400 В.В.Сдобников, о.В.Петрова ♦ теория перевода

ля с описываемой страной, — т.е. единиц, не нужда­ющихся в разъяснении и не отвлекающих тем самым читателя. Если при этом верно передана психология героев, мотивы их поступков и т.д., то не возникает опасности, что читатель «забудет» об иноязычном и инокультурном происхождении текста.

Чаще всего переводчику приходится искать ком­промисс между двумя крайностями. Пользуясь зак­репившимися в теории перевода терминами, мож­но сказать, что текст перевода не должен воспри­ниматься читателем ни как «свой», ни как «чужой». Читатель должен воспринимать его как «иной», т.е. понятный, но не ассоциирующийся со своей родной национально-культурной средой. Перевод должен содержать количество страноведческой информа­ции, достаточное для создания национально-куль­турного колорита и для объяснения мотивов дей­ствий и переживаний персонажей. Но читатель не должен «продираться» к содержанию через часто­кол неведомых и непонятных ему реалий и чужого синтаксиса. Необязательно перевод должен читать­ся так, чтобы не чувствовалось, что это перевод, но он обязательно должен читаться так же легко и ес­тественно (или — в некоторых случаях — также сложно), как оригинал.

Иногда такой компромиссный подход формули­руют несколько по-иному: переводить нужно так, как сам автор написал бы это произведение, если бы он писал его на переводящем языке. При всей практической разумности такого требования теоре­тически оно вызывает серьезные сомнения прежде всего потому, что, будь автор носителем переводя­щего языка, он скорее всего не написал бы этого произведения, а написал бы совсем другое (даже если бы он использовал тот же сюжет для выраже­ния той же общей мысли). Через призму другого язы­ка он по-другому воспринимал бы мир, у него была бы другая система ценностей и т.д. У многих наро­дов существуют литературные каноны, регламенти-

Часть V. Основы специальных теорий перевода 401

рующие то, как должны выглядеть положительные или отрицательные герои, какой должна быть раз­вязка конфликта — скажем, требование, в соответ­ствии с которым в конце могут погибать только от­рицательные персонажи, и т.д. Так, например, в японской литературе положительная героиня не может быть некрасивой, тогда как именно этим сло­вом характеризует Лев Николаевич Толстой Ната- шу Ростову. Стало быть, если бы он думал и писал по-японски, Наташа была бы другой. Поэтому тре­бование «переводить так, как на этом языке напи­сал бы автор», выглядит довольно нереальным.

Существуют, тем не менее, случаи, когда автор-билингв часть своих произведений пишет на одном языке, а часть — на другом. В этих случаях у перевод­чиков действительно появляется возможность ори­ентироваться на то, как написал бы автор. Показа­тельны в этом отношении произведения Чингиза Ай­тматова, написанные им по-русски, переведенные им самим с киргизского на русский и переведенные с киргизского на русский другими переводчиками. На протяжении первых 100 страниц «Белого парохо­да», написанного по-русски, автор дает всего три сноски, объясняя использованные им окказиональ­ные заимствования, не вполне понятные из контек­ста: энеке (матушка), астапралла (упаси, господи) и Am, ama, така (лошадь, отец, подкова) — слова, которые учительница пишет на доске. В «Материн- ском поле» (86 страниц), которое автор сам перевел на русский язык, ему ни разу не потребовались снос­ки, т.к. он не пользовался ни транскрипцией, ни транслитерацией. В переводах же, сделанных дру­гими переводчиками, текст изобилует сносками. Так, в повести «Лицом к лицу» (40 страниц) пере­водчику потребовалось целых 25 примечаний, разъясняющих непонятно для чего появившиеся заимствования типа Кош, кайыр кош (до свидания, прощайте) или аскеры (солдаты). Подавляющее большинство этих слов не является реалиями, сле-