К определению логического

В определении (стр. 1)^viii подчеркнуто лишь снятие исторического в логическом (логическое это историческое, понятое как потенция превращения в другое, т.е. это историческое как понятое). Но существенно и обратное утверждение: только в определении исторического (особенного, цельного) логическое конституируется как логическое, оно имеет смысл только в контексте исторического, только как (всеобщее!) определение исторического (особенного).

Стоит снять историческое, бессмысленно будет говорить о потенции превращения в другое. В чистом (абстрактном) логическом потенция уже осуществилась, это предмет просто-напросто абстрактно тождественен с “другим”, со своей противоположностью; идеальное исчезает, исчезает и само логическое. Всеобщее (логическое тоже) это определение особенного как потенции. Если нет того, что определяется (особенного), то нет и самого определения, нет логического. (Корень Гегелевского самоуничтожения).

Кстати: историческое не тождественно эмпирическому. Историческое – это особенное (эмпирическое -- единичное), это цельность, оформленная и “закругленная” только в качестве снятого (прошлого) и потенциального (логического). Историческое – это фактическое, взятое в соопределении с логическим.

1970

Ключ, с которым мы подходим к культуре мышления античности или Нового времени – это понимание понятия как диалогической структуры, как элементарной ячейки “спора логик”. Новое понимание понятия позволяет увидеть в понятиях (и учениях) Платона или Аристотеля не ответ, не дефиницию, но – “вопрос-ответ-вопрос”, но – узел исторического развития мысли.

Понятие “как идеализованный предмет” (одно из определений понятия) – это понятие как предмет размышления, как проблема, как вопрос, это – прошлое знание, предшествующее этому понятию, как знание подозрительное, вызывающее сомнение, как разрушаемый миф. Такой подход к понятию позволяет вышелушить в логической культуре прошлого ее собственный внутренний, неповторимый стержень, ее имманентный спор.

Понятие как идея предмета (иное определение понятия) – это потенция преобразования понятия, это потенция превращения предмета в другое, потенция преобразования логики, т.е. способ выхода в другую логику. Конкретизация этого – современного – учения о понятии и есть конкретизация форм адекватного воспроизведению мыслительной культуры прошлого. Предварительное условие – прочтение нашего (1969 год) понятия не как ответа, но как “вопроса-ответа”, такой ячейки, в которую ячейка А (античного мышления) включается как одно из определений современного диспута. Я могу понять апорийный строй мышления, “прочитав” современные трудности движения как апорию (<нрзб> понимания), открыв апорийное содержание (апорийный слой содержания) современного понятия движения.

Декабрь 1970

Если миф – это символическая форма бытия (мое бытие – лишь знак, наполнение иного, вневременного значения), то миф – это логика, ставшая – “само-собой-разумеется”, ставшая критерием истины, всеобщим (на небе логики), незыблемым, внеисторическим содержанием частных феноменов, точнее – всеобщей формой, историческое (по происхождению) содержание которой уже вжалось, всохлось, всосалось в эту форму.

Философия есть, по определению (в своем начале), критика мифа. Философия (философская логика) критикует не частные истины или тео­рии, она — культура сомнения в существующей логике, в ее всеобщности, культура сомнения в “само-собой-разумеется”, в самих критериях истинно­сти (в мифе). Это — критика мысли в ее тождестве с бытием.

В мифе способ мышления и способ бытия тождественны, поэтому нет сомнений в истинности бытия (в его вечности), нет сомнений в бытийности мышления, в его предположенности для человека как незыблемого (так есть!) трансцендентального мира вечных идей. С этого и начинает, это и разрушает философия. Для нее тождество мышления и бытия — проблема. Она пересматривает внутрилогический критерий истинности знания как критерий истинности трансцендентальный, как критерий истинности (!) бытия. Философия (Аристотеля или Спинозы) как единое понятие имеет идеализованным предметом (проблемой, вопросом, предметом преобразо­вания) — исходное тождество бытия и мышления, господствующий миф. Понятие философии имеет своей идеей — преобразование этого мифа, его снятие. Философия (философская логика) — “наука” о смене онтологизированных логик. Из этих соображений вытекает и легкость перехода мифа в философию. Философии — в онтологию. И — предельная дальность (противоположность) — этих понятий.

История философии — это история того, как обнаружились лакуны, как логически осмысливались лакуны в мифологическом тождестве мыш­ления и бытия (1), — в их эстетизированном тождестве (2), — в их теоло­гическом тождестве (3) и — сейчас — в теоретизирующем (познаватель­ном) тождестве бытия и мысли (4).

Философия всегда разлепляет слившиеся формы онтологии и “работает” в тех “пустотах”, где мышление лишь под-разумевает бытие, где бытие лишь определяет возможность мысли.

Декабрь 1970 г.

Развить идею “осевой”, “квази-одновременной” “формации”. Сменяющие друг друга “обыч­ные”, линейно развивающиеся формации характеризуются (Марксом) разведенностью и противопоставленностью социальных (производственных) отношений и производительных сил, как отщепленных от человека определений его саморазвития, взаимодействующих между собой в противоречащих друг другу, как некие самостоятельные кристаллизованные силы и институты. Это развитие — есть развитие общества “в борьбе с природой”, развитие по линии “изменения обстоятельств”.

Но в мутационных точках “сочетания труда” формируется и осуществляется иная — одновремен­ная — формация “самоизменения”, осевая формация антропогенеза — формация культуры. В пределах этой “формации” Афины, — Флоренция, — Англия, — ... это различные точки одного периода, для которого нет разделения на производительные силы и производственные отношения. В этом “интервале” культуры различные временные отрезки — это различные точки биографии человека. Только “надетая” на эту ось, существует история, как нечто одновременное, но полага­ющее времяизменение... Вне такой идеи “осевой формации” история или приобретает чисто социологический характер, или теряет всякое единство, всякое тождество субъекта.

Конечно, это идеализация, но идеализация, необходимая для понимания сути истории как развития и как “пульсирующего целого”, замыкающегося на изменение прошлого, на его периодическую переделку.

Если фокусные точки диалога восточной и (западной культур приходи­лись на “Запад” (Афины, Великая Греция, Византия, Флоренция, Англия), и если осуществлялся этот диалог “за счет” ассимиляции Западом восточной культуры (а сама восточная оставалась абсолютно неизменной), и если ис­тория философии есть история развития философии (диалога мировых логик) в этих ключевых точках, то как будто правомерен вывод, что, будучи историей этого синтеза, т.е. будучи единой всемирной историей, история философии вместе с тем остается историей западной (синтезирующей и в этом синтезе изменяющейся) философии? Философия Востока имеет исто­рию, только включаясь в западный синтез; своей собственной истории она не имеет? Правомерны все эти выводы? Все же — нет! В философии Запада философия Востока имеет свою историю; история философии Запада — это история продуцирующей силы той логики неопосредованного общения с космосом, которая характерна для Востока, это история развития этой идеи, этой логики (этого логического голоса) в полифонии философской всемирной мысли.

Сама себетождественность восточной мысли (в течение тысячелетий) — это одно из необходимых, насущных определений историзма, истории философствования. Себетождественность мысли и бытия (Восток) — это столь же имманентный принцип истории философии, как и ее — фило­софской логики — не-себетождественность, как изменение смысла бытия (Запад). Углубляться в себетождественный смысл, в тождество моего Я и всеобщего бытия так же насущно для философии, как и заново из-обретать этот смысл, обнаруживать его несовпадение с самим собой. В движении философской мысли неподвижная ось (Восток) столь же необходима, как непрерывно (в спирали и — вперед) катящийся обод (Запад).^ix

Идеализованный предмет современного теоретизирования и современная логика

А. Формирование современного идеализованного предмета (формирование это в логике и математике реализуется острее и прежде всего) связано – в логическом плане – с коренным преобразованием понятия времени (как основного пред-логического определителя процессов выведения). “Материальная точка” классической науки (только в отношении так понятого объекта было возможно в строгом смысле слова логическое движение) формировалось в итоге таких идеализаций, которые обеспечивали: а) отождествление актуального времени с абстрактной мгновенностью (т.е. с таким определением настоящего, которое исключает целиком и полностью и прошлое и будущее, или только пред-полагает их как нечто внеположное); б) на этой основе – отождествление мгновенности с точкой геометрической, отождествление момента движения и момента “нахождения”, момента покоя (геометризация времени, но и – одновременность всех точек пространства); в) на этой основе – понимание любого настоящего только в качестве прошлого (пройденного) времени (пути, траектории); г) на этой основе – понимание выведения (доказательства) как редукции настоящего и будущего к прошлому (а в этой проекции время тождественно пространству, а пространство понимается как “снятое движение”, как застывшая схема воздействий). Именно эта схема воздействий и позволяет выявить логический (выводной) аспект пространственных представлений; д) понимание настоящего как “пред-определения” будущего, поэтому будущее особого логического статута не имело (если не вмешаются внешние силы).

Сейчас формируется идеализованный предмет (исходное начало логического движения) принципиально иного типа.

Это – “точка – континуум возможностей”. Не “будущее определяется через настоящее”, но настоящее определяется через будущее (телеологический характер настоящего). Определение этого идеализованного предмета дано как определение эмпирического предмета (то, что это “микро-объект”, здесь несущественно) не в точке его воздействия на другой предмет и не в его совмещении с геометрической точкой, проходимой им в данный момент (так формировался идеализованный предмет антиномической логики), но в точке его “возникновения”, совмещенной с точкой его превращения в другое. Конструированный таким образом идеализованный предмет переводит геометрическую точечность в точечность временную; сводит в одно мгновение определение прошлого (момент возникновения), настоящее (момент движение) и будущее, потенцию предмета, его другое (момент превращения в …). Вместе с тем, эти определения (настоящего, прошлого, будущего) не могут исчезнуть, они все необходимы как соопределения сущести предмета, как определения относительной одновременности разновременных узловых точек его (предмета) бытия.⁶

Такой идеализованный предмет движется не в “пространстве” геометрическом (в любой степени его абстрактности), но в “пространстве возможностей” перехода в другое как перехода наличного здесь и теперь.

Это означает разновременность (относительную) всех точек “пространства”. Здесь время полностью исчезает (?!), здесь нет векторного “течения” времени, здесь нет отдельности мгновения и длительности, и (!?) именно здесь время впервые становится действительно действенной логической категорией, здесь впервые исключается геометрическая траекторная интерпретация времени, здесь мгновенность и длительность становятся сведенными в одной точке определениями времени в его действительной сути. Определить предмет в этой логике означает определить его одновременно как возможность (виртуальность), причем как возможность, виртуальность другого и – тем самым – как действительность. Но что такое движение для такого предмета? Ясно, что оно не “перемещение” (перемещение, и вообще все особенности поведения уже учтены в определении такого предмета); “движение” такого предмета – это радикальное превращение. И это не по каким-то физическим или онтологическим соображениям (типа идеи трансмутации), но по соображениям логическим. Так сформированный идеализованный предмет иначе “двигаться” не может; больше того, он так сформирован, чтобы так “двигаться” (превращаться), его логическое существование состоит в определении его формирования и – “расформирования”. Но это означает, что такой предмет “превращается” только в “пространстве теории”, что его бытие тождественно с бытием (соответственно – формированием) данной теории, данной логики, а его небытие – это, просто-напросто, – деструктурирование данной теории и формирование иной теории. Или еще иначе: это означает что непосредственным(!) предметом науки в результате (в процессе) формирования такого идеализованного предмета становится сама теория, теоретическая структура. Научная теория становится теорией о превращении теорий (= идеализованного предмета! = определений бытия =логики). Физическая, или математическая (или, какая там еще) теория становится… логической теорией, наукой логики(!). Здесь интересен материал, подсказанный Б.С. Грязновым^x – уже в теории групп определение группы задано таким образом, что предмет этого определения не может “двигаться” или “развиваться”, он может только “заменяться иным” – новым заданием группы с новым набором преобразований, операций. Особенно существенно то преобразование логики (и коренного идеализованного предмета), которое осуществляется в XX веке. Что же меняется в типе мышления, рассуждения в результате (в процессе) формирования нового типа идеализованного предмета (= новой формы функционирования этого предмета)?

Б. Отчасти на этот вопрос я уже ответил Но специально надо подчеркнуть: А). На основе такого идеализованного предмета происходит совмещение логики определения и логики доказательства (выведения), обоснования аксиом и обоснования шагов следования (правил доказательства…).⁷ Чем более полно мы определяем предмет (скажем, виртуальную частицу, вообще – частицу, как заданность ее превращений…), тем более полно входит в это определение – определение всех “следствий” из него (точнее – не следствий, – слово это здесь бессмысленно, бессодержательно), но – всех превращений этого понятия (в трансдуктивном смысле логического движения)^xi. Причем, необходимо учитывать и обратный момент: определение другого (следствий) не “выводится” из определения данного предмета (и не сводится к нему), но включается в это определение, составляет его суть, – определение данного предмета и дается как определение потенциально иного, – противоположного – предмета. Происходит – на новой основе – возврат к аристотелевскому определению через (необходимую) потенцию), к определению, делающему излишним особое “доказательство”. Развить определение до перехода его в другое (до его отрицания), до перехода в другую логику, – это гегелевское понимание движение мысли (не совсем гегелевское, – у Гегеля не может быть превращения и диалога логики) становится теперь (это – только тенденция!) реальной и осознаваемой (нота бене!) формой доказательства. Это означает, что рушится “лапласовский детерминизм” как синоним определенного типа логического движения. Необходимость перехода от одной волны вероятностей – к другой волне вероятностей действительно (см. Б.С.Грязнов) еще предполагает лапласовского демона, здесь еще “все в порядке”. Но включение будущего состояния (даже – не состояния, а “ино-бытия”) в определение этого “состояния” делает ненужным дифференциальный расчет последовательного (картезианское – “шаг за шагом”) движения предмета (и мысли о предмете), – необходимого перехода от точки к точке… ломает основной логический смысл и картезианства, и “лапласизма”. Нет в этой логике перехода от вероятности “а” к вероятности “б”; вероятность “б” вообще не следует за (или из) вероятности “а”, вероятность “б” входит в определение вероятности “а”…, вероятность “б” одновременна с вероятностью “а” (находится в одном временном пространстве) и поэтому “между” этими “двумя” вероятностями (это – одна вероятность) нет отношений следования, нет лапласово-детерминистической связи! Б). Поскольку в основную задачу действий с идеализованным предметом (нового типа) теперь входит прежде всего само конструирование (и деструкция) этого предмета, то логика имеет как бы двойную задачу: не только и даже не столько осмысливать движение этого идеализованного предмета (внутри теории), но каждый раз должен попадать в светлое поле логического сознания сам процесс перехода от эмпирии к теории. Это – задача Зенона, связанная с апорийным мышлением, связанная с проблемой снятия эмпирически данного движения (отношения, потенции). В). В контексте современной логики – это уже будет не переход от “чистой эмпирии” - (а существовала ли такая для мышления?) к теории, но переход от одного идеализованного предмета к другому, от одной теории к другой, от одной логики – к другой, но переход не только исторически совершающийся (это было всегда), а – что главное – логически воспроизводимый, – переход от теории к теории как основной предмет теории (нового типа). Но тогда возникает “третья производная” (первая: предмет, снимающий эмпирическое движение; вторая: движение движения, движение этого “идеализованного предмета”; третья: изменение движения движения, превращение типов (логик) движения идеализованного предмета).

Здесь интегрируется все три логические задачи: 1) снятие множественности и движения в едином (!) предмете (!); 2) движение этого идеализованного предмета в форме раздвоенных (антиномии) понятий, т.е. диалектическое движение в форме дихотомии формального движения – “перемещения” той же самой мысли; 3) превращение теории в теорию, формирование нового идеализованного предмета, т.е. выход за пределы теории, выход за пределы логики, совершаемый в пределах теории, в пределах логики и (еще одно “и”…) совершаемый без дурной бесконечности пухнущих и уводящих от сути дела – “метатеорий”. Но все эти “три” задачи решаются в контексте третьей задачи (остальные две задачи выступают как необходимые определения (проекции) третьей задачи). Кстати, в этом также раскрывается неклассичность нового предмета: он вполне сознательно осмысливается как конструируемый, он не только функционирует в теории определенным образом, он постоянно вновь и вновь конструируется в теории, и сама теория есть способ конструирования способов его функционирования. Конечно, конструировался идеализованный предмет всегда, в форме движения любой теории, но он конструировался “один раз” (а второй – был за горами, за долами, был отдален многими десятилетиями, а то и столетиями), а поэтому воспринимался как данный, как естественный; сознательная задача исследователя сосредоточилась вокруг проблем усовершенствования способов его функционирования, или способов его “нюансировки” в царстве новых применений, новых интерпретаций. Кроме того, новый идеализованный предмет каждый раз формировался как бы (!) заново, из эмпирии, а поэтому соотносился не столько с другими формами конструкции, сколько с “отражаемым” эмпирическим предметом. Теперь, когда реконструкция становится самим предметом теории, конструкция (предмет как конструкция) понимается как постоянная логическая задача. в) С этим связан специально исследуемый (“Творческое мышление как предмет логики”^xii) аспект: четко рефлектируемое современной логикой (опять-таки в потенции) совмещение логики доказательства и логики открытия. Это интегрирование, совмещение осуществляется в “логике конструирования” предмета (= логике обоснования его необходимости = логики “выведения из него другого предмета”).

В. Все приведенные здесь определения (особый тип одновременности, понимание будущего и прошлого как определений настоящего, замыкание на “самоизменение”…) работают только в контексте “историо-логики”, в контексте тех определений истории и того понимания историзма, которые были даны в других “заметках”, и которые составляют тот макро-мир новой логики (процесс историо-генеза и социо-генеза человеческой личности), в пределах которого, и как модель которого, существует “микро-мир” собственно логического движения. Определение истории и культуры (с трудом избег я Больших букв) – вот социально-логический контекст данных выше формулировок.

P.S. Здесь опущен один момент. Именно такое понимание идеализованного предмета возводит диалогизм в логическую степень (так же как мысленный эксперимент). Дело в том, что при таком определении предмета (совмещение определений возникновения предмета и исчезновения, превращения, – совмещение определений возникновения и превращения теорий, форм истолкования) в одном понятии фиксировано (ранее это было имплицитно), демонстративно совмещаются, противоборствуют два всеобщих “типа” бытия, два определения, “что есть бытие”, = две логики. Кроме того, так определяемое понятие замыкается на субъекта, на изменение его логики, его представлений, т.е. оказывается внутренним диалогом.