдержаны при освещении характера социальноэкономических отношений в контексте обычных для того времени толкований классового антагонизма, особенно в использовании пассажей о «феодальной эксплуатации трудящихся масс».
Вместе с тем, обращает внимание некоторая дифференцированность автора в оценке Сайфиддина Бахарзи и Ходжа Ахрара – представителей «религиозного мракобесия» и личностей, довольно неоднозначных, с точки зрения официальной советской историографии. В первом случае автор и избегает каких-либо негативных оценок, отмечая лишь его могущество и заметное влияние, в том числе и на чагатайских правителей Бухары, стремясь акцентировать
ханом (1702 – 1711) сада и замка вблизи города амиры, дабы выразить свою лояльность, явились с рабочими из числа жителей местностей, находившихся в их владении. Основываясь на этом свидетельстве, О. Чехович приходит к заключению, что в рассматриваемое время «владелец милка мог заставить живших на его земле крестьян работать у себя или в другом месте, где он укажет», что в более широком контексте «доказывало» наличие «феодальной зависимости крестьян от земельных собствен-
ников» (С. XII – XIII).
1Чехович О.Д. Бухарские документы XIV века. Ташкент: Наука, 1965.
2Самаркандские документы XV – XVI вв. (О владении Ходжа Ахрара в Средней Азии и Афганистане). Факсимиле, критический текст, перевод, введение и указатели О.Д. Чехович. М., 1974.
-271 -
внимание скорее на освещение социально-экономических отношений и особенностях функционирования вакфной собственности погребального комплекса Сайфиддина Бахарзи. В то время как основная цель второй работы (вакфное хозяйство Ходжа Ахрара) сформулирована автором в полном соответствии с характеристиками-клише, которые в работах многих советских востоковедов прилагались к личности и деяниям самого знаменитого накшбандийского шейха Ходжа Ахрара. О. Чехович оправдывает свой выбор необходимостью введения в научный оборот «новых фактов», анализ которых «с позиций исторического материализма» будет способствовать «пересмотру роли отдельных личностей [историческое] значение которых было необоснованно преувеличено». К числу таковых О. Чехович относит и «злого гения Самарканда» Ходжа Ахрара, как она отмечает, «активного пособника феодальных правителей».
Такая амбивалентность в оценке деятельности двух суфийских лидеров, очевидно, связана с особой «демонизацией» фигуры Ходжа Ахрара в советской историографии. Тенденция негативной оценки «дервишизма», начавшаяся еще в досоветский период, вследствие ряда восстаний местного населения против колониального владычества Российской империи, лидерами которых нередко выступали суфийские шейхи1, в советское время приобрела более конкретное очертание в контексте концепций классового антагонизма и антирелигиозной пропаганды. В этом отношении фигура Ходжа Ахрара, характеризуемого официальной историографией как шейха-магната, политического интригана и зачинщика политических смут второй половины XV в., было очень успешно использована официальной идеологией и обрела зловещий характер2. Очевидно, что публикация в одном из центральных академических издательств подобной обширной коллекции документов (включающей 18 единиц), связан-
1Наибольший резонанс среди них имело восстание 1898 г. в Андижане, получившее название по имени своего руководителя Дукчи Ишана. О формировании негативного отношения к суфизму в Российской империи и продолжении этой тенденции в советский период см.: Бабаджанов Б.М. Андижанское восстание 1898 года и «мусульманский вопрос» в Туркестане (взгляды «колонизаторов» и «колонизированных») // Ab Imperio. Казань, 2009. № 2. С. 155–200.
2Подобный тренд продолжал доминировать в советской науке вплоть до середины 80- х гг ХХ в., когда собственно был поднят вопрос о «переоценке» и деятельности Ходжа Ахрара. В качестве основания для этого выдвигался тезис о «частично прогрессивном» характере его деятельности, который предложил известный текстолог и востоковед А.Н. Болдырев (Еще раз к вопросу о Ходжа Ахраре. Духовенство и политическая жизнь на Ближнем и Среднем Востоке в период феодализма. М.: Восточная литература, 1985. С. 47–63). См. также: Бабаджанов Б.М. К вопросу о восприятии статуса суфийского шайха (на примере Ходжа Ахрара) // Arabia Vitalis. Арабский Восток, Ислам, Древняя Аравия. Сборник статей, посвященный 60-летию В.В. Наумкина. М.: Восточная литература, 2005. С. 177 – 190.
-272 -
ных с персоной Ходжа Ахрара, не могла быть осуществлена вне общей негативной оценочной канвы официальной историографии по отношению к этому шейху1.
Вместе с тем, даже такой формат публикации являлся, очевидно, событием достаточно неординарным. По крайней мере, именно этим можно объяснить серьезную озабоченность близкого друга О. Чехович, известного советского востоковеда – Елены Давидович, выраженной в письме в феврале 1980 г. после выхода в свет очередной работы нашей героини, посвященной Мирзо Улугбеку2:
«Нельзя исключать и того, – отмечала Е.А. Давидович, – что нас еще успеют обвинить в идеализации феодального правителя и вообще в неверном освещении феодализма. Хорошо, если успеют уже после нас
[…]»3.
Вцелом, помимо освещения ряда серьезных вопросов, связанных с характером вакфного хозяйства, характером и содержанием некоторых форм землевладения и землепользования в средневековой Средней Азии, указанные работы, по сути, стали первыми в Узбекистане попытками публикации сравнительно масштабных тематически связанных коллекций документов. С точки зрения логики селекции материала, это уже не отобранные документы из разных коллекций, как отмечено в вышеприведенной презентации ранних работ О. Чехович, а попытки публикации источников в хронологической, тематической и персонифицированной взаимосвязи.
Вэтом отношении рассматриваемые монографии О. Чехович обозначили новые стандарты в публикации средневековых актовых материалов в Узбекистане, став своего рода role-model для последующих публикаций. Можно наблюдать, как практически все последующие работы, касающиеся публикации источников, вопросов вакфного хозяйства и земельных отношений, неизменно ссылаются на указанные исследования Ольги Чехович и пользуются ее приемами в презентации материалов.
Вцелом издание актовых материалов, выработка приемов их классификации, описания и публикации, а также интерпретация встречаемой в них терминологии стали, по сути, одним из ключевых
направлений деятельности О.Д. Чехович, по праву принесшие ей
1Более того, по замечанию А.Н. Болдырева, О. Чехович имела серьезные основания для своих оценок, «широко пользуясь историческими, агиографическими и документальными источниками», А.Н. Болдырев Еще раз к вопросу о Ходжа Ахраре … С. 47–48.
2Чехович О.Д. К вопросу о воспитателе Улугбека // Из истории науки эпохи Улугбека.
Ташкен: Фан, 1979. С. 10–18.
3ЦГА РУз, ф. Р-2678, оп. 1, д. 531, л. 9.
-273 -
лавры «главного документалиста Средней Азии»1 и «первой по своей подготовленности и продуктивности»2. Помимо собственно публикации целого ряда статей и монографий, касающихся классификации актовых материалов, обсуждения некоторых терминологических вопросов, ею был осуществлен ряд важных организационных мероприятий. В частности, в течение 1964 – 1965 гг. ею инициирована специальная рубрика «Материалы по терминологии исторических источников» в рамках журнала «Народы Азии и Африки»,3 организован Отдел по изучению исторической, социально-экономической и сельскохозяйственной терминологии на базе Института истории Академии наук Узбекистана4, осуществлена редакция ряда исследований, связанных с публикацией среднеазиатских «актовых документов»5.
Однако постепенно, по прошествии времени, и в этом направлении можно наблюдать качественные изменения исследовательских приоритетов в работах О.Д. Чехович – от публикации тематических коллекций документов к изучению собственно эволюции культуры и традиций документального делопроизводства на территории Средней Азии на протяжении всего исламского периода. Как показывают материалы личного архива, идея подготовки подобной работы зародилась уже давно, в частности, еще в 1967 г. в письме, адресованном своему коллеге в Москве Алексею Болдыреву и его супруге, О. Чехович признавалась:
«[…] Что касается моих планов, то после издания «Самаркандских документов» … я надеюсь сделать вместе с А. [насом] Халидовым и А.[льфредом]
1Из письма Е.А. Давидович от 3 марта 1980 г. ЦГА РУз, ф. Р-2678, оп.1, д. 531, л. 9.
2ЦГА РУз, ф. Р-2678, оп. 1, д. 9, л. 19 (Отзыв д.и.н. О.А. Сухаревой о докторской диссертации О.Д. Чехович. 06.06.1967).
3Как отмечала сама О. Чехович, «благодаря наличию специальной рубрики в журнале «Народы Азии и Африки» появилась возможность быстро публиковать терминологические находки, делать их общим достоянием», что давало возможность «оперативно откликаться на новые находки и координировать усилия отдельных ученых». В общей сложности в рамках указанной рубрики было опубликовано порядка 16 публикаций, посвященных терминологии документальных источников из Средней Азии и Кавказа. См. подробнее: Чехович О.Д. К истории феодальных отношений в Бухаре XVII в. // Материалы по истории Узбекистана. Ташкент: Фан, 1973. С. 13; Егани А.А., Чехович О.Д. Регесты среднеазиатских актов (с фотопроизведением публикуемых впервые) (Материалы к свободному каталогу актовых источников в собраниях СССР) // Письменные памятники Востока. Историко-филологические исследования. Ежегодник. 1974. М.:
Наука, 1981. С. 48.
4Отзыв д.и.н. А.Л. Троицкой о докторской диссертации О.Д. Чехович. 06.06.1967 г. ЦГА РУз, ф. Р-2678, оп. 1, д. 9, л. 28.
5В качестве примера редакторской деятельности О.Д. Чехович можно назвать работу: Материалы по истории Ура-Тюбе. Сборник актов XVII – XIX вв. Составление, перевод и предисловие Мухтарова А. Под редакцией Семенова А.А. и Чехович О.Д. Москва: Издательство восточной литературы, 1963.
-274 -
Арендсом еще одну книжку – арабский документ XIII в. из Бухары1. С.[игизмунд] Н.[атанович] Валк усиленно агитирует меня прекратить дальнейшее издание документов и (sic) документиков и заняться дипломАтикой в смысле обзора структуры и истории сложения самих документов,
их разновидностей и т.д. […]»2.
Возможно, что одной из причин, побудивших О. Чехович приступить к более системной разработке данной проблемы, стали ознакомление с работами зарубежных авторов, посвященных публикации материалов ранних исламских юридических трактатов (шурут, иншаʾ) и документов. Следует отметить, что начиная с конца 1950-х годов, судя по личной переписке, О. Чехович начинает активно знакомиться с зарубежными публикациями (главным образом на английском и французском языках), посвященными вопросам правовой истории мусульманского Востока и, особенно, публикации документальных источников. Почти в каждом своем письме к коллегам в Москву и Ленинград она просит выслать копию той или иной работы, опубликованной на Западе, использует для этого редкие визиты зарубежных исследователей в Ташкент (например, ДжоЭнн Гросс), через своего коллегу В. Минорского устанавливает рабочие контакты
сжурналом «Economic and Social History of the Orient».
Овлиянии зарубежных исследований на научные позиции, взгляды и интересы О. Чехович может свидетельствовать ее письмо, адресованное в 1973 г. исследователю из Таджикистана А.А. Егани, над редакцией работы которого она непосредственно работала. Ольга Чехович, среди прочего, предлагает автору изменить принцип составления описаний публикуемых вакфных документов, используя приемы из зарубежного опыта:
«[…] Вместо общих определений, […] где Вы пишите: «Распоряжение, … определяющее размер расходов из дохода земель вакфа […]», можно написать конкретнее: «определяющее, что мутавалли должен получить столько-то, на такие-то цели, тратить столько-то и т.д.» Именно такие конкретные и содержательные описания актов я видела на днях в английском журнале “Journal of the Economic and Social History of the Orient” за
1973 г., где опубликован каталог маленькой коллекции […]» 3.
В личном архиве ученого хранятся ее рукописные автографы переводов на русский язык ряда работ по правовой истории региона раннеисламского периода, как «The Function of Documents in Islamic
1Имеется в виду работа: Арендс А.К., Халидов А.Б., Чехович О.Д. Бухарский вакф XIII века. Факсимиле. М.: Наука, 1979.
2ЦГА РУз, Ф.Р-2678, оп. 1, д. 495. л. 1 – 1 об.
3Там же, л. 1.
-275 -
Law» Жаннет Уакин, ‘Deux Actes de Waqf d’un Qarakhanide d’ Asie Centrale’ Клода Кахена1, а также по вопросам средневековой дипломатики,
как “Die Staatsverwaltung der Grosselğuqen und Ḫoraẕmšāhs (1038 - 1231)
Хериберта Хорста и др.2 Важно, однако, подчеркнуть, что это не было лишь механиче-
ским заимствованием тех положений и академического инструментария, которые она встречала в читаемых ею зарубежных исследованиях. Напротив, критический анализ О. Чехович содержания этих работ, подвиг ее к необходимости тщательного ознакомления с первоисточниками по раннему мусульманскому праву, которые в свою очередь позволили значительно расширить предметное поле ее исследований. Так, в одном из своих писем, адресованных Е.А. Давидович (1 ноября 1973 г.), она отмечала:
«[…] Сейчас я погрузилась в арабские юридические трактаты. Началось это увлечение с простой и узкой задачи: надо было проверить по первоисточникам некоторые сомнительные места текста вакуфных грамот XI в., опубликованных в Париже в J[ournal] A[siatique], 1967. Обнаружилась такая масса ошибок, искажений и пропусков […] Попутно я стала читать «Китаб аш-шурут» подряд и тут уже была вознаграждена за свою дотошность – чего-чего в них только нет! И о милках, и об общинах,
о всевозможных реальных терминах […]»3.
Влияние этих и других зарубежных публикаций на поздние работы О. Чехович в последующем приобретает все более заметное проявление. Так, в 1979 г. ее была завершена масштабная моногра-
фия «История развития актов юридического оформления феодальных отношений в Средней Азии»4, влияние вышеуказанных работ зарубежных авторов на концептуальные и теоретические выводы которой заметно уже «невооруженным взглядом».
Ознакомление с материалами ранних мусульманских трактатов и документов способствовало задумке О. Чехович нового масштаб-
ного труда «Ремесло, торговля и налоговая система в Узбекистане в
XII – XIII вв.», которому, очевидно, предстояло стать magnum opus ученого. Работа была заявлена в план Института истории в 1980 г. и
1The Function of Documents in Islamic Law. The Chapters on Sales From Tahawi’s Kitab alShurut al-Kabir, Edited with an Introduction and Notes by Jeannete A.Wakin, State University New-York Press, 1972; “Deux Actes de waqf d’un Qarakhanide d Asie Centrale par Mohammed
Khadr avec une Introduction par Claude Cahen, Journal Asiatique, t. 255, 1967”.
2‘Die Staatsverwaltung der Grosselǧuqen und Ḫoraẕmšāhs (1038 – 1231). Eine Untersuchung nach Urkundenformularen der Zeit von Heribert Horst’. Wiesbaden, 1964.
3ЦГА РУз, ф. Р-2678, оп. 1, д. 60, л. 148.
4Чехович О.Д. История развития актов юридического оформления феодальных отношений в Средней Азии XII – XVI вв.». Ташкент, 1979 (неопубликованная рукопись).
-276 -
должна быть завершена в 1984 г. Однако, этим планам не суждено было реализоваться вследствие внезапной смерти ученого 27 января
1982 г.
* * *
Итак, мы проследили два образа (ипостаси) общественной и академической деятельности О.Д. Чехович. Мы увидели, с одной стороны, активного партийного пропагандиста, чьи знания и опыт успешно используются на службе Власти и чья вера в идеалы режима представляется вполне искренней. На примере показанной грани деятельности О.Д. Чехович мы можем проследить картину нахождения советского историка на службе власти и притворяющего и продвигающего идейные ценности режима, умело и профессионально пропагандирующего, в том числе и перед аудиторией, далекой от науки и вообще от интеллектуальных видов деятельности. Однако трудно утверждать, что случай О.Д. Чехович имел исключительный характер. Вовлеченность в идеологические кампании было составной частью репрезентации многих других ученых, особенно в области общественных наук, обеспечивающей потенциальную защиту, успешное продвижение в карьере, решение бытовых вопросов и т.п. Необходимо принимать во внимание, что советский режим был в высокой степени идеологизированным, хотя он осуществлял модернизацию и политику всеобщего образования и поддерживал науку, но реализовывал указанные мероприятия в жестко регламентированных рамках, не останавливаясь перед репрессиями (особенно в период И. Сталина), и жесткой политической цензурой, если что-то выходило за эти рамки. О.Д. Чехович, которая пережила сложный период в 1937 г., едва сама не стала жертвой репрессий, конечно, не могла игнорировать данное обстоятельство. Именно поэтому подобная «верность идеалам» становилась неотъемлемой частью деятельности ученых, своеобразным способом самозащиты и выживания.
Однако само по себе такое объяснение достаточно просто. Оно не объясняет, что побуждало ей заниматься также с присущей ей страстностью пропагандистской деятельностью и после смерти Сталина, когда репрессивный маховик режима был замедлен. Между тем, О.Д. Чехович продолжала активно участвовать в пропагандистских мероприятиях даже в преклонном возрасте (когда такая общественная работа рассматривалась как обязательная), уже добившись широкого признания на академическом поприще. Эти обстоятельства позволяют полагать, что она искренне верила в эти идеалы, которые так страстно отстаивала почти до конца своей жизни.
- 277 -
Очевидно, что О.Д. Чехович − продукт грандиозных образовательных и пропагандистских проектов советской власти, а потому мы видим ее совершенно осознанную и искреннюю активность на этом поприще. Работая с самого начала своей карьеры в Ташкенте, – одной из периферий Советского государства, она не могла не видеть воочию рациональную, пусть и изрядно заидеологизированную основу, и относительный успех интернациональной политики партии и властей, позитивные результаты индустриализации, эмансипацию женщин, секуляризацию и проч. Независимо от наших сегодняшних оценок, для большинства людей того периода они представлялись формой прогресса, положительных изменений и т.п. В этом отношении О.Д. Чехович была человеком своей эпохи, сознательно конструирующим собственное «Я» в советском контексте.
С другой стороны, мы видим также образ принципиального академика, пытающегося в процессе своей научной деятельности (по меньшей мере, в основных своих публикациях) постепенно отойти от идеологических клише и стандартов, выйти за их рамки заданных схем и парадигм, пытаться активно использовать мировой опыт, посредством расширения академических контактов и знакомства с зарубежными публикациями, расширяя тем самым предметное поле, концептуальные подходы и вокабуляр советского востоковедения. Пример академической деятельности О. Чехович также характерно демонстрирует, что провинциальность (в советском контексте) ученого отнюдь не означала его исследовательскую маргинальность. И в случае О. Чехович мы имеем один из немногочисленных примеров того, как советский исследователь на периферии, благодаря качеству своих исследований, получил широкое мировое признание и был вписан в мировое библиографическое пространство востоковедения.
Тем не менее, как мы полагаем, представленные образы О.Д. Чехович не антагонистичны, напротив они создают законченный образ советского востоковеда в конкретном социально-политическом пространстве. Такая кажущаяся двойственность, очевидно, отражала форму позиционирования ученого как в рамках академического сообщества, так и в более широком общественном контексте. Она позволяла, будучи в согласии с общественно-политической системой и выступая ее составной частью, вместе с тем, формировать особое социальное и интеллектуальное пространство, позволявшее отстаивать и продвигать самостоятельные академические принципы, позиции и взгляды.
- 278 -
Заключительные ремарки
Биография и творчество О.Д. Чехович и Р.Г. Мукминовой в полной мере воплощают в себе особенности и коллизия той эпохи. Эпохи – противоречивой и дихатомичной, с одной стороны, наполненной жестким идеологическим диктатом и, как следствие, регламентацией творчества ученых, а с другой – характеризующимся динамичным развитием академической науки и ее институциональных основ, массовыми политическими кампаниями против «национализма», но одновременно «созданием» особенностей национальных культур и исторического наследия. Естественно, что характеристика данных процессов не может быть осуществлена исключительно в черно-белых тонах.
Как мы смогли проследить на примере двух биографий, интеллектуальный облик О. Чехович и Р. Мукминовой в равной степени формировался посредством слияния двух основных тенденций: внешнего давления и внутренних потенций развития самой науки. Указанные внешние факторы, характер внутренней динамики развития исторической науки, вкупе с замечательным исследовательским талантом и трудолюбием обеих наших героинь, позволили им достичь значимых успехов на академическом поприще, сформировать важные исследовательские направления и в значительной степени оказывать непосредственное влияние на ландшафт и исследовательскую повестку медиевистики в Узбекистане.
В ходе настоящего повествования неоднократно отмечалась причастность наших героинь к некому академическому сообществу, условно именованному нами «ленинградской школой». Важно осознавать, однако, что в данном конкретном случае указанная причастность не подразумевала лишь формальное знакомство с определенным научным кругом и следование определенным академическим стандартам и традициям. Как О. Чехович, так и Р. Мукминова не просто успешно использовали богатое наследие данной академической школы, они вместе с тем развивали ее, заимствуя лучшее из международного опыта, а также из местной академической среды и интеллектуального климата, внося, таким образом, значимый вклад в то, что мы сегодня по праву именуем отечественной школой медиевистики.
- 279 -
Рахима Аминова – историк по велению сердца
В ряду замечательных ученых, внесших большой вклад в развитие отечественной науки, видное место занимает академик Рахима Хадиевна Аминова.
Известный ученый-литературовед Азиз Пулатович Каюмов написал замечательную книгу о своей соратнице и друге Р.Х. Аминовой. Детство А.П. Каюмова и Р.Х. Аминовой проходило в одном городе, они оба родом из Коканда, более того, оба поступили на восточный факультет Ташкентского государственного университета и стали однокурсниками. Оба были лучшими студентами и стали людьми, от которых во многом зависело развитие отечественной гуманитарной науки. Книга Азиза Пулатовича лучше всяких документов воспроизводит атмосферу их студенческой юности и уже зрелой научной жизни, где еще много раз они пересекались и поддерживали друг друга1.
Итак, А.П. Каюмов пишет:
«Осенью 1925 года, 18 ноября в семье кокандского учителя Ходижона Амини произошло счастливое событие. Молодые родители дали своей старшей, только появившейся на свет дочери, содержательное и благозвучное имя Рахимахон, то есть «милосердная, милостивая». Дом, в котором проживала семья учителя Ходи Амини, находился на северо-западной стороне города Коканда. Эта часть сформировалась в конце XIX и начале XX века, уже после российского завоевания. Местное население называло ее просто «город». Здесь проживало «европеизированное» население. Однако здесь же обосновалось и несколько узбекских семей.
Рядом с их домом находилась школа № 1, которая среди множества учебных заведений г. Коканда была самой авторитетной. В восемь лет Рахимахон поступила туда в первый класс. Обучение в этой школе велось на русском языке, которым она владела свободно уже с детства. Таких узбекских юношей и девушек здесь было немало»2.
Следует, однако, подчеркнуть, что в школу с русским языком обучения в 1930-е годы родители детей отдавали редко. Поэтому удивляет прозорливость отца Рахимы Хадиевны, предусмотревшего требование времени. Сам Азиз Пулатович объясняет это так:
«Рахимахон жила в новом городе, она окончила русскую среднюю школу. Мы даже занимались по разным программам. В те годы в русских школах Узбекистана занятия велись по стандартным
1Каюмов А.П. Академик Рахима Аминова (воспоминания). Ташкент: Фан, 2006. – 55 с.
2Каюмов А. Академик Рахима Аминова… С. 4-5.
-280 -