Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_1
.pdfПобережная полоса наполнена восточными отрога ми Сихотэ-Алиня; они выше западных отрогов, носят более дикий характер и заключают узкие долины быст рых береговых речек.
Море образует здесь несколько больших заливов. Между заливами Амурским и Уссурийским лежит
полуостров Муравьев-Амурский, на южной оконечности которого находится порт Владивосток, выстроенный на берегу прекрасной бухты Золотой Рог.
Растительность страны очень разнообразна по сво им формам и в то же время очень однообразна по сво ему распределению на всем протяжении края, от самых южных его пределов до самых северных. Это особенно резко бросается в глаза путешественнику, который уже на Средней Уссури встречает грецкий орех, пробку и виноград и ожидает дальше найти еще более южную флору. Однако характер флоры не изменяется почти на всем протяжении Уссурийского края; даже возле залива Посьет можно найти тот же хвойный лес, который рас тет на устье Уссури.
Гораздо большую разницу во флоре можно встре тить, направляясь от берегов Уссури на восток, внутрь страны, и далее, на морское побережье.
Здесь горы и неблагоприятное влияние холодных вод Японского моря значительно изменяют условия клима та, а вместе с тем и характер растительности. В лесах начинают преобладать хвойные деревья, а лиственные, особенно на главном кряже Сихотэ-Алиня, являются в небольшом числе и никогда не достигают таких боль ших размеров, как в местностях, ближайших к Уссурий ской долине.
Растительность морского побережья вообще беднее, чем внутри страны, заслоненной от Японского моря го рами Сихотэ-Алиня.
Растительность Уссурийского края заключает в себе большое разнообразие видов; одни из них свойственны Амуру, Северо-Восточной Азии, даже Камчатке и Се верной Америке, другие произрастают в более теплых странах, в Японии и Китае.
Леса Уссурийского края всего роскошнее развива ются по горным склонам, защищенным от ветра, и в не высоких падях, орошаемых быстрыми ручьями. Здесь растительная жизнь является во всей силе, и часто на небольшом пространстве теснятся самые разнообразные
470
породы деревьев и кустарников, которые образуют гу стейшие заросли, переплетенные различными вьющими ся растениями. В особенности бурно развивается в та ких местах виноград; он то стелется по земле и покры вает ее сплошным покровом зелени, то обвивает, как лианы тропиков, кустарники и деревья и свешивается с них красивыми гирляндами.
Невозможно забыть впечатление, которое произво дит, особенно в первый раз, этот лес. Правда, он так же дик и недоступен, как и все прочие сибирские тай ги, но там однообразие растительности, топкая тундро вая почва, устланная мхами или лишайниками, навева ют на душу какое-то уныние. Здесь, наоборот, на каж дом шагу встречаешь роскошь и разнообразие, не зна ешь, на чем остановить свое внимание. То высится пе ред вами громадный ильм со своей широковетвистой вершиной, то стройный кедр, то дуб и липа с пустыми, дуплистыми от старости стволами, больше двух метров в обхвате, то орех и пробковое дерево с красивыми пе ристыми листьями, то пальмовидный диморфант, до вольно, впрочем, редкий.
Как-то странно непривычному взору видеть такое смешение форм севера и юга, которые сталкиваются здесь как в растительном, так и в животном мире. Осо бенно поражает вид ели, обвитой виноградом, или проб ковое дерево и грецкий орех, растущие рядом с кедром и пихтой. Охотничья собака отыскивает вам медведя или соболя, но тут же рядом можно встретить тигра, не уступающего в величине и силе обитателю джунглей Бенгалии.
И торжественное величие этих лесов не нарушается присутствием человека; разве изредка пробредет по ним зверолов или раскинет свою юрту кочевник, но тем ско рее дополнит, нежели нарушит, картину дикой, девствен ной природы...
***
Теперь от природы перейдем к людям.
По всему правому берегу Уссури, от низовья до впа дения Сунгачи, поселены казаки в двадцати восьми ста ницах, которые расположены на расстоянии 10—25 километров одна от другой.
Все станицы выстроены по одному и тому же пла ну. Они вытянуты вдоль по берегу Уссури, иногда на
471
километр длины, и большей частью состоят из одной улицы, по которой то в одну линию, то в две, справа и слева, расположены жилые дома.
Дома имеют обыкновенно одну, редко две комнаты, в которых помещается хозяин-казак со своим семей ством.
Сзади дворов лежат огороды, но особых хозяйских угодий не имеется, так как казаки держат свой скот по стоянно под открытым небом, а хлеб после сбора скла дывают в скирды на полях.
Наружный вид казацких станиц далеко не привле кателен, но еще более незавидно положение их обита телей.
Казаки были переселены сюда в период 1858—1862 годов из Забайкалья, где они выбирались по жребию; волей или неволей должны были бросить свою родину и идти в новый, неведомый для них край.
Только богатые, на долю которых выпал жребий пе реселения, могли отделаться от этой ссылки, наняв вме сто себя охотников, так как подобный наем был дозво лен местными властями.
Разумеется, продавать себя в этом случае соглаша лись только одни бобыли, голь, которые явились ни щими и в новый край.
Живут казаки очень плохо. Большая часть из них не имеет куска хлеба насущного, и каждый год с поло вины зимы до снятия урожая казна должна кормить большую часть населения, чтобы хотя сколько-нибудь спасти его от голода. Обыкновенно выдают неимущим казакам по 12 килограммов муки в месяц, но так как этого пайка для многих семейств недостаточно, притом он не вдруг выдается всем голодающим, казаки подме шивают к получаемому провианту семена различных сорных трав, а иногда даже глину. Испеченный из этой смеси хлеб имеет цвет засохшей грязи и сильно жжет во рту. Главным подспорьем к этому, но далеко не у всех, служит кирпичный чай, завариваемый с солью, или так называемый бурдук, то есть ржаная мука, разболтанная в теплой воде.
Если нет того и другого, казаки приготовляют из высушенных гнилушек березы и дуба особый напиток, называемый шульта, и пьют в огромном количестве вместо чая.
Рыбную и мясную пищу зимой имеют очень немно
472
гие, едва ли двадцатая часть всего населения; осталь ные же довольствуются шультой и бурдуком, то есть яствами, на которые нельзя без омерзения и взглянуть свежему человеку.
Бледный цвет лица, впалые щеки, выдавшиеся ску лы, иногда вывороченные губы, по большей части невы сокий рост и общий болезненный вид— характерные черты физиономии этих казаков. Даже дети казаков ка кие-то вялые, неигривые. Ни разу не слыхал я на Уссури русской песни, которая так часто звучит на берегах Волги; не запоет ямщик, который вас везет, про «не бе лы снеги» или про что-либо другое в этом роде.
Везде встречаешь грязь, голод, нищету, так что не вольно болит сердце при виде всего этого.
Главный центр местной торговли — селение Хабаровка. Это селение, живописно раскинувшееся на пра вом, гористом берегу, имеет сто одиннадцать домов и насчитывает, кроме ста пятидесяти — четырехсот сол дат, триста пятьдесят жителей. Торговля предметами необходимости даже самого неприхотливого быта осно вана исключительно на спекуляциях различных афери стов, пришедших сюда с десятками рублей и думающих в несколько лет нажить десятки тысяч. Уссурийская тор говля зиждется на эксплуатации населения, в особен ности туземного, на различных рискованных аферах, а всего более на умении пользоваться обстоятельствами и по пословице «ловить рыбу в мутной воде».
Хабаровские купцы получают свои товары частью из Николаевска, туда они привозятся на иностранных ко раблях, частью выписываются из Читы или из Иркут ска, редко прямо из Москвы. Все товары — самого низ кого качества: и из России и из-за границы стараются сбыть сюда самую дрянь. Притом же цены непомерные. Уже в Иркутске и Николаевске цены на все по крайней мере двойные; затем хабаровские торговцы берут в пол тора или два раза против того, почем они сами покупа ли; наконец, их приказчики или мелкие купцы, торгу ющие по станицам Уссури, берут опять в полтора или два раза дороже против хабаровских цен.
***
Начнем теперь про самое путешествие.
Проведя несколько дней в Хабаровке, я направился вверх по Уссури не на пароходе, а на лодке. При таком
473
способе движения можно было подробнее ознакомиться с краем, по которому приходилось ехать. Лодка у ме ня была своя собственная, а гребцов я брал в каждой станице посменно. Гоньба почты и провоз проезжающих составляют повинность казаков, которые поочередно вы
ставляют в каждой станице зимой лошадей, а летом — гребцов и лодки.
Зимой дорога по льду Уссури довольно хороша, но летом других сообщений, кроме водных, не существует.
Правда, между станицами есть тропинки, но по ним можно пробраться только пешком или верхом, и то не всегда благополучно, особенно во время наводнений.
Мое плаванье по Уссури от ее устья до последней станицы Буссе (510 километров) продолжалось два дцать три дня, и все это время сильные дожди, шедшие иногда суток по двое без перерыва, служили помехой для всякого рода экскурсий. Собранные растения зача стую гибли от сырости, чучела птиц не просыхали как следует и портились, а большая вода в Уссури, которая во второй половине июня прибыла метра на четыре про тив обыкновенного уровня и затопила все луга, не по зволяла иногда в течение целого дня выходить из лодки.
Поднимаешься вверх по реке, изменяется и характер ее берегов; по их различию можно приблизительно оп ределить границы нижнего, среднего и верхнего течения Уссури.
Нижнее течение (от устья до впадения реки Норы) характерно преобладанием необозримых равнин.
Там, где равнина делается возвышеннее, раститель ность становится более разнообразной, а множество кустов таволги и шиповника образуют густые заросли. Правая сторона нижнего течения Уссури далеко не представляет однообразия равнины левого берега: здесь, километров за пятьдесят от ее устья, вдруг вздымается на 1000—1200 метров хребет Хехцир, который тянется затем на некоторое расстояние вдоль Амура. Хребет сплошь покрыт лесами из лиственных пород, с кото рыми перемешаны хвойные. Вообще Хехцирский хребет представляет такое богатство лесной растительности, какое редко можно встретить в других, даже более юж ных частях Уссурийского края.
Южный крутой склон хребта резко обрамляет собою равнину, которая раскинулась также и на правом бере гу Уссури.
474
Сама Уссури в нижнем течении разбивается на мно жество рукавов, или «проток», которые образуют боль шие и маленькие острова. У островов, невысоко подня тых над водой, болотистая почва со множеством нанос
ного лесса. Они всегда сплошь покрыты тальником. Среднее течение Уссури (от устья Норы) характери
зуется обилием гор, которые следуют по обоим берегам реки и часто подходят к ней то пологими скатами, то крутыми и отвесными утесами.
Выше устья реки Иман Уссури имеет не больше 320 метров ширины и чем дальше вверх, тем больше и больше делается скромной рекой, так что при впадении Даубихе суживается метров до ста пятидесяти.
С уменьшением ширины теряется и глубина реки, особенно выше Сунгачи, где в малую воду во многих местах глубина бывает не более 80—90 сантиметров. Незначительная глубина при быстром течении чрезвы чайно затрудняет движение даже самых небольших па роходов; хорошее плаванье по Уссури может произво диться только от ее устья до впадения реки Сунгачи, которая приносит воды озера Ханка.
На правом берегу Верхней Уссури преобладают рав нины, поросшие редким лесом, а на левом берегу — бо лотистые низменности, которые идут непрерывно до са мого озера Ханка.
***
Во время следования в лодке, что происходило край не медленно против быстрого течения, мы с товарищем обыкновенно шли берегом, собирали растения и стреля ли в попадавшихся птиц. То и другое сильно замедля ло движение вперед и невообразимо несносно было для гребцов-казаков, которые на подобного рода занятия смотрели как на глупость и ребячество. Одни из них, более флегматичные, постоянно презрительно относи лись к моим птицам и травам; другие же, думая, что собираемые растения какие-нибудь особенно ценные, но только они не знают в них толку, просили открыть им свой секрет. Станичные писаря и старшины, как люди более образованные, зачастую лезли с вопросами вроде таких: «Какие вы это, ваше благородие, климаты со
ставляете?» Про ботаника Максимовича, который был на Уссу
ри в 1860 году, казаки помнят до сих пор и часто у меня
475
спрашивали: «Кто такой он был, полковник или нет?» В станице Буссе, на Верхней Уссури, мне случилось ос тановиться на той же самой квартире, где жил Макси мович, и когда я спросил про него хозяйку, то она от ветила: «Жил-то он у нас, да бог его знает, был какой-то травник». — «Что же он здесь делал?» — «Травы соби рал и сушил, зверьков и птичек разных набивал, даже ловил мышей, козявок и червяков — одно слово, гнус всякий».
Оставим всю эту пошлость и перейдем к прерванному рассказу.
Чуть свет обыкновенно вставал я и, наскоро напив шись чаю, пускался в путь. В хорошие дни утро бывало тихое, безоблачное. Уссури гладка, как озеро, и только кое-где всплеснувшаяся рыба взволнует на минуту по верхность воды. Природа давно уже проснулась, и бес покойные крачки снуют везде по реке, часто бросаясь на воду, чтобы схватить замеченную рыбу. Серые цап ли важно расхаживают по берегу, мелкие кулички про ворно бегают по песчаным откосам, а многочисленные стада уток перелетают с одной стороны реки на другую. Голубые сороки и крикуны, каждые своим стадом, не умолкая кричат по островам, где начинает теперь по спевать любимая их ягода — черемуха. Из ближайшего леса доносится голос китайской иволги, которая больше, красивее, да и свистит погромче нашей, европейской.
То там, то здесь украдкой мелькает какой-нибудь хищник, а высоко в воздухе носится большой стриж; он то поднимается к облакам, так что его почти не вид но, то, мелькнув как молния, опускается до поверхности реки, чтобы схватить мотылька. Этот превосходный ле тун едва ли имеет соперника в быстроте; даже хищный сокол и тот не может поймать его. Я видел во время осеннего пролета стрижей, как целые стада их проноси лись возле сидящего на вершине сухого дерева чегло ка, но он и не подумал наброситься, зная, что не дог нать ему этого чудесного летуна.
Вплываем в узкую протоку, берега которой обросли, как стеной, зелеными густыми ивами, и перед нами яв ляется небольшая робкая цапля или голубой зиморо док. Он сидит как истукан на сухом вьющемся над во дою суку дерева и выжидает мелких рыбок, свою един ственную пищу, но, встревоженный нашим появлением, поспешно улетает прочь.
476
Поднимается выше солнце, наступает жара, и утрен ние голоса смолкают; зато оживает мир насекомых, и множество бабочек порхает на песчаных берегах реки, Между ними, бесспорно, самая замечательная по своей красоте — осторожная, в ладонь величиной и превос ходного голубого цвета с различными оттенками. Но вместе с бабочками появляются тучи мучающих насе комых, которые в тихие дни не прекращают своих на падений в течение целых суток и только сменяют друг друга. Комары, мошки, оводы являются летом в Уссу рийском крае в бесчисленном множестве. Кто не видал их собственными глазами и не испытал на себе всей му ки от этих насекомых, тому трудно даже составить об этом понятие.
Без всякого преувеличения могу сказать, что если в тихий пасмурный день идти по высокой траве уссурий ского луга, то тучи этих насекомых можно уподобить разве только снежным хлопьям сильной метели, которая обдает вас со всех сторон. Ни днем ни ночью прокля тые насекомые не дают покоя ни человеку, ни живот ным, и слишком мало заботится о себе тот, кто вздума ет без дымокура присесть на уссурийском лугу.
Дневной жар сменяет прохладный вечер. Надо поду мать об остановке, чтобы просушить собранные расте ния, сделать чучело-другое птиц и набросать заметки обо всем виденном в течение дня. Выбрав где-нибудь сухой песчаный берег, я приказывал людке причали вать к нему и объявлял, что здесь останемся ночевать.
Живо устраивался бивак, разводился костер, и мы с товарищем принимались за свои работы, а наши солдаты варили чай и незатейливый ужин.
Говорят, что голод — самый лучший повар, и с этим, конечно, согласится всякий, кому хотя немного удава лось вести странничью жизнь, дышать свободным воз духом лесов и полей...
Между тем заходит солнце, сумерки ложатся доволь но быстро, и в наступающей темноте начинают мель кать, как звездочки, сверкающие насекомые, а тысячи ночных бабочек слетаются на свет костра; понемногу замолкают дневные пташки, только однообразно посту кивает японский козодой да с ближайшего болота до носится дребезжащий, похожий на барабанную трель, голос водяной курочки, вперемежку с которым разда ется свист камышевки, лучшей из всех здешних певиц.
477
Наконец мало-помалу смолкают все голоса и насту пает полная тишина; изредка всплеснет рыба или вы крикнет ночная птица...
Окончив, иногда уже поздно ночью, свои работы, мы ложились тут же у костра и, несмотря на несносных ко маров, скоро засыпали самым крепким сном. Утренний
холод обыкновенно заставлял просыпаться на восходе солнца и спешить в дальнейший путь.
Так проводили мы дни своего плавания по Уссури. К несчастью, частые и сильные дожди много мешали успешному ходу путешествия и принуждали в такое вре мя ночевать в станицах, чтобы хотя во время ночи об сушить и себя и собранные коллекции.
К. М. СТАНЮКОВИЧ
ПИСЬМА
(литературный архив)
8 января 1862 года 8 часов пополудни. Чтобы тебе дать понятие об той стороне, куда меня занесла судьба и где между прочим предполагается главный южный порт Вост(очного) океана — я выпишу тебе несколько строк из моего дневника.
6 января Утром, часов в шесть, когда еще на дворе было тем
но, а ветер завывал немилосердно, вбежал к нам в ком нату фельдфебель Бородин с криком «несчасть, В(аше) Благородие». Я и Бурачек (Лейт(енант), начальник пор та) проснулись, зажгли свечку и увидели Бородина бледного, всего в снегу... Оказалось, что тигр удавил трех его лошадей. Ночью он, т. е. тигр, перебрался через соломенную крышу скотного двора и заел трех лоша дей, сложив их в кучу... Люди, ночевавшие в доме фельдфебеля, услышав шум в конюшне, бросились туда, но отскочили в ужасе, увидев тигра, который тем же путем пробирался из конюшни. Скоро он ушел в лес. Вследствие этого происшествия Бурачек отдал прика зание часовым на посту стоять с заряженными ружьями. Я ходил смотреть мертвых лошадей; у всех трех пере едены горла, а мясо у ног изорвано. По забору видна кровь. По следам тигра тоже.
Сегодня же вечером часов в 7 часовой, стоявший у магазина, на берегу залива, крикнул отчаянным голо
478
сом и, когда сбежались солдаты, он объявил, что тигр пробежал по льду бухты, в расстоянии от часового не более 10 саженей, но что он боялся стрелять. Бурачек велел зарядить орудие гранатой и выстрелить в горы, чтоб напугать этого опасного соседа... Только что выст релил, как прибежал из лазарета (лазарет в версте от нашего дома) матрос и сказал, что тигр утащил нашу с Бурачком свинью из хлева и понес в горы... Жаль бед ную, она была беременная. Тигр лишил нас нескольких поросенков с кашей. В ночь прапор(щик) Меньчук от правился с тремя солдатами в дом Бородина к задушен ным лошадям ждать тигра. Охота опасная.
7 янв(аря)
Тигр не приходил. А по вечерам теперь ходить опас но не только далеко, но даже и за двери нашего дома, потому что были примеры, что у жителей из дому уно сили животных. Меньчук предлагает вечером идти в за саду, в дом Бородина, но я не пойду; к чему рисковать жизнью даром. Мне 19 лет, а ему 50 — разница ведь большая.
8 января «Тигр ночевал в 100 шагах от нашего дома около
магазина, где стоял часовой. Я ходил смотреть логови ще, где он лежал. След его лапы в длину один фут, а в ширину дюйма четыре. Видно, он подбирался к скотно му двору... Собаки эту ночь и не лаяли, а жали хвосты, собирались в кучу и выли, чуя чудовище. Солдаты пос ле зари без ружей не выходят из казармы...»
Только что я дописал эти строки из моего дневника, моя дорогая Лиза, как вбежал Мартын и сказал, что тигр у бани (это 100 шаг(ов) от казармы). Раздались три выстрела; тигр ушел. Вот, мой друг, куда занесло меня после Петербурга. И к пользе, потому что навык к опасностям не лишен для людей. Теперь я понимаю, что можно жить спокойно, как живут в Индии, и там, где соседи не хорошенькие Гурьевы, а уроды тигр или тигрица, которая, как женщина и как мать, еще опас нее мужчины тигра.
Передай это Саше. Да попроси его прислать, если можно, с книгами номер журнала, в котором будет на печатано письмо мое к нему в журнал, если только пе чатание удобно. Бурачек тоже пишет к сестрам; он зна ком с Берковыми, с которыми знаком Саша. От них ус лышит то же.
479