sbornik-3

Прокоповича258, «школьной пьесе» «Слава Российская»259. Екатерина возвысилась не супружеством, а «Высокими Императорскими Героичными добродетельми», что подчеркивает и факт ее коронации; ее достоинство свидетельствуют походы, в которых Екатерина сопутствовала Петру (упоминаются «поля Молдавские» и «воспомянутися страшная оная река Прут», а также деятельность Екатерины в заключении мира с Турецкой империей). Образ Екатерины — «женская параллель» к Петру, даже отдельные схемы прославления, связанные с Петром, Тодорский переносит на Екатерину260: «Мощно воистинну и о Великой Екатерине то рещи, еже иногда о Великом Петре речено бысть, яко аще бы Монархиня сия родилася была во время языческаго безбожнаго многобожия, по своему суеверию возмнели бы некую от богинь своих во плоти человечестей явившуюся» (л. и). Знаменитый сюжет с пулей, прострелившей шляпу Петра, представленный, например, в проповедях Феофана Прокоповича «Слово на похвалу <…> Петра Великаго» и Гавриила Бужинского «Слово в день годищнаго помяновения <…> Петра», трансформируется в сюжет с ядром, упавшим перед ногами Екатерины: «Показалося тогда мужественное и непреодоленное великодушие Ея, егда самую дражайшую пренебрегши жизнь свою, точию бы Российское Государство в целости своей сохранилося, приближилася было и к самым вратам смертным, и так не далече была от смерти, как не далече было от нея ядро пушечное пред ногами Ея упадшее»

(л. и - и об.)

Цель такого подробного прославления Екатерины — утверждение самой возможности женщины-императрицы: «Усумниласяж было Россиа, в первый раз увидевши жену на Престоле Всероссийския Империи посажденную, но абие отложила сомнение свое, и возрадовалася о Богом Венчанной Правилной Государыне своей» (л. и об.). Екатерина традиционно

258Феофан Прокопович. Слова и речи поучительные, похвальные и поздравительные. СПб., 1761. 103–111.

259Пьесы школьных театров Москвы. М., 1874. С. 259.

260См. об этом сюжете: Кислова Е. И. Светская литература и культура в проповедях Симона Тодорского // Озерная текстология / Труды IV летней школы на Карельском перешейке по текстологии и источниковедению русской литературы. СПб., 2007. С. 110–125.

131

представляется как продолжательница всех дел Петра, в том числе и в династической стратегии: «Его Божиим благословением Высочайшее Дражайшаго Супруга Своего намерение преблагополучно в событие привела, браком сочетавши Вселюбезную Дщерь Свою Анну Петровну с Его Королевским Высочеством Карлом Фридериком <…>» (л. ө). Этот брак объясняется не только личным желанием Петра, но и государственными выгодами такого союза для России: «<…> быв в столичном великаго Герцогства сего граде Килонии, увидев изящество Града, увидел изрядное место к мореплаванию, преизящный Порт к пристанищу Флота, и абие вседушно возжелал с высоким сим Голштеин-шлезвиским Домом соединитися, недоволен Трактатами гражданскими союзами, естественным союзом присовокупити намерил, отдая в супружество Вселюбезную Дщерь свою Анну Петровну Его Королевскому Высочеству, от них же ко особенному нашему благополучию, рожден нынешния радости нашея Виновник, Его Императорское Высочество Благоверный Государь и Великий Князь Петр Федорович, Наследник Престола Всероссийскаго, и прочая»

(л. ө - ө об.).

Объяснением выгод брака Анны Петровны и герцога Карла-Фридерика Тодорский задает и модель восприятия празднуемого в этот день бракосочетания наследника. Переход к современной эпохе происходит просто и изящно: не упоминая ни словом правление Петра II, Анны Иоанновны и тем более регентство Бирона, а затем Анны Леопольдовны, Тодорский говорит: «Пришла же было година искушения на Всепресветлейший Дом, наступило было лютое время помрачился было свет нашего Российскаго и Голштинскаго Благополучия, начал было день торжеств наших, день радости и веселия к вечеру прекланятися, в России по смерти Вседражайших Своих Родителей, осталася едина точию Дщерь Петра Великаго и Екатерины Великия, ныне по наследствию преславно Государствующая Елисавет Петровна: а в Голштиндии по смерти Вседражайших Родителей своих остался зело малолетен Внук Петров, Его

132

Императорское Высочество, обое не без многобедных обстоятельств. Измерли силнии по Бозе защитники, а Престол Всероссийский неправедно похищен бысть, коего было уже добра надеятися, коего благополучия» (л. ө об.). Изменение положения Елизаветы происходит исключительно в результате божественного вмешательства: «Помянул Петра, помянул Екатерину, воздвигнул и ободрил Всепресветлейшую Их Дщерь <…>, облеклъ Ю силою свышше, Благословил особенным своим благословением <…>» (л. i). Вступив на престол, Елизавета «неусыпное о будущем восприяла старание», для чего был призван из Голштинии внук Петра. Его брак также устраивается как подражание династической стратегии Петра и Екатерины: «якоже Великий Петр имел тщание, общая ради пользы, с высокими Европейскими соединятися фамилиями, тоже делает и Великая Елисавет, Его Императорскому Высочеству приводит в супружество Ея Императорское Высочество Благоверную Государыню и Великую Княжну Екатерину Алексиевну из Светлейшаго Дому Ангалт-цербстскаго, от Светлейшаго древняго преславнаго в Римской Империи дому де Асканиа происходящаго»

(л. i об.).

Однако подробно останавливаться на достоинствах этого дома Тодорский не может: «толико неблагополучна непщую мя быти, яко ниже слова ниже времене достает мне поне кратко что воспомянути о Сиятелнейших Светлейших Пресветлейших Героах, из Высочайшаго Дому сего произшедших». Упоминается только отец Екатерины Светлейший князь Ангальт-Цербстский и подробнейшим образом перечисляются все его титулы, «откуду не ино что следует, точию общая России польза, приумножение славы, подтверждение надежды будущих времен благих» (л. аi). Интересно, что Тодорский называет отца Екатерины ХристианаАвгуста Иоганном-Августом, очевидно, путая его с двоюродным дядей Екатерины Иоганном-Августом, правившем в Цербсте с 1718 по 1742 г. Ошибка так и не была исправлена ни в академическом, ни в синодальном издании проповеди, что, очевидно, свидетельствует о небольшой важности

133

таких подробностей жизни невесты для проповедника и двора261. Сама же невеста во время бракосочетания, очевидно, всё еще плохо понимала порусски и не могла заметить ошибку262.

Второй важной выгодой заключаемого брака Тодорский называет родство невесты с Адольфом-Фридрихом, который являлся братом матери Екатерины и по условиям Абоского мирного договора 27 июня 1743 г. был избран наследником Шведским. При этом Тодорский умалчивает о родстве Адольфа-Фридриха с женихом: Адольф-Фридрих был двоюродным братом жениха и после его смерти — опекуном маленького Карла-Петра-Ульриха. Однако залогом будущего мира с Швецией в проповеди представлена именно Екатерина.

Тодорский также описывает ее достоинства, которые, впрочем, вполне традиционны и «приличны» для принцессы: «целомудрие, кротость, милосердие, вера нелицемерная, любовь к Богу и ближнему непритворная, надежда несуменная, теплейшее к святой Кафолической Апостолской восточной церкве усердие, и протчия Высокия добродетели» (л. аi об.). Отметим, что для проповеди не были редкостью узнаваемые портретные описания монархов, например, в проповеди на день рождения Петра 1743 г. Тодорский, описывая достоинства наследника, дает живой и яркий портрет, основываясь в том числе на своем опыте общения с ним. Однако здесь портрет наследника отсутствует даже в виде краткого перечисления приличных достоинств, т. к. его ценность в этом браке не нуждается в отдельном утверждении, он уже — потомок Петра и наследник Елизаветы.

Само бракосочетание представлено как, в первую очередь, государственный акт, выгодный политический союз. Необходимо отметить, что и в оде Ломоносова на бракосочетание фигуры наследника и его невесты

261Ср. с воспоминаниями Екатерины о смерти ее отца и об отношении к ее горю императрицы и придворных: Записки императрицы Екатерины Второй. М., 1989. С. 257–259.

262Ср. за год до этого при православном миропомазании Екатерины: «Епископ псковский составил мое исповедание веры; он перевел его на немецкий язык; я учила наизусть русский текст, как попугай; я знала еще тогда лишь несколько обыденных выражений; однако с нашего приезда, т. е. с февраля месяца, Ададуров, ныне сенатор, обучал меня русскому языку» // Записки императрицы Екатерины Второй. М., 1989. С. 48.

134

столь же схематичны и традиционны, каждый из супругов выступает как олицетворение определенной функции: Петр — как «ветвь от корене Петрова», Екатерина — как будущая мать наследников «дражайшего Петрова племени».

Тодорский также отмечает параллель в именах, видя в этом залог особенного благословения дому Петра Великого: «Имеем отсюду надежду несуменную, яко пойдет правым путем Сея, Еяже Высоким именем называется. И тако не точию именем, но и самою вещию пребудет Екатерина Алексиевна» (л. вi).

Завершается проповедь обращением к Елизавете: в нем Тодорский уподобляет Елизавету ветхозаветной пророчице Анне, которая была бесплодна, однако после молитвы в храме зачла сына Самуила (1 Цар. 1–2): «Возблагодушествуй Великодушная Елисавет, возвеселися, возгласи и возопий не болевшая, яко благословил Бог чада твоя паче, нежели имущия мужа. Воспой Аннину песнь, вместо блаженныя Анны Дражайшия Сестры Твоея: се бо утвердися ныне сердце твое о Господе, вознесеся рог твой о Бозе твоем, разширишася уста твоя на враги твоя, веселися о спасении твоем» (1 Цар. 2:1). Обращение «не болевшая» (т. е. не имевшая беременности) к Елизавете акцентирует ее бездетность и одновременно соотносит чудесное обретение Анной сына Самуила с обретением Елизаветой племянниканаследника. Уподобление «Елизавета — Анна» позволяет Тодорскому соотнести Елизавету также и с Анной Петровной, матерью Петра, и еще раз акцентировать схему прославления императрицы как матери молодоженов и всего государства:

Далее Тодорский поздравляет, во-первых, Елизавету («Да сохранит Тя Господь в долгия лета, Матерь о Чадех сих от Бога Тебе данных веселящуюся, и да узриши не точию Сыны вселюбезнейшаго Сына Твоего, но и Внуки и Правнуки даже до поздных веков» (л. вi об.)), во-вторых, Ангальт-Цербстский дом («<…>яко возвысилася Дражайшая отрасль Ваша даже до Высочайшаго Дому Петра Великаго» (л. гi)), и затем —

135

новобрачных: «Да приложит и умножит Господь благослвение свое на вы на вы и на сыны вашя. Будите в тысячщы тем, и да приимет семя ваше грады супостат. Да всегда священная Российская Империя возрадуется о правилных Государях своих. И якоже единою соединистеся, тако пребудите в вере, любви и надежде неразлучны. Всегда благословени Богу вышнему, Благословен Господеви сотворшему небо и землю. Аминь» (л. гi).

Проповедь «Божие особое благословение» отражает многие модели и элементы «сценариев власти» Елизаветинской эпохи. Характерно, что в этой проповеди на бракосочетание нет речи о семейной жизни, а единственное употребление слова «любовь» — в контексте «любовь к Богу». «Государственный» характер проповеди подчеркивает также ее публикация существенными тиражами и рассылка рукописных копий по епархиям. Проповедь была удобным средством работы с общественным мнением: она легко доносила нужную точку зрения до тех кругов общества, для которых элементы светской культуры (пышные придворные празднования, газеты, оды и панегирики) оставались глубоко чуждыми. Отметим, что, например, оды печатались авторами или «корпорациями» за свой счет263, тогда как проповеди — за счет государства. Они активно продавались «в народ» и приносили определенный доход типографии.

Как же была издана эта проповедь?

4 сентября собственноручно написанный Тодорским текст проповеди был послан в Московскую Синодальную типографию с указом Синода о публикации. Уже 16 сентября 1745 г. вышел ее тираж — 1200 экземпляров в церковнославянской орфографии.

9 сентября 1745 г. второй экземпляр проповеди был отправлен из Синода в типографию при Академии наук для публикации гражданским шрифтом: «Сего сентября 9го дня прислана при указе Ея И. В. из святейшаго правительствующаго синода в академию наук предика, говоренная

263 См. Погосян Е. Восторг русской оды и решение темы поэта в русском панегирике 1730–1762. Тарту, 1997.

136

синодальным членом, преосвященным Симоном, епископом псковским и нарвским, минувшаго августа 21го дня, в день высочайшаго Их Императорских Высочеств браковенчания, и велено оной напечатать, сколько разсуждено будет, и по напечатании, пустить в продажу. И во исполнение онаго Ея И. В. указу, в канцелярии академии наук определено: оной предики напечатать на коментарной бумаге шестьсот экземпляров, да на александринской галанской бумаге двадцать пять экземпляров, и по напечатании со объявлением цены, записав в расход, отдать в книжную полату к бухгалтеру Прейсеру с роспискою, где ему записать в приход и употреблять в продажу по объявленной из типографии цене»264. Отправка второй копии в типографию Академии наук повлекла исправление титульного листа в уже отосланном в Москву экземпляре — великая княгиня исправлялась на великую княжну.

Таким образом, «Божие особое благословение» — редкий пример издания одного и того же текста сразу в двух орфографических традициях: церковнославянской и гражданской. Эта проповедь была предназначена и для представителей светской культуры, и для читателей, ориентированных на восприятие подобных произведений в рамках церковной культуры. Основные различия между синодальным и академическим изданиями связаны с орфографией и пунктуацией, сам текст совпадает дословно265.

Таким образом, проповедь Симона Тодорского «Божие особое благословение» является крайне интересным примером взаимопроникновения светского и духовного дискурса. Сам жанр проповеди задает определенную модель представления материала, однако под «церковным» оформлением оказывается текст вполне светский. Его задачи — донесение государственной позиции по вопросу бракосочетания наследника и выбора невесты, однако решаются они «церковными»

264Материалы для истории императорской академии наук: В 10 т. СПб., 1895. Т. VII. С. 602.

265См. подробнее: Кислова Е. И. О "гражданской" и "церковнославянской" публикации одного текста середины XVIII века // Славянские языки и культуры в современном мире: Международный научный симпозиум (Москва, МГУ имени М. В. Ломоносова, филологический факультет, 24–26 марта 2009 г.): Труды и материалы. М., 2009. С. 158–159.

137

средствами. Проповедь встроена в церемонию бракосочетания, однако имеет также утилитарную функцию — обеспечить выход из храма части присутствовавших придворных. Она произносится после самого венчания, что нарушает каноны, однако при публикации видимость правильного расположения восстанавливается. Сам язык проповеди — сложное риторическое сочетание маркированных церковнославянских и русских элементов. Даже издание текста в двух орфографиях подчеркивает ее особое положение в двух дискурсах русской культуры.

Вместе с тем, нельзя не отметить, что по стройности построения, красоте языка и глубине воздействии на читателя это — одна из вершин творчества Симона Тодорского и одна из самых ярких проповедей Елизаветинской эпохи.

138

(с 17 по 23 декабря). Праздник, посвященный Сатурну и приуроченный к дням зимнего солнцестояния, был связан с культом предков (мертвых) и с мифологическими представлениями о борьбе света/жизни/космоса с тьмой/смертью/хаосом и о победе нового года над старым. Эти «греховные» греко-римские праздники Церковь в период всего средневековья пыталась заместить и/или совместить с рождественским праздничным циклом. Так в Европе и в России возникли рождественско-новогодние праздники, имеющие амбивалентную — языческо-христианскую — природу и символику.

Однако Новый год как праздник в православном церковном календаре под 1-м января не значится. По юлианскому («старому», введенному Петром I) стилю на этот день приходятся великий праздник Обрезания Господня и память святителя Василия Великого. По григорианскому же («новому») стилю отмечается память мученика Вонифатия († 290) и ряда других мучеников и святителей (среди них — преподобного Илии Муромца). Исторический парадокс (один из многих, связанных с празднованием Нового года) состоит в том, что святому мученику Вонифатию молятся об исцелении от порока пьянства, и потому, с точки зрения правоверного христианина, возлияния под Новый год являются как бы антипразднованием этого святого.

Насколько трудно в богослужебной практике и в церковном календаре приживалось «новолетие по-петровски», т. е. светский праздник, свидетельствует постановление от 30 ноября 1917 года (!), принятое на Поместном Соборе Русской Православной Церкви, на заседании Отдела «О богослужении, проповедничестве и храме»: «Привнесение службы “начала индикта, сиречь новаго лета” в богослужение 1 января весьма желательно. <...> Означенная служба в значительной своей части может быть объединена с последованием новогоднего молебного пения. В таком случае существующее в русской богослужебной практике молебное пение на Новый год должно быть переработано в чин уставного молебна с каноном...». Смысл этих уступок имел, конечно, идеологический характер, разъясненный, например, С. В. Булгаковым: «<…> в совершении молебствия в полночь под

140