Филос_Учеб.пос_2009 для студ. всех форм обуч. - копия

будет нечего изучать. Забавно отметить, что далее М. Гайгер предлагает меры уже чисто практические: пора прекратить выплату зарплаты профессиональным философам.

Отмеченная тенденция к сужению предмета философии реально существует. Именно поэтому, например, из структуры философского знания выделились и обрели самостоятельность в качестве нефилософских дисциплин формальная логика, психология. Но одновременно предмет философии расширяется: обнаруживаются все новые грани, стороны реальности, требующие философского осмысления. Так появились отрасли философского знания, имеющие свою четкую предметную область: аксиология (философское учение о ценностях и оценках), семиотика (учение о знаниях и значениях), философская герменевтика (учение о понимании и интерпретациях). Так что с заявлениями о конце философии нужно быть поосторожнее. Далее мы приведем еще один аргумент в защиту философии — как представляется, он абсолютно неопровергаем.

2. Основные функции философии

Из специфики философии, ее предмета и структуры, логично следуют ее функции. Как известно, философия — это искусственная, преднамеренно сконструированная (отнюдь не в негативном смысле этого слова) система, и как таковая, создается для выполнения определенных функций. Функция же в данном контексте — есть способ действия системы, ее объективация вовне, в метасистему (общество). Таким образом, представляется, что система первична по отношению к функциям (одна из возможных, но я полагаю, наиболее обоснованных версий). Однако, будучи производными от системы, функции совсем не безразличны к ней, оказывая активное влияние на ее сущность, поведение и даже определяя сам статус системы. Иначе говоря, система будет таковой, если — и только если — она функционирует необходимым образом. Рука, писал Аристотель, отделенная от человека, не есть человеческая рука. Мозг, который не мыслит, не есть человеческий мозг, но фрагмент материи.

Какие же именно функции выполняет философия? Вопрос интересный и, как следствие, дискуссионный: в этом легко убедиться, сравнив несколько учебников по философии, где их авторы могут называть и десять, и двадцать функций. Вот только почему их столько — это, как правило, не объясняется.

Для определения своей позиции мы применим уже известный методологический прием, используя для отбора функций принцип минимизации (известная «бритва Оккама»), принцип необходимости и достаточности, принцип инвариантности.

41

Итак, первая функция философии — познавательная. Иногда ее называют гносеологической, но это неверно: познание и наука о нем — гносеология — вещи совершенно разные. Хотя, конечно же, философия выполняет и гносеологическую функцию, но совсем в другом смысле. В студенческой, а равно и в аспирантской среде прочно укоренился предрассудок, который невозможно развеять никакими способами (говорю это на основе собственного опыта): философия пользуется данными других наук, обобщает, систематизирует эти данные, т. е. паразитирует на познании, сама им не являясь. Но ведь из определения предмета и объекта философии следует совсем другое: философия есть именно познание всеобщих определений реальности, и никакая другая наука не может это делать. Основная функция любой науки, показывающая ее необходимость, — познание собственной предметной области. Философия — наука, следовательно …

Конечно, философия пользуется данными других наук для создания собственной картины мира. Из этого следует только, что и все другие науки делают то же самое: например, социология активно использует информацию социальной психологии, история — данные археологии и т. д. Поэтому, повторяем, философия — это не наука о науках, а наука о реальности. У науки о науках совсем другое название: науковедение.

Вторая функция философии — мировоззренческая. Обычно мировоззрение определяется чрезвычайно многословно, и в этом случае нередко теряется главное в нем. Я исхожу из того принципа, что дефиниция (научное определение) должна выявлять главный, специфический признак определяемого. Конечно, мировоззрение — это и знание о мире, и отношение к нему, и способы подхода к миру, и идеалы, ценности, нормы. Однако если попытаться определить мировоззрение через основной, конституирующий признак, то оно таково: мировоззрение — это ценностное видение субъектом реальности. Иначе говоря, мировоззрение дает дифференциацию положительно и отрицательно значимого для субъекта, его деятельности, его ориентаций и предпочтений. Мировоззренческая функция настолько органична для философии, что в принципе любая мировоззренческая проблема (что такое человек, каковы его предназначение и смысл существования, сущность добра и зла) есть по своей сути проблема философская. В этом смысле всякий человек философ (другое дело — на каком уровне: житейском или профессиональном). Вот почему абсолютно неправ М. Гайгер, когда говорит о современной аннигиляции философии: мировоззренческая (а значит, и философская) проблематика исчезнет только тогда, когда не будет самого человека.

Третья функция философии — методологическая. Обычно методологию определяют в качестве учения о методах и правилах их применения. Получается, что методологическую функцию выполняют лишь специально

42

выработанные наукой методы. Это, как мы полагаем, слишком узкое и специализированное понимание методологии. Как представляется, методологическую функцию может выполнять любой фрагмент знания, зафиксированный в понятии или категории. Методология основывается на познании, она есть особое продолжение познавательного процесса. Если в познании выражается движение от объекта к субъекту, субъект воспроизводит свойства и качества объекта в категориально-понятийной форме, то методология — экстраполяция полученного знания на объекты познания; она ориентирует познавательный процесс в строго определенном направлении. Методология — это знание о том, как нужно познавать объект; познание же есть информация о том, что собою представляет этот объект. Философия задает способы подхода к познанию всеобщих определений мира, и в этом смысле она — всеобщая методология. Например, концепция детерминизма предполагает выяснения всеобщей обусловленности предметов, их свойств и отношений; объясняя мир как причинно обусловленный, мы узнаем, что же он есть.

Наконец, четвертая функция философии — функция духовного освоения реальности. Ключ к пониманию этой функции дает этимология данного слова: освоение — это о-свое-ние, превращение чего-то чуждого, внешнего, противостоящего в свое собственное человеческое достояние, трансформация непонятного в понятное. Духовное освоение действительности реализуется духовной культурой в целом, элементом которой является и философия, которая разрабатывает генеральную линию такого освоения. Когда, например, М. Ю. Лермонтов произносит поэтически-философскую (а поэзия насквозь философична) фразу «и звезда с звездою говорит», то звездный мир предстает человеку как согретый человеческими чувствованиями, как мир, понимающий человека, со-чувствующий ему, это — второе Я человека, неотличимое от первого.

Своеобразным, художественным способом освоения, а значит, и понимания, мира является юмор. Чуждая, грозная стихия перестает выглядеть страшной, загадочной силой, если она предстает в ироническом свете. Впрочем, каждый человек переживал аналогичные ситуации. Когда, например, поздней ночью подходишь к собственному подъезду и видишь около него силуэты группы людей, тобой овладевает понятное чувство. И вдруг оказывается, что это знакомые (скажем, соседи по подъезду). Смех (возможно и нервный), как правило, сопровождает идентификацию ситуации. Юмор, говорил литературовед и критик В. В. Ермилов, есть показатель духовной освоенности, раскрытости предмета, овладения им.

Все сказанное можно распространить и на философское знание. Являясь отраслью гуманитарного, понимающего знания, философия не только познает мироздание в его объективных определениях, но именно понимает

43

его, устанавливает родство с ним, помогает вписаться в этот бесконечно разнообразный, одновременно простой и сложный мир.

Подведем итоги. При рассмотрении философии мы руководствовались принципом минимизации, выделив всего четыре функции (хотя можно было назвать и больше, например, описательную, объяснительную, систематизирующую, прогностическую и т. д.). Сделано это на основе принципа необходимости и достаточности: вне и помимо названных функций не будет понятна роль философии в обществе; вместе с тем, они вполне достаточны, чтобы эту роль уяснить. Набор предложенных функций, как нам представляется, есть инвариант, в котором выражена сущность философии как науки.

Возможно, читатель этой главы ожидал от нее значительно более обстоятельного и подробного изложения проблем. Не скрою, что моя задача была другой: инициировать самостоятельное изучение поставленных здесь вопросов. И если это удалось хоть в какой-то мере — задача выполнена.

Литература

1.Арсеньев А. С. Философские основания понимания личности. М., 2001.

2.Коплстон Ф. История философии. ХХ век. М., 2002.

3.Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992.

4.Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. Т. 20.

ГЛАВА III. ИСТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ МЕТАФИЗИКИ

Задача, которая стоит перед нами, — понять логику развития мировой философской мысли — нелегка. Существует ли вообще эта логика? Или философские идеи рождаются спонтанно? Есть ли в богатстве и многообразии этих идей некое единство? Почему менялась сама проблематика философии? Это непростые вопросы. И нам предстоит на них ответить.

Первое, что привлекает наше внимание, когда мы смотрим на прошлое философии, — это скопище мыслей об одном и том же. Мнения противоречат одно другому, авторы обвиняют друг друга в заблуждениях. Таким образом, философское прошлое — это как бы совокупность заблуждений. Г. Гегель хорошо сказал по поводу человеческой жизни вообще: «Когда мы обращаем взгляд на прошлое, то первое, что мы видим, это руины». Эти слова можно отнести и к истории философии. История философии, будучи изложением философских систем, становилась их критикой: «Глядя на это бурное море, если мне будет дозволено называть так человеческие мнения и рассуждения, я не в состоянии отыскать в столь обширном пространстве ни надежного убежища, ни укромного места, которые не были бы отмечены крушением какого-нибудь знаменитого мореплавателя». Вот так изящно, в стиле барокко, характеризует ситуацию французский писатель XVII века Ж. Боссюэ.

44

Но удивительно то, что каждое новое учение было бы лишено всякого смысла, если бы не стремилось преодолеть прежние заблуждения. Они невольно выступают как инструменты познания истины, приобретая положительные черты. При этом используются недостатки и ошибки предыдущих учений. Теперь уже история философии напоминает ошпаренного кота, который избегает тех домов, где он обжегся. Так с течением времени философия набирает в свою котомку «кучу» признанных заблуждений, которые становятся пособниками истины. Память о прошлых кораблекрушениях, говорил Ж. Боссюэ, увековечивается в маяках, предупреждающих о рифах и мелях. Таким образом, прошлое встает перед нами не просто как заблуждение, а как сокровищница заблуждений, в которой время от времени попадаются зерна истины. Если же теперь мы более пристально рассмотрим, в чем заключается то «опровержение», которому каждое философское учение подвергает своих предшественников, то увидим, что оно не имеет ничего общего с умерщвлением. Далее обнаруживается, что заблуждение является таковым не потому, что оно не есть истина, а потому, что оно еще не вся истина. Предшествующий философ прервал ряд своих мыслей раньше времени, не «продолжил мыслить». И произошло так, что его последователь воспользовался его же учением, загнал его в контекст своих новых идей, избежав при этом только одной ошибки: он не остановился. Воспринятый тезис не остается в новой системе таким же, каким был в старой, он дополняется. На деле речь идет уже о совершенно новой идее, отличной от той, что была вначале раскритикована, а затем использована. Эта идея «исчезает» в новом интеллектуальном построении, так как ассимилируется другой, более полной истиной.

Такова судьба идей, которые умирают, будучи превзойденными другими, более сложными идеями. Создается впечатление, будто еще до того, как человек начал мыслить, истина разбилась на множество осколков, которые теперь он вынужден собирать по одному, чтобы сложить воедино. Немецкий философ Г. Зиммель рассказывает об «обществе разбитой тарелки», которое существовало в Германии в конце XIX века. Отмечая некий юбилей, группа друзей собралась пообедать вместе. Они решили разбить тарелку и разделить между собой осколки, при этом каждый из них обязался передать перед смертью свой осколок кому-нибудь из друзей. Постепенно все осколки оказались у последнего из оставшихся в живых друзей, который сумел восстановить тарелку. И философские истины подобны разбитой тарелке: это частичные истины, представляющие собой опыты человеческой мысли по поводу реальности, через которые надо пройти. Каждая из них — «путь», «дорога», приближающая нас к истине и позволяющая познать одну из ее сторон. Но наступает такой момент, когда по старой дороге дальше идти нельзя, и не остается ничего другого,

45

как попытаться пойти по иной. Чтобы новая дорога вела к цели, ее следует выбирать, не упуская из виду прежнюю. В этом смысле новая дорога — это продолжение старой, но уже в другом направлении.

Вся вереница философов выступает как единый философ, проживший как бы две с половиной тысячи лет, в течение которых он «продолжал мыслить». Можно сказать, что этот философ существует: это современный философ. В сегодняшней философской практике и вытекающем из нее философском учении мы не упускаем из виду и учитываем значительную часть всего ранее осмысленного и продуманного в отношении проблем, составляющих нашу дисциплину. Это значит, что философские учения прошлого вносят свою лепту в нашу сегодняшнюю философию, сохраняя в ней активность и жизнеспособность.

Когда мы впервые осмысливаем какое-либо философское учение, оно поражает нас той истиной, которая в нем заключена. Не знай мы других учений — оно показалось бы нам самой истиной. Поэтому изучение любой философии вызывает незабываемое ощущение озарения. Последующие размышления заставляют нас внести поправку: истинно другое учение,

ане освоенное нами ранее. Но это вовсе не отрицает и не обесценивает наше первое впечатление: устаревшее учение продолжает «все еще» оставаться истиной, т. е. истиной в том смысле, что через нее неизбежно пройдет наш мысленный путь к другой, более полной истине.

Каждое философское учение содержит в себе все прежние учения в качестве составных частей, шагов, которые следует сделать, чтобы пройти мысленный ряд. Их присутствие может быть более или менее явным,

аможет случиться и так, что старая система будет представлена в более поздней лишь в виде рудимента. Чтобы ясно и полно почувствовать, что это действительно так, достаточно сравнить более позднюю философскую систему и более раннюю. Мало того: если внимательно рассмотреть древнюю философию, то в ней можно увидеть контуры едва зарождающихся, еще не воплощенных идей будущего. Иначе и быть не может. Поскольку проблемы философии — основополагающие, то нет ни одной философии, в которой эти проблемы не присутствовали бы. Они неразрывно связаны между собой, и если начать раздумывать над одной из них, то за ней потянутся и все остальные.

«Беседа» философов продолжается уже более двух тысяч лет. Это непрерывный диалог или диспут, ведущийся на общем языке, в роли которого выступает сама философская деятельность. Отсюда можно сделать вывод, что под маской враждующих учений скрывается одна и та же философия, что философские идеи являются внутренне тождественными. Чтобы раскрыть это тождество философских идей, можно рассмотреть каждое из расположенных в хронологическом порядке учений, понять, что у него

46

«внутри», сравнить с другими учениями. Можно для удобства распределить философов по десятилетиям и столетиям. Но тогда мы не заметим

вэтом потоке идей некие содержательные единства, которые в историкофилософском процессе являются относительно устойчивыми (например, «предметные поля», «парадигмы», «типы рациональностей» или что-то

втом же духе). Кроме того, переход от одного единства идей к другому должен характеризоваться качественными изменениями, позволяющими провести между ними четкую границу.

Поскольку для обозначения периодов философии (как содержательных единств) нам все-таки нужны хронологические вехи, мы вынуждены использовать выражения типа «V столетие», «XVII» или «начало», «рубеж столетий» и т. п. Такой подход позволяет избежать погони за недостижимым — стремлением представить в учебном пособии всех без исключения персонажей истории философии, да к тому же еще «всесторонне». Мы рассмотрим только несколько принципиальных идей, используя остальные лишь для иллюстрации конкретной исторической контекстуальности представляемых идей и концепций.

Все философские учения преподносят привычный нам мир как бы разделенным на два мира. Один из них — явный, открытый для человека, а другой — мир, который скрывается за первым, и раскрыть его суть — задача философии. Таким образом, философия рассекает надвое казавшийся нам единым мир, или (что на первый взгляд кажется чем-то совершенно противоестественным) — удваивает существующий мир путем создания за ним или над ним другого мира. В обоих случаях результат оказывается одним и тем же, поскольку рассекая ли, удваивая ли, но философия преподносит нам два мира. Связь между этими мирами различна. Они могут быть тесно переплетены, связаны друг с другом, так что скрытый мир окажется видным сквозь мир, который нам открыт.

Философия всегда пыталась за конкретными вещами увидеть нечто другое, то, что объединяет каждую вещь с другими вещами. Одной из таких первых форм философии была метафизика. Само понятие метафизики достаточно многозначно. Так, в переводе с древнегреческого оно буквально означает — «после физики». Ее рассматривали как философское учение о предельных, сверхопытных принципах и началах бытия, знания, культуры. Термин «метафизика» предложил Андроник Родосский (I в. до н. э.) при систематизации произведений Аристотеля: книга о «первых родах сущего» («Метафизика») должна следовать после «физики». Трактовка ме-

тафизики неразрывно связана с пониманием философии, ее предмета и функций в культуре. Поэтому, по-разному определяя предмет философии, философы давали различные, зачастую альтернативные, интерпретации метафизики. Часто метафизика употреблялась как синоним филосо-

47

фии. В марксизме это понятие обозначало противоположный диалектике философский метод, отрицающий качественное саморазвитие бытия через противоречия, тяготеющий к построению однозначной, статичной и умозрительной картины мира.

1. Классическая метафизика

Философия ХХ в. выдвинула ряд оригинальных концепций метафизики. Философы высказывали даже мнения о необходимости устранения метафизики из философии и культуры (позитивизм). Другие отождествляли метафизику с картиной мира, охватывающей природу и духовную жизнь. Неокантианцы (В. Виндельбанд, Г. Риккерт) рассматривали метафизику как учение о структуре, законах и принципах теоретического и практического разума и т. д.

Но прежде чем начать характеристику различных форм метафизики, стоит обратить внимание на соотношение понятий метафизики и онтологии. Дело в том, что зачастую неясно, каким образом они соотносятся, более того, иногда их просто отождествляют. А между тем содержание этих понятий не совпадает. Почему это так, стоит разобраться. Начнем с самых простых определений. Онтология — учение о бытии как таковом. Со времен античности в философии различают бытие и сущее. Сущее — совокупность окружающих вещей. Но среди многообразия вещей можно найти то, что является общим для них всех, своеобразный «нейтральный» признак всего мира (сущего вообще), заключающийся в том, что он (мир) вообще — существует. Это и выражено в понятии бытия. Почему есть нечто, а не ничто? Почему вообще что-либо есть, и на чем держится это «есть», что является его причиной? Бытие — последнее, о чем допустимо спрашивать. Бытие — это чистое существование, ни к чему не сводимое, ни из чего не выводимое. Это действительность в полном смысле слова, ибо все остальное, имеющее внешние причины, — не в полном смысле слова действительность.

Метафизика — это размышление о сверхчувственных принципах и началах бытия. Метафизические проблемы есть во всех областях знания, везде мы упираемся в то, что не доступно разуму, в некий «нерастворимый» остаток: в познании человека, истории, природы. Например, принцип причинности неявно полагает, что, если все в мире пронизано причин- но-следственными связями, то последовательность причин неизбежно уходит в бесконечность и предполагает первую причину, Бога, то есть тот уровень, о котором мы ничего не можем сказать в рамках рационального описания. Или, к примеру, анализируя проблему человека, мы можем объяснить факт его рождения биологическими законами, но появление живого человека всегда остается непостижимым чудом, как говорил русский фи-

48

лософ В. В. Розанов; в маленьком человеке мы отчетливо чувствуем дыхание иных миров, откуда он только что пришел. В этом смысле прав И. Кант, который утверждал, что метафизика — это и есть философия в точном и строгом смысле слова. Онтология же тогда выступает как основополагающая часть метафизики. В связи с этим можно поставить вопрос, а нужна ли вообще метафизика. Да, нужна. Она — не бесплодная попытка постигнуть то, что лежит за пределами любого возможного опыта, а попытка выяснить, что люди определенной эпохи думают об общей природе мира (эти представления оказываются предпосылками в том числе и кон- кретно-научного знания), понять каковы эти предпосылки и как они переходят друг в друга. Метафизика не дает последних ответов на предельные вопросы бытия; метафизика — это совокупность тех вопросов, которые задаются людьми, в том числе и учеными. Основная задача метафизики — выявить абсолютные предпосылки опыта и знания, функция которых состоит в том, чтобы задавать вопросы и не давать окончательных ответов. В исторических типах метафизики по-разному выражается фундаментальная структура философствования. Выявление этой фундаментальной структуры философии и есть основная задача метафизики и в этом своем значении она совпадает с раскрытием структуры человеческого бытия.

Впервые в западной философии мы сталкиваемся с метафизикой как самостоятельным методом у Платона. В раннегреческой философии «мудрость» была синкретичным созерцанием истинной картины космоса, поэтому собственно философский метод не отличался от научного, т. е. от теории. Платон дает описание высшего типа знания, восходящего от эмпирической реальности к бестелесным сущностям («идеям») по иерархической «лестнице» понятий и нисходящего обратно — к чувственному миру. Говоря о метафизике Платона, зададим вопрос: откуда у Платона возникло столь категорическое отделение идей, сущностей, первоначал от человека, его чувственного мира, в котором протекает на Земле его

жизнедеятельность? Почему обычный мир вещей и мир обыденной человеческой жизни надо рассматривать как навсегда отъединенный от идейобразцов, от первосущностей?

Обычный мир существует, бытийствует, но всегда, по Платону, неистинным образом. Он изменчив, полон несправедливости, зла, безобразия и никогда полностью не совместим с чистыми образами Добра и Красоты. У такого подхода есть, несомненно, свои социально-исторические, нравственные основания. Нельзя не согласиться с русским философом В. С. Соловьевым, предположившим, что первым толчком к обособлению «чистого» мира идей послужило переживание Платоном смерти Сократа. «Тот мир, — пишет В. С. Соловьев, — в котором праведник должен умереть

49

за правду, не есть настоящий, подлинный мир. Существует другой мир, где правда живет. Вот действительное жизненное основание для Платонова убеждения в истинно-сущем идеальном космосе, открытом и противоположном призрачному миру чувственных явлений. Свой идеализм — это вообще мало замечалось — Платон должен был вынести не из тех отвлеченных рассуждений, которыми он его потом пояснял и доказывал, а из глубокого душевного опыта, которым началась его жизнь». Однако центральное значение социальных сюжетов в становлении платоновской концепции идей не должно заслонять от нас другое, не менее существенное обстоятельство. А именно: мир идей рождается у Платона как ответ на труднейшие проблемы общефилософского рассуждения. Их принято именовать вечными, потому что с глубокой древности и до сего дня они вновь и вновь осмысливаются философами. Это проблема первоначала и проблема идеального.

Платон начинает острую полемику с античной «натурфилософией», т. е. древнегреческой философией, которая искала первоначало в чем-то природно-вещественном. Он спорит с целой плеядой великих предшественников: Гераклитом, Эмпедоклом, отчасти с Анаксагором. Главными для Платона были вопросы, которые для его предшественников являлись второстепенными — вопросы, касающиеся происхождения живых тел и источника рождения человеческих мыслей.

Если в прежней философии человек выглядел абсолютно слитым с общим порядком космоса (потому в проблеме всеобщего еще не столь отчетливо проявились специфические трудности объяснения человеческих феноменов), то у Сократа и Платона именно эти трудности выдвинулись в центр философствования. Сократ и Платон, как и античная мысль в целом, заняты поиском единого, всеобщего первоначала как устойчивого первоисточника, первопричины, первосущности всего, что возникает и рождается «на небе и на земле». Но они отталкиваются уже скорее не от тел природы, от телесных явлений, а от человека; притом, в отличие от предшествующей философии, в жизнедеятельности человека на первый план они выдвигают духовно-нравственные устремления, процессы и результаты.

По логике рассуждений Платона, первоначало должно, прежде всего, объяснить рождение, функционирование, смысл всего, что относится к человеку, — и высшие проявления его духа, и другие «душевные» особенности в их разнообразии, и, конечно, деятельность тела с его потребностями. Платон прав в том, что общие и конкретные причины свободных, осознанных человеческих поступков нельзя объяснить натуралистически, не прибегая к понятиям блага, долга, справедливости, то есть не обращаясь к чистым, отвлеченным понятиям (идеям). Более того, он стремится с по-

50