И о себе.

Я, ассенизатор

и водовоз,

революцией

мобилизованный и призванный,

ушел на фронт

из барских садоводств

поэзии —

бабы капризной.

“Лесенка” применялась Маяковским и в стихах, не являющихся то­ническими⁹⁰. Из них для стихов советского периода характерны нетради­ционные вольные ямбы и хореи, нисколько не напоминающие крылов­ские или грибоедовские ямбы, длиной до десяти стоп, хотя как правило до семи. Такой хорей использован, например, в стихотворениях “Юби­лейное” (где первая “лесенка” — обращение, выделенное шрифтом, — “Александр Сергеевич, / разрешите представиться. / Маяковский”, — по сути, вообще прозаический, или акцентный, зачин), “Сергею Есенину”,

“Товарищу Нетте пароходу и человеку”. Но хорей в них не всегда выдер­живается, как в “Необычайном приключении, бывшем с Владимиром Маяковским летом на даче” (1920), записанном еще в “столбик”, дваж­ды не выдерживаются чередующиеся 4-х- и 3-стопный ямб: строки “мед­ленно и верно”, “нас, товарищ, двое!” — хореические. “Письмо Татьяне Яковлевой” или “Во весь голос” в произвольном порядке чередуют раз­ные формы тонического (отнюдь не только чисто тонического) и силла­бо-тонического стиха, метрические переходы как правило совпадают со смысловыми, но декламационная интонация сближает разные формы стиха. Вольные ямбы и хореи Маяковского трудно назвать классическими формами, хотя стопы в них обнаруживаются. Главное, стих Маяковского исключительно разнообразен и гибок, легко и в основном естественно сочетает ранее не сочетавшееся. Но единой системой стихосложения его считать нельзя.

Тонический стих вообще пережил свой расцвет в первой четверти XX века. В 1925—1935 годах “тоника занимает около четверти всей об­следованной стихотворной продукции — больше, чем в предыдущем пе­риоде; но состав ее уже не тот, большая часть ее — дольники, которые ближе всего к силлаботонике, ритм акцентного стиха становится строже и проще...” (МГ, с. 292). Впоследствии крупные поэты акцентным сти­хом почти не писали.

Наиболее раскованная форма стиха так и называется — СВОБОДНЫЙ СТИХ, или, по-французски, ВЕРЛИБР. Уже в XVIII веке существовали переводы античных хоров и гимнов, которые в оригинале написаны сложными логаэдами — с не всегда повторяющейся конфигурацией строк, но, по сути, вовсе не произвольной. В русских переводах исполь­зовались немецкие переводы-посредники и немецкие же подражания этим формам, которые не могли сохранить их логаэдическую природу. Стих лишался единого метра или размера, производил впечатление не подчинявшегося правилам. На практике русский свободный стих в XVIII—XIX веках (когда еще не было этого термина) представал как вольный дольник, а нередко и вольный трехсложник с отдельными вкраплениями дольника (и то не всегда), но осознавался как мало чем отличающийся от прозы. Большая часть русского свободного стиха XIX столетия — переводы нескольких ориентированных на античность стихо­творений И.В. Гёте и цикла “Северное море” Г. Гейне. Но были и ориги­нальные опыты в этом направлении — Ф.Н. Глинки, А А. Фета, Я.П. По­лонского, соотносившиеся в сознании их современников с метризован­ной прозой. Вот отрывок из стихотворения Фета “Нептуну Леверрье” (1847), написанного после открытия астрономом У.Ж.Ж. Леверрье неиз­вестной раньше планеты:

Здравствуй!

На половинном пути

К вечности здравствуй, Нептун! Над собою

Слышишь ли шумные крылья и ветер,

Спертый нагрудными сизыми перьями? Здравствуй!

Нет мгновенья покою;

Вслед за тобою летящая

Феба стрела, я вижу, стоит,

С визгом перья поджавши, в эфире.

Более чем вероятно, что такой стих ассоциировался также с некими ответвлениями гекзаметра⁹¹.

Русские символисты обратились к новому, не соотносившемуся ими с силлабо-тоникой верлибру, учтя опыт уже своих прямых французских предшественников, хотя Брюсов еще осознавал русский верлибр в каче­стве сочетания силлабо-тонических стихов разных метров и в собствен­ной практике лишь отчасти допускал более раскованные формы. Настоя­щий верлибр, аналог западноевропейского, использован, в частности, Блоком. В нем нет определенной метрической основы и рифм, но он разделен на неравные стихи, которые функционально приравнены и тре­буют декламации, принятой при чтении стихов, а не прозы (интонацион­но выровненной, замедленной, с паузами, хотя бы “звучащими”, выде­ляемыми голосом, в конце стихов):

Сколько ни говорите о печальном,

Сколько ни размышляйте о концах и началах,

Все же, я смею думать,

Что вам только пятнадцать лет.

И потому я хотел бы,

Чтобы вы влюбились в простого человека,

Который любит землю и небо

Больше, чем рифмованные и нерифмованные

Речи о земле и о небе.

“Когда вы стоите на моем пути..." (1908)

Получили признание также свободные стихи, часто с синтаксическим параллелизмом, из цикла М.А. Кузмина “Александрийские песни” (1904—1908). Но даже в серебряном веке верлибр имел довольно скромное распространение, а в советское время фактически не призна­вался⁹² и стал возрождаться только начиная с 50-х годов. В 80-е и осо­бенно 90-е годы приверженцы верлибра многочисленны, но в основном малоизвестны. Современный верлибр тяготеет к максимальной кратко­сти и чаще всего выражает свежий, неожиданный взгляд на окружающее или подчеркнуто небанальную мысль. На Западе, а во многом и на Восто­ке верлибр в XX веке, в отличие от России, — самая распространенная или даже почти единственная форма стиха.

Стиховеды обычно относят к неклассическому стиху и гекзаметр, и логаэды, и все виды тонического стиха, и, конечно, свободный стих. По чисто внешнему признаку, как отличные от господствующей в русской поэзии силлабо-тоники, они объединены и в этом разделе. Но функцио­нально они отнюдь не все были неклассическими. “Дактило-хореиче­ский” гекзаметр, несмотря на то, что формально это один из размеров дольника, логаэды и даже ранний свободный стих были освящены авто­ритетом древних греков и никогда не осмыслялись как нетрадиционные, запретные, почему-либо неприемлемые формы. В точном смысле не­классический стих — разные виды тоники и верлибр — распространился только в начале XX века, когда традиционность в поэзии не приветствова­лась. В советское время, несмотря на официальную канонизацию Маяков­ского, господствовала псевдоклассическая традиция, но она дала поэзии го­раздо меньше, чем сделали люди серебряного века и его наследники.