Хрестоматия

к ситуации движений, из которых путем успеха отбираются правильные реакции и которые затем благодаря частому повторению объединяются в общую цепную реак­ цию. Для интеллектуальной реакции (операции) характерно именно то, что она возникает не из отдельных частей суммативным путем, а сразу как целое, которое определяет свойства и функциональное значение своих отдельных частей.

В. Келер дал блестящее экспериментальное доказательство такого целостного характера интеллектуальных реакций шимпанзе. Он показал, что отдельное, еди­ ничное, частичное действие, входящее в состав всей операции животного, рас­ сматриваемое само по себе, бессмысленно, порой даже уводит от цели, но в соединении с другими и только в связи с ними приобретает смысл. Целостное действие, говорит Келер, есть единственный возможный способ решения в дан­ ном случае. И этот признак Келер выдвигает как критерий всякого истинного обходного пути, т.е. всякой интеллектуальной операции. Животное поставлено в такую ситуацию, что для овладения лежащим перед ним плодом оно должно совершить обходное движение, например, оно должно первоначально не тянуть плод к себе по прямому пути, но толкать его от себя — для того, чтобы выкатить его на такое место, откуда затем, обежав ящик с другой стороны, достать плод рукой. Совершенно очевидно, что в этом случае целое содержит части, которые в изве­ стном смысле противоположны ему. Такое диалектическое единство частей це­ лостного процесса и есть истинный критерий интеллектуальной реакции.

Но эта реакция как целое возникает непосредственно из воздействия структу­ ры ситуации на животное, и разумность реакции проверяется тем, насколько структура операции животного соответствует объективной структуре ситуации.

В.Келер выходит, таким образом, на путь чисто объективного исследования интеллекта. Он прямо говорит, что, указывая на эти целостные операции живот­ ного, мы еще ничего не говорим тем самым относительно сознания животного, но говорим пока исключительно о его поведении. Различие между осмысленными

инеосмысленными операциями относится, по его словам, всецело к элементарной феноменологии поведения шимпанзе.

В.Келер борется с механистическими тенденциями в естественнонаучной пси­ хологии и пытается показать, что при переходе к высшему типу поведения мы можем совершенно объективно констатировать у животных качественное отличие новой ступени в развитии поведения от чистой самодрессировки.

Исследования Келера породили большую литературу, в которой критически раз­ бираются как основные утверждения автора, так и толкование отдельных моментов его исследования. Ни один из критиков не опровергает фактической стороны сооб­ щений Келера, но многие расходятся с ним в толковании опытов. Мы остановимся на наиболее типических и основных критических точках зрения, которые помогут нам найти правильную оценку и понимание положений, выдвинутых Келером.

Прежде всего Келер встретил критику со стороны психологов-субъективистов. Так,

П.Линдворский полагает, что обезьяна не может обнаружить разумного поведения по двум основаниям: во-первых, обезьяны, в отличие от человека, обнаруживают застой умственного развития в течение тысячелетий, во-вторых, интеллект для этого автора равнозначен пониманию отношений, а операции обезьян не могут быть ос­ нованы на понимании подобного рода. Для этой критики в высшей степени харак­ терно то, что она при толковании поведения шимпанзе выдвигает совершенно дру­ гой методологический принцип, чем Келер. Она стоит на старой субъективной и механистической точке зрения. Объективные и структурные критерии для нее неубе­ дительны. Для Келера критерий интеллекта — обращение с вещами сообразно их

262 Л.С.Выготский

структурным свойствам, но Линдворский полагает, что с точки зрения этого крите­ рия мы должны будем и инстинктивные действия отнести к интеллекту.

К. Коффка, другой видный представитель структурной психологии, разбирая это мнение, справедливо указывает, что при чисто инстинктивном действии, как показали многочисленные наблюдения и эксперименты (Г. Фолькельта и других), мы можем констатировать в высшей степени нецелесообразное поведение по от­ ношению к существенно важным структурным свойствам всякий раз, как ситуа­ ция отклоняется от нормального типа.

Но самый важный и основной момент в критике Линдворского тот, что он разла­ гает разумные операции шимпанзе на отдельные части и задается вопросом, в каком месте этой операции вступает в действие разум. Сам вопрос в корне отрицает поста­ новку проблемы, принятую Келером, ибо для Келера разум не «вступает» в от­ дельный момент данной операции, а операция в целом, в своей структуре, соответ­ ствует внешней структуре ситуации и, следовательно, разумна. Келер показал, что отдельные части операции, рассматриваемые сами по себе, бессмысленны и приоб­ ретают относительный смысл только в структуре целого действия.

Если принять выдвигаемые этой критикой критерии субъективной эмпирической психологии, мы принуждены будем тем самым заранее, независимо от исхода любо­ го исследования, приписывать разуму только те свойства, которые интроспектив­ ный анализ открывает в мышлении человека. Так, К. Бюлер, соглашаясь с тем, что по всем объективным признакам поведение обезьян в опытах Келера не позволяет видеть в этих операциях разумную деятельность, видит в этих операциях случайное, т.е. слепое, неразумное действие ассоциативного механизма.

Для Бюлера, как и для других психологов-субъективистов, разум связан не­ пременно с суждениями, с переживаниями уверенности. Следует доказать, гово­ рит он, что шимпанзе образуют суждения. Вместе с тем он вполне принимает объективное истолкование Келера, который намерен в своей теории показать, что отношения вещей определяют поведение обезьян. Бюлер находит, что это вполне возможно доказать, и считает это серьезным началом мышления. Спор, таким образом, идет о понимании интеллекта, но не о толковании опытов.

Для объяснения поведения обезьян Бюлер допускает целый ряд гипотез, ос­ нования которых сводятся к следующему. Он предполагает, что принцип обход­ ных путей и принцип доставания плода через пригибание ветки или срывание ее и последовательное притягивание к себе даны животным от природы, подобно тому как даны другие инстинктивные механизмы, которые мы в отдельности еще не можем разъяснить, но которые должны признать как факт.

Таким образом, отнеся не без достаточных оснований часть успеха шимпанзе за счет инстинкта и самодрессировки в течение предшествовавшей жизни, Бюлер предполагает далее, уже совершенно произвольно, что животное способно вчув­ ствоваться в конечную ситуацию и исходить из нее. Он готов объяснить поведение шимпанзе игрой представлений. Жителю деревьев, говорит он, должна быть хо­ рошо знакома связь ветки с плодом. Когда животное сидит в помещении за ре­ шеткой, где снаружи лежит плод без ветки, а внутри ветка без плода, то, с психологической точки зрения, главным фактом является то, что оно, так ска­ зать, связывает их вместе в своем представлении — все остальное понятно рамо собой. То же можно сказать о ящике. Когда в лесу обезьяна замечает плод высоко на дереве, то совершенно естественно, что она высматривает тот ствол, по кото­ рому ей надо влезть, чтобы достать плод. В помещении дерева нет, но в поле зрения есть ящик, и душевное действие состоит в том, что она в своем представ-

лении ставит ящик на соответствующее место. Подумано — сделано, потому что и без того шимпанзе, играя, постоянно таскает ящики по всему помещению.

Мы видим, что Бюлер, в отличие от Келера, склонен свести механизм дей­ ствий шимпанзе к автоматической игре представлений. Все это толкование, как нам кажется, нисколько не основывается на фактических данных, полученных Келером, потому что ничто в его исследовании не говорит за то, что обезьяна действительно прежде решает задачу в представлениях; но важнее всего, что Бюлер приписывает шимпанзе, как говорит К. Коффка, в высшей степени сложную деятельность представлений, которая, именно судя по опытам Келера, в высшей степени маловероятна. В самом деле, где объективные основания приписывать, как это делает Бюлер, животному способность поставить самого себя в конечное положение и своим взором исходить от цели?

Напротив, Келер показал, как мы отмечали выше, что именно крайняя огра­ ниченность жизни представлений — характерная черта для интеллекта шимпан­ зе, что эти животные, как правило, переходят к слепому образу действий уже тогда, когда наглядная ситуация становится сколько-нибудь неясной и оптически спутанной. Именно неспособность шимпанзе определять свои действия пред­ ставлениями, т.е. не наглядными, или следовыми, стимулами, отличает все пове­ дение шимпанзе. Келеру удалось экспериментально показать, как малейшее ос­ ложнение или путаница во внешней ситуации приводит к отказу шимпанзе от решения задачи, которая сама по себе может быть им решена без всякого труда. Но решающее доказательство того, что действия шимпанзе не простая игра пред­ ставлений, мы видим в эксперименте Келера. В самом деле, если, как предпола­ гает Бюлер, обезьяна употребляет палку в качестве орудия потому только, что она в своем представлении возвращается к ветке, на которой висит плод, то всегда действительная ветка, растущая на дереве, должна была бы легче и скорее сделаться орудием. Эксперимент, однако, показывает обратное: для обезьяны в высшей степени трудна задача отломать живую ветку от дерева и приспособить ее в качестве орудия — это гораздо более трудная задача, чем применять готовую палку.

Мы видим, таким образом, что эксперимент говорит не в пользу предположений Бюлера, и вместе с Коффкой полагаем, что операция шимпанзе — соединение пал­ ки и плода — происходит не в области представлений или подобного психофизиоло­ гического процесса, но в зрительном поле и что эта операция не репродукция пре­ жнего «переживания», а установление новой структурной связи. Серьезным экспериментальным доказательством этого служат аналогичные опыты Э. Иенша (1927) над детьми-эйдетиками. Эти опыты показали, что сближение орудия и цели, установление чисто оптической связи между ними происходит в самом зрительном поле эйдетика.

Но в критике Бюлера есть положения, которые кажутся нам в высшей степени справедливыми и важными. Они не только не опровергают положений Келера, но подкрепляют их и дают им новое освещение. Бюлер признает, что действия шимпан­ зе носят характер объективно осмысленных действий, но оказывается, говорит он, что по совершенству и методической чистоте это естественное исполнение отстает от многих других. Сравните хотя бы шаткие сооружения из ящиков у обезьян с пче­ лиными сохами и паутиной пауков. Быстрота и уверенность, с которыми пауки и пчелы работают для достижения цели, как только им даны все обстоятельства, по­ буждающие их к тому, гораздо выше неуверенных и колеблющихся движений обезьян.

Мы видим в этом признаке именно доказательство в пользу того, что перед нами действительно не инстинктивное, а вновь появившееся действие обезьяны,

264 Л.С.Выготский

или, как говорит Бюлер, «изобретение в техническом значении этого слова». Но самая ценная во всей критике Бюлера следующая мысль: он призывает подчерк­ нуть не только то, что отличает поведение шимпанзе от инстинктивных действий и навыков, но указать и на то, что их сближает.

Поэтому если и нельзя действия шимпанзе свести к инстинкту, к прямому воспоминанию из естественной жизни, к прежде образовавшемуся навыку, то все же огромная доля прежнего опыта обезьян в их поведении при новых ситуа­ циях, удивительное соответствие ситуаций, встречающихся в естественной лес­ ной жизни, и ситуаций, создаваемых в эксперименте, — все это, кажется нам, отмечено совершенно справедливо.

К. Бюлер, очень подробно и, по-нашему, вполне убедительно показывает: как то, к чему животное оказалось способно при эксперименте, так и то, чего оно не могло выполнить, одинаково объясняется из условий естественной жизни обезь­ яны в лесу. Так, прототип употребления палки он видит в срывании плода при помощи ветки, влезание вверх с помощью ящиков относит к карабканию по стволам деревьев, а неспособность животных устранять препятствия сводит к тому, что лазающее животное непременно обойдет препятствие, преграждающее путь в лесу. Устранить его вряд ли когда представится повод, и потому все задачи с препятствиями очень затруднительны для обезьян. Человеку кажется очень просто принять ящик, стоящий около самой решетки и закрывающий место, с которого можно достать плод, а многие шимпанзе часами трудились над разными другими способами, пока не догадались, наконец, что надо сделать. Поэтому Бюлер спра­ ведливо говорит, что в действиях шимпанзе нам не бросается в глаза разрыв с прошлым. Маленький прогресс в жизни представлений, немного более свободная игра ассоциаций — вот, может быть, все, чем шимпанзе выше собаки. Все дело в том, чтобы правильно воспользоваться тем, что имеешь. В этом вся новизна.

Нельзя отказать в справедливости мысли Бюлера о том, что в интеллекте шим­ панзе нет разрыва с предшествующей деятельностью и что сама интеллектуальная операция, как это мы можем установить и в отношении мышления человека, непре­ менно надстраивается над системой прежних навыков и служит их новой комби­ нацией, однако навыки, участвующие в интеллектуальной операции и входящие в ее состав, являются уже «снятой категорией» в этой высшей форме поведения. Но Бюлер совершает новую ошибку, полагая, будто природа не делает скачков; разви­ тие делают именно скачки, и количественные изменения, о которых он говорит, сравнивая собаку и шимпанзе, переходят в качественные, один тип поведения сме­ няется другим. Преодоление ошибок механистического естествознания заключается в признании этого диалектического принципа перехода количества в качество.

Но тем же самым грешит и критика Келера «снизу», со стороны зоопсихологии. В.А. Вагнер, оценивая поведение шимпанзе в опытах Келера, приходит к вы­ воду, что целепонимание здесь, если учитывать начальный и конечный момен­ ты, как будто налицо. Но если мы учтем указанные самим Келером детали дей­ ствий между этими моментами, то способность к целепонимательности начинает становиться более сомнительной. Пробы, которые делают обезьяны, ошибки, которые они допускают, неумение их поставить один ящик на другой и т.д. — все

это говорит против разумности их действий.

В.А. Вагнер считает возможным, как и Бюлер, свести действия шимпанзе к инстинк­ там, «потому что все эти предметы в их глазах ничем не отличаются от тех, какими они пользуются на свободе: дверь или пень, канат или сучок, лиана или веревка — это вещи, различные в наших глазах и совершенно тождественные в глазах обезьяны

в качестве средств решения задачи». Стоит принять это, и мы с естественной необхо­ димостью приходим к выводу, что прав был Торндайк, не обнаруживший у обезьян (низших!) ничего, кроме действия ассоциативного механизма. По умственным спо­ собностям, признает этот автор, обезьяны занимают высшее место, но все же они представляют собой ничто по сравнению с человеком, так как обнаруживают пол­ ную неспособность к мышлению, хотя бы самому элементарному.

Рассматривая опыт с изготовлением орудий, Вагнер говорит: «Так ли это? Факт передан, конечно, верно, но истинный его смысл, несомненно, скрыт за пропуска­ ми тех сотен, быть может тысяч, нелепых, бессмысленных действий, производив­ шихся обезьянами в стремлении получить плоды». Указывая на применение обезья­ нами негодных орудий, он замечает, что едва ли можно согласиться с Келером, утверждающим, что шимпанзе обнаруживает разумные способности, по типу совер­ шенно сходные с теми, какие свойственны человеку. По мнению Вагнера, ученый гораздо ближе к истине, когда говорит, что отсутствие представлений о предметах и явлениях и отсутствие дара речи кладут резкую грань между человекообразными обе­ зьянами и самыми низшими человеческими расами.

Нам кажется, что Вагнер допускает здесь две ошибки. Во-первых, как показал Келер, самые ошибки («хорошие ошибки») обезьян часто свидетельствуют в пользу признания их разумных способностей, а не против него. Во-вторых, тот факт, что у обезьян наряду с осмысленными действиями встречаются, и притом в гораздо большем числе, и неосмысленные, как у человека, ни в малой степени не гово­ рит против того, что мы должны вообще отличать один тип поведения от другого.

Но самое главное, самое важное — Вагнер проходит мимо основного крите­ рия, выдвигаемого Келером, именно мимо структурного характера самой опера­ ции и соответствия ее внешней структуре ситуации. Ни того ни другого фактичес­ ки не опровергает Вагнер, не показывая в то же время, что эти же моменты могут быть выведены из инстинктивных действий.

Так точно и В.М. Боровский не видит никаких оснований для того, чтобы выделять операции шимпанзе совершенно в особый тип поведения и приписы­ вать этим животным разум. Он склонен думать, что никакого принципиального отличия между поведением обезьяны и поведением крысы не имеется. Он гово­ рит, что если обезьяна видимых проб не производит (рук не протягивает), то она «примеривается» какими-нибудь мускулами; так же производит незаконченные попытки, как и крыса; оценивает расстояние на основании предыдущего опыта; чем-то «экспериментирует», а после этого появляется «внезапное решение», и поскольку мы точно не знаем, как именно оно появилось, не знаем его истории и механизма, постольку мы не имеем возможности расшифровать пока разные «Einsicht» и «идеации». Для нас такие этикетки могут только служить сигналами от­ крытой еще проблемы, если там нет лжепроблемы.

Как и другие авторы, Боровский, забегая вперед Келера, пытается показать, что обезьяна решает задачу путем внутренних проб и примеривания. На это мож­ но сказать, что Келер и сам оставляет совершенно открытым вопрос о том, сво­ дима или не сводима операция шимпанзе к действию ассоциативного механизма. Мы уже приводили это мнение Келера. В другом месте он говорит еще яснее.

Отклонение принципа случайности при объяснении поведения шимпанзе еще не означает занятия той или иной позиции по отношению к ассоциативной тео­ рии вообще, и ее сторонники признают эмпирически устанавливаемое различие между осмысленным и неосмысленным поведением, и весь вопрос заключается в том, удастся ли им объяснить, исходя из принципа ассоциации, структуру one-

266 Л.С. Выготский

раций шимпанзе и ее соответствие структуре ситуации. Следует вывести из прин­ ципа ассоциации, говорит Келер, как возникает понимание существенного внут­ реннего отношения двух вещей друг к другу или — в более общем виде — пони­ мание структуры ситуации. Как возникает связь действий на основе свойств самих вещей, а не случайного объединения инстинктивных реакций.

Таким образом, вопрос о том, удастся или не удастся свести действия шим­ панзе к ассоциации движений, т.е. к образованию навыка, остается открытым. Более того, и сам Келер, и другие психологи того же направления указывают на то, что и в инстинктах животных, и в их навыках мы должны признать структур­ ные, т.е. целостные, действия.

В. Келер показал, что обезьяны, как и другие животные при дрессировке, образу­ ют структурные действия и что даже в опытах Торндайка не все поведение животных совершенно бессмысленно, напротив, животные обнаруживают резкую разницу между теми случаями, когда их решение не находится ни в какой осмысленной связи с ситуацией, и другими случаями, когда эта связь налицо. Таким образом, и Келер как будто уничтожает резкий разрыв между интеллектом и другими, низшими видами деятельности. Со всей справедливостью Коффка указывает, что, в отличие от Бюле­ ра, структурная психология рассматривает инстинкт, навыки, интеллект не как раз­ личные аппараты или совершенно отдельные друг от друга механизмы, а как внут­ ренне связанные между собой, переходящие одно в другое структурные образования. Психологи этого направления тем самым склонны стереть резкую грань между раз­ личными ступенями в развитии поведения, принимая, что уже при образовании навыков и в деятельности инстинктов имеются зачатки не слепой, не механической деятельности, а деятельности структурной.

Принцип структуры выполняет двойное методологическое назначение в рабо­ тах этих психологов, и в этом его истинное диалектическое значение. С одной стороны, принцип объединяет все ступени в развитии поведения, уничтожает разрыв, о котором говорит Бюлер, показывает непрерывность в развитии высше­ го из низшего, показывает, что структурные свойства заложены уже в инстинктах и в навыках, с другой стороны — позволяет установить и все глубокое, принци­ пиальное, качественное различие между ступенями, все то новое, что каждый этап вносит в развитие поведения и что отличает его от предшествующего.

Согласно пониманию Коффки, интеллект, дрессура и инстинкт покоятся на раз­ лично протекающих структурных функциях, но не на различных аппаратах, которые могут быть включены в случае нужды, как полагает Бюлер.

3

В рамки нашего очерка не входит сколько-нибудь подробное рассмотрение и критика структурной психологии и гештальттеории, к которой примыкает ис­ следование Келера. Однако нам кажется, что для правильной оценки, даже для правильного понимания исследований Келера, совершенно необходимо оста­ новиться в самых кратких словах на философской подоснове этого исследования. И не потому только, что лишь доведенные до логического предела, лишь полу­ чившие философское оформление идеи открывают свое истинное лицо, но глав­ ным образом потому, что сам вопрос, поставленный Келером,— вопрос об ин­ теллекте — и исторически, и по существу всегда неизбежно оказывается теснейшим образом связанным с философскими проблемами. Можно, не боясь впасть в ошибку и преувеличение, положительно утверждать, что ни один пси­ хологический вопрос не является столь критическим и центральным по методо-

логическому значению для всей системы психологии, как именно вопрос об интеллекте. (Мы ограничиваемся только рассмотрением вопросов, связанных с опытами Келера, т.е. зоопсихологией, не касаясь структурной психологии и гештальттеории в целом.)

Не так давно Кюльпе, подводя итоги экспериментального исследования в об­ ласти процессов мышления, констатировал: «Мы снова находимся на пути к иде­ ям». Попытка вюрцбургской школы пробиться вперед от ассоциативной теории, попытка доказать своеобразие мыслительных процессов и их несводимость к ассо­ циации в действительности оказалась путем назад — к Платону. Это с одной сто­ роны. С другой — ассоцианизм Г. Эббингауза и Т. Рибо или бихевиоризм Дж. Уотсона приводили обычно к устранению самой проблемы интеллекта, к растворению мышления в процессах более элементарного порядка. В самые последние годы эта психология ответила на утверждение О. Кюльпе устами Уотсона, что мышление, по существу, ничем не отличается от игры в теннис и плавания.

Книга Келера занимает в этом вопросе совершенно новую позицию, глубоко отличную как от позиции вюрцбургской школы, так и наивного бихевиоризма. Келер борется на два фронта, противопоставляя свои исследования, с одной стороны, попыткам стереть грань между мышлением и обыкновенным двигатель­ ным навыком, а с другой — представить мышление как чисто духовный акт, actus purus, не имеющий ничего общего с более элементарными формами поведения и возвращающий нас к платоновским идеям. В этой борьбе на два фронта и заклю­ чается вся новизна философского подхода Келера к проблеме интеллекта.

Легко может показаться, если судить по внешним признакам, что мы впадаем в видимое противоречие с тем, на что указывалось выше. Мы говорили, что в книге Келера нет никакой теории интеллекта, а есть только фактическое описа­ ние и анализ полученных им экспериментальных данных. Из этого легко сделать вывод, что исследование Келера вообще не дает никаких поводов для философ­ ских обобщений и что попытка рассмотреть и критически оценить философскую основу этого исследования заранее должна быть осуждена на неудачу, поскольку мы тем самым пытаемся перепрыгнуть через недостающую психологическую тео­ рию мышления, но это не так. Система фактов, которую сообщает Келер, есть вместе с тем и система идей, при помощи которых эти факты добыты и в свете которых они истолкованы и объяснены. И именно отсутствие сколько-нибудь раз­ витой теории мышления Келера заставляет нас с необходимостью остановиться на философских основах его работ. Если идеи и философские предпосылки, по­ ложенные в основу исследования, даны в неразвернутом виде, тем важнее для правильного понимания и оценки этой книги попытаться развернуть их.

Само собой разумеется, что здесь не может быть и речи о забегании вперед, о попытках предвосхитить, хотя бы и в общих чертах, еще не развитую Келером тео­ рию мышления. Но для правильного понимания сообщенных Келером фактов необ­ ходимо рассмотреть те философские точки зрения, которые легли в основу соби­ рания, исследования и систематизации этих фактов.

Напомним, что понятие интеллекта у Келера коренным образом отличается от того, к которому пришли в результате исследований Кюльпе и его сотрудники. Они исследовали интеллект сверху — в самых развитых, высших и сложных фор­ мах человеческого отвлеченного мышления.

В. Келер пытается исследовать интеллект снизу — от его корней, от его пер­ вичных зачатков, как они проявляются у человекообразной обезьяны. Он не толь­ ко подходит к исследованию с другого конца, но сама концепция интеллекта у

268 Л.С. Выготский

Келера существенно противоположна той, которая была положена в основу пре­ жних экспериментальных исследований мышления.

В способности мышления, говорит О. Кюльпе, древняя мудрость нашла отличи­ тельный признак человеческой природы. В мышлении отец церкви Августин и после него Декарт видели единственно прочное основание для бытия личности, пребывающей в сомнениях. Мы же не только скажем: мыслю — значит суще­ ствую, но также: мир существует так, как мы его устанавливаем и определяем.

Отличительное свойство человеческой природы, и притом свойство, опреде­ ляющее и устанавливающее бытие мира,— вот что для этих психологов челове­ ческое мышление. Для Келера же прежде всего вопросом первостепенной, прин­ ципиальной важности является найденное им доказательство того, что шимпанзе обнаруживает разумное поведение того же рода, что и человек, что тип че­ ловеческого разумного поведения может быть с несомненностью установлен у человекоподобной обезьяны, что мышление в биологическом развитии не явля­ ется отличительным свойством человеческой природы, но, как и вся человечес­ кая природа, развивалось из более примитивных форм, встречаемых у животных. Человеческая природа сближается с животной — через антропоидов — не только по морфологическим и физиологическим признакам, но также и по той форме поведения, которая считается специфически человеческой. Мы видели выше, что употребление орудий, всегда считавшееся отличительным признаком человечес­ кой деятельности, Келер экспериментально установил у обезьян.

Но вместе с тем Келер не только ставит развитие интеллекта в один ряд с развитием других свойств и функций животных и человека, но выдвигает и совер­ шенно противоположный прежнему критерий интеллектуальной деятельности. Для него разумное поведение, выражающееся в употреблении орудий, есть раньше всего особый способ воздействия на окружающий мир, способ, во всех своих точках определяемый объективными свойствами предметов, на которые мы воз­ действуем, и орудий, которыми мы пользуемся. Интеллект для Келера — это не та мысль, которая определяет и устанавливает бытие мира, но та, которая сама руководится важнейшими объективными отношениями вещей, открывает струк­ турные свойства внешней ситуации и позволяет действовать сообразно этой объек­ тивной структуре вещей.

Вспомним, что со стороны фактической интеллектуальная деятельность обе­ зьян, как она описана в книге Келера, всецело покрывается употреблением ору­ дий. Со стороны же теоретической Келер выдвигает объективный критерий ин­ теллектуальной деятельности. Он говорит, что только то поведение животных с необходимостью кажется нам разумным, которое соответствует — как замкнутый целостный процесс — строению внешней ситуации, общей структуре поля. По­ этому, говорит он, этот признак — возникновение решения как целого, в соот­ ветствии со структурой поля — можно принять за критерий разума.

Мы видим, таким образом, что на место идеалистического утверждения зави­ симости бытия от мышления, открыто содержащегося в выводах Кюльпе, Келер выдвигает противоположную точку зрения, опирающуюся на зависимость мыш­ ления от объективных, существующих вне нас и воздействующих на нас вещей. Вместе с тем мышление не теряет для Келера своеобразия, и только мышлению приписывает он способность открывать и усматривать объективные структурные отношения вещей и направлять воздействие на вещи, пользуясь этими усматри­ ваемыми отношениями. Мыслительная операция шимпанзе, о которой сам Келер говорит, что она в самых общих чертах напоминает то, что О. Зельцу удалось

установить относительно мыслительной деятельности человека, представляет со­ бой в конце концов не что иное, как структурное действие, разумность которого заключается в его соответствии со структурой объективной ситуации. Именно это резко отграничивает интеллектуальные операции шимпанзе от метода случайных проб и ошибок, при помощи которых у животных устанавливаются более или менее сложные навыки.

В. Келер борется против попытки Торндайка и других американцев свести все поведение животных исключительно к методу проб и ошибок. Он показывает с экспериментальной точностью, какими объективными моментами отличается истинное решение задачи от ее случайного решения. Мы не станем здесь повто­ рять доводы Келера и тем более прибавлять что-либо к ним. Нам хочется только подчеркнуть, что если Келер не дает даже начатков положительной теории, объяс­ няющей интеллектуальное поведение обезьян, то он дает все же исчерпывающий «отрицательный» анализ фактов, указывая, что наблюдавшееся им поведение обезьян есть нечто принципиально иное, чем случайные пробы и ошибки.<...>

Ян Дембовский

ПСИХИКА МОЛОДОГО ШИМПАНЗЕ1

Наше знакомство с психологией высших приматов мы начнем с изучения мо­ лодого шимпанзе. В этой области существует несколько исчерпывающих работ, выводы которых в общих чертах согласуются между собой и дают правильное представление о духовной жизни нашего ближайшего родственника.

Во-первых, это монография Карлейля, Якобсена и Иосиока (1932), затем — интересная книга супругов Келлог (1933), воспитывавших детеныша шимпанзе вместе с ребенком человека, наконец, обширная работа Н.Н. Ладыгиной-Котс (1935), содержащая множество важных наблюдений, преимущественно из облас­ ти эмоциональной жизни животного, и выполненная в плане сравнения поведе­ ния шимпанзе и ребенка.

11 сентября 1930 года на опытной станции в Оранж-парке во Флориде, при­ надлежащей Йельскому университету, родилась самка шимпанзе (от шимпанзе Пана и Двины), названная Альфой. Через две недели ее мать умерла от родильной горячки. С самого начала мать не хотела принять новорожденную, и ее пришлось кормить искусственно. Наблюдения над развитием Альфы проводились в течение 12 месяцев, и можно поручиться, что только немногие дети были воспитаны с таким старанием и с такой точной регистрацией всех их жизненных проявлений.

Животное не старались «очеловечить», его не подвергали никакой дрессиров­ ке и не надевали на него одежды. Ему предоставили необходимую опеку и всевоз­ можный комфорт, а также полную возможность для самопроизвольных упражне­ ний и игр. В течение первых 9 месяцев Альфа имела дело исключительно со взрослыми людьми; она лишь редко играла с маленькой собачкой и с 13-месяч­ ным ребенком. Позже она подружилась с молодым шимпанзе.

Особенно важен для нас вывод, что шимпанзе развивается гораздо быстрее чело­ века. Так, годовалый шимпанзе имеет молочные зубы трехлетнего ребенка. В первые недели жизни он представляет собой совсем беспомощное создание, зависящее от своих воспитателей. Даже самые элементарные функции у него не возникают сразу, а должны развиваться и улучшаться путем упражнений. Например, активные движе­ ния сосания у Альфы появились только на второй день, и лишь через 2 дня она научилась хорошо сосать. Прикосновение к любому месту тела шимпанзе вызывает сначала общие движения туловища, головы и конечностей. Реакция же более лока­ лизованная и точнее связанная с раздражением развивается только постепенно. <...>

Интересно сравнить развитие движений детеныша шимпанзе с развитием дви­ жений ребенка на основании работы Шерли, в которой исследовано локомотор­ ное поведение детей в возрасте до 2 лет. В нижеследующем весьма фрагментарном сравнении возраст дается в неделях, когда данный вид движений появляется в первый раз и у человека и у шимпанзе.

Первая цифра дроби относится к человеку, вторая — к шимпанзе.

Ползание. Поднимание только головы при лежании на животе — 3/3. Поднимание головы и туловища при лежании на животе — 9/5. Движения плавания — 25/7. Полза­ ние — 29/9.

1 Дембовский Я. Психология обезьян. М.: Изд-во Иностр. лит-ры, 1963. С. 66—105 (с сокр.).