Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_1

было немного; повести в наступление против батареи, вооруженной орудиями и пулеметами, было невоз­ можно. Он решил уговорить солдат и со всем штабом отправился на Иннокентьевскую батарею.

С батареи увидели приближавшихся офицеров.

—Селиванов! Селиванов!— разгляделиартиллеристы фигуру коменданта крепости.

—Стреляй, ребята! — командовали одни.

—Не надо, — кричали другие, — пусть идет сюда.

Селиванов смело шел на батарею, за ним адъютант, офицеры штаба.

Вот он на батарее.

—Братцы! — хотел было начать Селиванов речь, но солдаты с винтовками в руках окружили его.

—Требуем освобождения арестованных!

Селиванов качал головой:

— Братцы, не могу идти против долга службы.

И тут произошло нечто неправдоподобное. Солдаты удалили офицеров с батареи, оставив одного Селиванова. И когда офицеры были уже у дороги, артиллеристы сказали генералу:

— Теперь можете идти и вы.

Селиванов стал спускаться с косогора. На батарее застрочил пулемет. Селиванов спрятал голову в плечи и ускорил шаг.

Раздались винтовочные выстрелы, и Селиванов, схватившись за шею, упал.

Офицеры, поджидавшие генерала у дороги, подбе­ жали к нему, подняли и повели к экипажу, стоявшему внизу, на дороге.

На батарее все стихло.

—Ушел! — стали досадовать солдаты.

—Надо было его приколоть здесь!

—Расстрелять бы его тут в блиндаже!

—Всех бы!..

—Эх, ребята, срамота! Сам пришел и упустили!

—Что же теперь делать?

Среди восставших наступило замешательство. Они не знали, что надо было делать дальше.

Орудийный выстрел на Иннокентьевской батарее прозвучал как сигнал к восстанию. Казалось, что вслед за этим выстрелом раздадутся другие, поднимется весь

610

многотысячный революционный гарнизон — и горе тем, кто пролил вчера народную кровь.

Но город хранил молчание.

«Главнокомандующего нет», — вспомнил я слова солдата.

Они врезались мне в память. Солдату ясна была причина разгрома демонстрации. Та же причина обусловила неудачу артиллеристов Иннокентьевской батареи и дальнейшее бездействие революционного на­ рода: не было во Владивостоке вождя, способного на­ править революционную стихию масс по правильному пути; не было тогда еще в городе организации, которая повела бы за собой могучую силу армии и флота.

Ясно было, что все, что произошло десятого и один­ надцатого января, должно было быть и могло быть иначе.

Это стало особенно ясно, когда группа воору­ женных солдат и матросов внезапным налетом на гаупт­ вахту решила вопрос, который накануне потребовал целого дня обсуждения и многих тяжелых жертв: Шпер и Ланковский были освобождены.

Но освобождение с гауптвахты председателя коми­ тета «нижних чинов» Шпера не изменило положения: у него, как и у большинства членов комитета, не было данных, которые отличают вождей: ни революционного миросозерцания, ни воли, ни таланта. Это был один из представителей многочисленных в то время мелкобур­ жуазных партий, путавшихся в ногах у революции, ме­ шавших ее великому шествию.

Между тем революционные солдаты не выпускали из рук винтовок, владели фортами. Почта и телеграф бездействовали; железнодорожники бастовали. Рабо­ чие Владивостокского военного порта, моряки, револю­ ционная интеллигенция — все были взбудоражены про­ исходившими событиями.

Многие «слуги государя иотечества» покинули город. В страхе бежали казаки.

Имея власть над городом, восставшие не знали, что делать с этой властью.

— Спокойствие! Спокойствие! — отвечал Шпер сол­ датам и матросам, рвавшимся к действию. Случайно поднятый на гребень революционной волны, он со страхом смотрел на бушующий океан.

611

Раненный иннокентьевцами генерал Селиванов ле­ жал в офицерской палате морского госпиталя, окру­ женный заботой военных врачей, и никто даже не де­ лал попытки арестовать его.

Генерал-губернатор Флуг сидел в своем белом доме на Светланской улице, и никому не приходила в голову мысль заменить его власть властью военно-революцион­ ного комитета.

...Одна за другой по городу проходили траурные процессии.

Украшенный венками, медленно двигался среди ты­ сячной толпы гроб с телом Людмилы Волкенштейн, за ним гроб Владимира Зеренсдорфа. Вся в черном, шла за гробом его мать. Скорбно звучал оркестр, и великая печаль была в голосах людей, певших гимн погибшим: «Вы жертвою пали в борьбе роковой».

Через два дня город снова был погружен в траур. По главной улице многотысячная толпа несла один за другим двадцать два гроба. Это было потрясающее шествие, взывавшее к мщению. Стиснутый домами, бес­ конечным черным потоком шел народ. Безысходным казалось его горе и несокрушимой — воля.

Но, опустив тела убитых в братскую могилу в при­ вокзальном сквере, люди, не зная, что надо было делать дальше, разошлись по домам...

Тем временем из Маньчжурии во Владивосток дви­ гался карательный отряд генерала Мищенко, которому главнокомандующий вооруженными силами, действо­ вавшими против Японии, генерал-адъютант Линевич подчинил все сухопутные и морские силы крепости Владивосток.

Мищенко со своими пластунами остановился в ше­ стидесяти верстах от города, на станции Раздольное. Он боялся двигаться дальше, ибо форты крепости ок­ ружали город и пугали своим грозным видом.

Отсюда хитрый генерал взывал к восставшим:

«До меня дошло, что злонамеренные люди распус­ кают слухи, будто я еду с намерением жестокой кары виновным.

Не верьте этому, солдаты и моряки!» Расклеенные по городу на заборах и столбах белые

листки привлекали толпы людей.

«Я родился и вырос среди солдат, — заискивал ге­

612

нерал, — солдат меня вынянчил, среди солдат же я служу 35 лет офицером... единственной и главной за­ ботой моей было оберечь солдата, как сына и брата. Так поступлю я и теперь. Верные долгу, честные и рас­ каявшиеся солдаты будут видеть во мне заступника и ходатая».

В конце воззвания Мищенко угрожающе преду­ преждал:

«Только против продолжающих мятеж и сопротив­ ление законной власти мною, как верным слугою госу­ даря и отечества, будут приняты решительные и не­ уклонные меры».

Я слышал разговоры людей, толпившихся перед воз­ званием:

—Не впустят его в город.

—Должны впустить. Мищенко ведет войско из

Маньчжурии, чтобы отправиться морем на Кавказ.

—Брехня!

—Обман! Хочет въехать в город, чтобы подавить

мятеж.

— Не впустят его. Разнесут поезд из орудий в щеп­

ки.

Ипроизошло невероятное.

Спередового форта, орудия которого были направ­ лены на железнодорожный путь, председателю коми­ тета нижних чинов Шперу был послан запрос, как быть, если на линии покажется поезд генерала Мищенко.

«Пропустить»,— ответил Шпер, и пластуны генерала Мищенко проехали в город мимо молчаливых фортов грозной крепости с песней:

Засвистали козаченьки в поход с полуночи;

Заплакала Марусенька свои ясны очи...

Это было неслыханным предательством. Могучий форпост революции на Дальнем Востоке пал. Сотни солдат, по приказу генерала Мищенко, были преданы суду, сотни рабочих и матросов высланы из города. Не торопясь, Мищенко сажал в тюрьму то одного, то дру­ гого из видных участников революционного движения.

С затаенной злобой смотрел я, как пластуны гене­ рала Мищенко в черкесках и мерлушковых шапках, по­ качиваясь на лошадях, разъезжали по улицам присми­ ревшего города.

613

К. Л. МАЙБОГОВ

ШАХТЕРСКИЕ БУДНИ

(главы из книги «Черный камень»)

1

Всюду черный, непроницаемый мрак ночи. Лишь тусклый свет шахтерской лампочки падал на дере­ вянные балки копра, железную клеть, на маленькую сухую фигурку Вавилы. Работу на угольных копях он начал с проходки ствола. Бур да молоток — весь инстру­ мент. От ударов молотком по буру камень хлестал осколками по лицу. Часов двенадцать так поколо­ тишь — руки отваливаются. В молотке весу два фунта, а к концу смены он казался пудовым. За смену на пять-шесть четвертей продвинешься вглубь, а зара­ ботаешь рубль-полтора, и в этом рубле вся сила оста­ нется. Когда пробились до пласта, обрадовались: уголь — не порода, мягче. Но и в забое было несладко. Десять потов сойдет, прежде чем начнешь уголь ру­ бить. Заготовь затяжки и стойки до лавы. Шутка ли с лесом ворочаться? Потом за уголь берись. Здесь опять неустойка. Положено вырубить за смену две сажени, а подрядчик требует две с половиной, хвост себе при­ хлестнет. Я, мол, приютил тебя, заработок дал, за то и беру. Квиты. Но это не все. В день получки как нач­ нет на счетах щелкать — только держись, шахтерик! Все «грехи» припомнит. За непочтение к начальству, перед штейгером шапки не снял — штраф, пломба на лампе сбита — штраф, сетка на лампе не в порядке — штраф, обушок потерял — заплати за обушок... Иной раз вместо получки в долгу останешься... Пришел ра­ ботать в шахту, а угодил на каторгу.

Особенно тяжело было зимой. Ветер огнем палит, тропу заметает снегом, а ты бредешь. Пиджачишко, брюки — рвань. В шахте вода, за смену как в речке выкупает. Доберешься до барака — лохмотья в ледя­ ную бахрому превратятся, у раскаленной плиты себя оттаиваешь, как ледяшку. Смоешь с лица и рук уголь­ ную пыль да на нары и свалишься на то место, с кото­ рого только что встал товарищ, ушел на работу.

Так день за днем — многие годы. Солнца не видел.

614

тень за его спиной сжалась, спряталась. И вновь на­ плывали воспоминания. А помнишь, как выбило ремонтины в забое и завалило породой?! Пришел в забой, кровля грозила обвалом. Десятник корил за трусость, требовал уголь. Тогда ты изменил суровому правилу шахты, поставил временные стойки-ремонтины. Они не выдержали, сдали, на голову посыпались камни, засы­ пало ноги. Ты потерял сознание, а когда очнулся, на­ прягая силы, обливаясь кровью, дополз до завала, долго разбирал куски породы. Сутки боролся за жизнь.

Из шахты подняли всего изломанного. В левой ноге перешибло кость, кисть правой руки раздробило, два пальца пришлось отнять. Год провалялся на нарах. Уп­ равление за увечье выдало десять рублей. Да разве на них прожить? Выручили товарищи, помогли встать на ноги. После увечья перевели на поверхность, стволовым.

...Ночь. Копи погружены в сон, не спала шахта. Вавила слышал, как глубоко под землей глухо стучали обушки, работала ночная смена. Он достал из кармана железную коробочку с нюхательным табаком, насыпал ароматного порошка на жесткую ладонь, шумно вобрал в прокопченные ноздри.

На-гора пошел уголь. Вавила принимал тяжелые вагонетки, выкатывал их из клетки, вкатывал и отправ­ лял в шахту порожняк. Ныла больная нога. В работе не заметил, как наступил рассвет.

Когда вышел из помещения, из-за синих сопок уже поднялось солнце. Живительный луч коснулся утомлен­ ного лица Вавилы. Под голубым небосводом лежали угольные копи.

Нет, копь теперь не та. Когда били ствол, не было серых языков породы — отвалов. Первая и вторая шах­ ты обросли бараками, лачугами, новыми аккуратными домиками. От первой до второй шахты протянулись стальные тросы подвесной железной дороги. По этим тросам беспрерывным потоком двигались вагонетки. Узкоколейная железная дорога убегала к скалистым перевалам. От Кангауза начиналась широкая железно­ дорожная магистраль.

От яркого утреннего света Вавила щурил глаза. Вот они, копи, с юга на север растут. В них труд товарищей да и его, Вавилы, не малая доля. В просторы долины врываются шахтовые гудки, резкие, пронзительные го­ лоса паровозов-кукушек, лязг и звон вагонеток. Чело­

615

век потревожил тайгу, потревожил. Зверье уходило в нетронутые дебри, горные орлы улетали в скалы. Уголь на-гора не десятками — сотнями тысяч пудов идет, пы­ лает в топках кораблей, по Великому Сибирскому пути гонит паровозы, на заводах плавит металл.

А солнце поднималось все выше, ослепительно яркое, горячее, доброе.

— Солнышко! — шепчет старый горняк.

2

В конторе с решетками на окнах за столом сидел озабоченный Криштоп. Перед ним лежали расчетная ведомость и потрепанная записная книжка. Эту книжку хорошо знали шахтеры, в ней все их «грехи» пере­ числены. Справа большие конторские счеты, слева касса

— железный сундучок с деньгами. В центре четвертная бутыль с водкой, стаканчик. По бокам от Криштопа — «телохранители», Ленька Ярый и Акимка Хмурый. У них опухшие, заросшие, красные лица, из-под сдвинутых бровей поблескивали звероватые глаза. В дни получек их обязанностью было выталкивать и выставлять несогласных с расчетом. За это горняки прозвали их «вышибалами».

За дверью слышались перебранка, смех.

Криштоп с напускной деловистостью щелкал на сче­ тах. Подрядчик поморщился и, кивнув в сторону Лень­ ки, приказал:

— Успокой! Что это они там ярмарку открыли. Ленька подскочил к двери, выкрикнул:

— Тише, дьяволы!

У Криштопа давно все подсчитано: сколько он вы­ даст шахтерам и сколько пойдет в его карман. Выждав некоторое время Ленька спросил:

—Выкликать?

—Выкликай.

—Ковалев, душа в пятки, к Якову Фомичу! Алексей протиснулся сквозь толпу, вошел.

—Сколько в месяц выработал? — задал вопрос Криштоп.

—Да ведь как сказать... По моим подсчетам, пять­ десят рублев.

—Откуда? За одиннадцать-тоаршин хода, да за три по вышине? А сорок не хочешь?

—По расценкам прикидывал, выходит пятьдесят...

616

—Ты на глазок прикидывал, а у меня подсчет. По­ лучается сорок. Про должок помнишь?

—А как же, в долг не лезем, из долгу не выходим, ежели брал, то брал, тут дело такое, взял, значит, от­ дай, как полагается.

—Сколько брал-то?

—Трояк.

—А не пятишну?

—Трояк. Святая икона, трояк, — побожился Кова­

лев.

—Ты святую икону не трожь и бога во гнев не вво­ ди. Повадку вашу я знаю: запамятует, мол.

—Да ей богу ж трояк, — божился Ковалев.

Криштап не слушал, отсчитывал деньги.

— Сорок — за работу, пять—долгу, полтина штра­ фу за непочтение, на руки тридцать четыре с полтиной. Получай.

—Яков Фомич, неладно подсчитали, — протестовал Алексей, — и у меня ребятишки.

—Чего неладно, у тебя — ребятишки, у меня — бух­ галтерия, учет; получай да с получки стакашко дар­ ственной хвати.

Акимка налил в стакан водки.

—Не гулебщик, бог миловал.

—А ты пей, голова-полова,— откидываясь на спин­ ку стула, потребовал Криштоп.— Дают — бери, бьют — беги.

Алексей выпил, поморщился, понуро вышел.

3

Группами и в одиночку, зябко поеживаясь от холо­ да, углекопы шли к шахте. Они заходили в темное и тесное помещение. Клеть со скрипом и лязгом опуска­ лась в сырой провал шахты, уносила в подземелье гор­ няков и вновь поднималась за живым грузам.

Подходили новые партии.

— Не напирай, куда лезешь, тут и без тебя не про­ толкнешься, — кричали на вновь прибывших.

Алексея Ковалева притиснули к стене. От долгого ожидания спуска ломило спину, ноги одеревенели, не гнулись. Наконец очередь дошла до него. Он вошел в клеть. Над головой звякнули цепи, клеть стала опус­ каться.

На рудничном дворе, поблескивая тусклыми крас­

617

ками, высела икона святого Макария. Проходя мимо, некоторые из шахтеров наскоро крестились. Поднял руку, чтобы перекреститься, и Алексей, но в это время под ноги попал черенок от кайла, он споткнулся, упал.

— Чтоб тебе разорваться... — выругался он.

Получив наряд от десятника рубить уголь в забое на Верхне-Кедровом, Ковалев, осторожно ступая, по­ брел по квершлагу. Сбоечная печь, соединяющая уголь­ ные пласты, была тесной, узкой. Алексей пополз на четвереньках в черный пролом. За спиной на веревке у него ножовка, в правой руке обушок, лампочка, над го­ ловой — серая уродливая кровля. Сбоечная печь в дли­ ну сажен пять упиралась в угольный пласт. Алексей осторожно приподнялся, присел на колени, осмотрелся. Затем он повесил лампочку и приступил к работе. Уголь был твердый. «Измаешься, а заработку не бу­ дет», — с тревогой подумал Алексей и прилег на обу­ шок.

Прошло около часа.

В забое стало трудно дышать. Свежий воздух не по­ ступал. Ковалев сбросил пиджак, снял рубаху. Вверх по пласту он продвинулся уже на полсажени. Нужно было закрепить выработку. Он пополз вниз за крепежником. В штреке выбрал одну из стоек, вернулся в за­ бой, отпилил ножовкой затяжки, закрепил их и снова принялся за работу. Уголь подавался медленно. Ды­ шать становилось труднее. В горло лезла угольная пыль. Душила. Пересиливая слабость, Алексей продол­ жал рубить уголь. «Нужно отработать полную упряж­ ку». Перед глазами встали Дарья, дети, тесная лачу­ га... «Отдохнуть бы, — подумал Ковалев. — Нет, лучше после смены».

С трудом он отпилил затяжку, с трудом закрепил, затем, не оглядываясь, поднялся еще выше по пласту. А оглянуться надо было. Вокруг пламени лампочки об­ разовался ореол бледно-голубого цвета. В забое твой безжалостный враг — рудничный газ, метан. Он уже выдал себя, взгляни на огонек лампочки. Тогда ты все поймешь. Убегай. Но Ковалев и не подозревал о гро­ зившей ему опасности. Он устал и думал только о том, чтобы поскорее выполнить дневной урок. Он глотнул воздух, потом еще и еще. Словно выброшенная из воды рыба, жадно хватал воздух, но воздуха не было. Изпод ног вырвались стойки, поплыли куда-то в сторону.

618

Пламя скакнуло вверх, забой озарила мгновенная вспышка, зловещий мрак поглотил шахтера. С высоты четырех аршин Ковалев упал на отбитый им уголь.

... В первом часу дня в шахту спустился Криштоп. С десятником они осмотрели работы. Заглянули в за­ бой, где работали Евдоким, Трофим и Михаил. В полу­ мраке три черные фигуры орудовали обушками. У раз­ ведочной печи Криштоп остановился, прислушался:

—Что-то Верхне-Кедровый молчит.

—Ковалев там, — напомнил Шаров.

—Дрыхнет... Работ-ни-чек...

Подрядчик согнул толстое короткое туловище, со­ пя, полез в печку. Шаров полз за Криштопом. Скупой огонек осветил разбитые опорки Ковалева.

—Так и знал! — выкрикнул взбешенный подряд­ чик. — Ты что это, сукин сын, развалился?! Расчета за­ хотел? Угля не хватает, у меня подряд, убытки, а ты прохлаждаешься. А?!

Рядом с подрядчиком полз десятник.

—И впрямь спит... Эй, Ковалев, вставай! С лен­ цой он, хлиплый.

—Говорит, много высчитываешь! Да тебе, подлецу,

иплатить не за что...

Подрядчик дотянулся до опорок Ковалева, с силой рванул на себя, но шахтер продолжал лежать без дви­ жения.

— Господин Криштоп, с Алехой неладно, — встре­ воженно проговорил Шаров. Он поднял в кровле забоя лампочку. Вокруг пламени появился бледно-голубой ореол. «Метан!» — холодея от предчувствия опасности, выдохнул десятник.

Криштоп заерзал на брюхе, толстые пальцы заскребли уголь.

— Задом ползите, — скомандовал десятник. — Вы­ ползайте немедленно.

Охваченный паническим ужасом, подрядчик неук­ люже пятился. Вслед за ним, ухватив за ноги Ковалева, полз десятник.

Шаров вытащил Ковалева, Криштоп поднес к лицу забойщика лампу, осветил. Руки его все еще тряслись, как в лихорадке. Глаза Ковалева удивленно смотрели куда-то вверх, рот был широко открыт, словно Алексей хотел крикнуть: «Братцы, воздуху, воздуху!» На гу­ бах запеклась пена.

619