2. Современные проблемы исторического познания. Постмодернизм в истории.

Историческое познание сейчас находится в процессе значительных, подчас коренных, изменений исследовательских взглядов и концепций. Это связано с рядом событий, которые произошли в жизни общества, с новыми явлениями в культуре, философском и научном познании. Масштабные социальные и политические изменения, войны и революции XX века еще острее поставили вопрос о движущих силах исторического процесса, о закономерностях в ходе исторического развития, о цели и смысле истории. Наряду с этим пришло разочарование в традиционных схемах социально-гуманитарного знания. Традиционные теории социального познания, такие как марксизм, концепция формальной рациональности М.Вебера, позитивизм были подвергнуты серьезной и обоснованной критике. Наиболее ярко это проявилось в философии постмодернизма. Несмотря на огромную литературу по рассматриваемому вопросу и общее пристальное внимание к данной теме определение данного термина остается спорным. Это объясняется тем, что, во-первых, постмодерн связан с понятием модерна и его роли в европейской культуре, а во-вторых, термин получил предельно широкое толкование и распространение не только в философии, но и в самых различных гуманитарных дисциплинах.

Для определения сущности и основных черт постмодернизма необходимо определить такое понятие как модерн, так как постмодерн буквально можно понимать как эпоху, следующую за ним. Существует несколько различных представлений о том, что такое модерн.

Первое из них является самым широким. В соответствии с ним, модерн как мировоззрение и как явление выдвигает современное в качестве определения своей философской позиции и заявляет о «естественном праве настоящего перед прошлым» (Ролан Барт). Модерн создает свое отношение ко времени, ориентирующееся на обновление. В соответствии с таким представлением спор о модерне и современности является одной из основ исторического мышления вообще и не прекратится, пока существует история. Модерн — это духовная позиция, которая во времени видит линейно-поступательное развитие событий в отличие от циклического повторения одного и того же. Модерн — это эпоха, в которой есть новое, а не только повторение того же самого.

Первыми подобное толкование предложили христиане периода поздней античности, которые называли себя moderni в отличие от язычников. В этом значении модерн — это век христианства, а понятия «современное» и «христианское» следует рассматривать как синонимы. Христианский взгляд на историю, как историю спасения человечества, является основанием современного видения мира как истории. Толкование понятия «модерн» как христианского века не имеет сегодня широкого распространения, но его не следует упускать из виду в поисках определения понятия «постмодерн». Исходя из первого определения модерна, мы можем сказать, что постмодерн  это закат христианства как доминирующей формы мировоззрения.

Второе определение является более узким и отождествляет модерн с эпохой Нового времени. Понятие «модерн» в данном случае употребляется в качестве синонима понятию «Новое время» и определяется как историческая эпоха, следующая за эпохами Древнего мира и Средневековья. В это время происходит становление и расцвет западной культуры и цивилизации. Запад решительно порывает с традиционной схемой развития общества и рассматривает себя как авангард по сравнению со странами Востока. Возникает современная форма науки, наблюдается ускорение технического развития общества, формируется экономика, нацеленная на расширенное воспроизводство.

Третье определение модерна основано на понимании его как идеологии. Согласно ему, со времен Просвещения и эпохи Гегеля существует проект модерна, мыслимый как «Эра духа» или Просвещения, отличного от своих недуховных и непросвещенных эпох-предшественниц. Модерн в этом смысле нельзя считать эпохой ни в широком толковании (как христианскую эру), ни в узком толковании модерна как эпохи Нового времени. Модерн как идеология — это не эпоха, а мировоззренческий проект, который включал в себя такие фундаментальные положения как гуманизм, рационализм в классическом понимании и глобальный историзм. Остановимся на каждой из составляющих поподробнее.

Ренессансный гуманизм, идея самоценности личности, ее безграничных способностей и самоутверждения являлись продуктом долгого развития западной культуры, которая постепенно перешла от понимания индивида как существа, обладающего общими с другими природными качествами и оцениваемого в соответствии с иерархией добродетелей, к пониманию его единичного и неповторимого «Я». Этому соответствует переход от религии к светской культуре и от самоограничения к провозглашению свободы личности, к идее, что все позволено, — по меньшей мере, в воображении и творчестве. Именно обожествление «Я» ― источник силы модернизма. Саму жизнь можно рассматривать как произведение искусства, выражающего «Я» вопреки условностям буржуазного общества.

Классические традиции европейского мышления выработали глобальный историзм, включающий сводимые к одному основанию схемы общественного развития и утопические идеалы будущего. История рассматривалась как поле совершенствования личности, цель истории имманентно присутствует во всем мировом процессе и вполне познаваема, если не индивидом, то коллективом исследователей или какой-либо социальной группой, например, передовым классом.

Необходимым компонентом модерна являлась вера в безграничные возможности разума в познании и переустройстве мира. Предельный рационализм доминировал в понимании всего мира и человека. Существовали некие постулаты рациональности, применимые к историческому познанию. Они включали в себя, во-первых, представление об историческом развитии как имманентном, внутренне присущем процессе: «В истории — мы у себя дома. Все коллизии истории являются проявлением нашего характера и нашей судьбы». Во-вторых, в истории действует механизм согласования общественной эволюции, разные сферы общественной жизни развиваются как согласованный ансамбль. Например, в теории К. Маркса это было выражено в идее соответствия базиса и надстройки общества. В-третьих, история разумна, потому что ее движение имеет законченный антропоморфный смысл. Это проявляется в том, что история имеет счастливый финал, а исторический прогресс проявляется в последовательном улучшении жизни человека.

Таким образом, модерн является комплексным понятием, объединяющем в себе черты определенного временного периода и характерные свойства идеологии того времени.

Философия истории в классическом ее понимании была продуктом Нового времени. Она стала необходимой частью просвещенческого проекта общества. Этот проект был разработан и осмыслен наиболее ярко в философии Гегеля и включал следующие моменты: уважение и достоинство прав личности, идею свободы и общечеловеческих ценностей, концепцию единой истории всего человечества, которая есть воплощение в реальных событиях мирового Разума. В просвещенческом проекте общества были осмыслены и соединены в единое целое прошлое, настоящее и будущее. Переход между ними осуществлялся с помощью разработанного учения о прогрессе и цивилизации. Причем будущее получало явный перевес по сравнению с прошлым и настоящим. К элементам подобного учения относились идеи унитарного конца, цели истории, идея законов и закономерностей, представления об определенных ступенях и этапах развития, которые проходит в своем развитии человеческое общество, а также учение о субъекте, реализующем историю.

Классическая философия истории много усилий отдала тому, чтобы построить целостную историю, в которой были бы объединены прошлое, настоящее и будущее. Объявлялись безграничными возможности разума в познании прошлого, в постижении основных тенденций и законов развития общества. Будущее мыслилось как продолжение этих тенденций, как воплощение в жизнь найденных законов.

В ходе реализации этого проекта возник некий всеобщий код понимания истории. В нем присутствует призыв к порядку, желание единства, идентичности, безопасности, общедоступности. Философия истории должна была дать обществу своеобразное психотерапевтическое утешение и удовлетворение, выполнив функцию наглядного описания и построения простого и понятного мира. Такую реальность описывали историки и философы в своих концепциях. При всей разноречивости исторических и историко-философских исследований в рамках классического проекта они не были отделены друг от друга непроницаемой стеной, тяготели к синтезу и взаимопроникновению смыслов.

Но модерн как идеология исчерпал себя и стал объектом критики. В целом, можно говорить о переходе к эпохе после модерна или постмодерну. Можно определить постмодерн как ситуацию в современной культуре, связанную с отказом от большинства практик культуры модерна, а также навыков классического мышления, выработанных в Новое время. Для этого существовали разнообразные материальные и духовные предпосылки. Например, немецкий исследователь П. Козловски выделяет следующие тенденции перехода к постмодерну:

Во-первых, происходит развитие техники к ее нематериальности. Наука и техника становятся все «невидимее», «фиктивнее» и «искусственнее». Объекты научного познания становятся результатом конструктивных усилий исследователя; наука не столько отражает реальность, сколько ее выдумывает и конструирует. Все сложнее найти ту незыблемую реальность, которую призвана отражать наука. Техническое развитие само по себе склоняется к одухотворению материи, к возрастающему взаимопроникновению духа и материи. В социальной среде и трудовом процессе человеческий опыт утрачивает чувственную осязательность. Наука, техника и искусство меняются местами. С помощью компьютера создают произведения искусства. Искусство же возвращается к опытному, осязательному, чувственному.

Во-вторых, произошло открытие конечности Вселенной и исчерпаемости природных ресурсов, возникла проблема экологии. Это приводит к выводу, что запасы энергии и сырья на Земле и в нашей солнечной системе ограничены. В применении к жизни и развитию общества это радикально изменило взгляды на проблему экономического роста и прогресса. Проблема экологии приводит к утверждению конечности и хрупкости природных структур. Экологический вопрос поставил под сомнение неограниченное право человека изменять окружающую среду и развеял царившую в эпоху Нового времени утопическую надежду на его полное господство над природой. В этом отношении экологическое движение — постмодерное движение.

В-третьих, мы наблюдаем распад утопических ожиданий и встречаемся с проблемой религиозного развития в период заката утопизма. Характерной особенностью нашего времени является конец утопий. Они больше не привлекают духовных и душевных сил. Возник своеобразный духовный вакуум, который заполняется апокалиптическими и нигилистическими идеями. Нигилизм как доминирующее мировоззрение всерьез угрожает миру. Существующие религии пока не нашли ему обоснованного и серьезного противовеса.

Однако постмодерн нельзя просто отождествлять с периодом, следующим за эпохой Нового времени, а нынешнее время провозглашать эпохой в том смысле, как если бы оно открывало собой четвертую большую эпоху человечества. Античность, средневековье, Новое время — это макроисторические структуры, к которым нельзя присоединить четвертую крупную эру, просто отождествив ее с постмодерном. Постмодерн, конечно, будет некой четвертой эпохой, однако еще нельзя сказать, будет ли она той четвертой эрой, которая по значению и продолжительности станет в один ранг с предыдущими эпохами. Новейшее время началось некоторое время назад, но его нельзя отождествлять с постмодерном. Программы постмодерна — это не описание уже установившегося Новейшего времени, а борьба за духовное устройство настоящего.

Сам постмодернизм многие определяют как реакцию на рационалистическую модель познания мира, сформированную в период Просвещения и доведенную до совершенства в классической философии XIX века. Поэтому первые волны критики обрушились как раз на претензии Разума в познании человеческого общества и его переустройстве. Постмодернизм провозглашает иррационалистические мотивы поведения человека, выявляет роль бессознательного. Желание становится основным мотивом поведения. Освобождение от рационального поведения в соответствии с традиционной протестантской этикой капитализма провозглашается целью и смыслом человеческой жизни. Труд и накопление более не имеют смысла. Вместо них преобладают желание и соблазн.

Постмодернизм поставил вопрос о гуманистических началах культуры и придал ему особую окраску. Можно выделить наиболее ярких мыслителей, занимающихся этими проблемами. Наибольший интерес представляют взгляды французских философов Ж. Деррида и М. Фуко. Философским фундаментом для них послужили труды Ф. Ницше с его пафосом переоценки всех ценностей европейской культуры. Они радикально отличаются своими программами, но при этом их роднит антисциентистская установка, неприятие идеала научной объективности и цели постижения истины. Исследователи сосредоточены на механизме самопорождения текстов культуры, являющихся для них предельной реальностью. Они демонстрируют, что язык, дискурсивные средства той или иной эпохи находятся на службе власти, подчинены ее коллективным субъектам. Сближает их и пафос веры в безграничную мощь критической рефлексии.

Так, М. Фуко вслед за Ницше предлагает генеалогию как метод исследования культуры, как некую форму истории, которая может раскрыть процесс формирования знаний без ссылок на субъект. Такая история отказывается от схем, объясняющих всеобщее в развитии человечества и сосредотачивается на материале культуры того или иного периода. Генеалогии М. Фуко призваны проникнуть в микрофизику социокультурного существования человека, найти проблему в привычном и не осмысляемом.

Мишель Фуко попытался проанализировать те познавательные поля или эпистемы, которые, на его взгляд, специфичны для Возрождения, эпохи классического рационализма и современного периода. В основе каждой эпистемы, согласно Фуко, лежит определенное соотношение слов и вещей, образующее триединство жизни, труда и языка. Оно составляют базис ведущих гуманитарных наук: биологии, политической экономии и филологии. Роль языка в культуре во многом определяет смену эпистем.

Те представления об истории и человеке, которые кажутся незыблемыми и существующими от века, согласно Фуко, появились вместе с классической эпистемой в конце  – начале  вв., сложились со становлением ведущих отраслей гуманитарного знания. Фуко констатирует: «Человек, как без труда показывает археология нашей мысли, ― это изобретение недавнее. И конец его, быть может, не далек». Речь идет, разумеется, об исчезновении современного образа человека, что, возможно, произойдет вместе с трансформацией функции языка. Аналогичным образом, видоизменится в этом случае и взгляд на историю.

Фуко вводит понятие «дискурсивной практики», которая выглядит в его толковании как своеобразный стереотип познания и культуры, во многом почерпнутый из дискурсивной сферы. Дискурсивный понимается как рассудочный, опосредованный, логический, демонстративный в отличие от чувственного, непосредственного, созерцательного, интуитивного. Из дискурсивных практик складываются «дискурсивные формации». В результате такого описания возникает нетрадиционный тип истории культуры — не всеобщая, а общая, которая отнюдь не предполагает единого принципа описания. Общая история не столько стягивает все явления вокруг общего центра, сколько рассеивает их в пространстве дискурсивной сферы.

Если прежние познавательные парадигмы были построены по принципу «древа познания», в них четко различались направление эволюции, иерархия, структура, целостность, то постмодернистская парадигма приобрела характер «ризомы». Этот термин был заимствован из ботаники, где ризома — способ жизнедеятельности многолетних растений типа ириса. Она не имеет единого корня, это множество беспорядочно переплетенных побегов, которые развиваются во всех направлениях. Поскольку с точки зрения постмодернистов, история состоит из трещин, разломов, провалов и пустот человеческого бытия, историк должен двигаться интуитивно во всех направлениях, подобно ризоме. Такой подход позволяет нам непрерывно умножать грани исследуемой реальности. История становится полицентричной, она ломается, рвется, течет несколькими разнородными потоками и будущее этих потоков неопределенно.

Фуко, сосредотачиваясь на изучении мыслительных установок и практик, сформировавших облик западного общества, приходит к выводу о том, что язык не является сугубо нейтральным средством, а спаян тесными узами с потребностями различных социальных групп, властными отношениями, утверждающимися в различных сегментах культуры. Тем самым, он прямо обращается к вопросу о связи знания не только с технологией знаковых систем, но и с технологией власти. С именем М. Фуко связаны во многом поворот философии постмодернизма к проблеме власти, изучению механизма ее воздействия на индивида через языки культуры. Но Фуко интересуют не макроструктуры ее, а так называемая «микрофизика власти», то есть конкретные варианты ее осуществления, сопряженные с контролем человеческой телесности и духа на различных уровнях жизни.

Автор приходит к выводу, что современное состояние общества предопределено становлением «полицейского государства с его дисциплинарными практиками, а сами европейцы сформировали свой образ через исключение маргинальных слоев — преступников, сумасшедших и т. д.». Политическая рациональность Нового времени целью управления видит усиление самого государства при помощи технологии власти. Фуко доказательно демонстрирует, что возникшее в V столетии дисциплинарное общество, создавшее многообразие технологий подавления индивида, от тюрьмы и психиатрической клиники до патронажной системы, совместимо с постоянно расширяющимися правами и свободами, и даже более того, «микрофизика подавления» и есть важнейшая предпосылка юридически декларируемых возможностей личностей.

Становление дисциплинарного общества в V –  вв. связано с выработкой многообразных технологий контроля духа и тела индивида. Его телесность отныне понимается как важное условие поддержания силы государства, а потому именно на нее оказывается обращенным его всевидящее око. Апофеозом становится тоталитарное государство с его системой всеобщего контроля и надзора.

Власть, пульсирующая в социокультурной среде, видится постоянной угрозой, требующей противовеса. Только сплотив усилия интеллектуалов, можно противостоять всепоглощающим проявлениям власти. И при этом каждый должен задуматься над возможным путем сохранения своей индивидуальности, самосозидания. Таким образом, М. Фуко не отказывается полностью от гуманистических идеалов европейской культуры, но говорит об их трансформации в изменившихся условиях.

Искания Ж. Деррида также относятся к признанной классике постмодернизма. Он исходит из необходимости радикальной деконструкции европейской культурно-исторической традиции через обнаружение ее корней, которые выявляются в анализе языка. Правда, в отличие от Фуко, он как бы самоизолируется в текстах культуры, не апеллируя к свершившимся событиям истории. Деррида выработал особую стратегию по отношению к тексту — деконструкцию, включающую в себя одновременно и его деструкцию (разрушение) и его реконструкцию (воссоздание). Так, Ж. Деррида заявляет, что «не существует ничего вне текста», то есть не существует никакой эмпирической реальности вне текста. Постмодернисты утверждают, что слова свободно изменяют свой смысл, независимо от намерений того, кто их употребляет. Цель Деррида состоит в том, чтобы понять ограниченность европейской науки, метафизики, всей культуры в целом, сопоставляя ее другими культурами и цивилизациями.

Постмодернистская деконструкция казалось бы незыблемых основ европейской культурно-исторической традиции приводит к ситуации переоценки всех ценностей. Французский исследователь Ж.-Ф. Лиотар именует ее «языческой», низвергающей все абсолюты в пространстве культурно-игровой деятельности человека.

Отношение постмодернистов к истории определяется оппозицией культуре модернизма в целом. Это выразилось в следующих методологических принципах: концентрации на тексте, утверждении постулата о множественности истолкований, интерпретаций культурного текста, постижении его интуитивно средствами индивидуального субъективного восприятия, а также признании относительности этого текста. Они предложили новые способы исследования явлений культуры и истории, в частности (представленные выше) генеалогический метод М. Фуко и деконструкцию Ж. Деррида. По-новому они взглянули на проблему объекта истории, историческую реальность, проблему единства истории и возможности существования мировой истории, а также проблему смысла и цели исторического процесса. Под их влиянием философия истории и прикладные исторические исследования приобрели новый вид.

В идеологии модерна происходило растворение истории в философии истории. Философские идеи о прогрессе, этапах и стадиях развития общества часто подменяли собой исследование подлинной истории народов. С возникновением философии истории Г. Гегеля современная ему эпоха стала восприниматься как высшая стадия развития человечества, как завершение истории. В принципе, финалистские концепции общественного развития появляются с момента зарождения христианства. Идея конца истории, принадлежащая идеологии модерна, идет именно оттуда. Представление о том, что история человечества закончится в силу достижения им принципов либеральной экономики, демократии и прав человека несет на себе все черты утопичности, характерной для этого стиля мышления.

В связи с этим возникает вопрос, есть ли место исторической науке и философии истории в постмодернистском проекте познания?

Постмодерн — это не антимодерн, а некое развитие идей модерна в изменившихся условиях. Модерн выдвинул утопию естественно-закономерного развития общества. Концепции прогресса, выдвигавшиеся в то время, были неисторичными, их нельзя было построить на данных исторической науки. Прогрессизм представлял собой идеологию и, вследствие этого, питался из других источников. Постмодерн критикует идею прогресса и отрицательно относится к естественно-закономерным утопиям и не признает историчности бытия. В самом крайнем варианте мы можем наблюдать возврат к архаическим, существовавшим до Нового времени и даже до возникновения христианства, практикам истолкования истории. Например, популярная в последнее время культура New Age или «Новая эпоха» выдвигает совершенно неисторические представления о развитии человечества. Фактически, представители этого течения возвращаются к древним астрологическим представлениям, в которых жизнь общества подчинена космическим циклам. Отсюда вытекают и представления об эре Рыбы, длившейся около двух тысяч лет, когда формируется и доминирует христианство, и об эре Водолея, которая приходит на смену в начале  века. Такие представления вряд ли можно рассматривать как возвращение к подлинной историчности.

Среди серьезных исследователей также можно встретить идеи отказа от научного исследования развития общества. Так, К. Поппер в своей известной работе «Нищета историцизма» выдвинул тезис о невозможности научного предвидения будущего. А будущее является частью философских размышлений об истории, наряду с прошлым и настоящим.

Одной из основных трудностей современной исторической мысли сейчас можно назвать проблему поиска референта или реальности, которая является объектом познания. В истории, которая должна отражать прошлое, в частности, в виде фактов, поднимается вопрос о соответствии друг другу фактов и реальности. Причем реальность, особенно прошлое, мы вряд ли можем понимать как незыблемую скалу, как референт, ссылки на который ничего не меняют в ней самой. Объектом критики постмодернизма стало именно такое понимание реальности. Так, по мнению Ж.-Ф. Лиотара, «объекты и мысли, исходящие от научного знания и капиталистической экономики, разносят с собой одно правило… что никакой реальности, кроме той, что удостоверяется между партнерами неким консенсусом относительно их познаний и обязательств, не существует». Таким образом, реальность становится результатом договора между определенными сторонами, участвующими в познании.

«Ускользание реальности» от метафизических, религиозных и политических гарантий, которое рассматривают постмодернисты, является необходимым условием построения современных философских концепций истории. Реальность трактуется ими как текст, написанный современниками событий и читаемый исследователем. Историки-постмодернисты стали трактовать текст как знаковый код, нуждающийся в дешифровке. Отсюда вытекает повышенный интерес к кодированию, декодированию, способам передачи информации.

Стратегия деконструкции утверждает невозможность находиться вне текста, и если историк следует такому постулату, то он не может предложить читателю ничего кроме описания своего взаимодействия с текстом источника. Всякая интерпретация и критика, построенные на внеположности исследователя тексту, считаются заведомо несостоятельными.

Постмодернисты приходят к выводу, что не существует никакого прошлого опыта реальных людей, который историки способны путем тщательного изучения понять и описать. В перспективе это означает конец всех дискуссий об истории, поскольку никакими фактами нельзя было бы подтвердить аргументы.

Подобно деконструкции текста происходит и деконструкция времени. Постмодернизм предлагает калейдоскопическую смесь прошлого и настоящего — «прошлонастоящее», в которой все элементы находятся не в строгой последовательности, а в виде полноправно и одновременно существующих элементов. Отказ от качественного своеобразия каждой эпохи приводит к тому, что стирается грань между современностью и прошлым.

Еще одной характерной чертой постмодернистского восприятия истории стал последовательный отказ от причинно-следственных объяснений и подходов. Ранее исследование истории включало в себя понятия причинности, следствия, противоречия, случайности, возможности, с помощью которых осуществлялась систематизация или структурирование социальной, экономической, политической, духовной жизни. Это — базовые понятия исторической науки, с помощью которых происходит реконструкция исторической реальности. В разное время они были выработаны философией для объяснения многообразных связей, существующих между вещами. Все эти представления исходят из понимания причинности, которое является ключевым элементом западного рационализма.

В современной, характерной для исторического сознания Нового времени форме принцип причинности (каузальности) сформулировали французские и немецкие просветители. Они выдвинули идею вечных неизменных законов, которые либо заимствовались из естествознания, либо понимались как «законы разума», «прогресса» или «абсолютного духа». Детерминизм такого плана носил абсолютно жесткий характер и не оставлял места исторической случайности.

Новое поколение историков и философов заявили о нежелании следовать просветительским идеям Нового времени, среди которых важное место занимали теории прогресса и исторической необходимости. Теоретики выражают большой скептицизм по поводу обусловленности причинно-следственных связей, вместо этого предлагая так называемый «эстетствующий иррационализм». Интересно, что вместе с представлением о причине исчезло и представление о случайности. Такое положение было характерно для восприятия истории древними, в частности античными, мыслителями, которые вместо причины и случайности широко использовали понятия рока и фортуны. Постмодернизм понятия причинности заменяет понятиями процесса и преобразования, которые необходимо понимать интуитивно. Отвергается логическое подчинение причины и следствия, идея становления и развития. Нет потока времени, существует лишь прерывистая, бессвязная последовательность ситуаций, или миров, или периодов. Каждая ситуация целостна сама по себе и не может быть выведена из предшествующей.

Новая историческая культура от системных теорий, которые базировались на аргументах и установках естественных и точных наук, переходит к признанию приоритета коммуникаций, множественности языков и интерпретаций. В целом, постмодернизм предлагает игру как форму познания мира и в частности, истории. Соревновательность и равноправие гипотез, объясняющих ход событий, признание права на существование любой интерпретации становятся нормой.

Постмодернизм изменяет статус и правила научного познания. Он отказывается от идеи так называемого «законодательного разума», рационализации, что ведет к тому, что границы между научным и ненаучным исследованием прошлого размываются. Все большее место рядом с историческими фактами занимает предание, нарратив. Также постмодернисты отказываются от единственности интерпретаций, от логической системности текста. Это во многом противоречит основным правилам исторической науки. Источник всегда занимал видное место в историческом познании. Вся практика истории как науки строилась на том, что источник должен быть подвергнут критике, интерпретации, и на его основе должны быть сконструированы исторические факты. А признание множественности интерпретации приводит к более полному и точному пониманию источника. Таким образом, познание продвигалось по пути постепенного достижения истины.

Но постмодернизм выдвигает идею равноправия языковых практик. В области толкования это означает отказ от интерпретации в описании мира, от поисков смысла. Само по себе истолкование и поиск исторических фактов превращается в игру, в которой любой смысл, пусть даже самый абсурдный имеет равные права с другими. Вот поэтому интерпретация источника равнозначна самому источнику. В ней не больше смысла и истины, чем в первоначальном тексте. Поиск фактов и их интерпретация превращаются в игру и, в значительной степени, обессмысливаются, так как это ничего не прибавляет и не убавляет в познании.

Философия постмодерна также отказывается от иерархии смыслов и ценностей. Любое историческое исследование строится на определенной иерархии ценностей, которые формируются в определенной социокультурной среде. Изучать что-то можно, только если признаешь важность и определенную значимость предмета исследования. Сами по себе основные объекты исторической науки были выделены в ходе формирования классической модели рационального познания. Таковыми являются государство, церковь, экономическая и политическая жизнь. Эти предметы принадлежат к основной линии культурного развития общества. Постмодерн обозначил эти объекты как «большую историю». Какие-либо другие вообще не рассматривались как объекты исторического исследования. Как отмечали многие исследователи, до конца  века высокая классическая мысль не впускала в сферу своей деятельности проблемы секса, безумия и тюрьмы, а государство репрессивно относилось к этому миру. Ситуация изменилась в течение  века. Эти темы были легализованы и стали предметом обсуждения и исследования, что имело положительное значение. Например, работы М. Фуко позволили проанализировать становление таких институтов как медицинские клиники и тюрьмы. Благодаря стараниям французской исторической школы Анналов повседневная жизненная практика людей заняла прочное место среди интересов историка. Быт людей, ментальные установки народных масс, суеверия и т. д. подвергаются пристальному изучению. Эти исследования получили наименование «малой истории». В исследовательских установках историков большая и малая истории стали занимать равноправное место и взаимно дополнять друг друга. Возросшее внимание к истории отдельной семьи в последнее время, повышенный интерес к биографиям еще раз подтверждают это.

Но смещение фокуса исторического зрения имеет и негативные последствия. В частности, это приводит к тому, что сущностная иерархия объектов познания сильно деформируется или вообще разрушается. Возникает такая ситуация, когда исследователь плохо себе представляет, что же именно ему необходимо изучать в прошлом. Остается непонятным, какие объекты необходимо изучать и какие взаимосвязи между ними устанавливать. Особенно ярко это проявляется при изучении сравнительно недавнего прошлого, где изобилие фактов заставляет их отбирать по степени значимости. В этом случае отсутствие ценностной иерархии ставит исследователя в трудное положение. Советская история 30-х годов  века дает в этом прекрасный пример. В традиционной историографии основным являлась история государства, правящей партии, трудовых достижений советского народа, его борьбы с внешними и внутренними врагами. Позднее появилась модернистская концепция советской истории. Основные ее положения вытекают из истолкования государства как репрессивной тоталитарной машины, которая подавляет и уничтожает человека. Центральным предметом исследования является борьба личности против государства, а основными темами — различные диссидентские движения, история тюрем и лагерей и т. д. Но историк в постмодернистской ситуации лишен всякой системы координат, так как иерархия ценностей отменена, а изучать все невозможно, поэтому исследователь может опираться только на свой вкус. Такое положение достаточно опасно, так как исчезает объективность в познании прошлого.

Существование философии истории в рамках постмодернистского мышления весьма проблематично. Подвергаются критике теории, основанные на рациональном понимании истории, теории, выдвигающие идею прогресса. Справедливо было замечено, что рациональный проект всемирной истории приводит к тому, что признаки, характерные для развития одного общества, западного, объявляются всеобщими, закономерными для всего человечества, а целые народы, классы, группы населения объявляются не историческими, маргинальными, стоящими вне рамок всемирной истории. В гегелевской философии появляется деление народов на исторические и неисторические, имеющие и не имеющие права голоса в истории. Марксизм применил эту дихотомию в своем учении о классах, выделив передовые классы, имеющие «исторические права», и все остальные, не имеющие никаких прав перед лицом истории. В учении о прогрессе прошлое и настоящее являются лишь средством для будущего, жизнь целых поколений рассматривается всего лишь как исторический материал для будущей мировой гармонии. Поэтому наиболее критикуемыми с точки зрения постмодернистов являются идеи всеобщей истории, закономерностей исторического развития, существования определенных этапов развития общества. Постмодернисты сравнивают просвещенческий проект всемирной истории с иллюзией, которая оплачивается ценой террора по отношению к тем народам и эпохам, которые не укладываются в схему мировой истории. Вместо одной линии постмодернисты предлагают множество вариантов развития человечества. Так возникает концепция плюралистической истории. Философия истории становится множественной в своем осмыслении развития общества. Разногласие, разноголосица, становятся привычными чертами научного поиска. Современная философия истории приходит к выводу, что «исторический разум» никому полностью не доверяет своих замыслов, и что всемирная история развертывается как заранее непредсказуемый и непредопределенный результат творческого диалога и взаимодействия народов, каждый из которых вносит свою лепту в исторический процесс.

Ради справедливости, можно отметить, что отказ от выделения основной линии и определенных этапов развития общества, может сопровождаться созданием целостностей другого порядка. Так, современная историческая наука активно разрабатывает понятие цивилизации. Но в духе плюрализма, присущего постмодернизму, говорится не об одной цивилизации, а о множестве цивилизаций.

Подобные взгляды противоречат очевидной тенденции универсализации социальных связей в жизни человечества, осознания человечеством своего единства, глобализации всех проблем. Объяснение этому можно дать следующее. Постмодернистские теории — своеобразный негативный ответ на экспансию научной рациональности во всех областях жизни и культуры. Ностальгия по свободной иррациональности, якобы присущей архаической культуре, питает подобные идеи.

Можно признать необходимость в современной ситуации существования идеи всемирной истории. Это совершенно не исключает наличие неповторимой специфики различных культур. Но единство человеческой истории должно базироваться не на идее насильственной унификации человечества, а на идее существования универсальной ценности личности, общегуманистических ценностей.

В целом, постмодернистская критика поднимает вопрос о теоретическом статусе исторического знания. Как известно, постмодернисты связали социальные теории и практики с господством идеологий. Мишель Фуко выдвинул концепцию так называемого «знания — силы» или «знания — власти», в которой теоретическое знание обслуживает потребности власти, играя организующую, а часто и репрессивную роль. В классической философии история имела внутренне присущий ей смысл, который мог быть раскрыт в терминах рационального познания. Знание структуры исторических изменений, ступеней, этапов исторического развития, а возможно, законов и закономерностей позволяло ученому прогнозировать ход развития общества, делать заключения по поводу отдельных исторических событий, сопоставлять этапы развития отдельных регионов и стран.

Концепция истории в постмодернистском ключе преследует иные цели и ставит перед собой другие задачи. Основным становится описание Иного, то есть таких обществ и культур, которые коренным образом отличаются от классического общества и культуры. В конкретных исследованиях это означает пристальное внимание к маргинальным практикам и структурам. Поэтому огромный интерес вызывает изучение истории всякого рода меньшинств, которые в своем поведении отличаются от общепринятых стандартов, начиная от истории гомосексуализма и заканчивая исследованием коррупции и мафиозных организаций. Можно говорить об определенной опасности, которая угрожает исследователю, идущему по этому пути. Иное требует предельно осторожного обращения с ним. В нем таится большой, разрушительный по отношению к классической системе ценностей, заряд. Архаическая окраска Иного может оказать негативное влияние на родную культуру. Отказ от логики и смысла в угоду плюрализму языковых игр может означать потерю всякой иерархии ценностей. А именно она является фундаментом всякого исследования культуры, включая экономику и право. Если мы отказываемся от света Разума, как репрессивного способа ограничения инициативы исследователя, то в большинстве случаев мы выпускаем из подземелий чудовищ Бессознательного, от которых охраняла общество классическая культура. Это приводит к тому, что многие науки начинают вместо объективного знания об обществе обслуживать потребности определенных социальных групп, не подвергая их рациональной обработке. Наука становится средством беззастенчивой манипуляции историей общества и его современностью.

Новое понимание исторического познания в духе постмодернистской культурной парадигмы находится в стадии становления и, по-видимому, обеспечит много поводов для удивления. Но все же, полный отказ от научного понимания истории общества был бы нежелательным. Задачи исследователя в такой ситуации, по-видимому, состоят в новом осмыслении предмета и объектов истории, ревизии старых форм и методов познания для того, чтобы обеспечить новое и более полное описание исторической реальности.

Особое значение постмодернистской парадигмы в том, что она лишает философа самонадеянной уверенности в благополучном историческом финале, в разумности исторической эволюции. Возникает потребность в том, чтобы исследовать все появлявшиеся в прошлом альтернативные шансы и возможности, рассматривая их как равноправные. История рассматривается не как благополучное путешествие с заранее определенным расписанием, а как экстремальный маршрут в зоне риска, при котором неизбежны потери и поражения.

Литература

1. Бердяев Н. А. Смысл истории / Н. А. Бердяев. – М., 1990.

2. Губман Б. Л. Западная философия культуры ХХ века: Учеб. пособие / Б. Л. Губман. – Тверь, 1997.

3. Козловски П. Современность постмодерна / П. Козловски // Вопр. философии. – 1995. №10.

4. Ракитов А. И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход / А. И. Ракитов. – М., 1982.

5. Савельева И. М. История и время. В поисках утраченного / И. М. Савельева, А. В. Полетаев. – М., 1997.

6. Тойнби А. Дж. Постижение истории / А. Дж. Тойнби. – М., 1991.

7. Философия истории: Учеб. пособие для вузов / Под ред. А. С. Панарина. – М., 2001.

8. Философия истории: Антология: Пособие для студентов гуманит. вузов. – М., 1994.

9. Хвостова К. В. Гносеологические и логические проблемы исторической науки: Учеб. пособие для вузов / К. В. Хвостова, В. К. Финн. – М., 1995.

10. Ясперс К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс. – М., 1994.