XX

навыков, знания принципов каталогизации, выработанной европейскими библиографами. Тем более что к тому времени уже существовали знаменитые каталоги арабских и персидских рукописей, составленные в Европе (Рьё, Броккельман и др.).

Авторы СВР (по крайней мере, первых 6–7 томов) могли опереться на уже выпущенные каталоги и даже вносить поправки в прежние описания, составленные ‘улама’ или исправлять допущенные ошибки в каталогах советских или европейских ученых. Кроме того, работа по каталогизации началась до создания ИВ и вовлечения в него ‘улама’, по инициативе А.Э. Шмитда и под его непосредственным руководством и при участии профессиональных востоковедов, работавших в Ташкенте1 и которые имели серьезные знания о рукописной традиции и значительные навыки в их описаниях (СВР–1, Введение. С. 6–8). Из ‘улама’-востоковедов в то время в этой группе работали только И. Одилов и А. Носиров (до конца войны). Они были уникальным консультантами по рукописям, написанным местными авторами и не попавшим в известные на то время каталоги. Составленная группой домулла картотека (карточки) рукописей, несмотря на ее некоторые недостатки2, стала серьезным подспорьем для СВР.

«Случайно попавшие в научное учреждение»? Интриги против ‘улама’-востоковедов

Исследуя архивный материал, статьи (в основном популярного и информативного характера) или неопубликованные записки всех домулла, работавших в Институте востоковедения ал-Бируни, мне удалось в той или иной степени восстановить их биографии. Кроме того, мне, как всем сотрудникам Института востоковедения алБируни, обращающимся к рукописям, приходится часто использовать некоторые работы наших домулла (картотеку, переписанные и

1Это А.Э. Шмидт, А.А. Семенов, А.А. Молчанов, Б.С. Сергеев, Е.К Бетгер. В 30-х годах к ним присоединились А.К. Шмидт, М.А. Салье, А.А. Молчанов, В.И. Беляев, А.Д. Вороновский, Е.А. Арендс и др. См. их отчеты: Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 262 («Учет работы в Отд. восточных рукописей за 1942 – 1949 гг.»).

2В настоящее время в ИВ АН РУз осуществляется многолетняя работа над проектом (финансируется ИВ и фондом «Герды Хенкель») по составлению электронного каталога фонда рукописей и печатных изданий Института (рук. проф. Ю. Паул, С. Гуломов). По информации С. Гуломова, картотека с первичной информацией о рукописях может быть оценена как плод уникального и многолетнего труда. Однако нередко в карточках обнаруживаются недостатки. Например, не всегда описаны все произведения, подшитые в одной рукописи, иногда не определены авторы и названия (или определены ошибочно), неточно указаны листы произведений и т.п. Хотя участники проекта не разделяли карточки по их составителям. Иными словами, составление картотеки продолжалось и после ‘улама’, вовлеченных в эту работу, поэтому кем и когда были составлены конкретные карточки с упомянутыми ошибками, никто не пытался определить.

-311 -

восстановленные ими книги, библиографические сведения, собранные в отдельные папки и пр.)1, без которых трудно представить работу с рукописями ИВ. Естественно, поражает та огромная работа, которую они сделали, восхищает их трудолюбие и тщательность.

В процессе работы над этой статьей мне стало ясно, что для полноценной оценки статуса домулла в советском научном учреждении всего этого недостаточно. Краткие публикации о них, архивные документы или заполненные ими лично формуляры бюрократических бумаг и даже скромные авторские ремарки в переписанных ими рукописях тоже не могут полноценно воспроизвести той картины адаптации в сложную и нередко тревожную действительность научного учреждения сталинской эпохи.

Скупые отчеты первых нескольких лет существования Института (это военные и послевоенные годы) и его предшественника – отдела восточных рукописей Публичной библиотеки показывают, что учреждение занималось преимущественно каталогизацией и предварительным описанием рукописей (или, согласно отчетам того времени, «освоением»), их реставрацией, подготовкой переводов некоторых исторических сочинений2. Работу по каталогизации и в основном выполняли домулла, и эта работа была лишь косвенно связана с идеологическими проектами властей.

Позже, когда ИВ был вовлечен в упомянутые проекты по изучению и переводу сочинений ученых-энциклопедистов или исторических и литературных произведений, функции института расширились, а вместе с ними от домулла требовалось участие в этих многолетних проектах. Однако послевоенные годы изменили эти реалии. Это эпоха, когда активизировалась внешняя политика СССР, от научных учреждений вроде Института востоковедения власти требовали экспертных оценок современного состояния Востока, особенно тех, на которые был направлен вектор внешней политики Советского Союза. В этом эмпирический опыт или знания ‘улама’- востоковедов едва ли могли пригодиться. Темы новых исследований

1Самые обширные ремарки и описания рукописей оставил А. Носиров. Ркп. ИВ АН РУз, №№ 2494, 2495.

2Я сужу по сборнику документов под названием «Учет работы в Отделе и Институте восточных рукописей за 1942 – 1947 годы». Архив АН РУз, ф. 55, оп. 1, д. 269, л. 1, 3, 14, 21–23 и дальше). Правда, в конце отчетов за этот период имелись приписки, свидетельствующие о том, что тогдашний директор Института А.А. Семенов и М.А. Салье привлекались в качестве консультантов для Совета Народных комиссаров Уз ССР, в Центральный комитет Компартии Уз ССР, в Академию наук СССР и другие учреждения (там же, л. 2, 14 и др.). Кроме того, судя по этим отчетам, тогда же началась подготовка рукописей к изданию каталогов (еще до создания Института). Например, к июлю 1943 года был подготовлен IV–й том Каталога рукописей или составлялась библиография к готовым томам (там же, л. 26, 56 и др.).

-312 -

носили исключительно идеологический характер, хотя квалифицировались как жизненно важные темы. По словам А. Каюмова, за пределами Института нашлись «специалисты» (себя они называли «принципиальными коммунистами»), кто настаивал на актуализации названного идеологического направления при одновременном отказе от услуг «благообразных старичков» (т.е. домулла) и считал более важным сосредоточить исследования по современному Востоку.

Группу «принципиальных коммунистов» возглавлял А.В. Станишевский (1904 – 1994), член ВКП(б) с 1922 г., работник ГПУ/ОГПУ (с 1934 г. НКВД), путешественник и писатель1. В 1948 г. он демобилизовался в звании подполковника, хотя остался на работе в политотделе Туркестанского военного округа (ТуркВО) и одновременно был принят в Правление Союза писателей Узбекистана2. Внутри ИВ соратником А. Станишевского был ученый секретарь Института (конец 1949 – начало 1951 г., с перерывами) Александр Павлович Савицкий3,

1Прибыл в Туркестан 1922 г., где стал сотрудником Экономических совещаний. В силу непрофессионализма, был отстранен и в 1923–25 гг. работал в Ташкенте с документами архива Туркестанского генерал-губернатора по вопросу о Памире. Прошел подготовку на курсах ОГПУ, в 1928 г. отправлен на Памир заместителем начальника отряда «для организации противодействия английской разведке» по линии ГПУ. А. Станишевский уверяет в своих рассказах, что в те времена фактически обладал статусом неофициального правителя Памира, утверждая, что вел обширную подрывную работу против Британии. Подтверждений этому пока не обнародовано. Правда, в 1929 г. на его квартире в Хороге состоялся религиозный диспут между памирскими исмаилитами и ахмадийским проповедником из Пешавара, о чем, видимо, было доложено А. Станишевским как часть его подрывной работы против Британии (Теологическая речь исмаилита Хайдар-шо Мубарак-Шо-заде. Вступительная статья, подготовка текста и комментарии Дорофеева Р. В. // Третьи востоковедческие чтения. Ташкент: Ташкентская и Среднеазиатская епархия, 2011. С. 428–454). Позже Станишевский вновь был назначен начальником Особой партии Таджикско-Памирской экспедиции, возглавлявшейся Н.Г. Горбуновым (Управляющий делами Совнаркома), с которым познакомился на Памире в 1931 г. В 1933 г. вернулся в Москву и занимался историей т.н. «басмачества» и литературным трудом под псевдонимом Азиз Ниалло, опубликовав несколько повестей о Памире и Гиндукуше. В 1941 г. он призван в Красную армию, но был направлен в Среднюю Азию, где, очевидно, служил в разведке Туркестанского военного округа. Этот период самый темный в его биографии. В 1947 г. Станишевский работал в Советско-афганской комиссии по разграничению на Памире. Сведения почерпнуты: Абаева Т. Г. Исследования А.В. Станишевского (Азиза Ниалло) о Памире // Страны и народы Востока. Вып. XVI. «Памир». М., 1975. С. 262–291. Я так же благодарю Т.Г. Абаеву за представленные дополнительные сведения об А.В. Станишевском.

2Более всего он прославился своей книгой «Пробуждение Востока» (Ташкент, 1961), написанной в стиле занимательного или приключенческого ориентализма, хотя включает в себя ряд увлекательных и романтизированных эпизодов времен первых лет революции в Туркестане.

3По словам А. Каюмова, А. Савицкий бывший охранник тюрьмы, затем работал в ГПУ. До этого он окончил Партийные курсы и после выхода на пенсию стал активистом по распространению русского языка в Узбекистане. В ИВ был принят по рекомендации М.И. Шевердина.

-313 -

который тоже был выпускником партийных курсов, не имея даже специальной языковой подготовки1.

Директором Института по изучению восточных рукописей был упомянутый Вахид Захидов (1947 – 1950)2, который, обладая светским образованием (историк, филолог), старался принять на работу молодых выпускников Факультета востоковедения Среднеазиатского государственного университета (т.е. обладателей светского востоковедного образования) и избавиться от сотрудников, вроде А. Савицкого. Предлагаемые В. Захидовым направления исследований (т.е. ориентированное на изучение рукописного наследия и «национальной истории») были уязвимы для обычной тогда критики, облекавшейся в формулы, вроде «узконациональные интересы», «отсталые от жизни исследования» и т.п. Ситуацией в первую очередь воспользовался и А.П. Савицкий, поддержанный А.В. Станишевским и М.И.Шевердиным (1899 – 1984)3. В октябре 1949 г. он обратился с письмом в республиканскую Академию наук (копия послана в ЦК компартии Уз ССР)4, в котором содержались обвинения в адрес Института, проводящего, по его словам, неактуальные исследования, «сотрудники которого погрязли в бесконечном перелистывании пожелтевших листов рукописей», «в исследованиях, не отвечающих жгучим требованиям времени» и т.п. Досталось и «старейшим ученым» (домулла) Института, которых квалифицировали как людей, «случайно попавших в научное учреждение», «политически неблагонадежных». Авторы письма заявили: «бывшие кадии, муфтии и муллы с религиозным мышлением, недопустимым в советском научном учреждении, вдруг и непонятно, каким образом попали в стены Института». В заключение письма в «удручающем положении Института» был обвинен В. Захидов, которому в вину ставилось также нежелание видеть «связи

1Его личного дела отыскать не удалось, хотя его имя фигурирует в качестве ученого секретаря в некоторых протоколах Института. Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 39, л. 18–22. Там же имеется решение об утверждении диссертационной темы А. Савицкого «Синьцзян, как плацдарм иностранной интервенции в Средней Азии» (л. 18, 27–28). Однако защитить работу он не успел, и был переведен на идеологическую работу в Каракалпакскую АССР. Старейшие работники Института называли его «человеком Станишевского».

2О нем см. подробный очерк: Қаюмов. Ўзбекистон. 124–207-бетлар.

3Известный советский писатель, выпускник Восточного института (Ташкент). В течение многих лет – собственный корреспондент газеты «Правда». В сороковых годах – член ЦК Компартии Узбекистана, затем редактор журнала «Звезда Востока» и заместитель Союза писателей Республики. Основная тема – романы о гражданской войне в Туркестане (о т.н. басмаческом движении).

4Это письмо хранится в архиве АН РУз, однако это плохо читаемый 4-й или 5-й экземпляр машинописной копии (там же, ф. 1, оп. 1, д. 322, л. 7–11). Здесь я пользуюсь его копией из архива А.П. Каюмова.

-314 -

передовых русских ученых с прогрессивными деятелями Средней Азии»1.

Для самого Савицкого и его соратников донос имел прагматический смысл. Многие люди «революционного поколения» использовали инструмент доносительства как эффективный способ для карьерного роста. По словам А. Каюмова, основной целью доноса оставался директор Института, которым, как полагали Станишевский и Ко, должен был быть русский человек.

Все эти обвинения были беспочвенны, однако позже опубликованы в газете ЦК ВКП(б) «Правда», что, по условиям того времени, было равносильно судебному обвинению. ЦК КП(б) Уз ССР и Академия наук среагировали на это письмо. Было проведено специальное заседание, решение которого было направлено в Академию и Институт по изучению восточных рукописей (1/IX 1950 г. «О работе АН Уз ССР»). Согласно этому решению, Академия наук отстранила директора В. Захидова, который был переведен начальником отдела, а директорский пост заняла молодая выпускница аспирантуры Ленинградского Института востоковедения, кандидат наук С.А. Азимджанова (директор 1950-1976). Новая директриса оказалась достаточно дипломатичной, хотя ей не удалось полностью погасить внутренний конфликт и внешние нападки на Институт. Тем не менее, она продолжила работу В. Захидова (пользуясь его же советами), правда, пытаясь расширить «Отдел по изучению стран сопредельного Востока» (руководимый бывшим разведчиком, подполковником в отставке М.Г. Пикулиным). Тогда же Институт решением упомянутого Х пленума ЦК КП(б) Узбекистана от 1/IX 1950 г.2 был переименован в Институт востоковедения АН УзССР, чем было окончательно закреплено основное направление его исследований – история и современное состояние стран Востока, связь с которыми уже рассматри-

1Тучи над В. Захидовым сгустились раньше, когда в его адрес прозвучали некоторые обвинения (слабая работа с аспирантами, плохая связь с учебными институтами и т.п.) во время отчета о работе за 1949 год (Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 39, л. 6–8, 23 января 1950 г.; там же, ф. 1, оп. 1, д. 322, л. 37–39). Он был снят буквально через месяц после этого Отчета. Позже он был лишен академического звания, отовсюду уволен. А.Захидов отчаянно старался спасти свой статус, приступив к написанию работы «Развитие марксисткой философии в трудах т. Сталина по вопросам языкознания», которую ввел в

план ИВ (там же, ф. 55, оп. 2, д. 45, л. 14). Однако даже такое обычное проявление конформизма не спасла его.

2О других партийных решениях и идеологических конференциях см.: Иванов В.А. Академическая наука в Узбекистане в 50-е – 60-е годы. Роль национальных кадров в ее развитии / Академия наук в интеллектуальной истории Узбекистана. Под ред. Д.А. Алимовой, У.А. Абдурасулова. Ташкент: Yangi nashr. 2012. С. 104.

-315 -

валась советским правительством в контексте собственных дипломатических, стратегических и идеологических интересов1.

Таким образом, письмо и написанная на его основе статья изменили стиль работы ИВ, в котором теперь доминировали «исследования Зарубежного Востока», правда, сформулированные в обычном для того времени идеологическом стиле. В одной из докладных записок ИВ (в ответ на упомянутое решение ЦК ВКП(б) Узбекистана) перечислены мероприятия, «направленные на улучшение работы Института», в том числе по исследованию «современной истории зарубежного Востока». Основная проблема для налаживания работы в этом направлении заключалась в отсутствии подготовленных специалистов. Директор С. Азимджанова объяснила, что ее обращение в ряд организаций (в т.ч. в московский ИВ, другие инстанции) не увенчались успехом. В списке тех к кому обращалась дирекция ИВ и Академия наук, приглашая на работу, был Штаб Туркестанского военного округа (ТуркВО). У военных просили «командировать ряд товарищей» на работу в ИВ, в том числе «т[оварища] Станишевского»2. Однако А. Станишевский перейти на работу в ИВ отказался 3, хотя стал членом Ученого совета и не раз участвовал в его работе4. Более, того, он был назначен редактором изданий ряда переводов исторических сочинений5, хотя не имел специальной языковой подготовки.

1В статистических отчетах задача ИВ определялась таким образом: «Разработка проблем истории стран зарубежного Востока, национально-освободительного движения народов этих стран, разработка реакционной сущности панисламизма и пр[очих] реакционных течений …». И во вторую очередь указывалась работа над рукописями и каталогами (Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 49, л. 7).

2К этому моменту в ИВ работал другой профессиональный разведчик, подполковник в отставке М.Г. Пикулин (1905-1983), который был начальником «Отдела стран сопредельного Востока». В 1921 г. он прибыл в Туркестан в составе Красной армии. В 1923 служил в Украине и тогда же стал членом ВКП(б). с 1927 г. работает в партийных органах Таджикистана (сначала в автономии, затем республике). С 1929 учится в Институте Восточных языков (Ленинград). Работал в Иране, Афганистане Синьцзяне (1933–1939). Во время войны служил в Иране (в составе контингента Советской группы войск) и выполнял обязанности редактора советской газеты на персидском языке «Ахбар-е тазийе-йи руз» («Новости дня») на персидском языке (к 1946 году ее тираж достиг 300 тыс. экз.). После войны работал в Политическом Управлении ТуркВО (редактор газеты). С 15 мая 1949 года работал в ИВ по совместительству, с декабря 1952 г. на полной ставке (из личного дела М.Г. Пикулина, Архив ИВ АН РУз, л. 197-199,

212и др.). Лучшие его публикации: «Афганистан. Экономический очерк» (Ташкент, 1956 г.), «Белуджи» (Москва, 1959) и др. Насколько известно, к домулло Пикулин относился с пиететом.

3Докладная записка о выполнении ИВ АН Уз ССР решения Х пленума ЦК КП(б) Уз ССР от 1/IX 1950 г. / Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 45 («Справки и докладные записки в вышестоящие организации о деятельности ИВ АН Уз ССР за 1950-1953 годы»), л. 8.

4Архив АН РУз, д. 39, л. 8. Судя по контексту этой «Докладной записки», Станишевский продолжал параллельно работать в Политотделе ТуркВО.

5Например, согласно протоколу № 8 от 30 июля 1950 г. (Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 39, л. 30) он был назначен редактором переводов ряда знаменитых сочинений бухарских авторов («Мукимханская история», «История Убейдулла хана», «История Абулфейз хана»). Переводы были выполнены профессором А.А. Семеновым.

-316 -

Правда, все издания, где он по протоколам был назначен редактором, вышли уже после смерти Сталина, и имя Станишевского в этих изданиях уже не фигурирует. Эти назначения выглядели своеобразным дипломатическим жестом, чтобы умерить агрессию доносчиков.

Однако до оттепели Хрущева было еще время и с «группой Станишевского» (как ее, по словам А.Каюмова, назвали сотрудники ИВ) приходилось считаться. Доказав собственную значимость, Станишевский и Ко настойчиво требуют внести «боевой дух» в работу Института, генерируют идеи по «новым и актуальным направлениям», одновременно настаивая, чтобы молодым аспирантам давали «более современные и боевые темы», имея в виду изучение классовой борьбы на Востоке, «разоблачение англо-американского империализма» и тому подобные идеологические штампы того времени. Приведу небольшую цитату одного из протоколов заседания Ученого совета ИВ:

«Т[оварищ] Станишевский определяет работу Института как не имеющую явно выраженного лица, аморфную и высказывает необходимость установления четкого, активного наступательного лица Иститута»; «Т[оварищ] Айбек соглашается с т. Станишевским и выдвигает необходимость установления усиления работы отдела Зарубежных стран Востока и необходимость разработки современ-

ных, боевых тем Востока»1 (здесь и ниже выделено мной. – Б.Б.).

Как начало действительной актуализации работы «на новом направлении» было предложено провести конференцию с символичным названием: «Панисламизм как реакционное оружие в руках американо-английского империализма», на котором Станишевский должен был прочитать доклад: «Пантюркизм на службе империалистов». Он также предлагает, чтобы конференция «носила боевой политический характер»2. Судя по впечатлениям К. Мунирова (сотрудник ИВ в 1950 – 2007 гг.), участвовавшего на этом же собрании, А. Станишевский в озвученном проекте доклада заявил, что пантюркизм и панисламизм еще живы внутри социалистических республик Средней Азии и Кавказа. В этом же отчете по подготовке доклада Станишевский открыто заявил, что Институт востоковедения должен стать «форпостом в этой борьбе против внутреннего пантюркизма и панисламизма», хотя вместо этого «пригрел в своих стенах» бывших кадиев и мулл.

Эта речь стала тревожным сигналом, так как все участники «большой драмы» были осведомлены о сохранившейся связи

1См. примечание 42, а так же дело № 37 того же фонда.

2Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 39, Протокол № 14 от 2 октября 1950, л. 18-21.

-317 -

Станишевского с НКВД. В результате, многие из домулла Института были уволены, либо понижены в должности, что видно по записям в штатном расписании того времени, «Докладной записке ИВ» в АН Уз ССР и по другим документам. Речь идет о реакции на специальное Решение бюро ЦК КП(б) Узбекистана (от 14/IХ 1951 г., «О мерах по улучшению работы ИВ АН Уз ССР»), которое было направлено в ИВ и по нему были предпринята довольно кардинальная реструктуризация ИВ с отстранением от работы домулла, которые были обвинены в «политической неблагонадежности». В ИВ были оставлены только два отдела: «Отдел новой и новейшей (т.е. современной – Б.Б.) истории стран зарубежного Востока» и «Отдел восточных рукописей». Другой отдел («Общественная и философская мысль народов Узбекистана»), занимавшийся переводами сочинений ал-Беруни, Ибн Сина (Авиценны), исторических сочинений и др. был передан Институту Истории и археологии (директор Р.Н. Набиев)1. В решениях бюро Компартии и Академии сформулирована новая задача ИВ: «… главным направляющим в деятельности Института (востоковедения АН Уз ССР) является изучение и научное обобщение важнейших событий в странах зарубежного Востока, разоблачение происков англо-амери- канского империализма и человеконенавистнических теорий панисламизма, пантюркизма, панарабизма, а так же изучение языков, этнографии народов Востока» (имелся в виду «зарубежный Восток»)2. В этой же «Докладной записке» домулла (М. Абдурахманов, А. Насыров) были уволены, как «лица, не внушающие политического доверия», другие (А. Расулев, Э. Мухамммадходжаев) переведены на должности лаборантов3.

Таким образом, С. Азимджанова была вынуждена уволить или понизить в должности некоторых из «старейших ученых», правда, на время; вскоре они вновь были возвращены, так как работа по каталогизации, переписке и реставрации рукописей приостановилась.

1Позже отдел был возвращен в ИВ.

2См.: Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 45, л. 21–24 («Докладная записка о выполнении решения бюро ЦК КП(б) Узбекистана от 14/IV 1951 г., «О мерах по улучшению работы ИВ АН Уз ССР»). Конкретные направления исследований ИВ (в рамках упомянутых решений Компартии и Академии) теперь звучали так: «Кризис колониальной системы», «Разоблачение агрессии англо-американского империализма в странах Среднего Востока» и «Подготовка к изданию восточных рукописей». Конкретные темы выглядели более идеологизированными. Например: «Панисламизм в Пакистане как орудие реакционной космополитической политики американо-английского империализма» (исполнитель Н.Г Гусева). Там же, л. 23–24.

3Там же, л. 25.

-318 -

Усилия С. Азимджановой вновь вернуть домулла в Институт и продолжить организацию работ по истории и текстологии1 вызвали отрицательную реакцию Савицкого и его соратников. Почти год спустя после упомянутого письма и через несколько месяцев после упомянутого решения ЦК КП(б) Узбекистана по Институту, почти все обвинения, приведенные в упомянутом письме-доносе были вновь публично озвучены, но на этот раз в статье А. Шмакова (протеже М.И. Шевердина) с провокационным названием «Институт, оторванный от жизни» (Правда. 1951. 16 августа; Правда Востока. 1951. 17 августа). При сравнении текстов упомянутого письма-доноса и статьи, становится ясным, что Шмаков использовал письмо А. Савицкого2. Правда, на этот раз обвинения были более жесткими и особенно страшными для тех «обвиняемых», чьи имена попали в статью3. Автор начал статью с критики в духе времени, сравнивая ИВ с медресе, в котором он увидел не дежурный портрет Сталина, а зарисовку медресе Мири Араб (Бухара). Из сотрудников он обратил внимание на «благообразных стариков», которые, якобы «в определенный час отвлекаются от бумаг и … совершают молитву»4. В их анкетах автор будто бы нашел сведения, что они были имамами, муфтиями, муллами и кадиями5. Работу по каталогизации Шмаков счел непродуктивной, переводы сочинений бесполезными и т.п. На этом фоне снова прозву-

1Это видно по ее справкам о проделанной работе сотрудников ИВ (в т.ч. и домулла). См.: Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 45, л. 1–6 (с копиями) и дальше.

2А. Каюмов полагает, что текст письма в ЦК КП(б) Узбекистана в действительности составили Шевердин и Станишевский. На расширенных собраниях ИВ они облекали свою критику «научного направления ИВ» в те же клише, которые позже появились в письме и затем в статье.

3Академик А.П. Каюмов, рассказывая этот эпизод, заметил, что, впервые читая статью Шмакова, он невольно подумал, что она «могла попасться на глаза товарищу Сталину». Тогда участь упомянутых в ней лиц была бы самой страшной. Поскольку имя Каюмова тоже было упомянуто в связи с его интересом к поэтическому наследию Нодры (казнена в 1842 г.), которая в статье названа «кокандская ханша», то он тоже приготовился к самому худшему. А.А. Семенов по поводу упомянутого доноса и этой статьи сказал А. Каюмову: «Ну, что ж, пусть пишут пасквили, ведь ничего другого они делать не умеют».

4А. Каюмов пояснил, что в действительности домулла никогда не молились в здании Института. «Молитвой» Шмаков назвал обычный ритуал (связанный, скорее, с доисламскими обычаями), который у узбеков и таджиков называют «омийн». Речь идет об исключительно местной традиции, когда после трапезы сидящие проводят по лицу руками и произносят слово «омийн/аминь» с благопожеланиями. Теперь это делают и вполне секулярные люди, не читающие молитв. «Старики» действительно ели во время обеда на рабочем месте, но только хлеб и кипяченную воду, после чего действительно, но скорее по обычной инерции, совершали «омийн». Некоторые из них не читали молитв совсем.

5Таких сведений в тех же анкетах мне обнаружить не удалось. Речь шла только о религиозном образовании, которое получили названные сотрудники. Впрочем, автор статьи и те, кто за ним стоял, вполне освоили метод подтасовок фактов, обычный для сталинской эпохи.

-319 -

чали обвинения о том, что ИВ «далек от жгучих проблем современности» (см. выше). Сотрудникам вновь предъявлен упрек за то, что они не изучают материалы, хранящиеся в Институте, которые «разоблачают туркестанских джадидов – врагов узбекского народа, вскрывающие их связи с английскими и японскими империалистами», продолжают работать над словарем Махмуда Кашгари1 и т.п.

Примерно такими же формулировками, как и в вышеупомянутом письме «принципиальных коммунистов», Институт обвиняется за игнорирование «актуальной темы – разоблачение панисламизма и пантюркизма» и т.п. В целом оценка работы Института в статье не профессиональна даже по меркам того времени, явно имела те же цели, что вышеупомянутое письмо, тем более что текст последнего послужил основой для статьи. Статья только однажды была обсуждена в Академии и по ней была приготовлена очередная «Докладная записка» в ЦК КП(б) Узбекистана в том смысле, что не все факты, изложенные в статье подтверждены и что большая их часть запоздала, так как соответствующие перемены в ИВ уже состоялись2.

После упомянутых заседаний и решений в высоких инстанциях в ИВ так же было проведено заседание Ученого совета, на котором в повестку дня было включено «Обсуждение решения Президиума АН Уз ССР в связи со статьей «Институт, оторванный от жизни». Примечательно, что обсуждение прошло формально, и на него не пригласили Станишевского; А. Савицкий к этому времени был переведен на партийную работу в г. Нукус3. Как видно из протокола, этот вопрос не был единственным в повестке дня заседания Ученого совета ИВ и занял всего полстраницы из 6 страниц протокола. Собственно фразы этой части протокола (вроде «Институт сделал правильные выводы …»), очевидно, демонстрируют формальный политизированный ритуал «самокритики», который избавляет покаявшегося от более жестких последствий.

Это было не последнее, но самое крупное потрясение, связанное с нападками на домулла. Уже в середине 1950 годов С. Азимджановой удалось большую часть прежних сотрудников восстановить на

1Речь идет об одном из самых ранних тюрко-арабских словарей Махмуда Кашгари (XI в.). Еще до появления письма, работу по подготовке этого словаря к изданию пытались сохранить в плане Института, предложив следующее обоснование в духе времени: «Работа над словарем Махмуда Кашгари пересматривается и дополняется на основе гениальных указаний т. Сталина по вопросам языкознания» (Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, д. 45, л. 14). Однако тема была передана в Институт языка и литературы.

2Информация А. Каюмова, принимавшего участие в составлении этой «Докладной записки».

3Архив АН РУз, ф. 55, оп. 2, оп. 3, д. 27, л. 10 («Протокол № 10 заседания Уч. совета ИВ АН Уз ССР от 22 сент. 1951 года»).

-320 -