Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_1
.pdfгде в последние дни едва успевал делать по 30 верст в сутки. Бросив последний взгляд на великую реку, я за сел, согнувшись, под лубочный навес и стал писать отчет о виденном, для представления его генерал-гу бернатору по приезде в Иркутск. Топограф Жилейщиков приводил тем временем в порядок наши общие съемки, и незаметно пролетели три дня, при конце ко торых лодка моя снова стояла перед домом Скобельцина, в Горбице, как три месяца тому назад. Таким образом, поездка моя «за границу» окончилась, и я пользуюсь этим окончанием, чтобы сказать, что именно было сделано летом 1857 года для заселения Амура.
Казачьи станицы возникли в следующих местах:
1. При устье реки Игнашиной в Амур, в 63 верстах от Усть-Стрелки, теперешняя станица Игнашина.
2. При устье реки Ольдоя, в 27 верстах ниже пре дыдущей, теперь называется Сгибневой, в память А. С. Сгибнева, командира «Аргуни» первого парохода на Амуре.
3. Против устья Албазихи, на месте бывшего город ка Албазина, Албазинская станица, ныне одно из зна чительнейших селений на Верхнем Амуре. От преды дущей 83 версты. Внутри ограды старого города были находимы в 1857 году зерна хлеба, брошенного тут русскими в 1687 году, перед переселением в Пекин; не знаю, пробовали ли новоселенцы сеять эти зерна и по лучали ли от них урожай, как это бывало в Египте с зернами пшеницы или риса, найденными в развали нах.
4. Против устья Панги теперешняя Бейтоновская, в память известного героя XVII века, Бейтона. От Албазина 39 верст.
5.На устье Буринды теперешняя станица Толбузина; 78 верст.
6.Близ устья Бусули Ольгинская; та самая, кото
рую сотник-зверолов построил вдали от Амура;
53версты.
7.На Ангане Кузнецова, в честь купца Кузнецова,
жертвователя на первую амурскую экспедицию 1854 го да; 63 версты.
8. На Уими Аносова, в честь горного инженера, со ставившего первое описание Амура в 1854 году и по том известного своими геогностическими изысканиями в Амурском крае и в Забайкалье; 75 верст.
340
9. Кумарская, против устья Кумары; одна из боль ших; 87 верст.
10.На Улус-Модоне два небольшие поселка, ныне называемые Казакевичевом и Корсаковом, в честь двух сотрудников Муравьева по занятию Амура; последний поселок от станицы Кумарской, по реке; 69 верст.
11.На урочище Нарасун станица Бибикова, в честь бывшего спутника Н. Н. Муравьева в экспедицию 1854 года; 66 верст.
12.При устье Зеи, станица Усть-Зейская, ныне го род Благовещенск; 75 верст от Бибиковой, а от УстьСтрелки 778 верст по реке, сухопутно же менее.
13.В 26 верстах ниже Буреи теперешняя станица Иннокентьевская, от Усть-Зеи по реке 268 верст, прямо по равнине не более 170.
14.Халтан, теперь станица Касаткина; 41 верста.
15.У входа Амура в Хинган станица Пашкова, в
память нерчинского воеводы XVII века; от Халтана 50 верст, а от Усть-Стрелки 137 верст.
Во всех пятнадцати селениях в 1857 году было не свыше 1850 душ обоего пола; самые большие из них были Усть-Зейская, Иннокентьевская и Кумарская станицы, в которых находились и управления трех пе реселенных сотен.
К этому оседлому населению нужно присоединить, как первых же русских жителей на Верхнем Амуре, офицеров и солдат 14-го Сибирского линейного баталь она и дивизиона одной батареи, всего 1100 человек, так что зимою с 1857 на 1858 год было в теперешней Амур ской области около 2950 русских, разбросанных на про тяжении 1137 верст, расстоянии, равном расстоянию от Москвы до Черного моря. Два небольшие поста, близ устьев Сунгари и на устье Уссури (в теперешней ста нице Казакевичево), связывали эту длинную линию с небольшой группой русских селений в низовье Амура, возникших в 1855—1856 годах, в пространстве между Мариинском и Николаевском; да было предположено на том же Нижнем Амуре, но выше Мариинска, осно вание поселка на Белере, которое, впрочем, было отме нено.
Но горе было в том, что хозяйственные запасы-то колонистов были до крайности скудны. Казаки, при
бывшие на Амур из |
Забайкалья, вообще были снабже |
ны продовольствием |
на 14 месяцев, и если бы случи- |
341
лась в течение зимы какая-нибудь убыль запасов, то пополнить ее не имели возможности, кроме небольшого числа усть-зейцев, у которых в соседстве был город Айгунь с группою маньчжуро-китайских деревень. Ни казна, ни частная русская торговля не могли им подать помощи раньше конца мая следующего, 1858 года. Весь домашний скот и птица должны были кормиться из то го же 14-месячного запаса; но первый, разумеется, глав ным образом запасами сена, которые населению сле довало собрать в первые же недели по прибытии на место, в горячую пору постройки жилищ. Я уже го ворил, что в большинстве случаев переселенцы при были поздно и им, по времени года, почти было не до скота. Вот почему часть привезенной из Забайкалья живности была съедена зимою, другая подохла, и ра бочая сила к началу рабочей поры 1858 года была в состоянии неудовлетворительном. Этого факта не сле дует забывать, когда разбирают причины малой за житочности приамурских жителей. Они, так сказать, были надорваны в силах и средствах для борьбы с природою в самый день их водворения в новом крае.
Н. Д. НАВОЛОЧКИН
АМУРСКИЕ ВЕРСТЫ
(главы из книги)
Михаил Бестужев
«Колыбель Амура: Усть-Стрелочный пост. 24 июня 1857.
Здравствуйте, моимилые сестры, милая Мери, ми лые птенцы!»
Михаил Александрович обмакнул перо, но заду мался, и густые чернила капелькой собрались на кон це аккуратно обрезанного пера. Пошел уже пятый месяц, как он покинул свой дом в Селенгинске, при няв предложение только что созданной Амурской ком пании сплавить в Николаевск-на-Амуре сорок две бар жи со ста пятьюдесятью тысячами пудов казенного груза. Оттуда он должен отправиться в Америку, что бы заказать пароходы для компании, и уж потом че рез Европу и Петербург вернуться в Забайкалье.
Когда знакомые удивлялись этому решению, он
342
запальчиво восклицал: «Да! Я очертя голову бросаюсь в это предприятие. После двадцатилетнего страдания в душных тюрьмах и безысходных тайгах Сибири от радно наконец выглянуть из-за гробовых досок на свет божий, подышать вольным воздухом. А каков марш рут! Ингода, Шилка, потом Амуром на край Азии, Аян, Нюёрк, Англия, Франция, Кронштадт, Петербург. Этот маршрут достаточен, чтобы потрясти самую апа тичную натуру!»
Была и другая причина, толкнувшая на дальнее пу тешествие человека, носившего клеймо государственно го преступника, участника декабрьского восстания Ми хаила Бестужева. Он надеялся поправить материальное положение семьи. Жить приходилось за счет собствен ного хозяйства да «сидеек» — двухколесных безрес сорных экипажей, которые изобрел и сам изготовлял на продажу блестяще образованный выпускник морского корпуса, морской, а потом гвардейский офицер и, нако нец, ссыльный поселенец, один из пяти братьев Бесту жевых. А семья на его плечах была немалая: три сестры, разделившие с ним и братом Николаем изгнание, же на Мария и двое малышей.
Медленно покачивалась большая лодка, покрытая войлоком, чуть слышно шуршал о войлок мелкий дождь, и Михаил Александрович, вслушиваясь в этот успокаивающий шум, представлял лукавые глазенки трехлетней Лены, видел ее так похожую на жену — коренную сибирячку Марию Николаевну и словно слы шал, как Леночка требует называть ее не Леной, а Лолой. Так ее назвала как-то сестра Мария, и Лена, наверно из-за звуков этого имени, сразу полюбила его. Вот лица Коли, годовалого малыша, сколько ни пы тался Михаил Александрович, представить не мог. Коле исполнилось всего полгода, когда пришлось вы езжать в Читу, готовить караван. И сейчас одни пись ма, кои он старается отправить откуда только воз можно, хоть ненадолго приближают его к семье. А из Селенгинска уже давно нет ни одной весточки.
Михаил Александрович склонился над бумагой и старательно вывел: «Уф! Наконец добрались мы по истоки заветной реки...»
Перо его задержалось над граненым флаконом чер нил, и он вспомнил, как ежегодно в Читинском остро ге, только чувствовалось приближение весны, когда
343
сам воздух заставлял думать о воле, в казематах начи нали обсуждать планы побега. Самым реальным казал ся замысел общего бегства по Шилке и Амуру. На пустынном Амуре не достанут никакие стражники. По Амуру, а потом морем можно достичь дикого запада Америки и стать там вольными колонистами. А постро ить судно и пересечь на нем Восточный океан они смогут.
Боже мой! Чего только не умели делать узники Читинского острога! Загорецкий и старший брат Ми хаила Николай, казалось, из ничего, да и на самом деле из всякого хлама: старой кастрюли, картона, об резков жести — изготовляли собственной конструкции часы. По сооруженным Николаем и Фаленбергом солнечным часам проверял свои карманные сам коман дир острога генерал Лепарский. Обнаруживались вдруг искусные плотники, механики, токари. А повести судно могли моряки — братья Бестужевы.
«...Заветной реки», — мысленно повторяет Михаил Александрович и продолжает письмо: «После 25-днев ного плавания, — но сразу вычеркивает последнее сло во и пишет: — не плавания, нет, а таскания барж по мелям — так что можно сказать без метафор, что мы не плавили груз, а перетащили его на плечах рабочих...»
Перо |
опять останавливается, Бестужев вспомина |
ет, как |
генерал-губернатор говорил ему в Иркутске: |
«Спешите отправляться из Шилки полною весеннею во дою; иначе каждый день промедления будет вам стоить неделю».
«Благой совет, — думает Бестужев, — но не худо
было бы |
Николаю |
Николаевичу |
распорядиться, чтобы |
и казна |
не была |
причиною |
такого промедления». |
В Шилкинском заводе, где собрался его караван, со всевозможными проволочками загруженный в Чите боль шей частью груза, оставалось получить муку. И здесь возник спор между ним — подрядчиком Амурской ком пании и интендантскими чиновниками. По контракту, он должен был погрузить муку на баржи «с берега» и тре бовал, чтобы интендантство доставило ее на берег к баржам. Чиновник интендантства титулярный советник Журавицкий доказывал, что их хлебные магазины и так стоят на берегу, а не на воде, и он должен брать хлеб из них, и к воде, за несколько сот саженей, ин тендантство мешки с мукой не повезет. А все дело за
344
ключалось в том, что за перевозки груза на довольно значительное расстояние до барок интендантство должно было платить, а ведь можно было эти деньги только показать уплаченными, и, наверно, чиновники интендантства давно мысленно поделили их.
Спор тянулся несколько дней. У самого Бестужева для погрузки муки не было ни рабочих, ни средств. Драгоценное время уходило, пока в Шилкинский завод не прибыл Муравьев. Осматривая суда, приготовлен ные к сплаву, он увидел, что некоторые из них еще не начинали грузиться.
—Отчего? — крикнул генерал. — Где подрядчик? Михаил Александрович доложил:
—Николай Николаевич, баржи давно готовы, но интендантские чиновники делают каверзу... — и рассказал
опричинах задержки.
Муравьев побагровел, но смолчал. Разнос виновных он отложил до утра. Утром генерал-губернатору пред ставлялись чиновники Шилкинского завода. Они вы строились в отведенной генералу приемной по старшин ству чинов. Муравьев обходил подобострастный строй, здоровался с каждым и что-нибудь говорил. Журавицкому и двум другим чиновникам интендантства он ру ки не подал, а, проходя мимо, бросил через плечо:
— Вы останетесь здесь, когда другие уйдут.
Едва закрылась дверь за последним из чиновников, генерал, со вчерашнего вечера копивший гнев, дал ему
выход. |
он. —Воровство! |
— Мошенничество! — выкрикнул |
В преддверии великого дела вы устраиваете проволоч ки! Если сегодня хлеб не будет погружен, все наденете солдатские мундиры! Господин полицмейстер! — обер нулся он к полицмейстеру завода, — немедленно за счет этих... господ, за любую цену наймите рабочих и подводы. А вы, Михаил Иванович, — сказал он Венюкову, — сегодня же напишите в Иркутск обер-провиант- мейстеру, напишите, что я приказал выгнать негодяев со службы!
Чиновники поеживались. Они знали, что заменить их на службе в этой глуши некем, и за свои места не боялись, но выкладывать денежки из собственных кар манов им не хотелось.
К закату солнца муку погрузили, но четыре дня были безвозвратно потеряны.
345
В тот вечер Бестужев записал в своем дневнике: «Тогда как внизу, на берегах, у меня происходили жи тейские мерзости,— наверху, на горах, на всем окру жающем печать столь величественной, дико прекрасной природы, что я вечером, улучив свободную минуту, взобравшись на вершину одной из высоких гор, окру жающих как пояс Шилкинский завод, до такой степени был подавлен грандиозностью картины, что едва имел достаточно сил, чтобы опуститься вниз, в грязь житей ской суеты...»
Опять скрипит перо, и на полулист бумаги ложатся строчки: «Старожилы не помнят, чтобы когда-либо Шилка была так мелководна, чтобы когда-либо человек мог переходить ее вброд, как это было теперь...
Из 32 барж станет на мель одна, а все остальные должны останавливаться, чтобы ее снимать. В это вре мя безъякорные баржи, не могши остановиться, валят на другие и взаимно ломают друг друга. Судите же, сколько потерянного времени, когда их станет пять или более, как, например, теперь, под Стрелкою, в узком и быстром проходе их стало шесть, и надо было их со вершенно разгружать. К счастью моему, я купил у оро чона оморочку, т. е. берестяную лодочку, на которой мой лоцман поехал вперед, разузнал проходы, и мы...
с большим трудом успели своротить в другой проход, правда опасный, где вода с яростью бьет на подводные камни, но зато глубокий — мы миновали то, чему под верглись другие баржи передовых отрядов».
Много ли вместит письмо, да и обо всем надо ли писать? Михаил Александрович смягчает события, о многом умалчивает, чтобы не расстраивать близких. Ни словом не обмолвился он о том, как в Шилкинском за воде одна из барж, нагруженная порохом, затонула, правда на мели. Порох, хоть и перевозился в бочонках, подмок. Это уже грозило вычетами из той оплаты, которую он должен получить, сдав грузы. Выручил старший адъютант генерал-губернатора Венюков, пред ложив передать порох горному ведомству для подрыва скал. Начальник Нерчинского завода согласился при нять подмоченный порох, и этим неприятное дело огра ничилось.
А сколько тягот случалось в пути, о которых он не сообщал ни жене, ни сестрам. Не раз он спасался толь ко чудом. Как-то добираясь на лошади к станице Ук-
346
тычи по тропинке, прилепившейся к обрыву, где с тру дом можно было проехать одному, он повстречал ка зака, который вел гуськом трех коней, Казалось, раз минуться здесь абсолютно невозможно. Лошадь Бес тужева испугалась и начала съезжать с обрыва, а ко ни казака напирали на нее спереди. К счастью, казак, уже попадавший в такие ситуации, не растерялся и загнал своих коней на камни, выступавшие над тро пой. В этот момент Михаил Александрович ударил нагайкой свою лошадь, и она проскочила буквально между ног казацких коней.
Однажды его компаньон, двадцатидвухлетний ку пец Иван Чурин, вконец отчаявшись, воскликнул:
— Ежели бы мне не было стыдно, то я непременно убежал бы! Как вы на это решились, Михаил Алек сандрович? Я не имею ни жены, ни детей, никого, кто бы манил меня к себе. А вас ждут. Я пошел охотой на Амур, хотя меня все отговаривали, и со всем этим я потерял весь запас терпения. Как же вы столь спо койны и даже шутливы, когда вас все манит назад и ничего не обещает доброго впереди?
Бестужев выслушал его, помолчал, а потом ответил:
— Если б вы, Иван Яковлевич, были, как я, два дцать пять лет в тюрьме, вы бы этот вопрос разрешили очень просто.
Чурин, торговавший до этого по Байкалу, только махнул рукой.
И вот наконец караван у Амура.
«При самом благоприятном плавании мы не можем быть на устье Амура ранее 15 августа, — пишет он,— сдача казенного груза задержит меня еще недели на три или более. Вот и сибирская зима на дворе. Будет ли мне возможно в такое позднее время добраться до Аяна... Но что будет, то будет... будет то, что бог даст.
Поговорим лучше что-нибудь о себе. Здоровы ли Вы все, мои милые? Как проводите время? Каково ведет себя моя Лола и что теперь мой Коля? Вот вопросы, которые я часто задаю себе и разрешаю по возможно сти в своих интересах».
«Отчего же нет писем из дому?—думает он, хотя знает, что получить их можно только со случайным по путчиком, отправляющимся, как и он, на Амур. — Что там у них, как? Согласились ли сестры пойти для него еще на одну жертву — не уезжать из Селенгинска,
347
пока он плавает? Все ли там здоровы, особенно дети?» На берегу послышались торопливые шаги, подо
шел мокрый от дождя Чурин.
— Михаил Александрович! — окликнул он. — Из станицы пришел урядник, говорит, что на одной из барж на берегу Аргуни для вас есть письма.
— Письма! — Бестужев, не скрывая радости, вско чил. — Сейчас иду.
Он накинул на плечи плащ, потом вновь сел, под писал и запечатал письмо, спрятав его в нагрудном кармане, заспешил вместе с урядником к Усть-Стрелоч- ной станице.
—Уезжают казаки, — сказал урядник, показывая на дома с заколоченными дверями, когда они подошли
кстанице. — Нынче от нас две семьи уехали, а бают, на будущий год еще кому-то переселяться придется.
—А вы бывали на Амуре?
—Бывал, — протяжно подтвердил урядник. — В лонешном году ходили. Я за тот поход и в урядники про изведен. Я один за два дня, однако, сто восемьдесят верст пробежал, — не без гордости сказал он. — И нын че с вами пойду. Строю тут баржи для переселенцев, кое-что для казаков повезу. А вон и баржа, где вас ждут!
Письма, как и ожидал Михаил Александрович, ока зались из дому. Самым радостным в них было то, что сестры, собравшиеся в Москву, откликнулись на его просьбу и остались. Но они и жена жаловались, что от него нет писем.
Уже в ночной темени шел Михаил Александрович к своей лодочке и думал, что он тотчас же, как придет, напишет им еще одно письмо. Объяснит, что посылал им три письма из Читы, писал из Кайдалова, из Нер чинска, из Бянкино, из Шилкинского завода и Кары. «Виновато расстояние, — думал он.—Как далеко я сейчас от семьи, а уплыву в такую даль, что и предста вить страшно».
У самого причала Бестужев разглядел скорчившую ся под дождем на мокрой коряжине унылую фигуру человека. Услышав шаги Бестужева, человек вскочил, завернул поднятый воротник шинели, поправил фураж ку и шагнул навстречу Михаилу Александровичу.
— Михаил Александрович? — с надеждой в голосе спросил он.— Позвольте представиться: унтер-офицер
348
Жилейщиков, топограф... — И торопясь, боясь, что его остановят, начал рассказывать, что сидит здесь в УстьСтрелке вторую неделю с двумя ящиками топографиче ских инструментов и тюком бумаги. В Чите, отправляя его с казаками до Усть-Стрелки, обещали, что здесь он сразу найдет транспорт, чтобы следовать далее в УстьЗею, в распоряжение поручика Венюкова.
Сначала робкий топограф просто ждал, что кто-то подойдет к нему и предложит место на проходящей курьерской лодке. Потом он понял, что здесь никому нет до него дела. Люди, спешащие на Амур, задерживались в последней перед большим путем станице только за тем, чтобы подготовиться к дальнейшему плаванию. Можно было устроиться на плот к переселенцам, од нако Жилейщиков уже знал, что такие плоты сплавля ются крайне медленно. Он продолжал ждать попутного курьера. За это время проследовали уже две лодки с курьерами, но увидев тяжелый багаж топографа, гос пода курьеры ему отказывали. Тем временем проплыли последние плоты с переселенцами, и унтер-офицер вконец отчаялся.
— Возьмите меня на свой караван, господин Бесту жев!— окончив свой сбивчивый рассказ, попросил Жи лейщиков. — Я из солдатских детей, сам изучил топо графическую науку, дослужился до чина унтер-офице ра, а теперь все, добытое таким трудом, могу потерять.
— Устраивайтесь на любую баржу,— разрешил Михаил Александрович,— только мы ведь тоже пере двигаемся очень медленно. Я буду ожидать здесь от ставшие баржи. Снимемся, наверно, завтра к вечеру.
—Да хоть бы завтра! Лишь бы плыть! Так я по бегу в станицу за моим грузом!
—Что же сейчас-то, ночью, по дождю? Успеете и
утром.
— Нет, нет, я сейчас. Мало ли что может случить ся утром, — и топограф, чавкая по грязи сапогами, по бежал в Усть-Стрелку.
Михаил Александрович посмотрел ему вслед, и когда фигура Жилейщикова уже размылась в темноте, по думал, что унтер-офицеру придется не один раз сбегать в станицу, чтобы перетащить свои ящики и бумагу.
Приказчик Чурин еще не спал, и Бестужев попро сил его направить навстречу унтер-офицеру двух рабо чих, чтобы помочь ему дотащить груз.
349