Раздел 1. Этническая и региональная идентичность в современной России л. Дробижева

Этническая и республиканская идентичность:

проблемы совместимости

Изучая идентичность, каждая научная дисциплина опирается на своё видение этого феномена, собственную методологию и методику. В данной работе мы исходим из социологического подхода к исследованию идентичностей. В центре нашего анализа - соотнесение личности с группой, представления о группе, социальные механизмы самоопределения индивидов в многообразных группах – этнической и локальной (республиканской), каждая из которых включает в себя индивидуальную и коллективную идентичность разного масштаба и содержания.

Понятие «идентичности» мы используем в широком смысле. Основными компонентами идентичности являются: самоидентификация (отнесение себя к этнической или локальной группе), представления о своей группе - "образ мы" и интересы, которые связывают эмоционально окрашенное отношение к таким образам с поведением людей и групп (регулятивная составляющая идентичности).

В "образ мы" включаются автостереотипы, которые формируются на основании соотнесения с гетеростереотипами (представлениями "о других"), а также представления о культуре, языке, территории проживания, историческом прошлом, государственности. Весь этот набор, как правило, присутствует на групповом уровне самосознания, идентичности. Он находит отражение в мифах, легендах, литературе, произведениях художественного творчества (триумфальные арки, гербы и т.п.), образах, тиражируемых СМИ, выступлениях лидеров и пр. "Коллективные представления" - надиндивидуальные феномены сознания (Э. Дюркгейм), они имеют собственное содержание и не сводятся к сумме индивидуальных сознаний.

На индивидуальном уровне полный набор представлений, характеризующих групповое сознание, как правило отсутствует. Проведенный нами в 1992 г. опрос среди русских москвичей показал: примерно четверть идентифицировали себя по языку, другая четверть по культуре, еще 20 % - по общности исторической судьбы. Особенно часто подобный тип самоидентификации наблюдается в тех случаях, когда вопрос задаётся открытым (без подсказок - ответов). Между тем на идеологическом уровне русского национального самосознания, который изучается на основе литературы, прессы, мифов, дискурса политических выступлений и институциональных документов, имеется полный набор всех представлений.

В исследовании мы в известной мере соединяем социально-психологический и идеологический уровни изучения идентичности. Представляя результаты изучения социально-психологического уровня идентичности, поясним, что к социальным представлениям мы относим не любые идеи, взгляды, теории, а лишь те, которые входят в сферу повседневного сознания людей, становятся "продуктом здравого смысла" (концепция С. Московичи) (1) и способны регулировать поведение людей. Не все идеологемы, идеи, задаваемые институтом государственной власти или политической, "интеллектуальной" (художественно-творческой, научной) элитой, становятся представлениями людей. Вспомним Э. Хобсбаума: "изобретение традиции" бывает успешным лишь тогда, когда послание элит транслируется на той частоте, на которую настроены массы (2).

Наш концептуальный подход изучения идентичностей полипарадигмальный. Автор разделяет точку зрения Р. Суни, что нация и этнонация являются результатом взаимодействия процессов политического конструирования и культурного соединения. Социально-психологический подход мы объединяем с изучением сетевых социальных отношений в сообществах.

В измерениях категориальности и интервальности наиболее эффективным оказывается рассмотрение идентичности в трёх направлениях – содержания, интенсивности и конкурентности. В этой работе мы постараемся показать:

1. насколько те или другие виды идентичности являются "удовлетворением для души" и насколько "для своего кармана" (C.Hayes);

2. насколько интенсивна каждая из идентичностей;

3. в чем состоит основное содержание каждой идентичности;

4. что доминирует в современной России: конкурентность или совместимость идентичностей.

Источником для рассмотрения этих проблем будут служить результаты социологических исследований, которые были проведены в 1994, 1999 гг. по сопоставимой программе и выборке в Татарстане, Саха (Якутии), Северной Осетии (Алании). В каждой республике было опрошено 1000 респондентов (3). Для сравнения приводятся некоторые данные по Оренбургской области, где живут русские и татары (за пределами республики).

В работе также использовались материалы глубинных интервью, проведённых автором с представителями элитных групп национальных республик РФ. Представители элиты - 34 человека в каждой республике - были отобраны на основе данных массовых опросов, в ходе которых респонденты отвечали на вопрос "Кто, с Вашей точки зрения, лучше других выражает интересы людей Вашей национальности?" Наряду с этим был проведен опрос экспертов из аппаратов президентов республик, учёных и руководителей влиятельных партий. Их мы просили назвать людей, которые, с их точки зрения, в наибольшей мере влияют на выработку и принятие важнейших решений, на общественное мнение в республике. Так были отобраны представители элиты – всего 110 человек, у которых были взяты интервью, опубликованные в книге "Говорит элита республик Российской Федерации: Сто десять интервью Леокадии Дробижевой" (4). К ним добавлены 112 ранее не публиковавшихся интервью, собранных автором в 1999 г. Материалы этих исследований помогают понять, почему в массовом общественном сознании существуют те или другие типы идентичности и как они сосуществуют друг с другом.

В рамках одной статьи мы не могли изложить все полученные результаты изучения республиканской и этнической идентичности. Представим те из них, которые в настоящее время представляют наибольшую актуальность.

Актуальность и интенсивность изучаемых идентичностей

Оба вида идентичностей, которые являются предметом нашего анализа, в человеческом восприятии вписываются в другие множественные идентичности и на уровне личности в относительно спокойной социально-политической обстановке не являются доминирующими. Если мы специально не ориентируем наших респондентов на обсуждение этнической или республиканской идентичности, то они не часто актуализируют их.

Выяснение значимости этих идентичностей осуществлялось с помощью известного в социологии и психологии теста Куна - Макпартленда. Респондента просят дать 5 ответов на вопрос "Кто я?" По устной инструкции интервьюер просил назвать наиболее важные для респондента характеристики. В 1994 г., когда представления о национальных движениях и конфликтах были ещё очень "наивными", в наборе всех самоопределений этнические категории составляли не более 6 - 14 %. Они, как правило, актуализировались в ситуациях конфликтов, особенно насильственных. Гражданская идентичность в групповых идентификационных матрицах тоже не занимала большого места. У всех национальностей доминировали базовые категории самоопределения - общечеловеческие, семейные, ролевые, гендерные и профессиональные. Они составляли от 50 до 70 % всех способов самоидентификации. Религиозная принадлежность самостоятельной роли не играла и выступала как самоидентификация, поддерживающая этническую.

Этническое самоопределение респонденты давали себе чаще, чем называли себя гражданами локального сообщества (см. таблицу). Наиболее выраженной этническая идентичность была у осетин и русских в Северной Осетии - Алании. Конфликт с Грузией по поводу возможного присоединения Южной Осетии, наплыв беженцев из района конфликта, насильственные столкновения с осетинами и ингушами, естественно, не давали всем жителям этого региона забыть о своей этничности. В этой ситуации обострялось и республиканское самосознание. По результатам опросов было очевидным, что для осетин и русских, причём для последних даже в большей степени, принадлежность к республике имела намного большее значение, чем для жителей других регионов, где проводилось исследование.

В Татарстане и Саха (Якутии) начало 90-х гг. было временем провозглашения национального суверенитета и принятия конституций. В Татарстане эти события протекали на фоне усилившегося этнополитического конфликта с Москвой. Казалось бы в этих условиях этническая солидаризация в республиках, а для русских значимость российской общности могли бы существенно повыситься. Однако, как показали результаты исследования, на уровне личностной самоидентификации это сильно не сказалось.

Достаточно значимый уровень этнической идентификации сохранился и к рубежу веков. В опросах 1999 г. мы задавали вопрос : "Встречая в жизни разных людей, с одними мы легко находим общий язык, понимаем их. Иные же, хоть и живут рядом, остаются всегда чужими. Если говорить о Вас, то как часто Вы ощущаете близость, единство с перечисленными ниже людьми, о ком Вы могли бы сказать – “это - мы?" Далее шло перечисление, приведённое ниже. В таблице мы приводим результаты опросов по городским татарам Татарстана.

Таблица

Интенсивность этнической и республиканской

идентификации (в % к опрошенным)

Идентификации	часто	Иногда	никогда	н/з
1. С людьми моего поколения, возраста	64,809	27,5662	4,9853	2,639
2. С людьми той же профессии, рода занятий	54,252	29,619	9,677	6,452
3. Со всеми гражданами России	17,889	35,7277	31,6723	14,663
4. С жителями Республики Татарстан	24,927	42,522	20,5283	12,023
5. С теми, кто живёт в том же городе (селе), что и я	34,897	48,680	9,384	7,038
6. С людьми моей национальности	43,988	39,2962	9,091	7,125
7. С людьми того же достатка, что и я	50,440	33,431	7,0383	9,091
8. С людьми, близкими мне по политическим взглядам	26,100	26,100	22,287	25,513
9. С людьми моей веры	40,762	28,3932	13,1963	19,648

Проведенное исследование в целом подтвердило тенденции прошлых лет. Ни этническая, ни республиканская идентичности не были доминирующими в сравнении с другими, более важными для людей идентичностями - поколенческой, профессиональной, статусной. Среди идентичностей, представлявших для нас исследовательский интерес, на первом месте у татар, якутов, русских¹ везде была этническая, а затем республиканская идентичность.

Итак, этническая идентичность более выражена, актуальна, интенсивна, чем республиканская. Есть все основания говорить о чувстве этнической солидарности. Это подтверждается и выбором респондентами ответа "Современному человеку необходимо ощущать себя частью своего народа". Его сделали более 60 % городских татар, около 80 % якутов, примерно половина русских в республиках и Оренбургской области. Возникает закономерный вопрос: для чего это важно?

Этничность как ресурс

Вспомним Хейса, который полагал, что этничность - "удовлетворение для души" и "для своего кармана" (5). Схожей точки зрения придерживаются и инструменталисты, считающие этничность ресурсом для экономического и социального благополучия (6). Для нас было важным установить, насколько выводы учёных отражают современные представления, утвердившиеся в массовом общественном сознании.

Судя по результатам опросов 1999 г., более 69 % русских и 40 % татар, проживающих в Татарстане, были уверены, что у татар больше возможностей занять высокий пост в республике. Более 50 % русских и 26 % татар полагали, что татарам легче получить хорошо оплачиваемую работу. Такого же мнения придерживались русские и якуты в Саха (Якутии). Одной пятой опрошенных в Татарстане и Якутии высказывалось мнение, что "открыть своё дело" проще лицам титульной национальности.

Эти оценки фокусированы на социальном поле конкурентных взаимодействий - власть, должность, бизнес. Конечно, на такие оценки может влиять изменение статуса контактирующих этнических групп. В 90-ые годы русские утратили статус "старшего брата", а титульные народы повысили его, получив суверенитет. Следствием этого были не только реальные ролевые изменения, но и представления, возникшие в массовом сознании. В целом в последние десять лет значимость этнической идентичности в глазах людей значительно возросла.

Не раз доказанная "теорема Томаса", согласно которой, если социальная ситуация воспринимается как реальная, она реальна по своим последствиям, работала и на нашем поле. Показатели социальной мобильности (доля повысивших социальный статус), инновационные установки (готовность ради успеха сменить место работы, жительства, специальность, пойти на риск) у титульных национальностей были во всех изученных регионах несколько выше, чем у русских. Таким образом, этничность действительно стала одним из ресурсов, ресурсом "для кармана". Но не только это.

Уже не раз мы отмечали, что в условиях, когда бывшие граждане СССР потеряли свою прежнюю государственную идентичность (мы – советский народ) и веру в правильность своего исторического выбора, когда значительная часть населения была вынуждена изменить свой социальный статус, этничность, этническая солидарность стали представляться им ценностями неизменными, обеспечивающими психологическую опору в меняющемся мире.

В поликультурной среде этническая идентичность приобретает особую чувствительность и к самооценке, и к оценке себя другими - другими на уровне повседневного общения и на уровне деклараций властных элит, в дискурсе СМИ, в текстах учебников, научной и художественной литературы. Все, кто изучает этничность, легко могут привести множество примеров подобных реакций. Достаточно вспомнить, как реагируют татары и русские на изменение содержания, которое вкладывается в понятия "татарское иго", "штурм" или "взятие" Казани и т.п.

Чувство достоинства - неизменный спутник, а иногда и главный работающий элемент в этнической идентичности. Практически у всех этнических групп – это второй по значимости фактор после возможности получить образование. Чувство достоинства важнее даже в сравнении с возможностью получить работу независимо от национальности и приобрести собственность.

Мне уже приходилось писать, что и отношение к суверенитету в республиках связано не только с реальными экономическими и политическими интересами элит или представлениями масс о том, что суверенитет сделает их жизнь лучше, но и с чувством компенсируемого достоинства - этнонационального для титульных национальностей, регионального – для всех живущих в республиках. В региональном самочувствии сохраняются унижающие человеческое достоинство воспоминания недавнего прошлого о поездках в Москву "за колбасой", да и теперешнее представление о несправедливом распределении благ по линии федеральный центр - периферия. Из этого можно сделать вывод, что этничность, так же, как и региональность, нужна не только "для кармана"

Кто они, этнизированные акторы?

Для политиков и политологов, так же как и для социологов, отслеживающих направления и локализацию социальной напряжённости, важно понять, что собой представляют группы, акцентирующие свою этническую идентичность. Предполагается, что в случае более высокой актуализации этнической идентичности этнические интересы чаще управляют поведением людей. Отсюда стремление «конструкторов» политической деэтнизации общества акцентировать множественность идентичностей (В.А. Тишков).

Наш опыт изучения этничности и межэтнических отношений даёт основание утверждать, что для снятия интенсивности этнической идентичности важно не одно, а несколько условий. Для того, чтобы точнее определить значимость этих условий, мы попытались выяснить, насколько значима группа людей с выраженной этнической идентичностью и каковы ее социальные характеристики.

Несмотря на то, что в целом этническая солидаризация типа "мы-татары", "мы-русские" распространена, как мы видим, широко и характерна более чем для 90% респондентов, во всех этнических группах, все же доля тех, кто часто себя этнически идентифицирует и "никогда не забывает что «я – якут (татарин, осетин, русский человек)» выше среди сельских жителей, специалистов среднего звена и неквалифицированных работников, среди тех, кого можно отнести к низшему слою среднего класса, и низшему классу. Это чаще всего немолодые люди. Среди якутов в группе до 40 лет тех, кто часто себя этнически идентифицирует, - 34%, а среди более старших возрастов – 50%, у татар соответственно – 52 и 58%. Среди специалистов высшей квалификации у татар, якутов, русских так себя идентифицируют 39-44%, а среди специалистов средней, низшей квалификации и работников физического труда – 52-70%. Схожие тенденции просматриваются и в Оренбуржье.

Из этого следует, что акцентируемая этничность является рудиментом, но рудиментом живым и довольно широко распространенным. Конструирование множественной идентичности (идея В.А. Тишкова) в той среде, которую мы выделили, будет слишком сложной задачей, ведь среда общения этих людей и интересы не многообразны. Их этническая акцентированность - чаще всего следствие обиды на социальные беды и результат поиска врага – "козла отпущения". Это та массовая этническая идентичность, которая стимулируется негативизмом.

В самом радикальном варианте этническая идентичность выражается в готовности к любым средствам действия во имя своей национальности. В 1997 г. 25% татар, 29% осетин, 34% саха, 23-29% русских в республиках считали, что "любые средства хороши для защиты интересов своего народа". Как показало исследование 1999 г., агрессивная гиперидентичность не уменьшилась. Чаще всего она была характерна для менее благополучного, обездоленного населения. Лечить социальные беды – одно из направлений снятия не только социальной, но и этнической напряженности и гипертрофии этничности. Но это средство тоже не для всех. Ведь и в благополучной, образованной среде, в группах мобильного, адаптировавшегося к новой жизни населения от 30 до 40% опрошенных - люди с актуализированной этнической идентичностью. Именно в их среде категоризируется этническая идентичность.

Категоризация этнической идентичности: доминирующие идеологемы

Категоризация идентичности осуществляется на уровне повседневного восприятия и на идеологическом уровне. Обыденное повседневное восприятие этнической идентичности изучалось нами через анализ ответов респондентов на вопрос "Что роднит Вас с людьми Вашей национальности?". После предварительного пилотажа нами было внесено в опросный лист несколько наиболее значимых описаний: "язык", "культура/обычаи", "природа", "черты характера, психология", "религия", "историческое прошлое", "общая государственность", "внешний облик".

У русских первые четыре места из 8 вариантов описаний занимали язык, культура, природа, историческое прошлое. Первые три символа являются этнообъединяющими и у титульных народов республик. На четвертое место у якутов в 1994 г. поставлены черты характера, в 1999 г. с культурой конкурировал признак – "родная земля, природа", у тувинцев (1994 г.) – внешность, у татар – «родная земля, природа». Общность исторической судьбы большую значимость имела в Северной Осетии-Алании, как для осетин, так и для русских (39% против примерно 30% в других республиках). Сказывалось приграничное расположение республики в условиях попытки сецессии в соседней Чечне и борьбы за объединение с южными осетинами.

В Татарстане число определяющих себя по религиозному признаку выше, чем в других республиках (30% у татар, 28% у русских в республике, при 7% у якутов и 10% у русских в Саха (Якутии). Т.о. в этнокатегоризации вполне отчетливо отражается реальность.

Мы не случайно методологически развели представления и идеологию, как это делает С. Московичи. На примере этнокатегоризации видно, что далеко не все задаваемые идеологией постулаты глубоко усваиваются людьми. Вспомним, как много в литературе говорится о государственности русских, но в ходе опросов по принадлежности к государству идентифицируют себя не более 20-25%. Причем, чуть выше показатель в самой дальней республике Саха (Якутии).

На идеологическом уровне в декларировании ценностей этнической идентичности истории и государственности всегда отводится большое значение. Татарские идеологи, обращаясь к истории золотоордынского периода, "увеличивают вес" исторических обоснований значимости своего народа. Они дают правовые объяснения ценности этничности. В "Сумерках империи" Р. Хакимов обосновывал идею, в соответствии с которой среди основных прав человека должна присутствовать этническая составляющая - "этничность это часть моих прав как личности"(7).

Самое весомое обоснование этнической идентичности, конечно же, дается через значимость языка для культуры народа. Поэтому такую значимость имеют требования государственного языка, без которого невозможно развивать высокую культуру (8). В дискурсе татарской идентичности большое внимания уделяется воспоминаниям о распространении образования у татар, в целом ценности образования в представлении народа. В последние годы в связи с обоснованием введения латинской графики была сформулирована идея языка как способа интенсивного вхождения в мировое информационное поле.

В идеологическом обосновании этничности якутов также заметное место уделяется историческому прошлому (жизненный уклад до прихода русских, попытки формирования государственности, поиски археологических памятников, обосновывающих наличие национальной истории). Так же, как у других народов, выражалась обеспокоенность потерей языка и культуры (отсюда борьба за принятие закона о государственном языке). Особенностью дискурса вокруг якутской идентичности была концентрация тревог относительно потери своей особой природы, ресурсов и декларирование "природной толерантности", связанной с суровой природой.

В Северной Осетии в дискурсе помимо общих для всех других народов идей защиты языка, культуры, как уже говорилось, особое значение придавалось истории в связи с обоснованиями территориальных границ и необходимости воссоединения северных и южных осетин.

Идеологическое поле для русской идентичности в республиках складывалось под влиянием как идеологем, формулируемых за пределами республик, так и ассоциированных с тем, что говорилось, писалось идеологами титульных национальностей. Не случайно анализ категоризаций обыденного сознания русских показывает высокое созвучие в выборе ими характеристик своей идентичности с теми народами, в среде которых они живут. Идеологический накал в обосновании русской идентичности в национальных республиках, конечно, меньше. Русские чаще живут идеями, транслируемыми из Москвы, а в самих республиках - той информацией, которая поступает из местных газет оппозиционной направленности по отношению и к центральной, и к местной власти.

Республиканская идентичность: представления масс и обоснования элиты

Республиканская идентичность у всех титульных народов, как впрочем и у русских жителей Оренбургской области, ниже чем этническая. Для более 80% татар "образ мы" ассоциируется с "людьми моей национальности", с жителями республики - у 67%. Обращает на себя внимание то, что для русских в республиках тоже характерна достаточно высокая ассоциированность с республикой проживания. В Татарстане 70% русских чувствуют себя жителями Республики (в основном татарстанцами - 27,9%; татарстанцами и россиянами – 45%), в Саха (Якутии) такая идентификация характерна для более чем 40% русских, а в Башкортостане примерно для 60% русских.

Республиканская идентичность связана не только с естественной привязанностью большинства людей к месту, где они живут, работают, находятся в повседневном общении с природой, знакомыми людьми. Как и этническая идентичность, она обусловлена политическими и экономическими интересами. Именно поэтому нам представляется важным разделить республиканскую идентичность на то, что "важно для души" и "для кармана".

В интервью с представителями элит, проведенных автором, нередко встречались совершенно понятные обоснования привязанности к республике. Приведу некоторые высказывания молодого бизнесмена – "алмазника" из Якутска: "Иногда утром просыпаюсь и вспоминаю красоту нашей природы, рыбалку, людей из села, которые учили меня охотиться, хвалили за учебу. Такой ягоды, как у нас не найдешь в других местах, а река, солнце какое! Я учился в Ленинграде, а наши места всегда вспоминал. Теперь я редко выбираюсь за город, но я знаю, что все это рядом и тут я - свой, что бы со мной не случилось". Другой участник исследования - русский преподаватель ВУЗа рассказывал, что его не раз приглашали переехать в Москву (он хороший организатор – Л.Д.). Вот как он объяснял, почему этого не делает: "Знаете, здесь все мое и все меня знают. Идешь по улице, многие здороваются. А потом здесь такая рыбалка, охота – я без этого уже не могу! Такое чувство, что - это моя земля".

В записях интервью встречаются высказывания, которые скорее всего можно описать как гордость за свою республику – "ведь мы богатая республика", "всю страну "кормим", "какие у нас люди – ученые с мировым именем (называют Сагдеева, Халикова и др.), "у нас образованных людей много". Такие представления есть и в Татарстане, и в Саха (Якутии). В Северной Осетии-Алании в интервью доминировал "образ республики" - защитницы интересов России, природно красивой зоны. Этот образ на обыденном уровне формируется в сопоставлении с другими. "Другие", ассоциирующиеся с "центром" и "Москвой", в представлении опрошенных часто принимают неверные решения:

• разрушили природу, забирают деньги, ресурсы и т.п.;

• "заставляют нас делать..." (строить экологически опасные предприятия, не платить работникам оборонных предприятий);

• не дают денег для переезда в другие города России рабочим с закрывающихся приисков.

В республиках часто встречается сравнение с другими регионами. В Татарстане, Саха (Якутии) сравнивают себя с дотационными республиками, которым "приходится отдавать заработанное нами" («мы работаем больше, лучше»). В Северной Осетии – Алании представления фокусируются на лучших с точки зрения безопасности условиях, чем в других регионах, на враждебности окружения со стороны Ингушетии и Чечни.

Региональная идентичность на массовом уровне поддерживается большим доверием к местным властям. Когда уровень доверия к Б. Ельцину начал резко падать и дошел до отметки в 2%, рейтинг М.Шаймиева и М. Николаева оставался выше 50-60%. В 1994 г. больше доверяли республиканской власти не менее 40% осетин, саха, татар, и также одна пятая опрошенных русских в Татарстане, Саха (Якутии), 11% русских в Северной Осетии. Для сравнения федеральной власти больше доверяли 2-4% русских в республиках и никакой власти не доверяли 20-30% представителей титульных национальностей и 30% русских. К 2000 г. в защите своих интересов на власти республики полагались 20% проживающих в Татарстане русских и татар, 40% якутов и 12% русских в Саха (Якутии). Этот же опрос показал, что не более 7-12% респондентов в республиках и 5% в Оренбургской области рассчитывали на помощь федеральных властей.

В изучавшихся нами республиках уровень региональной идентичности выше, чем в «русских» областях (кроме Оренбуржья мы работали в Магаданской области). Это связано не только с более широкими правами, которые республики приобрели в соответствии с договорами о разграничении полномочий, заключенными с федеральным центром, и принятыми ими Конституциями. Имел значение исторический шлейф воспоминаний – от причин образования республик (национальные волеизъявления) до их, хотя и символического, но все же отличавшегося положения в бывшем Советском Союзе в сравнении с областями (уровень образованности населения, урбанизации). На наш взгляд, трудно говорить об этих ресурсах применительно ко всем республикам в сравнении с областями, поскольку республики, как и области, разные. Однако символический ресурс у республик всегда был выше. Кроме этого в республиках более масштабно, чем в областях, политической и научной элитой разрабатывались идеологические основы региональной идентичности.

Перечислим основные идеологемы региональных стратегий. В Татарстане в 90-е годы была обоснована "модель Татарстана". Она включала ряд составляющих, в том числе:

• мирный способ решения этнополитических конфликтов, который широко тиражировался СМИ, начиная с конференции в Гааге и поездки М.Ш. Шаймиева в США;

• поддержание межэтнического мира в самой республике (поэтому автор назвала татарстанский национализм «паритетным» (9);

• разработку новых ориентаций в экономической политике (диверсификация экономики, отказ от превращения республики в ресурсную "нефтяную жилу");

• проведение открытой политики, которая сделает республику "известной в мировом сообществе".

В дискурсе татарстанских лидеров все время присутствовали образы: "Мы – татарстанцы", "Мы - многонациональный народ Татарстана". Государственный суверенитет был провозглашен в республике в 1990 г. на основании "права татарской нации, всего народа республики на самоопределение". В Конституции 1992 г. Республика Татарстан названа государством, выражающим "волю и интересы всего многонационального народа республики". Один из ведущих идеологов Татарстана - государственный советник Президента Республики Татарсиан - Р.С. Хакимов в дискурсе начал формировать общность нации как согражданства. Им же обосновывалась связь республиканской идентичности с демократическим транзитом: "Националы" выступают за демократизацию в той мере, в какой она предоставляет народам свободу" (10).

Центральной идеей, выдвинутой политической и интеллектуальной элитой, была идея суверенитета республики. Суверенитет, по мотивации элиты, нужен для того, чтобы "вхождение в Федерацию" было действительно добровольным, чтобы Федерация строилась снизу (11) и у республики была возможность самой распоряжаться имеющимися ресурсами. Надо сказать, что в 90-е годы эти идеи разделялись довольно широкими слоями населения. Отвечая на вопрос "Какое развитие республики Вам представляется наилучшим: как республики в составе РФ, как суверенного государства в составе РФ или независимого государства?", более 50% горожан и сельских татар, 47% русских в городах и 62% в селах выбирали суверенитет в составе России. Ставился и более простой и понятный вопрос о том, кто должен распоряжаться "землей, природными ресурсами" (ведь не все понимали, хотя и слышали слово "суверенитет"). Татары и русские в ответах на него тоже были достаточно солидарны: более 40% русских и татар считали, что право распоряжения должна иметь только республика и еще около 20% татар и более 30% русских были за совместное распоряжение ресурсами.

В интервью элит часто звучала идея высокого образовательного потенциала республики ("давно были образованным народом"), что позволяет брать на себя больше ответственности и реализовывать масштабные проекты. Особое место уделялось более модернизированной религии для реализации трансформационных планов. Джадидизм – "открытая религия", "она поощряет к делу и даже накопительству», в ней содержатся идеи социальной справедливости ("надо отдать в мечеть часть дохода для поддержания малоимущих").

В Саха (Якутии) региональная идентичность формировалась прежде всего за счет трех основных стратегических ориентаций:

1. Экономическая самостоятельность должна быть закреплена законодательно (в том числе в отношениях собственности, формах хозяйствования, финансовой, налоговой, ценовой, инвестиционной политике). "Мы выдвинули экономическую самостоятельность республики на первый план", - писал в середине 90-х годов бывший президент республики Саха (Якутия) М. Николаев (12).

2. Из поставщика сырья республика должна превратиться в поставщика готовой продукции на базе новых технологий.

3. Аборигенные формы природопользования следует закрепить в качестве приоритетных.

Эти ориентации дали нам основание называть национализм в Саха (Якутии) «экономическим» (13). Элита часто пользовалась солидаризирующим понятием "мы – якутяне". Эта идеология помогала в электоральной борьбе и самому М. Николаеву, и другим этническим идеологам на выборах середины 90-х годов.Стратегия политики в области образования подчинялась тем же целям. Право республики на распоряжение ресурсами поддерживали более 60% якутов и более 40% русских, идеи совместного использования их республикой и РФ - 20% якутов и 50% русских.

В Северной Осетии-Алании идеологическая база региональной солидарности была беднее и уже. Длительное время она сводилась к обоснованию территориальных притязаний. Идеи суверенитета здесь стимулировались тогда, когда надо было добиться от Москвы поддержки этих притязаний. Но вот сама идея суверенитета внутри России здесь находила в начале 90-х годов даже большую поддержку, чем в других республиках. Судя по интервью, это было следствием не внешней границы и жесткой дистацированности от центра, а скорее возложения ответственности на Москву за распад Союза, сожаления о прошлом времени при коммунистах (это "красный регион"), когда "все жили дружно", приписывания ответственности "демократам в Москве" за трудное экономическое положение и боязни дальнейших реформ.

В конце 90-х годов уровень "суверенных притязаний" падал, но недовольство центральным правительством оставалось, что отражалось на электоральном поведении. Последовательное сокращение властных полномочий республик, также как и областей (изменение состава Совета Федерации, ограничение сроков функционирования глав субъектов Федерации, изменение в бюджетном распределении между центром и регионами, в полномочиях по формированию избирательных округов, возможность отстранения от власти, увеличение полномочий федеральных округов и др.), уже в начале первого десятилетия XXI в. привело к противоречивым тенденциям в конструировании региональной идентичности.

В республиках в сравнении с краями и областями всегда имело большое значение конструирование «символической консолидации». Флаги, гербы, значки здесь, как правило, имели не столько природную, географическую или архитектурную символику, сколько национо-этническую. Немало эмоций было мобилизовано вокруг гербов – образа барса в Татарстане или древнего всадника со знаменем в пути в Саха (Якутии) (тема дороги – символическая для саха). На значках Казани – в сочетании – башни Кремля с куполами православной церкви и башня Сююмбеки, на иных же – только башня Сююмбеки. А над зданием Госсовета и правительства в 1990-е гг. и в начале XXI в. - флаг Татарстана. В Туве, над зданием президентской администрации и правительства в 1990-е гг. было два флага на флагштоках с одинаковой размерностью: флаг Тувы и Российской Федерации.

В изменившейся политической ситуации вряд ли останется один флаг – республиканский. Но может быть, будет возвышаться президентский штандарт. Например, уже в 2002 г. приезжающему в Казань, а тем более жителям города приметно бросались в глаза новые автобусы, автолайны, троллейбусы, имеющие в разных вариантах триколор – зеленый, белый, красный цвет. Смыслы в памяти не просто "хранятся", они живут и "генерируют новые". (14) Их запретить нельзя, да к тому же это было бы опасно.

Объединяющими жителей республик являются праздники, посвященные дням республики. В 1990-е гг. они праздновались как дни суверенитета республик. Такими же объединяющими руководство и элиты республик стремятся сделать народные праздники – сабантуй в Татарстане, Башкортостане, Ысыах в Саха (Якутии).

Конечно, далеко не для всех эти символы приобретают личностный смысл. Иные называют эти действия "пустым перебиранием четок", кто-то просто радуется красоте и многоцветию на улицах и возможности отдохнуть на праздниках. Но очевидно, что в переходные периоды в жизни общества все ритуальные символические действия, как правило, проецируют внутренние и внешние границы восприятия. Одни общности они солидаризируют, другим позволяют определить собственные отличия; третьим – осознать, что для них является «своим» и что "враждебным".

Республиканская идентичность, в отличие от областной, несла значительно большую этническую нагрузку. Если областная идентичность конструировалась на основе внешних, бытовых сопоставлений с федеральным центром, с другими областями, то формирование республиканской идентичности всегда несло в себе опасность межэтнического взрыва, взрыва «изнутри». Поэтому внешние сопоставления в дискурсе этнических элит всегда выражены жестче, резче. Это способствовало формированию внутриреспубликанской солидарности. Но одновременно перед умеренными элитами республик всегда стояла задача осуществлять политику национально-этнической идентичности дипломатично, не отталкивая, а привлекая местных русских. Именно поэтому с конца 1990-х гг. в прессе, в книгах этнических лидеров в республиках усилились идеологемы защиты интересов местных русских (идеология "мы – якутяне", "мы – татарстанцы"). Особый акцент в них делался на то, что этнонациональное руководство республики больше заботится о своих русских гражданах, чем федеральное правительство.

Итак, республиканская идентичность имеет внутренние и внешние обоснования. В чем-то она сходна с этнической идентичностью с точки зрения близости и реальности ее восприятия, традиционности ее воображения, большей легкости ее конструирования. Идентичность титульной национальности не только вполне совместима с идентичностью республиканской, но последняя, условно говоря, питается ею. В то же время, идентичность русских подпитывает республиканскую только в своем качестве локального самосознания. Этническая же идентичность русских, если не нейтральна, то практически может быть конфронтационной по отношению к республиканской. Поэтому этническая идентичность русских лишь частично совместима с республиканской.

И в этом - одно из существенных отличий региональных идентичностей – республиканской и областной. Степень несовместимости республиканской идентичности и этнических идентичностей в республиках различается. Зависит это отнюдь не только от доли русского населения в республике, но и от содержания, уровня толерантности идеологем дискурса элиты титульной национальности и политики руководства субъекта Федерации.

Список литературы

1. Introduction à la psychologie sociale / Sous la dir. de Moscovici S. -P. : Larousse, 1973. – 354 p.; Moscovici S. Psychologie sociale. – P. : PUF, 1984. – 287 p.

2. Hobsbawm E., Ranger T. The Invention of tradition. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1983. – 343 p.

3. Обоснование выборки см.: Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-ых гг. / Дробижева Л., Аклаев А., Коротеева В., Солдатова Г. - М.: Мысль, 1996. - С. 7-9; Социальная и культурная дистанция: Опыт многонациональной России / Амелин В., Анайбан З., Бравин А. и др.; Отв. ред. Дробижева Л. - М.: Изд-во Ин-та социологии РАН, 1998. - С. 373-376.

4. Говорит элита республик Российской Федерации: Сто десять интервью Л. Дробижевой с политиками, бизнесменами, учеными, деятелями культуры / Отв. ред.-сост. Дробижева Л. – М., 1996. - 301 с.

5. Haes C. Essays on nationalism. - N.Y.: Free press, 1966. - P. 117.

6. Brass А. Ethnicity and nationalism: Theory and comparison. - New Delhi: KLM, 1991. - 324 р.

7. Хакимов Р. Сумерки империи. К вопросу о нации и государстве. – Казань: Татар. кн. изд-во, 1993. – С.17.

8. Исхаков Д. Модель Татарстана: «за» и «против» // Панорама-Форум. – Казань, 1995. - №1. - С. 46-58; №2. – С. 48-69.

9. Говорит элита республик Российской Федерации: Сто десять интервью Л. Дробижевой с политиками, бизнесменами, учеными, деятелями культуры / Отв. ред.-сост. Дробижева Л. – М., 1996. - 301 с.

10. Хакимов Р. Сумерки империи^ К вопросу о нации и государстве. – Казань: Татар. кн. изд-во, 1993. – С. 37.

11. Там же.

12. Николаев М. Глубина памяти. – М.: Труд, 1998. – 81 с.

13. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 1990-х гг. / Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова Г.У. - М., 1996. - С. 373.

14. Лотман Ю.М. Текст как семиотическая проблема // Избранные статьи по семиотике и типологии культуры. – Таллин: Александра, 1992. - Т. 1. - С. 202.

В.Я. Гельман^*

Стратегии региональной идентичности и роль политических элит

(на примере Новгородской области)