Идентификация, уровни понимания и эмпатия

В настоящее время явления иден­тификации и эмпатии, привлекают внимание уже целого ряда советских психологов. Здесь мы считаем целесообразным рассмотреть некоторые выска­занные ими точки зрения и дать им оцен­ку. Это необходимо, поскольку исследование упомянутых и многих других явлений, недавно начатое в отечественной психологии, мы считаем необратимым процессом, А самом начале которого желательно иметь правильные установки.

На явления идентификации и эмпатии обратила внимание Г. М. Андреева, которая отметила, что идентификация как меха­низм межличностного общения и понимания людьми друг дру­га реально существует и критика психоаналитических воззрений (а до последнего времени изучением идентификации занимались почти исключительно психоаналитики) не должна при­вести к отказу от изучения этого реального психического явления. Идентификация означает уподобление себя другому (или ото­ждествление с другим), и реальность этого явления установлена экспериментально: чтобы понимать других, люди часто стремятся уподобляться им, таким путем стараясь догадаться об их психиче­ских состояниях. Установлено существование тесной связи иден­тификации с эмпатией.

Излагая вопрос об эмпатии, Г. М. Андреева ссылается на статью Т. П. Гавриловой в которой эмпатия описывается в основном верно.

Вызывает возражение, однако, утверждение, что «эмпатия долж­на быть противопоставлена пониманию в строгом смысле этого слова; слово «понимание» используется в данном случае лишь ме­тафорически: эмпатия есть аффективное «понимание». Однако мы знаем, что любое переживание человека предметно, оно есть отклик на полученную информацию и на определенный уро­вень осмысления, т. е. понимания этой информации. Это пони­мание, лежащее под эмпатией в качестве ее познавательной базы, может быть интуитивным и преимущественно подсознательным, но оно всегда есть. Конечно, особой и большой проблемой яв­ляется изучение уровней понимания в связи с уровнями эмпатического сопереживания. Однако если принимается, что эмпатия основывается на идентификации (а с этим согласны Т. П. Гаврилова, и Г. Андреева), то уже данное обстоятельство свидетельствует в поль­зу справедливости наших замечаний: ведь никакая идентификация невозможна без восприятия и понимания информации об объекте идентификации. Пример, который приводится Г. Андреевой для обоснования точки зрения, согласно которой в эмпатии нет на­стоящего понимания, можно истолковать по-другому. Э. Титченер говорил: «Я не только вижу в других важность, скромность или гордость... Я чувствую эти черты, проигрываю их в уме...» Эти слова, каза-

лось бы, с предельной ясностью показывают, что для сопереживания важны восприятие экспрессии («вижу...»), мышление (для категоризации таких качеств и переживаний дру­гого человека, как «важность», «скромность», «гордость» и т. п.) и воображение (для «проигрывания» в уме ситуации и пережива­ний другого). Кстати, без углубленного изучения роли воображе­ния в деле принятия ситуации и роли другого, понимания и иденти­фикации, по нашему мнению, невозможно адекватное понимание психологических механизмов и закономерностей процессов, обес­печивающих возникновение эмпатии.

Другой важной проблемой является следующая: всегда ли иден­тификация (осуществляемая с помощью воображения, мышления и понимания) приводит к аффективному сопереживанию (эмпатии)? Нам представляется, что каждому уровню идентификации соответ­ствует определенный уровень эмпатии, включающий специфические интеллектуальные и эмоциональные компоненты. Поэтому на по­ставленный вопрос, в принципе, следует дать положительный ответ. Другое дело, что возможно понимание ситуации, роли и пережива­ний другого без идентификации и, следовательно, без полноценной эмпатии. Поэтому при изучении намеченного круга яв­лений залогом успеха является четкое разграничение понимания, идентификации (и интроекции) и эмпатии. При соблюдении этого условия уже можно избежать такого неверного вывода о том, что эмпатия возможна без идентификации. Утверждая последнее, ссы­лаются на то, что, переживая эмпатию с другим, мы не принимаем его линии поведения (как при идентификации), а продолжаем дей­ствовать независимо. Мы считаем, что идентификация всегда лежит в основе эмпатии, а в тех случаях, когда человек переживает эмпа­тию, но продолжает действовать независимо, он, по-видимому, име­ет слабую эмпатию, возникшую на основе кратковременной частич­ной идентификации. Но даже в таком случае частичное подражание действиям объекта эмпатии имеется, поскольку в противном случае мы бы не понимали, как ему помочь. Другое дело, что, даже сопере­живая человеку, оказавшемуся в трудном положении, мы не всегда спешим на помощь: здесь возникают противоборствующие интере­сы, конфликты мотивов, такие социально-психологические явле­ния, как диффузия ответственности, обострение само-

восприятия и осознания актуального социального контроля и др. Ясно, что для дальнейшего углубления наших представлений об эмпатии следует использовать экспериментальные данные о таких явлениях, как различные виды просоциального поведения, их мотивации, явление «безразличного наблюдателя» и другие, зна­ния об эгоизме и альтруизме.

Особого анализа требует проблема садизма: считается, что са­дист — это личность, не переживающая эмпатии со своей жертвой. Он понимает действия жертвы, предвидит ее возмож­ные реакции, но не идентифицирует себя с ней (говоря просто, не хотел бы быть на ее месте) и, следовательно, не сопереживает ей. Он понимает ее без идентификации и эмпатии. Здесь, конечно, сра­зу же возникает вопрос: известно, что существует точка зрения, со­гласно которой садизм всегда сочетается с мазохизмом, и мы долж­ны говорить не о садисте или о мазохисте как о «чистых» типах, а о садомазохистическом комплексе личности и поведения одного человека. В таком случае, каково отношение мазохизма к идентификации и эмпатии?

Чтобы способствовать решению этого вопроса, можно выдви­нуть следующую гипотезу: поскольку у личности в каждом отрезке времени преобладает са­дизм или мазохизм (они как бы пульсируют от одного полюса спек­тра садизм — мазохизм к другому), в частности, в зависимости от той сети социальных взаимоотношений, в которой актуально нахо­дится личность, то у ярко выраженной садомазохистической лично­сти должны поочередно наблюдаться периоды усиления то садизма, то мазохизма. Это явление имеет место, например, у авторитарных лидеров, которые жестоки по отношению к своим подчиненным, но мазохистичны при встрече с вышестоящими.

Вообще, статус личности и характер соотношения статусов об­щающихся и взаимодействующих людей имеет большое значение если не для формирования этих типов личностей, то для проявле­ния их доминирующих мотивов и качеств: следует помнить, что до­минирующие черты личности закладываются в раннем и дошколь­ном детстве.

О необходимости участия мышления и понимания для возник­новения эмпатии в межличностных отношениях свидетельствуют также социометрические исследования. В ходе таких

исследований, изучая мотивировки, выдвигаемые детьми для обоснования своих выборов, Я. Л. Коломинский пришел к выводу, что «...даже в тех случаях, когда дети не осознают основания своих сим­патий и антипатий, фактически их положительное (отрицательное) отношение вызывают к себе сверстники, которые реально обладают чертами, положительно или отрицательно их характеризующими». Это означает, что подсознательно воспринимая качества других детей и неосознанно сравнивая с эталонами, усвоенными раньше, они приходят к правильным выводам, однако вербализовать свои восприятия (основания своих выборов) не в состоянии. Это же явление, но в меньшей степени, имеется и у взрослых. Однако при этом дети вряд ли всегда правильно отражают реальные каче­ства других детей.

Исходя из вышеотмеченного факта, Я. Коломинский приходит к выводу, «...что так называемая безотчетная непосредственная симпатия (или антипатия) объективно детерминирована соответствием (или несоответствием) ее объекта социальному эталону, который формируется в процессе совместной деятельности на основе оценок взрослых и взаимооценок сверстников».

Нет сомнения, что социальные и нравственные эталоны играют роль в детерминации эмпатии и социометрических выборов, од­нако механизмы эмпатии намного сложнее. Ведь симпатия может возникнуть после восприятия и таких качеств людей, которые яв­ляются совершенно новыми для воспринимающего, то есть о суще­ствовании в его подсознательной сфере (долговременной памяти) каких-либо соответствующих эталонов речи быть не может. Кроме того, эмпатия имеет сложную психологическую структуру, она опи­рается на восприятия, определенный уровень понимания воспри­нятого, на интроекцию и идентификацию, ряд процессов памяти и т. п., которые, конвергируясь, приводят к такому качественно но­вому результату.