Филос_Учеб.пос_2009 для студ. всех форм обуч. - копия

ет, что практика подтверждает познанность объекта не только в конкретной ситуации эксперимента, но в принципе в любой ситуации.

Все сказанное легко экстраполировать на научное познание. Но гносеология не может ограничиваться рамками только этого познания. Следовательно, возникает вопрос — а в какой мере предложенные критерии применимы к другим формам познания — например, обыденному, чувственному. Суть проблемы заключатся в том, что обыденное и чувственное познание обычно определяют как постигающее не сущность, не внутреннее в предмете, а внешнее, явление. Познание сущности — прерогатива теоретического, рационального познания. Но если это так, точнее, только так, то мы возвращаемся на исходные позиции: поскольку обыденное и чувственное познание не постигают сущности явлений, указанные виды познания не имеют своим результатом знания.

На самом деле проблема сложнее. Обыденное познание, как и любое другое познание, интенционировано (нацелено) на познание именно сущности, ибо в ином случае оно вообще бы не имело статуса познания. Другое дело, как и в какой мере оно способно постичь сущность. Как уже говорилось, сущность является, присутствует во внешнем определении предмета, а значит обыденное познание в любом случае уже «работает», контактирует с сущностью. Однако возможности обыденного познания

вэтом плане весьма ограничены: это познание не имеет инструментария для познания, скажем, закона, зато может приблизиться к знанию закона путем постижения регулярностей, которым подчиняется объект. А регулярность — это преддверие закона или, фигурально говоря, «предчувствие» закона. Более того, обыденное сознание очевидно в силу его приближенности к познаваемому объекту обладает некоторыми интуициями, озарениями, на основе которых формируется удивительное явление — здравый смысл, который способен регулировать и направлять совокупный процесс человеческого познания. Таким образом, не постигая сущности

втой мере, как рациональное познание, обыденное познание обретает свой смысл лишь в соотношении с сущностью, обитает в сфере сущности, хотя и очень специфически.

Принято считать, что и чувственное познание не способно отразить сущность явления. Однако это слишком сильная абстракция. А главное, здесь логическое противоречие: если чувственное познание не отражает сущности, значит оно не познание. В реальности же «чисто чувственного» познания не существует, оно всегда выступает в контексте рационального знания, нагружено теоретической информацией. Далее, человеческая чувственность — это не просто наглядный образ плюс опосредующие его рациональные знания, это системное, интегративное образование, смысл ко-

221

торого — интенционированность, нацеленность на сущность познаваемых явлений.

Таким образом, эссенциалистский критерий познания оказывается достаточно продуктивен для того, чтобы определить суть самого познавательного процесса и, кроме того, провести четкую границу между знанием и незнанием.

Вариантом эссенциалистской концепции познания является представление о знании как истиной информации о сущности объекта. Действительно, истина есть внутренняя цель познания и всякое знание должно иметь статус истинности, в ином случае — это все, что угодно (вымыслы, ложь, заблуждение), но не знания. Как уже отмечалось, в познании существует такой удивительный феномен как ложное знание. Он удивителен прежде всего своим противоестественным сочетанием: «знание» и «ложный». По логике вещей такое сочетание, как минимум, некорректно: ведь ложь — это то, чем предмет не является; так почему же это знание? Должны ли мы элиминировать, исключить ложное знание из структуры знания?

Вопрос не простой и имеет различные решения. Наша версия такова. Во-первых, ложное знание существует в виде заблуждения. Это превращенная форма знания, когда субъект убежден в истинности имеющейся информации, хотя на самом деле она ложная. Тем не менее это форма знания, поскольку познавательные интенции (усилия) субъекта направлены на постижение сущности объекта. И как только субъект убеждается в неистинности такого знания, он отказывается от него или пытается преодолеть заблуждение, выдвигая другие версии объяснения объекта. Кроме того, реальный процесс познания таков, что в нем соседствует, преломляются истина и заблуждение и сам процесс познания идет как приближение к истине за счет освобождения от заблуждений. Поэтому заблуждение принципиально неустранимо из познания, выполняя в нем стимулирующую функцию по получению истинного знания.

Во-вторых, ложное знание существует в форме лжи, т. е. преднамеренного искажения истины. Ложь, на наш взгляд, не имеет интенции ни на постижение сущности объекта, ни на постижение истины. Иначе говоря, чем больше ложь, тем дальше она и от сущности объекта и от истины. А отсюда можно сделать вывод, что ложь не имеет статуса знания, хотя и несет в себе информацию, сведения об объекте.

Итак, определив сущность познания, перейдем к вопросу о том, как осуществляется процесс познания. В рамках объективистскореалистической концепции познание интерпретируется как процесс и результат отражения сознанием субъекта свойств и качеств объекта.

Отражение и познание. Во многих учебниках и учебных пособиях указывается, что познание есть отражение реальности, на этом ставится

222

точка, и автор переходит к рассмотрению других гносеологических проблем. Думается, что такая точка здесь явно преждевременна, и соотношение отражения и познания — серьезная проблема.

Сам феномен отражения обладает онтологической всеобщностью, т. е. во-первых, присущ всем предметам реальности любого уровня организации (неживой и живой природы), во-вторых, выражает сущность бытия. Напомним, что в этом смысле отражение понимается как способность воспроизводить свойства и структуру одного предмета в свойствах и структуре другого в результате их взаимодействия.

Нас будут интересовать не отражение как всеобщий атрибут реальности, а отражение на уровне человеческого сознания, отражение как идеальное. В этом плане правомерен вопрос: являются ли отражение и познание синонимами, всякое ли отражение (настойчиво повторяем: только на уровне человеческого сознания) есть одновременно и познание? В философской литературе уже неоднократно высказывались сомнения в правомерности такого отождествления (например, М. С. Каганом, Т. С. Холостовой и др.), однако развернутое рассмотрение и обоснование проблемы отсутствует.

На поставленный выше вопрос ответим так: познание есть и одновременно не есть отражение. Рассмотрим это подробнее.

Понятие отражения шире понятия познания по объему. В человеческом сознании существуют такие феномены, которые являются отражением реальности, но не являются ее познанием. Например, чувства, эмоции, аффекты, воля и т. д. Возьмем конкретную ситуацию: допустим, я встречаю старого знакомого, которого давно не видел, и у меня возникает чувство радости. Это чувство есть отражение возникшей ситуации, основанное на предварительной информации о том, что это за человек, какое значение он имеет в моей жизни и т. д. Но познание здесь отсутствует: чувство, эмоция лишь актуализируют предшествующие знания, на базе которых и возникает само чувство. Видимо именно поэтому Г. Гегель назвал чувства человека «знающими чувствами», т. е. основанными на знании, но не являющимися познанием действительности.

Хорошо подтверждает эту мысль рассмотрение такого специфического феномена человеческого сознания как оценка. Структура всякой оценки такова: в ней содержится знание об объекте и выражение отношения к этому объекту. Знание о свойствах объекта дано человеку с помощью воспроизведения свойств данного объекта, и это еще не оценка. Оценка начинается с того момента, когда мы сравниваем объект (точнее, его идеальный образ) с имеющимся у нас критерием ценности предметов. С помощью такого сопоставления мы получаем знание о ценности (или наоборот, не ценности) объекта и выражаем к нему отношение (как к ценному

223

или не ценному). Таким образом, оценка есть акт познания (отражения) ценности объекта и выражения отношения к уже познанной ценности объекта, которое (т. е. выражение отношения) познанием не является, а фиксирует, отражает саму ценность. Отсюда следует, что необходимо различать познавательное отражение (знание ценности) и непознавательное отражение (выражение отношения к предмету).

Следовательно, понятие отражения шире понятия познания, поскольку первое включает в себя познавательное и непознавательное отражение.

Отражение и познание различаются и функционально: задача отражения — воспроизвести, скопировать объект, задача познания — проникнуть в сущность объекта, объяснить, истолковать, понять его. Далее. Для характеристики отражения и познания мы используем разные понятия: например, определяя познание, мы говорим о ложном или истинном знании, отражение же рассматривается как адекватное или неадекватное. Наконец, можно говорить о методах и методологии познания, но не существует метода и методологии отражения. Вывод, который следует из сказанного выше, однозначен: всякое познание есть отражение реальности — и иначе познание в рамках первой гносеологической концепции не объяснить, но не всякое идеальное отражение есть познание.

Теория отражения постоянно подвергалось и сейчас подвергается критике со стороны западных философов. Философская критика учений — явление нормальное и необходимое. Однако нередко такая критика оказывается либо очень поверхностной, либо не очень корректной. Например, современный немецкий социальный позитивист Г. Гейгер полагает, что теория отражения как часть марсистской теории чрезмерно идеологизированное учение, преследующее свои частные партийные интересы. Нужно ли говорить, что теория отражения — отнюдь не изобретение марксизма, а уходит своими корнями в учения античности (Демокрит), французского материализма XVIII века и т. д.? Кстати, относительно французского материализма. Его лидер Д. Дидро дает действительно очень упрощенную картину отражения реальности. Широко известна его метафористическая интерпретация отражения сознанием реальности: человек подобен фортепиано, на клавиши которого нажимает природа, исполняя свои мелодии. Иначе говоря, человеческое познание есть пассивное воспроизведение воздействий природы на человека.

Видимо, именно поэтому, ориентируясь прежде всего на концепцию Д. Дидро, немецкий философ Г. Риккерт иронично замечает: если познание есть отражение действительности, то лучше всего и точнее познает реальность зеркало. Но, во-первых, зеркало отражает реальность (это физическое отражение), но не познает ее — познает реальность человек, субъект, иногда и с помощью зеркала. Во-вторых, — и это уже значительно серьез-

224

нее — современная концепция отражения совсем не базируется на версии французского материализма двухсотлетней давности, которая грешит натурализмом и упрощенным пониманием проблемы.

В духе последовательного прагматизма критикует теорию отражения американский философ Д. Дьюи: функция познания, пишет он, «состоит не в том, чтобы копировать объекты окружающего мира, а в том, чтобы устанавливать путь, каким могут быть созданы наиболее выгодные отношения с этими объектами». Однако сказанное не кажется нам убедительным, поскольку «установление выгодных отношений с объектами» предполагает знание того, что есть эти объекты. А это знание нельзя получить никак иначе, кроме как копированием, воспроизведением объективных свойств предмета. Радикально настроены против теории отражения современные американские философы П. Бергер и Т. Лукман, заявляя, что эта теория должна быть изгнана из теории познания. Аргументы? А их, в сущности, нет. Не считать же аргументом вскользь брошенное замечание

опримитивности теории отражения!

Ивсе-таки в чем же причина такого резкого непринятия теории отражения как основы теории познания? Мне думается, одна из причин заключается в том, что теория отражения никак не «встраивается» в гносеологические концепции, развиваемые названными философами, а скорее противоречит им. Но такое противоречие совсем не свидетельствует о бесплодности и непродуктивности теории отражения. Другие причины заключаются скорее всего в том, что критики теории отражения основывают свои суждения на упрощенном, примитивном понимании этой теории.

Итак, каковы же постулаты современной теории отражения как теории познания? Прежде всего со всей определенностью скажем: если бы познание было бы действительно зеркальной копией, отражением реальности, то такое познание было бы не нужно человеку, не имело бы для него никакой значимости. Во-первых, познавательное отражение реальности есть всегда избирательное ее воспроизведение. Из всего многообразия информации об объекте субъект отбирает лишь то, что представляет для него интерес, абстрагируясь от всего другого, не принимая его в расчет.

Во-вторых, познавательное отражение реальности есть конструктивное отражение объекта. Это означает, что познающий субъект преобразует имеющуюся информацию, «деформирует» ее в том, в частности, плане, что элемент, занимающий весьма скромное место в структуре объекта, в субъективной структуре образа может иметь главное значение, а иной раз и гипертрофируется в этом образе. Например, голосовые данные человека не являются важнейшим элементом структуры его личности, однако в некоторой ситуации, скажем, при кастинге претендентов на должность диктора радио или телевидения они будут решающими.

225

В-третьих, поскольку познающий субъект всегда ориентирован на будущую деятельность с объектом, ему необходима информация не только о наличном, но и о будущем состоянии объекта, ожидаемых трансформациях объекта в ходе деятельности. Это означает, что познавательный образ включает в себя элементы предвидения, прогноза.

В-четвертых, отражение реальности субъектом есть творческое ее воспроизведение. В частности, в процессе познания человек создает такие образы, реального прототипа которым не существует (кентавр, Кощей Бессмертный и т. д.). Можно даже сформулировать такую максиму: чем больше образ «не похож» на объект, чем больше в нем несовпадений с отображаемым объектом, тем выше познавательные возможности идеального образа. И в этом заключается реальная диалектика отражения: отход от объекта есть одновременно приближение к познанию сущности, к познанию того, что нужно человеку. Афористично выразил эту мысль В. И. Ленин: отойти от объекта, чтобы вернее попасть в него.

Таким образом, познавательное отражение — в особенности в его высших, развитых формах — ничего общего не имеет с зеркальным, буквальным повторением объекта в субъективной форме. Возникновение познавательного образа — всегда творчество. И это важнейшее условие отражения как познания.

По ходу изложения гносеологических проблем мы неоднократно использовали понятия «идеальный образ», «идеальное отражение», не поясняя, что означает само понятие идеальности. Интуитивно, конечно, ясно, что такое идеальное: это то, что не материально, то, в какой форме существует сознание и познание. Однако идеальность, будучи важнейшей, сущностной характеристикой познания, нуждается в более детальной и содержательной расшифровке. В ином случае представление о процессе и результате познания будет не только не полным, но даже ущербным.

Идеальная природа познания. Основная интрига в изложении проблемы будет заключаться вот в чем. Отражение реальности в образной форме свойственно и животным. Но являются ли эти образы идеальными по своему характеру? Очевидно, нет, поскольку идеальность — характеристика только человеческого сознания и познания. Тогда каковы же по своей природе эти образы? Материальны? Но такое предположение нелепо: образы предметов, возникающие в мозгу животного, разумеется, не есть сами предметы, а их отражение. А в то же время каждый, кто хотя бы даже в самой небольшой степени знаком с философской проблематикой, знает, что реальность может быть либо материальной, либо идеальной. И третьего не дано. Но к какой же тогда реальности отнести отражение животными действительности?

226

Все сказанное далее совсем не носит характер абсолютной, окончательной истины. Это скорее приглашение вместе подумать над трудной, но и интересной проблемой. Об идеальном уже говорилось в предыдущем разделе данного учебного пособия (см. главу «Проблема сознания в философии»). В целом разделяя позицию автора этого раздела, мы хотим, во-

в характере человеческой деятельности. Сущность человека деятельностная, человек становится таковым лишь в процессе деятельности, различных ее форм. При этом характер деятельности человека принципиально отличается от жизнедеятельности животного. На вопрос, в чем заключается это отличие, студенты отвечают обычно так: отличие в сознательном характере человеческой деятельности. Это, конечно, правильно, но непонятно, почему эта деятельность сознательна.

Дело в том, что человек находится в особом отношении к реальности — адаптивно-адаптирующем, в то время как животное находится в адаптивном отношении к ней. Способ существования животного — приспособиться, адаптироваться к действительности, мобилизовав для этого биологические, физиологические, наследственные данные и возможности. Предок человека — антропоид (получеловек, полуживотное), выведенный биологической эволюцией на высший этап организации, уже не может существовать подобно животному. Более высокий уровень организации антропоида лишает его возможности приспособления к окружающей среде, как это делают менее организованные животные (например, антропоид не имеет способности к анабиозу, не обладает высокой степенью передвижения, чтобы догнать добычу, не имеет густого волосяного покрова и т. д.). Вместе с тем антропоид обладает и многими преимуществами перед животными: наиболее развитый мозг, конечность, которая при некотором преобразовании может развиться в человеческую руку, жизнь стаей и т. д. В результате этого антропоид получает уникальную возможность: не имея возможности приспособиться к среде, он обретает возможность изменять эту среду, приспособить ее к себе, к своим потребностям. И такая возможность реализуется с помощью его деятельности.

Как уже отмечалось, деятельность по своему характеру отличается от жизнедеятельности животного. Деятельность в отличие от способа существования животного есть изменение, т. е. производство среды, в которой начинает жить антропоид. При этом деятельность производит не только среду, но и обусловливает переход антропоида в состояние человека, обусловливает процесс антропосоциогенеза — появление человека. Таким образом, адаптивно-адаптирующий характер человеческой деятельности

227

заключается в том, что человек изменяет, адаптирует, приспосабливает к себе среду обитания, а затем приспосабливается сам к этой изме ненной среде.

Такой характер деятельности имеет обязательное следствие. Для осуществления адаптивно-адаптирующей деятельности необходимо знание, как и в каком направлении необходимо преобразовать, изменять среду обитания человека. Воздействуя на предметы окружающей среды с помощью искусственных средств, орудий труда, человек раскрывает, обнаруживает, а впоследствии и начинает осознавать свойства и качества этих предметов (например, их структуру, плотность и т. д.). Схемы действия с предметами отображаются в его сознании в виде схем мышления: практически расчленяя предмет, человек запечатлевает эту операцию в сознании в форме акции анализа. Таким образом, деятельность с реальными предметами обусловливает появление деятельности идеальной — познания, мышления.

Итак, первый признак идеального нами выявлен: идеальное — это знание о предметах реальности, существующее в особой, нематериальной форме, в виде образов и схем деятельности сознания. У животных нет в строгом смысле этого слова знаний, а следовательно, и нет идеального. Сказанное может показаться абсурдным. Попробуем разобраться. Конечно, всякое животное для того, чтобы ориентироваться в среде, имеет некоторую информацию, сведения об окружающей реальности, весь вопросов том, что это за информация. Знать, как говорил еще Сократ, значит знать, что представляет собою познаваемый объект. Животное обладает сведениями о том, насколько значим конкретный предмет для его существования, но что есть предмет — этого животное не знает. Например, что «знает» волк о зайце? Только то, что он годится в пищу. Знание же есть информация о предмете самом по себе, о его объективных свойствах, качествах, структурах.

Преобразующий характер человеческой деятельности обусловливает тот факт, что, прежде чем использовать предмет, субъект должен выяснить, выявить его объективные свойства. Но именно это, повторяем, и есть знание. Продолжая приведенный пример, можно сказать, что, занимаясь приручением и разведением животных, человек вынужден иметь знания о режиме их содержания, питании, болезнях и т. д. Иначе говоря, благодаря характеру своей деятельности человек впервые взглянул на зайца не просто как на предмет, годный в пищу, но и как на объект познания.

Наконец, если мы применим к обозначенной ситуации главный критерий познания — постижение сущности объектов, то выводы последуют аналогичные. Животное не знает сущности объекта (эта сущность для него

228

вообще не существует), деятельность человека без знания сущности попросту не состоится.

Но здесь, полагаем, нужны некоторые пояснения. Не слишком ли ригористичен, строг введенный нами критерий познания? Ведь не всякое познание постигает сущность явлений. Например, принято утверждать, что сущность познается только на уровне абстрактного, логического мышления, на уровне же чувственного отражения реальности отображается внешнее, несущественное в предмете. Но как известно, чувственное отражение присуще и животному. Следовательно, здесь одно из двух: либо человеческое чувственное познание не есть познание, ибо оно не постигает сущности, либо введенный нами критерий недостаточно универсален и не «срабатывает» при определении характера чувственного отражения.

Однако сформулированная здесь альтернатива, несмотря на ее кажущуюся очевидность, некорректна. Поясним это на таком примере, точнее, с помощью такой аналогии. Про эстетически неразвитого человека, воспринимающего произведения живописи говорят, что он не видит линии, не чувствует колорита, не ощущает перспективы, хотя способности видеть

вобычном смысле он не лишен, по крайней мере, он отдает себе отчет, что именно изображено на картине (произведения современных модернистов я не имею ввиду). Не очень образованный эстетически человек имеет

всущности один критерий оценки литературных произведений: как в жизни. Но в литературе — и прежде всего реалистической — все бывает как раз «не как в жизни»: скачущая фигура царя по Петербургу (« Медный всадник» А. С. Пушкина), летящая над Москвой Маргарита («Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова). Правда жизни и правда искусства — разные вещи. Поэтому художественно неразвитый человек не способен к эстетическому познанию произведений искусства, их действительная ценность и содержание оказываются для него непостижимыми.

Но какое отношение имеет все сказанное к сформулированной здесь проблеме? Очень даже прямое. Животное отражает предметы такими, какими они существуют, фигурально говоря, «как в жизни», без попытки раскрыть, что они есть, каково их объективное содержание. Животное способно ощутить твердость предмета, но не «знает», что такое твердость. Человеческая чувственность носит радикально иной характер. Чисто чувственного отражения человеком реальности не существует, оно всегда нагружено, опосредованно имеющимися у него рациональными представлениями о предмете. Чувственный образ человека (ощущения, восприятия, представления) — это всегда сплав чувственного и рационального. Именно поэтому, например, на уровне представлений человек способен к чувственной абстракции, к выделению в отображаемом предмете главного, типичного, определяющего.

229

Итак, человек отличается от животного не только тем, что, кроме чувственного отражения, у него есть и абстрактный, логический уровень мышления. Сама чувственность человека принципиально иная, чем у животного. Встроенная, включенная в общий познавательный процесс, чувственная ступень познания человека интенционирована, направлена на постижение сущности предметов. Отсюда человеческая чувственность — это познание, знания. Отсюда же и следует, что чувственная ступень познания есть по своей природе идеальное. Что, собственно говоря, и требовалось доказать.

Однако как все-таки квалифицировать ту информацию о реальности, которая имеется у животных, ведь они что-то же «знают» о действительности? Мы полагаем, что лучше всего это можно назвать пред-знанием, про- то-знанием, подобно тому как мы говорим о зачатках интеллекта, характеризуя отражательную активность животного.

Идеальное, далее, изначально связано с общественным способом существования человека. Идеальное — сознание и познание — принципиально не могут возникнуть у человека-одиночки, о чем свидетельствуют многочисленные факты различных Маугли, выросших в среде животных. Но эти факты лишь подтверждают, но не объясняют общественный характер идеального. Специалист по проблеме идеального Э. В. Ильенков совершенно справедливо утверждает, что идеальное не может возникнуть в индивидуальном сознании, что идеальное — факт общественного сознания, что, наконец, идеальное вообще имеет своим истоком не психическую деятельность человеческого мозга, а схемы общественной материальнопреобразующей деятельности, интериоризированные (перенесенные) в схемы деятельности психики. Практика преподавания философии, однако, показывает, что даже студенты, самым прилежным образом читающие работы Э. В. Ильенкова, далеко не всегда усваивают его идеи. В чем причина этого явления — в сложности ли проблемы или в способе ее изложения или, наконец, в интеллектуальных возможностях студентов — оставим этот вопрос открытым. Значительно более важно попытаться как-то переинтерпретировать идеи этого выдающегося отечественного философа.

Итак, почему же идеальное носит только и исключительно общественный характер? Похожесть коллективного, стайного существования животных на человеческое общество — чисто внешняя. И стая (муравейник, улей и т. д.) и общество — образования системные, но при этом они имеют разные системные качества. Как отмечал еще французский философ Э. Дюркгейм, тайну (или даже — мистическую тайну) системы надо искать не в ее элементах, а в ее структуре, т. е способе связи элементов, в характере этих связей. Сообщество животных объединено отношениями биологического выживания, для реализации которого оказывается вполне

230