Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_1
.pdfС. МАКСИМОВ
«КОМУ МАТЬ, КОМУ — МАЧЕХА»
(глава из книги «На Востоке»)
...На этой-то именно местности Приамурского края остановились и поселены те переселенцы из пяти вели корусских губерний, за судьбою которых мы следили в начале этой статьи по официальным данным. Просле дим далее за ними по нашим личным наблюдениям и соображениям.
В конце августа и в начале сентября все эти пере селенцы были уже, как известно, на местах своего вод ворения.
Наступила суровая осень, хотя и стоял август месяц далеко еще не в последних своих числах. Дожди и ту маны вступили в свои права и мрачили перед ними ок рестность. Бог весть какими безутешными и бесприветными являлись они всем нам на ту пору. Мы поднима лись вверх и в обратный путь на легком и небольшом казенном пароходе, у которого на этот раз было назва ние «Онон».
Пароход бросил якорь. Мы вышли на берег. Толпа крестьян и ребятишек окружила нас. Оказались пере селенцы. Из какой губернии? Из Тамбовской.
Мы видим на берегу целую поленницу белых мешков и спрашиваем. Оказался провиант, выданный пере селенцам; в мешках — мука. Хороша ли?
—Шибко подмочена: солоделая.
—Квас, стало быть, хорошо варить! — заметил ка кой-то остряк.
—Хорошо и квас, — отвечал один из толпы, — а хо рошо и так ее бросить; никуда эта мука негодящая. Мы эдакой — на родине-то своей и телятам не месили.
—Дожди теперь идут, а она у вас загнила вся, черви завелись. Отчего мешки у вас ничем не покрыты?
—Нам и себя-то покрыть нечем, а об мешках с мукой нам и думать не приходится.
Осмотрелись мы: слова мужичка были справедливы.
—По четыре недели рубах не снимаем — обноси-
лись.
—Нехорошие места на вашу долю выпали...
—Такие нехорошие, что кабы знали, так и не сни мались совсем: на родине не в пример было лучше.
450
Есть же на Амуре-то этом места хорошие. Просились мы под городом Благовещенском, сюда поближе: не вышло разрешения. Сюда, сказали, разрешение вам.
—Пытались просить у начальства.
—Вон там, по Уссуре-реке важные места, сказы
вают.
—Ну да вон и повыше-то места маленько получше же этих.
—Нет, знать хорошие-то места не про нас пасли; много, братцы, хороших местов на свете: да не наши места-то эти.
И заговорили. Заговорили переселенцы все вдруг, как любит говорить русский человек, когда затронет все сердца один общий интерес и накипит на этих сердцах невзгода и недовольство и когда нет русскому человеку никакого другого исхода, кроме этих торопливых и не довольных разговоров.
«Хоть в разговорах-то и жалобах этих, — думает он, — разведу я свое горе и уложу расходившееся серд це, благо наскочит на меня живой человек, который ме ня слушает, а может быть, и сочувствует мне, а может быть, и поможет мне».
— Места нам выпали такие, что, кажись, хуже их
инет на Амуре; все болота либо глина.
—Просились бы на другие!—вырвалось замечание
увсех нас в одно слово; тем более, что все мы видели, что крестьян действительно высадили на болото. Мы брели по грязи, по болотной мокроте и кочкам. Эти бо лотные кочки шли дальше, шли под гору, шли вдоль реки. Нам сделалось грустно за переселенцев; мы виде ли насущное горе их и были не в силах помочь им. Пе реселенцы говорили нам:
—Решено, слышь, так, чтобы нас-де уж не снимать
сэтого места: такая-де судьба наша. Для того тут, слышь, и столб поставлен, а столб-де этот мы не стави ли. Просили мы: «Позвольте, мол, хоть на пригорочек вон этот выселиться!» — «Это-де можно!»
—Да и на горе-то этой, братцы, все глина; ходил я
утрясь, да чуть сапогов там не оставил.
— Горе наше великое, а жалобу принести некому. Всякой сказывает: «не мое дело». Не похлопочет ли как ваша милость. Сделайте, господа, великую божес
кую милость!
Но мы тогда могли только сочувствовать этому
15* |
451 |
горю; может, теперь занести этот факт на эту страни цу нашего скромного рассказа и оказать имеющему уши слышати, что безнадежное место водворения там бовских переселенцев называлось тогда — шестой ста нок.
Заходили мы потом и во все другие станки: и все эти переселенческие становища-лагеря, словно сгово рясь, вели один и тот же мотив с незначительными толь ко вариациями. Общий характер — недовольство и без денежность; в частности — со стороны одних желание совершенно переменить место, хотя бы даже вдалеке от настоящего, и со стороны других стремления более ограниченные, именно отыскать место посуше, но зато и поближе. Нам хвалили два места, как лучшие и бо лее удобные, но одно из них (Горинское) оказалось только возвышенным, но мокрым как на первый про езд наш, так и на второй, обратный. Второе место, так называемый первый станок, имело преимущество пред другими только в том отношении, что было ближе к срединному пункту, какова, например, Хабаровка.
Вообще же в деле размещения переселенцев нас по разили следующие крайности и случайности. Зачем было везти переселенцев именно на эти места, в вер ховья Амура? Нет нужды, по нашему крайнему разу мению, селить казаков именно только в тех пунктах, которым могут угрожать маньчжурские нападения. К тому же немного надо жить с казаком, чтобы знать, что если лягут перед казаком соблазном лес и поле, он скорее возьмется за ружье, чем за соху; а это сделать ему было бы так же легко и в низовьях Амура, как де лал он это на Аргуни, делал на Шилке, делает теперь в верховьях Амура. У амурского казака вот уже четвер тый год хозяйство плохо ведется и до сих пор не заве лось ничего. Не затем же, чтобы ничего не делать, шел сюда великорусский переселенец почти десять тысяч верст и просился на Барабе, просился на Братской степи, приговаривался к местам по Шилке и вымаливал себе места на Амуре между реками Уссури и Зеей. Он долгими путевыми страданиями, начатыми разлукой с родиной и родными, выслуживал себе право на лучшую участь, чем та, какую он несет теперь. Расселенные между казаками конного полка и казаками пеших ба тальонов (уссурийского и амурского), великорусские переселенцы внесли бы живую силу, которой отчасти
452
недостает казакам забайкальским. Сопоставленные обок в одни и те же условия, они бы не затруднились во многом: казак нашел бы работника, крестьянин — друга, у которого встретил бы если не помощь, то совет. Что же теперь найдет ничего не имущий крестья нин у соседа-гольда или гиляка, когда этот самый гольд и гиляк умрут с голоду, если в Амур придет мало рыбы, напуганной и разогнанной казенными и частными пароходами, которые, говорят, увеличивают ся в количестве? Каким образом установит крестьянин свои отношения и чем скрепит свою дружбу с соседомгиляком (несмотря на всю дешевизну приобретения этой дружбы), когда он сам получил только казенный паек в обрез, не имеет своего поля и даже не успел за сеять огорода табаком? Друг от друга крестьяне отда лены на большие расстояния, из которых самое мень шее 35 верст и самое большее 100 с лишком. Да и не когда им теперь устанавливать сношения и заводить заветную хлеб-соль с соседями: все около себя они обя заны обряжать личным усиленным и тяжелым трудом. Казна дала им немного, почти ничего.
Заготовленные для переселенцев дома крайне плохи и притом в таком небольшом количестве, что в них при нуждены были поместиться на предстоявшую зиму пять-шесть семей. Дома эти, или лучше деревянные срубы, строены были линейными солдатами, по казен ному наряду, на срок и к спеху: стало быть, вышли дурны, неблагонадежны. Углы этих изб приложены на глаз и на авось: пазы вышли неровные и законопачены были ветошью (прошлогодней травой), которая летом высохнет на солнце и превратится в пыль; пыль эту вы дуют и унесут в лес крепкие ветры или вымочат в грязь осенние дожди. На многих домах успели настлать один только потолок и то кое-как: на редком из них были сделаны крыши; в редком сложены печи, вставлены ра мы; в немногих из рам врезаны стекла — дорогой, ред кий продукт бесстекольной Сибири. Равным образом переселенцы получили очень мало железа, да и то, ко торое было им выдано, оказалось дурного качества. Приготовленное на казенном Петровском заводе, оно было плохо прокатано; топоры и заступы очень скоро расплющивались и становились негодными, редкие сошники годились на какое-нибудь употребление; жа лобы на полученное железо и просьбы о замене его
453
новым были повсеместны. Переселенцы готовы были купить железо, но купить было негде. Восточная Си бирь, несмотря на существование двух больших казен
ных заводов |
и |
на избыток и изобилие железных руд, |
до сих пор |
так |
же нуждается крепко в железе, как и |
в стекле и во всех мануфактурных изделиях. Положе ние переселенцев и в этих отношениях также безнадеж но.
Безнадежно это положение особенно еще в том важ ном отношении, что начальство упустило из виду сле дующее главное обстоятельство. Россия дала для Аму ра переселенцев из двух совершенно различных и диаметрально противоположных местностей: жителей степных пространств, с одной стороны (каковы: там бовские, орловские и воронежские крестьяне), и жите лей лесной полосы России (каковы крестьяне Вятской губернии). Все они без предусмотрительности и без различия поселены были—как мы уже выше сказа ли — в лесной, тайговой полосе местности Приамурья. Степняк, редко имеющий дело с топором и получаю щий все деревянные изделия (каковы, например, вед ра, кадки и даже оконные рамы) из ближайших север ных губерний (какова, например, Владимирская), за труднится, растеряется и ничего не сделает без приме ра и указания в лесных местах, хотя бы даже и этого Амура. Гигантские работы расчистки лесов и приготов ления новей—для него дело непривычное и больше чем несподручное. Он уже и теперь сидит у реки и ждет погоды; ждет и обдумывает, может быть, в край нем случае бросится на сподручный промысел: на зиму в извоз (благо есть лошади), на лето — на промысел лесного зверя или на мелкое торгашество около голь дов, ради соболей и белки. И не вправе мы пенять на переселенцев впоследствии, если они от хлебопаше ства перейдут к какому-нибудь городовому промыслу и забудут о земле и плуге, родных и привычных для них сыздетства. Всякая насилованная мера ведет за собой неизбежную путаницу, никогда не достигает успешных результатов не только вначале, но и далеко впослед ствии. Пример тот же Амур, да и сотни других самых новых и самых свежих, и притом в самой России. Мы не будем распространяться об них ради крайней из вестности фактов, совершающихся у нас ежедневно пе ред глазами. Степняк едва ли останется в амурских
454
лесных местах тем же, чем он был на родине, то есть хлебопашцем, и по всему вероятию ударится в мелкий торговый промысел, тем более, что в местах родины он получил к тому большую повадку. Несомненно полез ный и находчивый там, где залегли по Амуру степные пространства, на которые его не выселили, степняк в этом отношении составляет решительный контраст с переселенцами из Вятской губернии. Вятский, как из вестно, с раннего детства и до гробовой доски имеет дело с топором и лесом. Значительно развивающееся население в этой, одной из многолюдных и населенных губерний России, беспрестанно раздробляется на вы селки. Для этих выселков вырезает он в тамошних пер возданных лесах большие площади, жжет их, вырубает пни, вырывает корни с изумительной скоростью, по стоянством и сноровкою. Дело это столько же сподруч ное и легкое для него, сколько для степняка уменье обращаться с косой и плугом. Где же тут сходство? Где же тут право на совместное водворение и тех и других? А между тем на Амуре при водворении пере селенцев великорусских губерний произведена была следующая странная, непонятная операция. Переселен цы вятские — мастера строить дома и охотники рубить нови, поселены в готовых домах города Мариинска, откуда, как известно, выведен был линейный батальон в Николаевск. Мариинские дома, выстроенные теми же солдатами для себя, были обстроены необходимыми службами и обставлены кое-какими огородами, на при готовление которых также потрачено было немало уси лий и трудов. Солдаты со стесненным сердцем, жены их с горькими слезами оставили за бесценок свою соб ственность, доставшуюся потом далеко не в те руки, в какие бы следовало. Между тем переселенцы из степных губерний заняли кое-как и наскоро слаженные дома, готовые только на меньшую половину, переселенцы, ко торые на родине привыкли жить исключительно только в землянках и хатах. И вот Амур — по поговорке «кому мать, кому — мачеха» — не умел удовлетворить ни тем, ни другим из переселенцев великой России.
Но возвращаемся снова к нашим личным воспоми наниям.
Стоя на высокой горе, по которой разбросано селе ние Хабаровка, и видя перед собою, по ту сторону Амура, бесконечную равнину, богатую травою степь, ле
455
жащую во всей своей неприкосновенности, мы снова вспомнили о несчастных русских степняках, недавно нами оставленных, и снова пожалели об их участи еще с большим участием и сожалением. Ради чего (дума лось нам) пустеют роскошные места амурских степей? Ради чего так пунктуально держались бог весть когда составленного назначения и, имея в виду одну малозна чительную сторону, опустили из виду другую, весьма важную? Сколько бы скота развели на этих неогляд ных равнинах умелые и досужие малороссы! Сколько бы любви и старания приложили они здесь на знакомой почве, которая только тем отличается от родной и по кинутой ими, что эта — новая, девственная почва, бла годарная и обеспечивающая таким легким и таким близким успехом! Приладили бы они здесь такие же землянки и жили бы тут же счастливо и домовито, как не удалось им жить на родине и как хотелось бы им пожить на чужбине. Насилованные в своих пожелани ях, они, может быть круто обращенные в иную, вовсе не знакомую житейскую обстановку, растеряются и из ноют в нужде, как уже и случились подобные несчастия в той же Восточной Сибири (например, на так назы ваемом аякском тракте). Грустно, безысходно грустно стало нам за несчастных переселенцев, и воображение наше рисовало иные подробности, не менее безутеш ные, не менее обидные.
Едет (думалось нам) чиновник по казенному наря ду осматривать и назначать места, удобные для стан ции. Едет этот чиновник и думает: «Пространство дали большое; я один: всего не сделаешь, всего не осмот ришь, да и кто может знать, какие места тут лучше, какие хуже. С гольдами говорить не умею, стало быть, и спросить некого. Стану назначать для станций места там, где живут эти гольды, лишь бы только по прибли зительному расчету около тридцати верст вышло». И ставил этот чиновник столб: быть делу так. Пусть же строят тут избу: станок будет. Для станка особенных условий не требуется. И вот через год за этим чинов ником едет другой чиновник, и тоже по казенному на ряду, но с более важным поручением. Ему приказано отыскать и назначить места, удобные для заселения и селений. Видит этот чиновник станки, видит гольдские деревни, из которых одни — большие, другие — ма ленькие; видит он все это и думает: «Гольдская дерев-
456
ня велика, стало быть, место хорошее; иначе бы не се лились тут гольды большой массой». И ставит тут, подле деревни этой, этот чиновник свой столб. Малень кие деревушки гольдов он проезжает мимо и думает; «Тут не стоит, тут и гольд неохотно селится, да и бу дущему русскому населению около небольшого числа гольдов меньше гарантий чем-нибудь поживиться на несчастный случай голодовки, чем, например, под боком у большой гольдской деревни». Думает этот чиновник таким образом — и ставит восьмой, ставит и девятый столб. Ставит этот чиновник этот девятый столб, глу боко врывает его в землю и глубоко веруя, что вернее врыть там столб, где уже прежний чиновник поставил станок и мимо станка этого уже не один раз проезжа ло начальство. «Будет ответственность, не будет, я по крайней мере сошлюсь на первого: пополам ответ».
И врывает чиновник новый столб, но забывает (а может быть, на тот раз и не знает), что на вкус и требования гольда плохая надежда. Гольд ищет места для жилища своего такого, которое, приходясь под горой, защищало бы его самого от ветра и метелей, а его юрту — от осеннего погрома. Места ему нужно столько, чтобы по строить зимник на горке и ледник ближе к воде, чтоб под руками были и невода и рыба. Хлеба гольды не се ют, сена не косят: ни лугов, ни полей им, стало быть, не надо: хлеб привезут к ним маньчжуры, а из домаш ней скотины они, кроме собак, никого не держат. Как бы то ни было, но близость гольдской деревни не все гда ручательство за хорошую почву поблизости. Слу жа двум господам, не угодишь ни тому, ни другому. И третий чиновник приедет посмотреть — так ли сделал второй — и ничего не увидит, ничего не узнает; места, наугад назначенные, так и останутся за переселенца ми, и сядут на эти места переселенцы и начнут с тоски да с горя кулаки грызть. Дело их, во всяком случае, проигранное, труднопоправимое и почти безвозвратное.
Рассердится крестьянин да и напишет в Россию к род ным и знакомым такую грамотку: «Пришли мы на Амур благополучно, а здесь нам худо; а собирается кто из наших соседних, сказывайте им: не ходили бы. В Сибири хорошо, а дома не в пример лучше. А мы жи вем и неведомо как жить доведется: ничего у нас нету,
457
а видно, на все власть божья, а мы тому, видно, не причинны, что блажь такая напала и ушли мы из дерев ни. От хворости пока бог бережет, а по сие число остаемся живы и здоровы; а впредь уповаем на бога».
— Взять бы нам мужиков-то своих перед уходом сюда всем—да хорошенько выпороть, чтобы дури этой на себя не пускали: право так! — говорили мне бабы, пришедшие с мужьями из Воронежской губернии. Му жья, стоявшие тут же, промолчали, крепко только поче савши сначала затылки, а потом — по сочувствию уже — и спины свои.
Как бы то ни было, но во всяком случае водворение государственных крестьян великороссийских губерний на этих амурских прибрежьях — по нашему крайнему разумению — произведено безрасчетно, неудачно и к то му же несчастливо. Не приняты были в расчет и сооб ражение опыты старых годов, не выполнены самые главные требования всех подобного рода операций. Са мый существенный недостаток, обусловивший естествен ным образом неудачу, состоял в том, что крестьянам отказано было в праве заблаговременно и предвари тельно отправить на места депутатов, которые, будучи выбраны обществом и знакомые с его требованиями, отвечали бы за выбор мест водворения. Высшее пра вительство никогда и никому из переселенцев в этом не отказывало.
Взаключение остается нам теперь еще один вопрос: кто же теперь придет на Амур из России?
Вжурнале министерства государственных имуществ,
вмартовской книжке нынешнего года на 127 страниц
смеси мы встречаем следующие замечания и правдивые строки: «В настоящую минуту мы отметим следующий факт, показывающий очень ясно, что новое положение переселенцев если не лучше, то никак не хуже преж него. Факт этот: большая готовность крестьян пересе ляться, и притом всего охотнее туда, куда же пересели лись их односельцы, или соседи, или вообще земляки. Что крестьяне переселяются охотно, это подтверждает ся, например, объявлением от Ставропольской палаты государственных имуществ. То же доказывают и не редкие дела «о крестьянах, самовольно перешедших из одной губернии в другую», вызвавшие в прошлом году
458
особый циркуляр.1 Что крестьяне охотно стремятся именно туда, куда уже переселились их земляки, то в подтверждение этого помимо множества других доказа тельств приводим следующий свежий факт: в прош лом 1860 году из Полтавской губернии, по вызову пра вительства, переселилось в Крым 246 семей; в послед нее же время, из той же губернии и почти из тех же уездов, изъявило желание переселиться до 850 се мейств, то есть много более, чем в прошлом году и чем предполагалось». Автор этой статьи говорит да лее: «Крестьяне прежде подачи просьб о переселении обыкновенно посылают от себя выборных, чтобы ос мотреть места предполагаемого переселения и навести под рукою нужные справки. Ввиду такой готовности переселяться о понудительном переселении, говоря вообще, не может быть и речи. Местным властям при ходится не понуждать, а разве регулировать эту рез вость к переселению, сообразуясь с размером сумм, от пускаемых ежегодно на переселения». В конце статьи своей автор задает вопрос: «Действительно ли русский крестьянин так крепко привязан к своему пепелищу — к месту, где покоится прах его отцов и дедов, как в этом уверяют нас многие? Привязанность простого русского человека к своей семье не подлежит сомнению, но при вязанность к месту — дело спорное. Если взглянуть по глубже, то, быть может, окажется, что не только кре стьяне, но и все русские причастны слабости или добро детели — перекочевывать при удобном случае из одного места в другое. Мы с малолетства прислушивались к пословице: «рыба ищет где глубже, а человек где луч ше». У малоросса есть и другая поговорка: «хоть гирше, абы иньше». Вообще Журнал мин. госуд. имущ. остановился на той мысли, что мы не умеем ценить до стойно русского человека как колониста. «Впрочем, еще недавно (говорит он) один из известнейших наших по- литико-экономов уже сказал: «Русский крестьянин — колонист по преимуществу».
Во всяком случае в настоящее время, когда опусте лые местности Закавказья и Крыма зовут настоятель но и ждут нетерпеливо новых хозяев из переселенцев.
1В циркуляре сказано: «Из дел министерства видно, что го сударственные крестьяне совершали, в весьма значительном количе
стве, по недостатку земли, самовольное переселение во многозе мельные губернии».
459