Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_1
.pdfОна знала, что муж никогда не упрекнет ее.
Сначала у Кати болели только ноги и спина. Но за последние дни появились острые боли в животе. «Это от непривычки,— полагала она,— надо терпеть!» Она бледнела, худела, но улыбалась.
Муж тревожился. Начались отроги последнего хребта, приходилось переходить горные потоки.
В душе Кате ужасно нравилось, что муж такой ге рой, а так тревожится за нее, так пугается каждого признака ее страданий и озабоченно расспрашивает, когда что-нибудь замечает. Он очень чуток и видит все.
Она успокаивала его и переносила боль, чувствуя, что это все ради него. Лишь сон успокаивал ее. Она каждый вечер ждала, что наутро уже привыкнет и бо ли прекратятся и она встанет такая же здоровая, ка кой была всегда. И на самом деле она вставала бод рая и веселая. Но стоило пуститься в путь, как тело начинало ныть, настроение падало, начинались боли в животе... Она терпела, ждала остановки на обед, ло жилась в гамак, а потом ждала ночлега и опять на деялась, что утром встанет здоровая...
«Зачем я ее взял? — упрекал себя Невельской. Ког да-то он сам говорил ей, что не надо поддаваться ус талости, а теперь сетовал на себя за это. Его советы оборачивались против него самого. А она так упрямо следовала его советам.— Что я наделал! Если бы я знал, я бы никогда не говорил ей ничего подобного».
В полдень на остановке Екатерина Ивановна подъ ехала и подняла сетку. По ее потному, посеревшему лицу видно было, что ей очень плохо. Она положила обе руки ему на плечи и, сделав усилие, стала сле зать.
—Что с тобой?
—Я должна закалиться и привыкнуть, не бойся за меня... Я знаю, Екатерина Николаевна мне говорила, надо перетерпеть... Видишь,— улыбнулась она, вставая на ноги,— я совсем не разбита, как тебе кажется, не думай так обо мне.
«Лучше бы ты жила в Иркутске»,— думал Невель ской.
Ее взор, казалось, спрашивал: «Ты боишься, что я буду в тягость экспедиции?»
— Мне гораздо лучше! — сказала Екатерина Ива новна, идя к палатке, и вдруг обернувшись, словно до
410
гадываясь о его мыслях, взглянула настороженно.— Поверь, тебе только кажется, что мне так тяжело! Не много ломает ноги...
«Нет, она совсем разбита»,— думал тем временем Геннадий. Он больше не верил се словам.
Разбили палатку. Дуняша — служанка Кати — «смешная индюшка», как в шутку называла ее моло дая госпожа, с тех пор как в пути она надела мужское платье,— опять сказала Геннадию Ивановичу, что к ба рыне нельзя, а сама ушла в палатку. Они там долго пробыли одни. За Геннадием Ивановичем прислали, когда Катя легла. Видно, ей стало полегче.
— Сядь рядом,— попросила. — Расскажи мне чтонибудь. Я завтра, наверное, буду совсем здорова... Я не могу сказать тебе... Ну, словом, у меня сегодня бо лит живот...
Он стал рассказывать ей про Крым, Севастополь и Турцию.
Она любила слушать его рассказы о путешествиях. Разные истории, в которых поминались корабли, гиля ки, турки, описи и матросы, наполняли ее чувства чемто большим, необыкновенным...
Чуть свет во мгле замерцали фонари. Невельской вышел из палатки. Началась укладка, вьюченье. Зав трак уже был приготовлен.
И вот все снова уселись верхами. Катя немного за держалась в палатке.
—Сегодня поезжай в гамаке, прошу тебя,— сказал муж, когда она вышла.
Она улыбнулась:
—Да, я сегодня поеду в гамаке.
А взор ее ликовалвидя, еготревогу, и он, не пони мая, чему она радуется, тоже обрадовался, решив, что ей полегчало.
К тому же он надеялся, что еслиона не будет сегодня ехать в седле, то ей в самом деле станет легче.
Она взяла роман Эжена Сю, опустилась в гамак и засмеялась от удовольствия. Тут было удобно... Нака нуне прошли самый трудный участок через хребет. Ви ды — чудо. Нынче опять лес и болото.
А Невельской уселся в ее похожее на кресло сед ло, которое ставилось боком на лошадь, и, свесив но ги на одну сторону, снова обдумывал свои планы, как он возьмет в экспедицию кузнеца с «Байкала». Это
411
прекрасный кузнец! Они вдвоем с ним работали в куз нице у гавайского короля! В памяти являлись лица матросов, знакомых казаков.
Теперь у капитана было высочайшее повеление за нять Амур и бумага от губернатора, разрешающая брать в любом порту с любого корабля любого чело века в свою экспедицию. Теперь уж ему не мерещи лось по ночам, как под грозный бой барабанов с него перед строем срывают эполеты. На душе у Геннадия спокойней... И кажется ему, что Кате в самом деле лучше. «Слава богу!» — думал он.
К полудню Геннадий Иванович устал. Он почти не спал эту ночь.
— Ложись в гамак, я отдохнула и чувствую себя значительно лучше,—сказала Катя по-французски,— а ты поспи. Ведь ты не спал всю ночь.
Она села в седло, а он, счастливо улыбаясь, залез в гамак.
«Да, я мнителен,— думал Невельской, засыпая.— Мне все кажется, что ей очень тяжело, но она окрепла и прекрасно сносит все, какая умница и молодец!»
Он спал долго и, проснувшись, подумал: «Какое счастье, что она со мной... Какое это счастье — прос нуться и увидеть любимого человека, знать, что ты лю бишь и сам любим!»
А кругом болота, у самого носа грязные хвосты и крупы лошадей, забрызганных грязью. Гнилой лес, трава.
Когда-то Геннадий мечтал о морских путешествиях, о перестрелках с пиратами, абордажах, сожжении не приятельских кораблей. А теперь он понимает, что для того, чтобы получить настоящий широкий выход к мо рю, нельзя сторониться ни болот, ни грязных конских хвостов, ни вьюков; надо уметь командовать якутами и казаками так же хорошо, как матросами.
Он подумал, что в книжку надо еще записать о кирпичах. Он занимался теперь лошадьми, грузами, фуражом, кирпичами, и ко всему этому явился инте рес.
Кто-то догонял его, хлюпая копытами по болоту. На гнедой длиннохвостой кобыле вскачь неслась Дуняша. Ее волосы растрепались. Она сидит в седле по-мужски. Покрасневшее лицо ее полуприкрыто белым платком, закрывающим щеки и уши.
412
— Барин, Катерине Ивановне плохо. Скорей! — крикнула она и на скаку завернула коня, как лихой на ездник.
Невельской выпрыгнул из гамака и кинулся к же не. Якуты придерживали ее.
Караван встал.
—Сними меня,— чуть слышно сказала Катя. Он стал помогать ей.
—Милый мой... Мне страшно больно...— И она, кладя ему голову на плечо, горько расплакалась.
Катя не могла шевельнуть ногами, свести их вмес те. Тело ее — сплошной синяк. Она не могла встать.
«Боже, что я с ней сделал!!!»
Невельской приказал сейчас же разбить палатку и разводить костер.
До Охотска было недалеко.
— Холдаков!—позвал он урядника. — Сегодня больше никуда не едем.
—Тут недалеко, Геннадий Иванович, на носилках донести можно,— возразил казак.
Когда Катю уложили в палатке, она взяла руку му жа и прижалась к ней лицом.
Он почувствовал, что она горит.
—У тебя сильный жар,— с тревогой сказал он.
Ее губы высохли и покрылись корками.
Вдруг она услышала, что он плачет. Он опустился перед ней на колени.
— Геннадий! — приподнялась она и порывисто об няла его.
Она была смущена и поражена, что ее муж умеет так горевать. Его слезы придали ей силы. Екатерине Ивановне казалось, что он нуждается в ее помощи, что без нее он несчастен.
Ей стало жаль его.
«Никогда, никогда ничего не удается мне так, как
яхочу!»—в горькой досаде думал он.
—Зачем я взял тебя!
—Я самахотела этого, —проговорила она, откиды
ваясь.
Ночью она бредила.
Утром Невельской приказал каравану идти впе ред. Он оставил при себе Авдотью, казака и двух яку тов с лошадьми, а в Охотск написал письмо, с просьбой немедленно выслать доктора.
413
В Охотске
Последние десять верст матросы, высланные из Охотска навстречу Невельским, несли Екатерину Ива новну на носилках. Поздно ночью переехали через озе ро на лодке. Слышно было, что, идя по глубокой галь ке, люди бухали в нее ногами. Впереди шел казак с фонарем.
Время от времени отчетливо слышался какой-то грохот.
—Что это шумит? — спросила Катя.
—Это кошка шумит,— ответил один из охотских матросов,— накат!
—Это шумит море,— сказал муж, шедший все вре мя рядом. — Рушится волна на берег... Вот слышишь, опять...
—Море... — слабо пролепетала она. Так вот оно, огромное, грозное, бескрайнее. Шторма нет, ветра нет, тихо, тепло, а такой грохот! — Как оно шумит! — ска зала Катя, прислушиваясь внимательно.
Оттого, что самого моря не было видно, а оно лишь угадывалось, его грохот казался еще грознее. Она впервые в жизни слышала шум настоящего моря. Она выросла в Петербурге и открытого моря не видела ни когда, как никогда не слыхала шума прибоя. Это по ходило на шум ветра в лесу. Это шумело «его» леген дарное море, о котором он так много рассказывал. Гро хот волн становился все отчетливее и грознее, и ей ка залось, что грохочет сам громадный океан, и все ве личие дел ее мужа и его мыслей становилось необы чайно понятно ей.
Этот шум прибоя возбудил в ней такой интерес, а с ним какие-то внутренние силы, которые исцеляют от всякого недуга.
Послышались голоса, из тьмы подошли люди с фо нарями, муж о чем-то заговорил.
Невельским была приготовлена квартира у священ ника. Бывший начальник порта Вонлярлярский сдал дела и уехал, а в Охотске всем распоряжался родной брат бывшего старшего лейтенанта «Байкала» — Павел Казакевич, приехавший сюда на службу. Он отправлял людей и грузы из Охотска на Камчатку. Жил он на холостую ногу.
Большой старый дом Вонлярлярского, где когда-то
414
пили, играли в бильярд, где в передней на старом плю шевом диване сидел лакей, назначен был теперь на слом и стоял черной безмолвной громадой без огней...
На квартире Екатерину Ивановну осмотрел врач, дал ей лекарство и наставления.
Невельской опять почти не спал ночь. Взошло солнце, ставни открыли.
Катя лежала бледная, но повеселевшая, радуясь солнцу, светившему сквозь стекла.
—Сегодня уж никуда не надо ехать! От одной этой мысли я чувствую себя здоровой!
Ей хотелось вскочить, почувствовать себя совсем здоровой, выбежать на солнце. Но она помнила, что врач велел лежать не шевелясь.
—Не беспокойся,— весело сказала она озабочен ному мужу, — я все вынесу... И поеду с тобой...— и меч тательно добавила: — Да... по морю.
Он был рассеян, без надобности хватал вещи, вер тел их в руках.
В душе он решил, что не возьмет ее с собой.
Позже он ушел по делам, потом она услышала, как он вернулся и кого-то бранил на улице. Наскоро по
завтракав, он дал наставление попадье, как ухаживать за больной, что сделать, если начнутся у нее боли, ко го и куда послать, чтобы вызвать его, и сам, попро щавшись с Катей и поцеловав ее, ушел в порт.
ККате собрались местные дамы — жены офицеров
ичиновников, еще не уехавшие на Камчатку. Слух о том, что юную хорошенькую жену капитана Невель ского принесли ночью на руках, уже прошел по Охот ску, и все желали ее видеть и помочь ей. Уже извест но было, что она племянница иркутского гражданско го губернатора и только что вышла замуж. Недавно было получено письмо ее мужа к Казакевичу, и в об ществе еще тогда известно стало, что Невельские хо тят купить мебель у кого-либо из отъезжающих чи новников.
Дамы принесли сласти, фрукты. Оказалось, что одна из них готова продать свою мебель.
Муж пришел домой и застал целую компанию оживленно щебечущих женщин, старых и молодых. На столе он увидел ананасы, апельсины, яблоки... И тут же соленая черемша и клюква...
Когда дамы разошлись, Катя взяла пельсин и, счаст
415
ливо улыбаясь, показала мужу. Она сказала, что здесь все распродаются и уезжают, одни в Россию, дру гие — на Камчатку, и что ей предложили мебель... Но ей кажется, что дорого просят.
— Пожалуйста, Геннадий, сходи и посмотри!
Она заметила, что у него сегодня какой-то стран ный и неодобрительный взор.
—Ах, капитан! Почему такая строгость! Ведь мне
всамом деле лучше...
Невельской увидел, что болезнь не пугает ее и она готовится к переезду и к устройству на новом месте.
Он сидел как вкопанный. Она, больная, только что перенесшая тяжелейший путь, думала о том, чтобы была мебель и письменный стол у мужа! Никто и ни когда так не заботился о нем! И это в то время, когда он мысленно уже отправил ее обратно к дяде...
Катя узнала в этот день массу новостей. Что тут, например, можно из-за океана заказать прекрасные вещи, и все очень недорого...
—Дамы исправляют нам нашу политику, — кокет ливо добавила она.
Дивясь характеру своей Кати, он пересел к ней поближе со стулом вместе.
—Но знаешь, я хочу тебе сказать... Ангел мой! Прости меня...
—Что такое? — испуганно спросила она.— Письма? Екатерина Ивановна очень тревожилась за сестру,
как |
та |
переносит |
разлуку, |
ведь они всегда |
были |
||
вместе. |
Писем |
нет... |
Я |
хочу |
сказать тебе... Я не |
могу |
|
— |
|||||||
взять |
тебя с |
собою |
в |
залив |
Счастья. Оставайся |
здесь |
и по зимнему пути ты спокойно возвратишься к сво им.
— Как? — она вдруг расхохоталась.
Геннадий Иванович уверял, просил, умолял, Екате рина Ивановна смотрела с удивлением, потом снисхо дительно и, наконец, натянув одеяло, обиженно умолк ла, и ему показалось, что даже побледнела.
— Тебе хуже? — встрепенулся он.
Она тоже встрепенулась, испугавшись, что он по нял все по-своему.
— Я скоро выздоровлю и поеду с тобой!—властно сказала она.— Но как же ты хочешь отправить меня в Иркутск?— поднимаясь, произнесла она с чувством.—
416
Ты хочешь трясти меня снова? Да и как ты будешь один! Ты хочешь, чтобы я получала твои письма че рез год?
Его, моряка, чуть ли не всю жизнь проведшего в казарме и на корабле, глубоко трогало проявление ее любви и заботы.
Ему было приятно, что она, юная, красивая, умная, желает уюта для него, заскорузлого в грубой и жесто кой жизни человека. Он словно в детстве почувствовал нежную руку матери на своей голове. Он никогда бы прежде не подумал, что на Амуре нужна мебель крас ного дерева, удобный письменный стол. Но он не мог рисковать ее жизнью ради своей радости и опять про сил ее вернуться в Иркутск.
Екатерина Ивановна и слушать ничего не хотела.
—Кроме страданий, я тебе ничего еще не причи нил. Из-за меня с первых же дней ты заболела, пе ренесла муки.
Она молча повела головой. Руки ее протянулись к нему. Она ласково тронула его голову и склонила к себе на грудь, утешая его как ребенка.
—Скоро я буду здорова.
Утром пришел врач.
—Ну как? — спросил Невельской, когда он вышел от больной.
—Организм молодой и крепкий, поправится быст ро. Ей значительно легче. Но нужен длительный отдых.
Надо отлежаться... По-прежнему грелки на живот. Еще три дня полный покой, сон, опий...
Однажды Невельской вошел из соседней комнаты и сказал:
— Мой «Байкал» входит в бухту.
Екатерина Ивановна быстро поднялась и, откинув локоны, подошла к окну.
—Зачем ты встала?
—Я уже могу подниматься,— сказала она. Она уже много раз смотрела в окошко на море.
—Это удивительно! — мечтательно произнесла Ка тя.— Первое судно, которое я вижу в своей жизни,— твой «Байкал»... Мы пойдем на нем с тобой в залив Счастья... Я там так обставлю свое гнездышко, что ты будешь доволен. Ты не знаешь, как мне скорей хочет ся на твой Амур! Итак, я поплыву на «Байкале»!
Она представляла себе жизнь зимой в заливе
14 Хрестоматия по истории ДВ 417
Счастья: холод, льды, замерзшее море и грозные ска лы в снегу. А в глубине ущелья маленькие домики. Один из них уютный, теплый, с чудной мебелью. В нем так хорошо! Если бы еще купить рояль!
Сегодня попадья, к великой радости ее, сказала, что госпожа Козлова согласна продать фортепиано.
Катя с нетерпением ждала, когда же наконец врач разрешит ей выходить и она проверит свою покупку.
«В уютном гнездышке будет для мужа отдых, по кой и счастье, а весной придет сплав, к нам в гости приедут Муравьев и Екатерина Николаевна. Они меч тали об этом...»
«Фортепиано, фортепиано!»— ликовала душа ее. Ей чудились сонеты, романсы, вальсы и веселые мазурки в одном из домиков, занесенных снегом.
Болезнь отступила прочь, и Катя чувствовала себя совершенно здоровой.
Опять приходил доктор, сухой красноносый человек в ссевшемся морском мундире, садился рядом, трогал пульс, прощупывал живот.
—Еще полежать, достопочтенная голубушка моя Екатерина Ивановна.
—Как? Лежать?—вскидывая голубые глаза, удив
ленно спрашивала она.— Ах, доктор, вы ошибаетесь,
ясовершенно здорова.
—Вам нельзя ходить,— бормотал он.— Да-с! У вас было воспаление кишечника... И это не проходит так быстро. Лежите.
—Мне нельзя ходить? Нельзя вставать? Но я уже второй день с утра до вечера бегаю по комнате.
—И очень дурно-с! Дурно-с, смею заметить. Вы погубите себя! Это даст осложнение...
В этот день Невельской, придя с пристани, нашел кровать пустой. Катя выбежала к нему из соседней
комнаты.
— Я здорова! — воскликнула она. — Какое чудесное фортепиано, оно совсем нерасстроенно, маленькое, из полированного красного дерева, в тон мебели. Оно вой дет в любую самую маленькую комнату. Это будет ве ликолепный ресурс в нашем уединении.
Воодушевленная представлявшимися ей картинами, она ходила по комнате. Она любила озадачить своего мужа. Он, такой умный, строгий, страшно деятельный и великий, терялся в такие минуты.
418
Она заявила, что не хочет сегодня обеда, что она сы та, съела ананас, обсыпав его ломти сахаром.
— Сама Жорж Занд могла бы описать наше путе шествие, — говорила она.— Только, конечно, не как Дю ма описывает бедную Полину Анненкову в романе «Учи тель музыки». Она могла бы написать роман «Учитель ница музыки». Я бы учила детей гиляков игре на фор тепиано.
«Женщина должна беречь свою красоту и здо ровье»,— вспомнила она советы своей тетушки. В Ир кутске это как-то смешно было слышать! Нет, не бе речь! Я готова жертвовать собой. Она была уверена, что ее красоты и здоровья хватит надолго. Я ли не здо рова? О-о! Мне еще далеко до старости! Правда, в Охотске, впервые взглянувши в зеркало, она ужасну лась, заметив перемену в своем лице. Как оно поблекло и вытянулось. Она была дурна, бледна, худа. Но сей час опять лицо ее оживлено и блещет красками юности. Глаза снова зажглись, игра не прекращается в них. Это душа, полная жизненной силы, выражается в ее взглядах.
— А ты знаешь, я нашел прекрасного кузнеца!
И она радовалась, что он нашел кузнеца. А он ра довался фортепиано.
—Я должен сам проверить все оружие, я занимаюсь этим. Кстати, ты должна научиться стрелять из писто лета... Но, вот несчастье, бумаг нет из Петербурга! Не ужели опять все будет как с инструкцией?
—Да, это важно! — соглашалась она, все более про никаясь уважением к казенным хлопотам и заботам.
Муж и жена приехали на «Байкал». В первый раз в жизни Катя вступила на корабль.
—Это твоя каюта? — спросила она, спустившись
вниз.
—Да, это моя каюта.
—Ты тут мечтал?
Он молча кивнул.
— И плакал?
Она кротко, ласково и стыдливо склонила к нему го лову. Он обнял ее. Она нежно и крепко поцеловала его.
—Ты думал тут обо мне?
—Да...
Она опять поцеловала его.
— Я мечтала идти на этом судне, с тобой...
14* |
419 |