шахта газовая... В забой никого не впускать, понял? А его, — подрядчик указал на труп Ковалева, — при брать. Я — на-гора, штейгера предупрежу.
— Сам знаю, что делать, — глухо отозвался десят ник.
Криштоп побежал к стволу шахты. Шаров побрел
взабой, где работали Евдоким и его напарники.
—Ребята, выйди,—позвал он шахтеров, — Кова лева метан задушил.
—Метан?! Где он работал?
—На Верхне-Кедровом.
Углекопы заторопились.
— Лексей Михалыч! Эх, душа человек! А ты встань, встань, друг! Мы же с тобой пионеры!.. Вме сте шахту долбили...
Медведев склонился над товарищем, хотел сде лать искусственное дыхание, но руки Ковалева уже застыли, не гнулись. Медведев выпрямился:
— Все, сгорел, — вымолвил он с горечью. — Вме сте угольную копь разрабатывали, вместе о хорошей жизни мечтали.
Горняки осторожно подняли тело и понесли к ство лу шахты. У клети опустили на землю, молча постоя ли и тихо пошли к своему забою.
4
Тело Ковалева, прикрытое брезентовым плащом, пять часов пролежало в шахте. О нем, казалось, за были. Мимо катали тяжелые вагонетки с углем и по родой, перегружали и подавали на-гора. Перед вече ром в шахте появился Пеклин. Осмотрев труп, он распорядился поднять его на поверхность.
Весть об отравлении вызвала панику среди семей шахтеров. У надшахтного помещения собралась толпа женщин.
—Кабы не мово мужика, матушка царица небес ная, да не дай такому лиху случиться, — крестясь за причитала молодая горнячка.
—Не твово, Дарьи Ковалихи Лексея.
—Вот она, бабоньки, жизнь-то наша какая. Живи да каждый день болей за мужика — придет, нет ли...
Женщины покорно соглашались. Желая убедиться,
620
кто же погиб, некоторые из них жадно прильнули к щелям дощатых стен.
—Лексея подняли. Отмаялся, сердешный, и ни о чем заботы теперь нет.
—Урядник какую-то бумагу составляет!..
—Анафемы, человека загубили, а теперь разные бумаги строчат.
—И Криштоп-душегубец тут же.
—А ты тише языком-то мели, услышит, он те...
Из помещения в третий раз вышел Вавила Камен ный, принялся увещевать:
—Бабы, ну что вы толчетесь. Бабьего ли тут ума дело? По чести прошу, проваливайте, не то стражни ки разгонят.
—А тебе что, землю простоим? Сердце не каменное, за своих мужиков болеем, — ответила Феклуша.
—Управляющий катит, посторониться бы.
Женщины расступились, притихли. Управляющий прошел в помещение ни на кого не взглянув. Из по селка бежала худая невысокая горнячка, жена Кова лева. За ней, путаясь в полах стеганки, тянулась че тырехлетняя девочка. Дарья вбежала в помещение. Повалилась на грудь мужа, забилась, дико заголоси ла. Пфульщиц брезгливо поморщился, приказал Тульчинскому:
— Труп нужно отправить как можно скорее...
Урядник, захлопнув папку с неоконченным актом, приказал Мышкину раздобыть лошадь и отвезти тело Ковалева домой.
Из шахты на-гора поднимались углекопы. Терен тий подошел к метавшейся женщине, поднял ее с грязного холодного пола, взял на руки девочку. Собрав шиеся около копра женщины плакали.
Вскоре запряженная в колымагу тощая лошаденка понуро плелась к лачуге Ковалева. Еще утром по этой дороге Алексей спешил на работу в шахту, не думал о печальном конце. Его помыслы были о заработке, о лучшей доле в этом большом неустроенном мире. И вот теперь, в тесной и узкой колымаге, в которой развозят уголь, первый зачинатель рудника отправлял ся в свой последний путь.
В. В. ПАВЧИНСКИЙ
БОЛЬШЕВИК С ОРЛИНОГО ГНЕЗДА
(главы из книги «Орлиное Гнездо»)
Всю зиму Егор пробыл без работы. Жил рыбной ловлей: устроил на льду Амурского залива шалашик и ловил на блесну навагу. Заморозив улов, продавал его за гроши на Семеновском базаре. Случались дни, ко гда покупателей не находилось, и тогда дома не на что было купить даже хлеба.
Весной неожиданно улыбнулось счастье: Егора приняли вновь в судоремонтные мастерские, на преж нее место.
Первой работой Егора был ремонт «Аркадии». Те перь пароход являлся собственностью порта. Егор ме нял на «Аркадии» листы обшивки и вспоминал не давнюю историю в бухте острова Аскольд. Работавший в паре с Егором слесарь-судосборщик Кочкин— крепко сбитый человек с угловатыми, резкими чертами лица, словно освещенного красноватым светом от огненнорыжих волос, — возмущался, услышав рассказ Егора. Он по-матросски ругал буржуев, которые ради своих барышей не ценят ничего на свете. Потом он припом нил и свою невеселую историю, связанную так же, как и у Егора, с судьбой корабля. Служил Кочкин матро сом на крейсере «Изумруд». В Цусимском бою крейсе ру удалось вырваться из японского окружения и благо получно добраться до бухты Владимир. Но здесь «Изумруд» сел на камни. И хотя корпус был исправен и нее дал даже течи, командиру, до смерти напуган ному возможностью встречи с японцами, не пришло в голову ничего более разумного, как взорвать крейсер. Кочкин плакал, глядя на остатки красавца «Изумру да». И с того дня в душе Кочкина окончательно укре пилась ненависть к царю и его слугам. С каждым ша гом тяжелого пешего перехода из бухты Владимир во Владивосток ненависть эта росла: Кочкин видел рядом с собой трусливого и малодушного командира, свое вольно распоряжавшегося судьбою вверенных ему лю дей. Во Владивосток Кочкин пришел ярым врагом су ществующего строя.
— Есть у нас еще такие командиры, — говорил мно гозначительно Кочкин. — Ведут они наш корабль на верную гибель. Только я так думаю, что нам от того
622
прямая будет выгода. Придет час — и сами взойдем на
ходовой мостик. А командиров — на дно, как в пятом году.
В глазах Кочкина загорался зеленоватый огонь. Егору становилось неспокойно от зеленых глаз Кочки на, от его рыжей жесткой копны волос и белых, точно обсыпанный мукой, ресниц, от всей его угрюмо сгорб ленной, могучей фигуры, как бы сделанной из меди, даже голос у него был медный, гудочный какой-то.
Егор присматривался к Кочкину, душу перед ним не раскрывал: кто знает, каков человек. Да и сам Кочкин был не особенно словоохотлив: «да», «нет» — вот и весь разговор. Похоже, что и он приглядывался...
Владивосток был теперь единственным, после по тери Порт-Артура и Дальнего, тихоокеанским портом России, и правительство стало уделять ему больше вни мания. Ширились торговые операции, увеличивался грузооборот, росла нужда в судоремонтных средствах. Возрастала потребность и в рабочих руках.
В мастерских с каждым годом прибавлялось рабочих. Военное ведомство завозило их из различных городов России.
Владивосток обретал все черты большого города. Лик его был смешанный, европейско-азиатский. Город был шумен, многолюден, кипуч. Громыхали по цент ральной улице трамваи, ярко горело электричество — все это было заведено здесь перед войной 1914 года. А во время первой мировой войны, в связи с немецкой блокадой русских европейских портов, Владивосток и вовсе расцвел, сделавшись открытым портом и цент ральным пунктом всех военных и коммерческих пере возок.
Работали на оборону и судоремонтные мастерские военного порта. Почти все рабочие были переведены на положение военнообязанных. И без того тяжелое их положение ухудшилось во много раз. Люди роптали, возмущались, протестовали. Егор с волнением прислу шивался к разговорам и не раз сам вставлял острое словечко. Он видел, как неудержимо закипали челове ческие чувства и страсти. Казалось, добавь немного огня — и произойдет взрыв.
Из Владивостока отправлялись в европейские пор ты для участия в войне корабли Сибирской военной флотилии. Перед дальним плаванием их ремонтировали
623
в мастерских. Матросы и рабочие на судоремонте, не смотря на усиленную слежку, тайно показывали друг другу окопные письма, извещения о гибели родных и близких. Рабочие мастерских вдоволь насмотрелись на мордобой и произвол на военных судах. А матросы видели, что положение и рабочих ничуть не лучше, чем их собственное.
У Егора было теперь много друзей среди военных моряков: ему довелось побывать на ремонте крейсе ров «Аскольд» и «Жемчуг», на миноносцах «Бесшум ный» и «Бесстрашный». А весной 1916 года Егор сту пил на палубу крейсера «Варяг». Того самого, который в русско-японскую войну был потоплен своей героиче ской командой в корейском порту Чемульпо. В 1905 го ду японцы подняли «Варяг» со дна моря, отремонтиро вали и ввели его в состав своего военно-морского фло та под названием «Сойя». А в 1916 году они продали крейсер России. Перед намечавшимся переходом в Мурманск «Варяг» побывал во Владивостоке.
Он бросил якорь в бухте Золотой Рог в один из мар товских дней. На борт крейсера поднялась его новая команда, прибывшая из Петрограда специальным эше лоном. А спустя несколько дней «Варяг» был поставлен на ремонт.
На палубе «Варяга» рабочие мастерских обнажили головы в память русских моряков. Горькое чувство ис пытывал Егор: крейсер как бы напоминал о бесслав ной русско-японской войне сейчас, когда проливалась кровь на фронтах мировой войны...
Общение с командой «Варяга» придало Егору и его товарищам мужества и смелости. Многие не скрывали своих мыслей и настроений.
Кто-то из рабочих доставлял на борт «Варяга» не легальные листовки и снабжал ими надежных людей из команды крейсера. Егор догадывался, что эта работа ведется Кочкиным. Несколько раз пытался Калитаев завязать с ним разговор, попросить для себя какое-ни будь поручение. Но Кочкин словно бы проверял Егора, присматривался к нему издали, не допуская пока его ближе. «Семь раз примерь»,— говорил себе осмотри тельный, осторожный Кочкин.
В середине мая «Варяг» опробовал машины после ремонта и через месяц снялся с якоря. На пристань пришли тысячи жителей Владивостока. Среди них за
624
терялся и Егор. Протяжными гудками провожали ко рабли на рейде Золотого Рога уходивший в далекий путь крейсер.
Из всех четырех труб «Варяга» клубился густой дым. Точно такой же дым выбрасывали высокие кир пичные трубы судоремонтных мастерских. И казалось Егору, что вместе с крейсером отправляются в неведо мое плавание приземистые корпуса цехов, похожие на корабли...
Вскоре в мастерских произошел тот самый взрыв, неизбежность которого ощущал Егор постоянно, каж додневно. Взрыв этот последовал от малой искры. Один из мастеров, которого рабочие не без основания подозревали в связях с охранкой, ударил молодого подручного, работавшего в паре с Егором. Мастер дав но и безуспешно искал тех, кто распространял листов ки на «Варяге», — это было ему поручено Владивосток ским охранным отделением. «Варяга» уже не было в Золотом Роге, и, взбешенный неудачей, мастер выме стил зло на подвернувшемся под руку парне.
—Кто тебя? — спросил Егор бледного от боли и зло сти подручного, утиравшего рукавом кровь с лица.
Подручный назвал обидчика.
Егор спокойно, не выдавая клокотавшей в душе яро сти, подошел к мастеру. Он переживал такое же чув ство, как много лет назад, на борту «Аркадии», когда вел товарищей, чтобы связать капитана.
—Еще раз кого тронешь — отправим на дно, кра бов кормить, — сказал Егор с угрозой.
Его услышали все, кто стоял поблизости.
—Долой кровопийцу! — тотчас поддержал кто-то из рабочих Егора.
Вокруг него столпились рабочие. Возник летучий митинг. Было решено послать делегата к командиру порта с требованием убрать ненавистного мастера. Делегатом, по предложению Кочкина, избрали Егора.
Командир порта выслушал Егора, изложившего требования рабочих, и сказал:
—Отлично, уволим. Тебя, бунтовщик, уволим, те бя! — перешел на крик потерявший самообладание командир порта.
Рабочие заступились за Егора, начав забастовку.
21 Хрестоматия по истории ДВ
625
Но Егора в этот раз так и не приняли в мастерские. Стоял конец августа. Месяц этот выдался жаркий, солнечный, грозовой. Грозы врывались в город часто. Прошумев тропическими ливнями, они уносились в сторону океана, так же стремительно, как и появля лись. А по крутым улицам, спускавшимся от вершин сопок к берегу бухты, с плеском и ревом низвергались потоки дождевой воды, увлекая за собой камни, песок,
щебень.
Ливни причиняли немало разрушений. Нередко можно было видеть развороченную мостовую, трамвай, сошедший с замытых песком рельсов, сваленные теле фонные столбы или вырванное с корнем дерево.
Егор шел берегом бухты Золотой Рог. Берег, еще недавно полный купальщиков, обезлюдел. Волны с раз маху шлепались о песок, разбивались на тысячи водя ных брызг, покрывали берег зелеными космами водо рослей, вырванных штормом со дна бухты. На город надвигалась гроза.
Возле триумфальной арки, построенной в честь при езда цесаревича, Егор встретился с Кочкиным.
— Здорово, Егор! — весело прогудел он своим мед ным голосом, — Давно тебя не видать. Далеко ли на правляешься?
Егор сказал, что идет в мастерские.
— Ну ты, браток, туда теперь не попадешь. Всех за бастовщиков только что матросы с винтовками выгнали из цехов. Патрули кругом.
Они пошли рядом.
— Добрый штормок, — вытирая с лица соленые брызги, летящие с прибойных волн, сказал Кочкин. И, заглянув в глаза Егору, продолжал вполголоса: — Хватит нам друг с дружкою в прятки играть. Парень ты наш. Приглашаю тебя на собрание. Только — мол чок.
И видя, что Егор взволнован и, пожалуй, растерян, добавил:
—О тебе нам верный человек говорил. Кронштад тец. Помнишь такого?
—Чего же раньше молчал? — рассердился Егор.—
Агде он теперь — Кронштадтец?
—В тюрьме, он, браток, — вздохнул Кочкин. —
Идавно. Как ни хоронился, накрыли-таки.
Гроза, ливень, грохот волн, возбуждение, рожден-
626
ное от слов Кочкина,—все это кружило голову Егору, заставляло учащенно биться сердце.
Незаметно дошли До Орлиного Гнезда. Егор при гласил Кочкина к себе. Дома они обстоятельно побесе довали. Егор узнал, что месяц назад во Владивостоке, на мысе Чуркина, проходило собрание. На нем была воссоздана социал-демократическая организация. Про водил собрание прибывший из Петрограда студент Кос тя Суханов.
Егор знал семью Сухановых, жившую неподалеку от Калитаевых, на Нагорной улице. В сознании Егора с трудом укладывалось то, что организатором больше вистской группы является сын крупного царского чи новника, действительного статского советника, ярого монархиста.
— Наша правда не одному такому Косте верную дорогу показала, — сказал Кочкин.
Утром, в день тайного собрания группы рабочих военного порта, куда был приглашен и Егор, админи страция мастерских уволила всех забастовщиков — до единого человека. Егор шел в условленное место с Коч киным, который тоже стал безработным. Но об этом они сейчас не думали.
Кочкин привел Егора на вершину Орлиного Гнезда, к старым, полуобвалившимся окопам, вырытым еще во время русско-японской войны. Егора волновало, что со брание будет проходить так близко от его дома. Мес
то
это было знакомо Егору до последнего камушка.
Тут он играл со своими дружками-мальчишками в ка
заков и разбойников — это в далекую пору, когда шу
мел
на сопках мелкорослый лесок, остатки могучей
некогда тайги. В первый год русско-японской войны по неразумному приказу воинского начальства подчис тую были вырублены все деревья и кустарники на городских сопках — для лучшего обозрения заливов и удобства наблюдения за противником, если он подой дет к этим берегам. Обритые наголо сопки свободно позволяли видеть далеко. И с вершины Орлиного Гнезда тоже открывалась глазу неизмеримая морская даль.
Над Орлиным Гнездом шумно пролетал океанский ветер. Он раздувал полы Егорова пиджака, они хло
пали,
как крылья, парусили, и Егору показалось, что
он вот-вот взмоет в воздух, как птица.
21*
627
Мальчишкой Егор думал: ветер бывает оттого, что раскачиваются деревья. Какая-то подземная сила, рас суждал Егорка, скрытая в корнях раскачивает дере вья, их густая листва, подобно японским веерам, раз гоняет вокруг воздух, и он дует, метет над землей. И считал, что если все деревья на сопках срубят, то никогда-никогда уже не будут шуметь над крышей ветры.
Вспомнив сейчас об этом, Егор улыбнулся: сопки стояли обнаженные, без единого кустика, а ветер не угомонно метался над Орлиным Гнездом и готов был поднять в воздух самого Егора.
Окопы были отрыты в свое время по всем прави лам фортификационного искусства. Но сейчас камен ная кладка обвалилась, дождями намыло щебень, на дне рвов густо росли душистая ромашка и серебри стая полынь. Среди обрушившихся каменных стен Егор различил группу людей. Некоторые были ему хорошо знакомы. Егор только сейчас узнал, что многие из его товарищей по работе были связаны с большевистским подпольем.
Люди сидели тесным кружком. Переговаривались вполголоса, чтобы не обнаружить себя. Потом один из товарищей — приземистый, с крупной головой, с чистым
иоткрытым лицом, похожий на рабочего и по обличью
ипо одежде, — взял слово. Это и был Костя Суханов. Егору он понравился. Он сумел просто и понятно объ яснить многое из того, в чем сам Егор разбирался плохо. Калитаев верил каждому слову молодого большевика — так правдиво говорил он.
Заслушавшись, рабочие не заметили, как место со брания было оцеплено жандармами и полицейскими. Егор и еще несколько рабочих пытались вырвать Су ханова из рук жандармов. Но безуспешно. Полиция арестовала более двадцати участников собрания.
Егор шел в тюрьму мимо своего дома. Шел без страха и уныния. Он твердо ступал по каменистой зем ле, поросшей сладковато-пахучей ромашкой и горькой полынью.
Перед его глазами простирался вечереющий, весь в багрянце и золоте Амурский залив. За темными соп ками Русского острова рокотало невидимое в вечерней фиолетовой дымке Японское море, а за ним, уже где-то в неизмеримой отдаленности, бушевал океан.
628
Поместили Егора в одной из камер того самого кор пуса, на постройку которого он чуть было не нанялся в голодные дни 1908 года. Окно камеры выходило прямо на вершину Орлиного Гнезда. Когда он присмотрелся, то в сумраке своего нового жилья увидел Кронштадт ца. Первую минуту друзья стояли молча. Потом обня лись крепко, по-братски. И снова, как в ту памятную ночь после расстрела шестнадцати, проговорили до рассветного часа.
На восходе солнца Егор поднялся к окну, глянул в сторону родного дома. Из-за сопки виднелись кусочек крыши и зеленая шапка дедовского дуба. Утреннее солнце подожгло его листву, и она была похожа на бездымное пламя костра. Потом на склоне сопки появи лась крошечная фигурка. Егор без труда узнал Андрей ку. Мальчонка постоял немного, освещенный восходя щим солнцем, и вприпрыжку побежал беззаботно к го лолобой вершине Орлиного Гнезда, к тому месту, где вчера вечером получил первое боевое крещение рабо чий Егор, отныне — большевик Егор Калитаев.
