4. История россии в контексте теории цивилизаций

Россию ХХ в. можно понять, только поставив нашу историю в связь со всей мировой историей. Так, уже три века (начиная с Петра I) в стране предпринимаются попытки реформ. Всего, по подсчетам историков, их было 14, и все они носили характер так называемой «догоняющей модернизации». В ее основе лежала мысль о том, что наша страна развивается по общемировым законам вслед за Европой, повторяя ее путь с некоторым опозданием, поэтому российское общество обречено на перманентную европеизацию.

Между тем характерно, что все предпринятые модернизации вызывались не внутренними тенденциями развития, а внешними факторами. Какие это факторы? Историк В. В. Кожинов утверждает, что Запад начал войну против Российской цивилизации в самом начале второго тысячелетия, и с тех пор она продолжается, прерываясь время от времени для накопления сил. Все попытки модернизации страны как раз и были вызваны необходимостью преодоления ее военно-технического отставания от Запада. Как заметил Г. В. Плеханов, если бы не эта необходимость, реформы, нацеленные на европеизацию, вообще были бы не нужны. Источником всех этих реформ было не что иное, как «вызов» западной цивилизации. Поэтому способ их осуществления обладал ярко выраженным мобилизационным характером и включал в себя чрезвычайные меры для достижения форсированного развития экономического и военного потенциала страны в целях сохранения ее культурного генотипа и государственной самостоятельности.

Однако многозначительным фактом нашей истории является то, что все эти реформы заканчивались контрреформами. Чем это объяснить? Со времен Петра I российское общество оказалось расколотым на европеизированный образованный слой и сохранившую традиционный жизненный уклад народную массу. Выразители традиций национальной культуры в среде интеллигенции отстаивали самобытность России в противовес тенденциям западничества, внедряемым в общественную жизнь усилиями реформаторов. Каждая попытка реформирования общества неизбежно обостряла конфронтацию сторонников и противников реформ. Половина населения всегда была не согласна с вестернизацией страны. Временами западничество становилось едва ли не основной жизненной парадигмой, но глубинные корни русской жизни прорастали сквозь него и в конце концов одерживали победу.

Западничество как идеология оформилось в XIX в. Она создавалась такими мыслителями, как П. Я. Чаадаев, позднее ― революционерами-демократами, а в конце XIX – начале XX вв. ― революционерами-марксистами. Так, П. Я. Чаадаев не видел в историческом прошлом России ничего такого, от чего нельзя было бы отрешиться, чтобы двинуться вслед за Европой. Он полагал, что православие является для этого препятствием, и призывал отказаться от него в пользу католицизма. Впрочем, известен интересный факт: революционеры-демократы (в частности, А. И. Герцен, В. Г. Белинский), сталкиваясь непосредственно с европейской социальной действительностью, довольно быстро меняли свои западнические взгляды на противоположные.

В противовес западничеству развивалась идеология самобытности России, или славянофильства. В 1820-х гг. на этих позициях стояли Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин, В. К. Кюхельбекер, Д. В. Веневитинов. Они считали, что Россия должна выразить сама себя, а не становиться в фарватер европейской цивилизации. В то же время, они видели историческую необходимость реформ в технико-экономической сфере и в просвещении народа, связывая эту необходимость именно с «вызовом» западной цивилизации. Реформы позволяли России реализовать свое историческое призвание. Отсюда высокая оценка этими мыслителями деятельности Петра I, который, хотя и прорубил окно в Европу, однако, «не презирал страны родной, ― он знал ее предназначенье». При этом славянофилы были противниками разрыва с духовно-культурным наследием Древней Руси, с традициями русской народной жизни, которые позволяли воспроизводить высшие нравственные ценности.

С 30-х гг. XIX в. идеи особого, самобытного пути развития России развивали К. С. Аксаков, И. В. Киреевский, А. С. Хомяков. Они ставили православие выше католичества и считали, что Европа скоро исчерпает свой потенциал развития, тогда Россия и выполнит историческую миссию, заданную ей Богом. В России, полагали они, более совершенная ― общинная форма жизни, которой соответствует православная идеология соборности. В 1860 – 1870-х гг. Н. Я. Данилевский, Ф. М. Достоевский и Н. Ф. Федоров формируют «русскую идею», развитие которой завершает В. С. Соловьев. По их воззрениям, Россия должна сыграть роль «души мира».

Обращение русской интеллигенции к марксизму в последние десятилетия XIX в. означало победу ориентации на сближение России с Западом. Марксисты той эпохи видели путь к социалистическому будущему России в ускоренном развитии капитализма по европейскому образцу. Большевики-ленинцы в традиционном споре западников и славянофилов тоже занимали по преимуществу западническую позицию и видели основную задачу революции в преодолении отсталости России от Запада. По оценке В. И. Ленина, «Восток окончательно встал на дорожку Запада» и примет участие в борьбе за его идеалы. Отсюда возникла идея «проскочить» капиталистическую стадию развития на волне мировой пролетарской революции. Ее подготовка и инициация стали для большинства партийных лидеров главной из ближайших политических задач. Однако мировая революция не состоялась. Вместо нее на авансцену европейской общественной жизни вышел фашизм.

Изменившаяся мировая ситуация позволила сторонникам самобытного развития страны, сгруппировавшимся вокруг И. В. Сталина, оттеснить идеологов мировой революции от лидерства в партии и взять курс на построение «русского социализма». И. В. Сталин отстаивал идею лидерства СССР в мировом историческом процессе и тем самым возродил традиционную «русскую идею» на новой основе. Он рассматривал марксизм как самую передовую социальную технологию, опираясь на которую страна может создать мощную технико-экономическую базу, разрешить таким образом спор с Западом и отстоять свою самобытность. Основу этой самобытности он видел в русской национальной культуре.

Став государственно-политическим явлением, марксизм довольно быстро трансформировался и стал тем, что обычно называют «русским» или «советским» марксизмом. Как раз в результате такой трансформации появились вначале нэп, а в дальнейшем ― специфически российский путь интенсификации экономики: коллективизация, индустриализация и т. д. Во второй половине 1930-х гг. произошла радикальная «реформация» государственной идеологии: в ее основу были положены уважение к отечественной истории и патриотизм. В итоге Россия не только смогла противостоять экспансии Запада, нанеся поражение фашизму в Великой Отечественной войне, но и впервые стала одной из двух величайших мировых сверхдержав.

Постепенно, однако, поистине роковая закономерность отечественной истории проявила себя в новой победе западничества, что мы наблюдаем в наше время, пожалуй, в наиболее уродливой форме, нежели когда бы то ни было. Одержав победу в конце 1980-х – начале 1990-х гг., «демократы»-западники стали усиленно нахлестывать «лошадь истории», загоняя ее в единственные открытые ворота ― в «мировую цивилизацию», которая является, как мы видели, не чем иным, как агонизирующей техногенной цивилизацией.

Снова муссируется идея отсталости России, обусловленной якобы отклонением ее от магистрального (т. е. европейско-американского) пути развития, вызванным революцией 1917 г. Обществу навязывается идеология социальной инфантильности, ущербности: 70 лет советской истории ― это «черная дыра», социальная яма, а вот капиталистическая Европа ― это царство цивилизованной жизни. Для современных «реформаторов» Россия ― не более чем европейская окраина, которая обречена на то, чтобы стать «нормальной» европейской страной. Такие горе-«реформаторы», будучи неспособными выработать собственную программу реформирования страны, пользуются стандартными рецептами западных советников. Один из них, американский экономист Д. Сакс, признался: «Мы положили больного (т. е. Россию) на операционный стол, вскрыли ему грудную клетку, но у него оказалась другая анатомия».

Результатом такой скорее даже американизации, нежели европеизации явилось глубочайшее социальное расслоение общества, угнетение и нищета большей части народа, противоречащие не только традициям русской культуры, но и тем ценностям, которые были внедрены в европейское сознание мыслителями Просвещения. Иными словами, в обществе насаждаются «дикие» порядки, которые были нормой для европейского общества разве что в эпоху первоначального накопления капитала. Совершенно игнорируется тот факт, что наиболее существенные преобразования социальных отношений в европейских странах произошли в XX в. как раз под влиянием Октябрьской революции и опыта социалистического развития России.

Напротив, национально-патриотическая оппозиция стоит на том, что Россия должна в процессе модернизации сохранить свою самобытность, культуру, традиции, иначе ее ждет социальное небытие, она перестанет существовать как Россия, превратившись в некую карикатуру на Америку. Это отлично понимал еще А. С. Пушкин, который убеждал современных ему западников: «Поймите же, Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; история ее требует другой мысли, другой формулы…». В самом деле, Япония и Китай, к примеру, не страдают «комплексом западничества» и, интенсивно развиваясь, остаются самими собой, сохраняют исторически присущее им культурное своеобразие. Стремление же повторить чужую историю ― гибельно. Оно ведет к потере веры в себя, в собственное историческое предназначение.

Отсюда и принципиально иное отношение деятелей современной российской оппозиции к советскому опыту жизнеустройства: советский образ жизни, советский человек ― эти социальные феномены выросли на древе, уходящем своими корнями в структуру исторически выработанного национально-культурного генотипа. Следовательно, такой образ жизни и такой тип человека достойны сохранения и дальнейшего культивирования, а суть реформ должна сводиться к созданию наиболее благоприятных общественных условий, обеспечивающих жизнеспособность этих традиционных феноменов социальной жизни.

Подчеркнем в связи с этим, что опасна не только сама по себе утрата богатейшей культуры. Речь ведь идет о вестернизации деятельностной парадигмы общества, а значит, и о переориентации вектора активности на преимущественное удовлетворение материальных потребностей человека, которое уже завело западную цивилизацию в тупики кризиса. Мы таким образом втягиваемся в смертельную борьбу за выживание на максимально возможном уровне материальной жизни и тем самым внесем свой вклад в углубление глобального кризиса во всех его проявлениях. Да и нас самих эта борьба вряд ли приведет к успеху: создаваемый ныне усилиями американских идеологов и политиков «новый мировой порядок» отводит России роль сырьевого придатка стран «золотого миллиарда». Выполнить же свою историческую миссию по синтезированию новой культурной парадигмы Россия сможет, только освободившись от односторонней ориентации на изживающие себя идеалы западной цивилизации.

Несомненно, чтобы сохранить свою самобытность, мы должны прежде всего воспроизводить традиционные формы жизни, выраженные в универсалиях русской культуры. Но это не значит, что система ценностей может оставаться совершенно неизменной. Как известно, культура ― это общественно-исторический опыт народа, явленный прежде всего в его языке, опыт, передаваемый из поколения в поколение. Но исторический опыт накапливается и перерабатывается, поэтому культуре присуща не только устойчивость, но и изменчивость. Время от времени здесь происходят не только количественные изменения, но и «культурные мутации».

Из теории цивилизаций следует, что политическим и экономическим переменам в обществе предшествует переворот в умах людей, пересмотр ценностей, идеологическая подготовка. Субъектом «культурной мутации» выступает интеллигенция, ― это ее историческая миссия. Однако такая мутация ― не просто слом старой системы ценностей, но замена ее новой. Перестройка 1980-х гг. сломала систему ценностей советского общества, однако «демократическая» интеллигенция, столь рьяно выполнявшая эту миссию, не сумела ни ответственно распорядиться старыми ценностями, ни тем более, предложить их новую систему. Как уже говорилось, культурные предпосылки цивилизационных перемен могут иметь характер «внешнего вызова», т. е. давления иной цивилизации. Наши «реформаторы», будучи не столько объектами, сколько проводниками, «агентами» этого давления, просто «поменяли знаки» перед старыми ценностями на минус, а перед ценностями западной культуры на плюс. С особым пиететом была позаимствована потребительская ценностная парадигма западного общества, а парадигма духовности отброшена как старый хлам. О социальных последствиях такой перемены знаков уже говорилось.

Значит ли это, что оптимальным был бы выбор некоторого «среднего» пути? Вряд ли. Как известно, между крайними позициями лежит не истина, а проблема. Операции суммирования и выведения среднего арифметического непригодны для создания органически целостных систем. Здесь необходима новая комбинация уже известных элементов. Так, сегодня для России необходима совершенно новая, оригинальная комбинация политических средств, которая позволила бы вывести страну на самостоятельный путь развития. При этом основой синтеза должен служить национально-культурный опыт истории. Вырабатывать такую политическую стратегию надо самостоятельно, творчески, не ограничиваясь наивным подражанием западным образцам. В этой ситуации особенно важна роль общенационального лидера, который был бы способен осуществить стратегический синтез. Подобную роль «архитекторов реформ» сыграли в послевоенные десятилетия Ш. де Голль во Франции, Л. Эрхард в Германии, Дэн Сяопин в Китае, Ли Куан Ю в Таиланде. Судьба России оказалась в этом отношении не столь благосклонной…