1 Декарт р. Размышлений о первой философии, а коих доказывается существование Бога и различие между душой и телом /I Декарт р. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.. 1994.

Те, кто видел «Матрицу», могут задать себе еще один вопрос: можем ли мы исключать возможность того, что наши жизни, кажущиеся исполненными смысла, на самом деле лишь иллюзии, созданные в наших мозгах умными компьютерами?

КАК МЫ МОЖЕМ ОКАЗАТЬСЯ В МАТРИЦЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ). ЗЛОЙ УЧЕНЫЙ ПИТЕРА АНГЕРА И «МОЗГ В БАНКЕ» ХИЛАРИ ПАТНЭМ

Заметный вклад в современную дискуссию о скептицизме внес Питер Ангер, сам являющийся сторонником этого философского направления. Он выдвинул предположение, что всех нас водит за нос не злой демон, а злой ученый1. Сценарий Ангера, представленный в его книге «Неведенье», вышедшей в свет в 1975 году, предполагает, что представления о существовании в окружающем мире стульев, книг и других объектов — всего лишь хитроумный обман, создаваемый в наших мозгах злым и гениальным ученым-неврологом, использующим компьютер для генерации электрических импульсов, передаваемых по электродам, прикрепленным к важнейшим участкам наших нервных систем. Используя эти импульсы для стимуляции головного мозга человека, ученый заставляет его думать, что есть стулья и книги, хотя на самом деле таких вещей в природе не существует. Ангер утверждает, что этот сценарий имеет такие последствия: «Никто не может знать [с абсолютной уверенностью], что не существует злого ученого, который при помощи электродов заставляет человека верить, что должны суще-

1 Unger P. Ignorance. Oxford. 1975. P. 7—8.

ствовать горы», поэтому никто не может знать, существуют ли горы. Вы также не можете быть уверенными, что сидите в кресле и читаете эту книгу, так как не можете точно знать, что не являетесь объектом экспериментов злого невролога или, как в нашем случае, злой компьютерной системы наподобие Матрицы.

Хилари Патнэм в своей книге 1981 года «Разум, истина и история» развивает этот научно-фантастический сценарий. По его версии, злой ученый вводит нас в заблуждение не только относительно существования гор, но и относительно всего, что, как нам кажется, мы воспринимаем при помощи наших органов чувств1. Сначала Патнэм просит вас представить, что ваш головной мозг хирургическим путем отделен от остального тела и помещен в банку с питающими его химикатами. Затем мощный компьютер начинает посылать мозгу электрические импульсы, вызывая, например, иллюзию того, что вы сидите в кресле, читаете эту книгу, играете в теннис и так далее. И все это время ваш свободный от тела мозг плавает в банке в лаборатории злого ученого.

Патнэм постулирует, что компьютерная программа достаточно совершенна, чтобы подобающим образом реагировать на «действия», которые пытается инициировать наш мозг. К примеру, когда ваш мозг пытается поднять вас с кресла с намерением перекусить, компьютер должен посылать соответствующие импульсы, убеждающие вас в том, что вы в самом деле встали и направляетесь на кухню. Но хотя вам и кажется, что вы поели, вы все равно продолжаете оставаться мозгом, отделенным от тела и помещенным в банку.

1 Putnam H. Reason, Truth, and History. Cambridge, 1981. P. 5—8. Несмотря на то что сам Патнэм не использует сценарий для защиты скептицизма, его труд сделал большой вклад в дискуссию, ведущуюся вокруг этого направления.

Представляя этот любопытный сценарий, поразительно схожий с ситуацией, в которой оказалось большинство людей в «Матрице», Патнэм ставит скептический вопрос: «Откуда вы знаете, что сами не находитесь в этом затруднительном положении?» Без ответа на этот вопрос скептицизм, опирающийся на аргументацию Декарта, остается дамокловым мечом висеть над нашими головами.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ МАТРИЦЫ: ДОВОДЫ ПРОТИВ СКЕПТИЦИЗМА

К счастью, философы, не являющиеся сторонниками скептицизма, дали ответы на некоторые из непростых вопросов, поставленных Декартом, Ангером, Патнэмом и «Матрицей». Во-первых, важно уточнить, что сценарии скептиков — это не более чем предположения, причем не слишком правдоподобные. Мы следуем за Декартом, упражняющимся в систематическом сомнении, во многом благодаря тому особому философскому контексту, в котором они представлены, контексту поисков совершенного знания, соответствующего высочайшим идеалам науки. Помните, Декарт считал, что знание требует абсолютной уверенности. Мы не можем быть абсолютно уверены, что злой демон (или злая компьютерная система) не пытается обмануть наши чувства, поэтому Декарт доказывает, что нельзя использовать чувства в качестве оправдания наших притязаний на знание.

Максимально строгий стандарт познания совершенно уместен в философском контексте, в нашем поиске аргументов за и против скептицизма. Однако для повседневной жизни он слишком строг. Например, если Йон в ответ на вопрос о прогнозе погоды на завтра услышит от вас фразу «А существует ли погода?», или «А существует ли время?», или «Что есть завтра?», он имеет полное право предположить, что вы не в своем уме. Так происходит потому, что в различных контекстах действуют различные стандарты знания1. В контексте философии корректным является жесткий стандарт знания, в контексте же повседневной жизни нам подходят те обыкновенные стандарты, к которым мы все привыкли и которым соответствует широкий набор общеизвестных практических знаний. Получается, что в контексте повседневной жизни мы все-таки обладаем знанием о том, где сидим, чем занимаемся, какая стоит погода и как сыграла любимая бейсбольная команда. Таким образом, вы действительно многое знаете (в полном смысле этого слова) о себе и окружающем мире; ваши представления об этих вещах верны и обоснованы жизненным опытом. Например, вы знаете, что в данный момент бодрствуете. Вы знаете, что Декарт (как и Элвис) мертв. И вы знаете, что «Матрица» — всего лишь фильм. Кроме того, современная наука предоставляет нам огромный объем ничуть не менее истинной информации о том, что электроны меньше астероидов, что рыба — не млекопитающее, что Луна сделана не из зеленого (или какого бы то ни было) сыра, и так далее2. Но если мы на самом

1 Lewis D. Elusive Knowledge // Australian Journal of Philosophy. 1996. 74. P. 549—567.

2 Невозможно отрицать ту важную роль, которую сыграл фаллибилизм в развитии науки. Фаллибилизм утверждает, что научные теории должны подвергаться последовательной проверке реальностью. Даже биологи-эволюционисты допускают возможность того, что может быть найдено доказательство ошибочности теории эволюции; пыл, с которым они критикуют альтернативные теории, например креационизм, основывается не на антирелигиозном фанатизме, а на колоссальном количестве высококачественных свидетельств, говорящих в пользу эволюционной теории. Более полное изложение данного вопроса ищите в книге: Schick Th., Vaughn L. How To Think about Weird Things. Mountain View, 1995. P. 211— 219.

деле обладаем этими огромными и постоянно пополняющимися запасами практических и научных знаний, получается, мы должны отвергнуть требование Декарта о том, что знание всегда требует особого рода (философской) определенности, которая необходима в специфическом контексте его рассуждений о скептицизме1.

Фундаментальный эпистемологический принцип Декарта, гласящий, что лишь знание, в котором можно быть уверенным, является истинным знанием, имеет некоторые недостатки. Он несостоятелен с той точки зрения, что никто не доказывал его справедливости, то есть неизвестно, верен ли он. Об этом пишут Теодор Шик и Льюис Вон: «Если [скептики] не уверены, что знание требует уверенности, они не могут знать, что это так» (курсив наш. — Дж. Э., Б. С,)2. В свете высказанных сомнений принцип Декарта больше не кажется вполне корректным. В конце концов, наши практические и научные знания так же или даже более надежны, чем принцип Декарта. Ведь именно признание истинности этих знаний дало нам возможность доверять своим чувствам, читая работы самого Декарта. Таким образом, у нас есть серьезное основание сомневаться в утверждении, что знание требует уверенности.

Надо также принять во внимание еще один аргумент против скептицизма, выдвинутый философом Бернардом Уильямсом3. Он развеивает наши страхи быть навечно запертыми в тюрьме из иллюзий (наподобие Матрицы), указывая на факт, что способность отличать сны от опыта бодрствования предполагает знание о существовании

1 Дэвид Никсон приводит тот же довод в гл. 3 настоящего издания.

2 Schick Тh.. Vaughn L. Op. cit. P. 100.

3 Williams В. Descartes. Atlantic Highlands, 1978.

обоих видов опыта и разницы между ними. Мы можем осмысленно обозначить разницу между двумя вещами только тогда, когда между ними существует разница и нам о ней известно. Как пишет Уильямс, только «с позиции бодрствования мы можем объяснить сны». Получается, что мы можем понять различие между бодрствованием и сном, только если мы действительно иногда бодрствуем, а так как мы можем увидеть разницу между этими двумя видами опыта, то нет серьезных причин волноваться, что наши жизни могут быть бесконечной чередой снов.

Итак, у философии есть несколько инструментов разрешения метафизической неопределенности, которую может вызвать вдумчивый просмотр «Матрицы». Так как наше знание о том, где мы сидим, что делаем и каков мир вокруг нас, требует не философской точности, а только лишь твердых, привязанных к контексту оценок, которые мы используем в повседневных и научных целях, наши представления о внешнем мире позволяют нам не только убедиться в существовании этого мира, но и делать выводы о его сущности и строении. Вспомним Мартина Гарднера1:

Гипотеза существования внешнего мира... очевидно полезна и так серьезно подтверждена опытом веков, что мы можем без преувеличения назвать ее самой обоснованной из всех эмпирических гипотез. Этот постулат настолько полезен, что никто, кроме сумасшедшего или метафизика, не найдет повода оспаривать его?.

1 Мартин Гарднер (р. 1914) — американский математик и логик. — Примеч. пор.

2 Gardner M. The Whys of a Philosophical Scrivener. New York, 1983. P. 15 (цит. no: Schick Th.. Vaughn L. Op. cit. P. 87).

МОРАЛЬ И МАТРИЦА: ОШИБКА САЙФЕРА

Находясь во власти скептицизма, инспирированного Декартом и «Матрицей», мы можем сочувствовать Сайферу, заключающему подлую сделку с агентом Смитом. Устав от невзгод реального мира, Сайфер соглашается вывести Смита на Морфеуса в обмен на жизнь в Матрице в качестве богатого и знаменитого актера. Сайфер знает, что Матрица не есть реальность, но считает, что его жизнь станет лучше, если он просто об этом забудет и вернется в мир иллюзий.

Однако тут Сайфер допускает большую ошибку. Решив жить исключительно ради удовольствия, он полагает, что только ради удовольствия и стоит жить. Теория, согласно которой удовольствие — единственная стоящая вещь, известна в философии как гедонизм1. Хотя гедонизм на первый взгляд может показаться привлекательным, Роберт Нозик в своей книге приводит против него веские аргументы. Эти аргументы особенно интересны для нас тем, что подразумевают еще один мысленный эксперимент с «мозгом в банке».

Нозик начинает с предположения, что мы можем быть телами, плавающими без сознания в контейнерах с питательными химикатами. Он допускает, что существует нечто, называемое «машиной опыта»,— сложный компьютер, посредством электродов воздействующий на

1 Гедонизм является одним из основных компонентов утилитаризма — направления моральной философии, отстаивающего убеждение, что моральная ценность поступка зависит от общей суммы счастья, которое он приносит. Основоположниками утилитаризма были Иеремия Бонтам и Джон Стюарт Милль. См.: Bentham J. An introduction to the Principles ol Morals and Legislation; MitlJ. S. Utilitarianism. Indianapolis.

центральную нервную систему. С помощью машины опыта неврологи могут заставить нас представить, что мы читаем книги, встречаемся с друзьями, пьем пиво или делаем другие приятные вещи. И все это время мы будем дремать внутри машины. Приняв, что машина может генерировать любой ценный для нас опыт, что она может быть запрограммирована так, чтобы «сделать» нас невероятно удачливыми, богатыми, счастливыми и красивыми, Нозик спрашивает: «Согласились бы вы быть подключенным к такой машине всю свою жизнь?»1

Разумеется, Сайфер ответил бы «да». Однако многие из нас повели бы себя гораздо осмотрительнее. Есть что-то настораживающее в идее заменить жизнь электронной симуляцией2. Нозик приводит свои доводы для тех, кто, подобно Сайферу, решил бы отдать себя во власть машины. Первый его аргумент таков: «Мы хотим совершать определенные действия, а не просто иметь опыт таких действий»3. Ни машина опыта, ни Матрица не дадут нам выполнить настоящих, значимых действий, они лишь создают видимость таких действий. Кроме того:

Мы хотим какими-то быть... [но] человек, плавающий в резервуаре, — это неопределенный, бесформенный предмет. Мы не можем дать ответа на вопрос, каков человек, долгое время проведший в резервуаре. Смел ли он, добр, умен, остроумен, нежен? На эти вопросы не просто трудно, а невозможно ответить, этот человек просто никакой4.

1 Nozick R. Anarchy, Slate, and Utopia. New York, 1974. P. 42.

2 Даже признанный утилитарист Милль, похоже, был обеспокоен таким вариантом протеста против гедонизма. В ответ на критику его (и Бентама) идей Милль попытался выделить несколько видов удовольствия, часть из которых имеет более высокое качество, часть — более низкое.

3 Nozick Я. Op. cit. P. 43.

4 Ibid.

В конце концов, машина опыта не позволяет нам по-настоящему воздействовать на реальность, несмотря на встречающееся у многих людей сильное желание это делать. Нозик продолжает свою мысль и делает выводы:

Этим можно объяснить ярость борьбы с психоактивными наркотиками. Некоторые люди рассматривают их в качестве действующих моделей машины опыта, другие считают пропуском в иную реальность. То, что для одних является эквивалентом подчинения машине опыта, для других является причиной не подчиняться ей!.. Воображая машину опыта и понимая, что не стали бы ей пользоваться, мы признаем, что не только опыт имеет для нас значение1.

Размышляя над решением Сайфера и отвергая его, мы также признаем, что ценим не только удовольствие (славу, богатство, красоту). По сути, решение Сайфера аморально. Напротив, решение Нео отправиться в «пустыню реальности» позволяет ему по-настоящему действовать и приобретать подлинный опыт, придающий его жизни смысл и моральную значимость. Как пишет философ-моралист Джон Стюарт Милль, «лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей; лучше быть недовольным Сократом, чем довольным дураком».

ЗНАЙ СЕБЯ

«Матрица» самым бесцеремонным образом вселяет в нас тревоги скептицизма. Поразмыслив, однако, мы видим, почему не стоит разделять сомнения скептиков в суще-

1 Ibid. P. 43—44.

ствовании этого мира. Эти сомнения имеют смысл только в узком контексте философских семинаров. Возвращаясь к нормальной жизни, мы видим, что эти сомнения беспочвенны. Кроме того, мы видим, какую огромную ошибку совершает Сайфер, отвернувшись от реальности и пытаясь вернуться в Матрицу. Мы должны не только признать существование внешнего мира, но и встретиться с этим миром лицом к лицу, чтобы наша жизнь имела смысл и мы могли прожить ее как зрелые люди.

3.

ВОЗМОЖНОСТЬ МАТРИЦЫ

Дэзид Мицуо Никсон

Посмотрев «Матрицу», я невольно задаюсь вопросом: «Не могу ли я находиться в Матрице прямо сейчас?» Может быть, все то, что, как мне кажется, я вижу, ощущаю, пробую на вкус, осязаю, все мои мысли — на самом деле часть «генерируемого компьютером мира иллюзий» и в действительности мое тело плавает в коконе, наполненном розовым гелем. Это предположение настолько интересно и пугающе, что заслуживает отдельного названия. Для простоты упоминания назовем его Возможностью Матрицы, то есть возможностью того, что я или вы сейчас находимся в Матрице.

В данном эссе я хочу исследовать несколько вопросов, связанных с Возможностью Матрицы. Вот они:

а) Даже если мы на самом деле не находимся в Матрице, какое влияние может оказать Возможность Матрицы на то, что мы знаем или не знаем?

б) Как Нео догадывается, если вообще догадывается, что он в Матрице?

в) Имеет ли вообще смысл Возможность Матрицы?

Предупреждаю, выводы, которые я сделаю, особенно в последних двух главах, могут быть не вполне очевидными и, возможно, покажутся некоторым читателям спорными. Но даже если Вас не убедят мои аргументы, надеюсь, что они, по крайней мере, заставят вас задуматься.

ИЗВЕСТНО ЛИ НАМ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ?

Как же влияет Возможность Матрицы на то, что мы знаем или не знаем? Обратите внимание, что Возможность Матрицы не подразумевает, что я прямо сейчас нахожусь в Матрице. Она подразумевает, что я, возможно, там нахожусь. И все же, если я сейчас нахожусь в Матрице, то большинство моих текущих убеждений неверны. Например, я считаю, что у меня есть Honda Civic, в то время как на самом деле у меня вообще нет машины, поскольку я плаваю в коконе с розовым гелем. Следовательно, Возможность Матрицы ведет к тому, что у меня может быть масса неверных убеждений.

Представим себе на минуту, что Возможность Матрицы существует (она имеет смысл и ненулевую вероятность), поэтому многие мои убеждения могут оказаться ложными. Люди обычно реагируют на то, что масса их убеждений оказывается неверными, двумя способами.

Первый способ такой: «Если есть вероятность, что твое убеждение неверно, значит, ты не можешь сказать, что действительно это знаешь». Например, вы можете верить, что ядро Луны — это не пустая полость, где живут лунные гоблины, но так как на Луне вы ни разу не были, возможно, гоблины действительно там живут, каким бы невероятным это ни казалось. Выходит, вы не можете точно знать, что гоблинов на Луне нет. Я, разумеется, не пытаюсь вас убедить в том, что вы должны отказаться от своих взглядов. В конце концов, должны же вы во что-то верить, так что можете верить в то, что кажется вам наиболее похожим на правду. Но не думайте, что вы действительно это знаете. Это похоже на методологический скептицизм Декарта. Чтобы найти абсолютно верное знание, Декарт использовал метод, согласно которому все, что хотя бы теоретически можно поставить под сомнение, не должно приниматься во внимание. Декарт не смотрел «Матрицу», у него была своя страшная история. В своей истории Декарт играет с возможностью, что «какой-то злокозненный гений, очень могущественный и склонный к обману, приложил всю свою изобретательность к тому, чтобы ввести меня в заблуждение»1. Декарту было достаточно одной возможности, что такой демон может его обманывать, чтобы усомниться в своих знаниях, по крайней мере в тех, которые могут быть следствием обмана демоном.

Второй способ ответа обычно бывает таким: «Если вы задумаетесь над тем, как мы используем слово "знать" в реальном мире, то обнаружите, что во многих ситуациях, когда знания могут оказаться ложными, мы все равно называем их знаниями». В реальном мире (если мы не строим из себя философов) мы почти никогда не требуем от знания тождественной истинности, прежде чем назвать его точным. Например, если на автобусной остановке кто-то спрашивает меня: «Вы не знаете, который