sbornik-3

Особого рассмотрения требует возможное влияние на русские переводы Копиевского немецкой и голландской части его «Номенклаторов».

В отдельном исследовании нуждается также несомненная зависимость от «Номенклатора» Бибера, Милиуса и Артомиуша (скорее всего, через «Номенклаторы» И. Копиевского) латинской и, гораздо менее, русской части номенклатора Ф. Поликарпова под названием «Краткое собранїе именъ по главизнамъ расположенное треми дїалектами, в ползу хотящым вњдњти свойство еллиногреческаго и латинскаго дїалекта», который входит в состав «Букваря» Ф. Поликарпова 1701 года66. Ф. Поликарпов в точности следует за данными номенклаторами в последовательности идентичных тематических глав и в их словарном составе (с некоторыми изменениями) вплоть до главы 19, а затем перегруппировывает и сокращает последующие главы, коечто добавляя, вероятно, от себя или из других источников. Особый интерес представляет влияние греческой части на русскую часть «Краткого собрания имен» Ф. Поликарпова (например, на некоторые названия из области астрономии). Вообще комплексное изучение разноязычных частей рассматриваемых номенклаторов до сих пор остается вне поля зрения исследователей, ограничивающихся лишь русской частью.

Тематические словари (номенклаторы) — один из наиболее популярных видов учебных пособий, дающих представление о языковой картине мира образованных людей в XV–XVII веках. Коммуникативная направленность этих учебных пособий очевидна: выученные слова по какойлибо теме в дальнейшем помогали ученикам при чтении текстов по этой теме или при обучении диалогической речи. Тематический принцип организации материала в учебниках по иностранным языкам часто используется и в наше время (см., например, ситуативно-тематическое представление учебного материала в методической концепции В. Г. Костомарова и

66 Поликарпов Ф. П. Алфавитарь рекше букварь, словенскими, греческими, римскими письмены учатися хотящим, и любомудрие в пользу душеспасительную обрести тщащимся. М., 1701.

41

О. Д. Митрофановой67). Кроме того, популярность номенклаторов, и в частности номенклаторов И. Ф. Копиевского, во многом была обусловлена универсальностью этих учебных пособий: по латинско-русско-немецкому тематическому словарю можно было обучаться и латинскому, и русскому, и немецкому языкам.

И. Ф. Копиевский был, вероятно, самым плодовитым автором и переводчиком учебной литературы, предназначенной для русских школ, на рубеже XVII–XVIII веков. Всего за свою жизнь он составил и перевел около 30 учебных пособий68. Именно по его книгам обучались ученики Школы навигацких и математических наук и цифирных школ в первые два десятилетия XVIII века. По его книгам в тот же период обучались русскому языку иностранцы.

67Костомаров В. Г., Митрофанова О. Д. Методическое руководство для преподавателей русского языка иностранцам. М., 1988.

68В «Руковедение в грамматыку …» приведен перечень книг, составленных И. Ф. Копиевским в амстердамский период его деятельности. В нем указаны 12 названий книг, изданных и отправленных в Россию, 11 названий книг, подготовленных к изданию, и 2 названия книг, работа над которыми в 1706 году Копиевским еще не была завершена. Если к этому прибавить не указанный в перечне номенклатор с голландской частью, учебник русского языка для иностранцев «Руковедение в грамматыку …» и перевод «Истории» С. Пуффендорфа, который не был напечатан, то окажется, что И. Ф. Копиевский был составителем и переводчиком 28 книг. По данным Т. А. Быковой, в фондах российских библиотек хранятся

11книг, составленных Копиевским (см. Быкова Т. А., Гуревич М. М. Описание изданий, напечатанных кириллицей. 1689 — январь 1725. М.; Л., 1958).

42

Сильвестра Медведева в споре о времени пресуществлении Святых Даров69. Необходимо также упомянуть и имя Кариона Истомина.

На рубеже XVII–XVIII веков «латинствующие» вели в Москве большую культуртрегерскую работу и, одновременно, яростно

древнерусских патриархов Иоакима и Адриана, и «грекофилами», такими, как Епифаний Славинецкий и Евфимий Чудовский или братья Лихуды70. Победа Нарышкиных привела к ослаблению позиций «латинствующих», которым покровительствовали старшие дети Алексея Михайловича, однако, когда Петр обратился к культурной политике, их положение вновь упрочилось; царь вначале опирался именно на них. Это, в частности, проявилось в поставлении Димитрия и Стефана на митрополичьи кафедры: Димитрий был назначен митрополитом Ростовским и Ярославским в январе 1702 года, Стефан — митрополитом Рязанским и Муромским и того ранее, 7 апреля 1700 года71.

Нетрудно понять, что привлекло в этих людях Петра, приступающего со всем присущим ему напором к культурным преобразованиям. Прежде всего, «латинствующие» были, возможно, европейски наиболее образованными культурными деятелями из тех, которые находились в то время в наличии. Притом они были явными сторонниками просвещения (тот же факт, что понимали его «латинствующие» иначе, чем Петр, пока еще не был обеими сторонами осознан). Кроме того, воспитанные в полонизированной украинской культуре (или под прямым ее воздействием), интеллектуалы этого типа были хорошо знакомы с секуляризированной

69Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. Л., 1973. С. 122–123.

70«Грекофилами» называли представителей ученого духовенства, полагавших, что основные импульсы дальнейшего развития русской церкви, в том числе в сфере образования, должны быть получены из Греции. С традиционалистами «грекофилы» достаточно легко находили общий язык, хотя в действительности «грекофильство» в интеллектуальной области являлось лишь смягченным вариантом «латинствования».

71Роль «латинствующих» в культурной жизни конца XVII – начала XVIII века освещалась А. М. Панченко

внеоднократно упоминавшихся его исследованиях. См. также: Живов В. М. Из церковной истории времен Петра Великого. М., 2004. С. 5–68, 119–130.

44

придворной культурой, не только ей не противостояли, но прямо сочувствовали и могли помочь в создании ее русского варианта. Панегирическая культура зарождающегося абсолютизма рассчитывала найти в них главных своих основателей. Это и обусловило своего рода политикокультурный «роман» «латинствующих» и Петра. Впрочем, он оказался недолог и насыщен трагическими для ученых монахов поворотами. То, как все происходило, хорошо демонстрирует, в частности, деятельность Стефана Яворского.

2

Среди тех украинских интеллектуалов, которые оказались в Великороссии на рубеже XVII-XVIII веков, одной из самых выразительных, влиятельных и характерных фигур был, бесспорно, Стефан Яворский. Его мирское имя было Симеон Иванович, он появился на свет в семье правобережной мелкой украинской шляхты72. Очевидно, его фамилия — Яворский — происходила от названия расположенного неподалеку от Львова галицкого местечка Яворов, где, видимо, он родился. Впрочем, по другой версии будущий митрополит родился на Волыни. Когда Симеон был еще ребенком, во второй половине 1660-х годов семья перебралась на Украину левобережную (вошедшую в состав России) и осела вблизи Нежина. Во второй половине 1670-х — начале 1680-х годов юноша учился в КиевоМогилянской академии, где обратил на себя внимание Варлаама Ясинского, впоследствии митрополита Киевского, с 1684 года — архимандрита КиевоПечерской лавры. Варлаам был человеком и ученым, и, главное, любящим просвещение и радеющим о нем. В 1669–1673 годах он был ректором академии и хорошо сознавал ее достоинства и недостатки. Сам учившийся в Кракове, Варлаам, очевидно, рекомендовал молодому человеку тоже продолжить обучение за границей. Симеон последовал совету; приняв унию

72 О биографии Стефана Яворского см.: Фирсов С. Л. Стефан Яворский // Три века Санкт-Петербурга. Т. 1: Осьмнадцатое столетие. Кн. 2. СПб., 2001. С. 342–343. См. также: Живов В. М. Из церковной истории времен Петра Великого. С. 119–130.

45

и взяв новое имя (Станислав-Симон), в течение пяти лет (с 1684 года) он углубляет свои знания в иезуитских коллегиумах восточной и центральной Польши (Львов, Люблин, Вильно, Познань), разделив тем самым участь очень и очень многих (едва ли не большинства) стремящихся к знаниям молодых украинцев: не удовлетворенные тем, что могла дать КиевоМогилянская академия (а ничем лучшим в сфере образования православная церковь в то время не обладала), они могли осуществить свои желания лишь

внеправославных учебных заведениях. Естественно, они выбирали, как правило, самое близкое — польские университеты и коллегиумы. Но для того, чтобы там учиться, необходимо было перейти в католичество, хотя бы в греко-католическом (т. е. униатском) его варианте. Так и поступали. А вернувшись, приносили покаяние и воссоединялись с родной украинской православной церковью, с пониманием смотревшей на подобные вынужденные эскапады.

Симеон, он же в то время Станислав-Симон, действовал подобным образом. Получив от католиков то, что ему требовалось, он в 1689 году возвращается в Киев, вновь принимает православие и почти сразу же, в том же 1689 году, постригается в монахи. Его духовная карьера почти сразу начала складываться предельно успешно, чему способствовало поставление в 1690 году покровителя Стефана (это имя Симеон принял при постриге) Варлаама Ясинского в Киевские митрополиты. Стефан начинает преподавать

всвоей alma mater (Киево-Могилянской академии) — в частности, риторику, свидетельством чему остался его латинский трактат «Рука риторическая», в 1705 году переведенный Федором Поликарповым на церковнославянский язык. Стефан состоял также и префектом академии, что, между прочим, свидетельствует об административных его талантах, ведь префект ведал

Никольского Пустынного монастыря и входит в число наиболее приближенных к Киевскому митрополиту лиц (тут уместно заметить, что в

46

среде украинского просвещенного духовенства XVII — начала XVIII века случаи бескорыстного и теплого покровительства, духовной дружбы и братской взаимоподдержки были явлением достаточно обычным). Варлаам, вначале резко враждебно отнесшийся к замыслу Московский патриархии подчинить себе Киевскую митрополию (что означало зависимость от Москвы и всей украинской церкви) и даже отказавшийся в 1686 году принять посвящение в Киевские митрополиты от патриарха Московского, после того как Константинопольский патриарх поддержал великорусские притязания, с Москвой начинает сотрудничать. Так, он всячески поддерживал передвижение украинского монашества в Москву; при его прямом участии оказался там в январе 1700 года и Стефан.

В Москве Стефана ждало быстрое продвижение по иерархической лестнице: 7 апреля 1700 года он становится митрополитом Рязанским и Муромским и вскоре приобретает в церковной жизни особый вес. Дальнейшая его деятельность как первенствующего иерарха Русской православной церкви представляет очень большой интерес — не только церковно-исторический, но и чисто культурный: она, среди прочего, раскрывает многие важнейшие стороны взаимоотношений Петра с украинскими монахами-интеллектуалами. Но прежде чем коснуться этой проблемы, дадим краткую характеристику Стефана как писателя.

3

Наверное, основным в литературных занятиях Стефана было богословие. Главным его трудом вполне справедливо и обоснованно считается «Камень веры», который писался во второй половине 1710-х годов, но издан был (тиражом 1200 экземпляров) в 1728 году, уже после смерти митрополита, причем текст предваряло «Сказание о творце книги сея» — выдержанная в панегирических тонах биография Стефана, написанная Феофилактом Лопатинским, его учеником и сторонником. Конкретным поводом к написанию книги послужило громкое в свое время дело

47

Д. Тверитинова, агитировавшего в пользу протестантизма. Против него достаточно сплоченно выступило московское духовенство во главе со Стефаном. Противостояние достигло крайнего накала, что не удивительно, ели вспомнить, что Тверитинова поддерживали многие сильные люди; сам царь относился к нему не без участия — конечно, не лично к нему, но к высказываемым им идеям. Так что противодействие этому случайному человеку оборачивалось сопротивлением церковной политике Петра. «Борьба за осуждение Тверитинова… перерастает в борьбу за независимость церкви и церковного суда»73. Эту борьбу — уже не против отдельного человека, но против протестантских веяний в целом — Стефан и продолжает, уже пером, в «Камне веры».

Полностью книга называется «Камень веры православным церкве святые сыном на утверждение и духовное созидание, претыкающимся же о камень претыкания и соблазна, на восстание и исправление». Данное название типично для барокко: эпоха любила выносить в заглавие метафору, позволяющую посредством новых, иногда и прямо неожиданных сопоставлений слов характеризовать занимающий автора предмет. Однако в нашем случае «Камень веры» не просто дань расхожим стилистическим приемам. Стефан действительно задумывал и осуществлял свое творение как нечто фундаментальное, как изложение основ православного вероучения, как он его понимал. Впрочем, барочная игра смыслами тоже присутствовала: выражение «камень веры», с одной стороны, указывало на Христа (Послание ап. Петра, II глава), с другой же — отсылало к знаменитому 42-му стиху XXI главы Евангелия от Матфея: «Глагола им Иисус: несте ли чли николиже в писаниих: камень его же не в ряду сотвориша зиждущим, сей бысть во главу угла». Подобная двусмысленность необычайно раздвигала семантические границы книги; возникающие в связи с аллюзией на XXI главу Евангелия от Матфея содержательные оттенки предельно обостряли полемическую направленность книги, придавали ей чуть ли не

73 Живов В. М. Из церковной истории времен Петра Великого. С. 128.

48

политическую злободневность74. Православная церковь, щитом и утверждением которой являлся «Камень веры», начинала ассоциироваться с камнем, отвергнутым строителями, но сам собою сделавшимся главою угла, т. е. с Истиной. Этот «камень» подвергался преследованиям со стороны Петра и его советчиков, прежде всего Феофана Прокоповича, — тем самым религиозная политика царя квалифицировалась как ложная и пагубная. Богословский трактат приобретал боевой смысл. Об этом Стефан прямо пишет в предисловии («К читателю») к «Камню веры», ссылаясь на 117-й псалом, косвенно выставляя своих оппонентов в виде гонителей Христовых.

«Камень веры» часто обвиняли в прокатолической ориентации. По здравому разумению, иначе и быть не могло: богословию Стефан обучался в католических коллегиумах и никакого противодействия им в отеческих традициях найти не мог: их там просто не было. Восточнославянская ученая теология как раз во время Стефана (может быть, чуть раньше) и зачиналась, он сам внес в ее созидание немалый вклад. Кроме того, надо иметь в виду, что элементы «латинствования» для России 1720-х годов серьезных угроз не представляли (в отличие от Украины XVII столетия), тревогу вызывал, скорее, протестантизм, а против него Стефан, среди прочего, и ополчается, защищая тем самым православие в самом в то время для него слабом месте. «Так складывались обстоятельства, что Стефан, богословствуя от Беллярмина75, тем самым в действительности оберегал Русскую Церковь от вводимой в нее Реформации»76. Несмотря на некоторые полемические преувеличения, П. Г. Паламарчук в целом был в известной мере прав, замечая, что «„Камень веры…“, написанный в 1713–1718 годах и вышедший уже после смерти сочинителя, является для XVIII века наиболее полным собранием догматических воззрений Православия по поводу

74Недаром «Камень веры» был напечатан только после смерти Петра, был воспринят остро полемически и вызвал целый ряд опровергающих его сочинений, в том числе анонимную книгу также с барочным и остроумным (во всех смыслах) названием «Молоток на камень веры», содержание которой было, впрочем, не остроумным, а, скорее, злостным.

75Имеется в виду Р. Беллармин (1542–1621), кардинал, знаменитый католический богослов, давший наиболее полное и систематизированное для своего времени изложение основ католицизма.

76Флоровский Г. прот. Пути русского богословия. 3-е изд. Paris, 1983. С. 97.

49

иконопочитания, Святого Креста, мощей святых, Евхаристии, молитвенного призывания святых, поминовения усопших, литургии, постов, благих дел и других преданий Православия»77.

Стефан писал и другие богословские сочинения, которые, может быть в еще большей степени, нежели «Камень веры», преследовали конкретные полемические цели, например, «Знамения пришествия Антихристова и кончинины века. От писаний Божественных явлениа. Апостольскому же вопросу: Что есть знамение Твоего пришествия и кончины века (Матфей 24) согласующая» (1703). П. Щеголев указывал, что на него «ссылались в подтверждение мнения, что Петр — антихрист»78, что наилучшим образом подтверждает справедливость тютчевских слов «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется» — в действительности небольшой этот трактат направлен как раз на полемику с теми представлениями, которые приводили к идентификации Петра с Антихристом: ученому монаху культурные жесты Петра, которые укрепляли традиционалистски настроенных его подданных в таком мнении, вовсе не казались странными: «Знамения пришествия Антихристова…», как и другие произведения Стефана, которые можно назвать собственно теологическими, отмечено большим литературным дарованием: что бы Стефан ни писал, он был прежде всего литератором.

4

Литературное творчество Стефана Яворского полностью укладывается

врамки барокко; более того, представляет один из самых выразительных —

ипо художественной яркости, и по смелости обращения к наиболее дерзким приемам и стратегиям — русских его вариантов. Как и для многих барочных авторов, для Стефана определяющим параметры его словесного мира

принципом был принцип отражения: автор «<…> на первом условно

77Паламарчук П. Г. Прямой наследник Патриархов // Стефан Яворский. Сказание об антихристе; Догмат о святых иконах. М., 1999. С. 11.

78П. Щ. Стефан Яворский // Энциклопедический словарь: В 82 т. / Изд. Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. Т. 62.

СПб., 1901. С. 641.

50