в

н

у

22 марта – день Сорока Севастийских мучеников по христианскому календарю. А народный календарь называет этот день «Сорок сороков» – в честь прилетающих

птиц. В этот день пекут жаворонков.

1. Завязать колбаску из теста узелком.

2. Сделать из одного конца узелка хвост и нарезать ножом перышки. Из другого конца слепить головку и вставить кусочки изюма вместо глаз.

3. Испечь много жаворонков и съесть в хорошей компании.

Фото с сайта http://www.kastrulki.ru

В оформлении обложки использован фрагмент картины В.М. Васнецова

«Сирин и Алконост. Песнь Радости и Печали».

Дополнения к материалам, отмеченным этим значком, смотрите на CD-диске.

УчебноУчебно--методическийметодическая журналгазета длядляучителейучителеейсловесностисловесности ИзданиеОсснованаоснованов 1992 г.в 1992 г. ВыходитВыходдитодиндва разразаввмесяцмесяц

РЕДАКЦИЯ:: Главный редактор

Сергей Волков Шеф-редактор

к..ф..н.. Сергей Дмитренко Редактор

Александра Кнебекайзе Дизайн макета

Иван Лукьянов

ОбложкаВёрстка АннаГалиннаМахотинаСтрукова

ВёрсткаКорректор ГалинаАлександрСтруковаа Васильева

КорректорНааббор НиколайТатьяна СемёКортоннова

Набор

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕЕТ: Татьяна Семёнова

д.ф.н. Е.И. Анненкова (СПб; РГПУ);

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:

д.ф.н. В.А. Кошелев (НовгородГУ);

д.ф.н. Е.И. Анненкова (СПб; РГПУ); д.ф.н. Н.Л. Лейдерман (УралГПУУ);

д.ф.н. В.А. Кошелев (НовгородГУ); д.ф.н. О.А. Лекманов (МГУ);

д.ф.н. О.А. Лекманов (МГУ); д.ф.н. Ю.В. Манн (РГГУ);

д.ф.н. Ю.В. Манн (РГГУ); д.ф.н. И.Н. Сухих (СПбГУ);

д.ф.н. И.Н. Сухих (СПбГУ); д.ф.н. И.В. Фоменко (ТГУ).

д.ф.н. И.В. Фоменко (ТГУ).

Газета распространяется по подписке.

Цена свободная. Тираж 4000 экзз. Журнал распространяется по подписке.

Тел. редакции: (499) 249-2718 Цена свободная. Тираж 18325 экз.

Тел./факс: (499) 249-3138

Тел. редакции: (499) 249-2718

E-mail: lit@1september.ru; Тел./факс: (499) 249-3138

lit1@1september.ru E-mail: lit@1september.ru;

Сайт: lit.1september.ru lit1@1september.ru

Сайт: lit.1september.ru

ПОДПИСНЫЕ ИНДЕКСЫ:

По каталогу Роспечать

ПОДПИСНЫЕ ИНДЕКСЫ:

«Газеты. Журналы»:

По каталогу Роспечать:

для индивидуальных бумажная версия 32029 подписчиков 32652 электронная подписка 26112 для организаций 32653

По каталогу Почта России: По каталогу «Почта России»:

бумажная версия 79072

для индивидуальных

электронная подписка 12708 подписчиков 79144

для организаций 79602

Иллюстрации –

фотобанк Shutterstock Иллюстрации –

(если не указан иной источник) фотобанк Shutterstocck

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ «ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ»

Главный редактор: Артём Соловейчик

(генеральный директор)

Коммерческая деятельность: Константин Шмарковский

(финансовый директор)

Развитие, IT и координация проектов: Сергей Островский

(исполнительный директор)

Реклама, конференции, техническое обеспечение Издательского дома: Павел Кузнецов

Производство: Станислав Савельев Административно-хозяйственное обеспечение: Андрей Ушков Главный художник: Иван Лукьянов Педагогический университет:

Валерия Арсланьян (ректор)

ГАЗЕТА ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДОМА:

Первое сентября – Е.Бирюкова,

ЖУРНАЛЫ ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДОМА:

Английский язык – А.Громушкина, Библиотека в школе – О.Громова,

Биология – Н.Иванова, География – О.Коротова,

Дошкольное образование – Д.Тюттерин, Здоровье детей – Н.Сёмина,

Информатика – С.Островский,

Искусство – М.Сартан,

История – А.Савельев,

Классное руководство и воспитание школьников – О.Леонтьева, Литература – С.Волков,

Математика – Л.Рослова,

Начальная школа – М.Соловейчик, Немецкий язык – М.Бузоева, Русский язык – Л.Гончар,

Спорт в школе – О.Леонтьева,

Управление школой – Е.Рачевский,

Физика – Н.Козлова,

Французский язык – Г.Чесновицкая,

Химия – О.Блохина,

Школьный психолог – И.Вачков.

УЧРЕДИТЕЛЬ: ООО«ЧИСТЫЕ ПРУДЫ»

Зарегистрировано ПИ № ФС77-44340 от 22.03.11

в Министерстве РФ по делам печати Подписано в печать: по графику 10.02.12, фактически 15.02.12 Заказ № Отпечатано в ОАО «Чеховский полиграфический комбинат»

ул. Полиграфистов, д. 1, Московская область, г. Чехов, 142300

АДРЕС РЕДАКЦИИ И ИЗДАТЕЛЯ:

ул. Киевская, д. 24, Москва, 121165 Тел./факс: (499) 249-3138

Отдел рекламы: (499) 249-9870

Сайт: 1september.ru

ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ПОДПИСКА:

Телефон: (499) 249-4758 E-mail: podpiska@1september.ru

Кстати

о птичках

Мы давно подбирались к этому номеру. Осматривались, чистили перья, распушали хвост, бочком-бочком подскакивали – и никак не решались за него взяться. Потому что на самом деле «Птицы в литературе» – тема необъятная, как сама жизнь.

С давних пор птицы для человека – существа иномирные. Они зовут его вдаль и ввысь, искушают лёгкостью полёта, обещают свободу. Они всегда рядом с человеком и всегда оказываются недоступны. Журавль в небе – пойди поймай, но и синица в руке, лишённая возможности летать, – не твоя, да и не совсем уже птица, потому что лишена свободы («Поймали птичку голосисту...»). Все и всевозможные клетки, в которых человек надеется запереть птиц, чтоб быть с ними рядом, дают ему лишь илюзию причастности к их миру. Все и всяческие дельтапланы, самолёты и вертолёты, которыми человек мечтает превзойти птиц в их родной стихии, тоже иллюзия – нам не на что опереться в воздушном океане, нас, рожденных ползать, тянут вниз все физические законы бытия.

И всё равно человек, в противоположность этим очевидным законам, стремится вверх. За птицей. В поисках полёта, пусть краткого и гибельного, как у Икара. И пока есть на свете люди и птицы, первые будут смотреть на вторых с надеждой, а вторые будут давать первым обетование счастья.

У птиц есть ещё одно потрясающее свойство – необыкновенное разнообразие видов. Даже если остаться только в рамках литературы, то на на птичий двор изящной словесности соберутся лебеди вместе с гусями, петухи и куры, коршуны и вороны, чайки и ястребы, соколы и бесконечные соловьи, снегири и павлины, совы и сороки, чижи, которые лгали, и дятлы, любители истины... И Синей птице найдется место рядом с Курочкой Рябой, Сирином, Алконостом, Фениксом и Гамаюном... А уж как будут галдеть на этом дворе воробьи! Рассказать обо всех – просто невозможно, так что не ищите у нас в номере энциклопедической полноты. Птичий базар это, а не энциклопедия. Птичий базар с методическим уклоном :)

Наш номер придёт к вам накануне «светлого праздника весны», когда принято выпускать птиц из клеток. На волю птичек выпускаем и мы – ловите!

Ваша «Литература»

предоставлено

К.Арбениным.

у классной доски

Беседовала Римма ХРАМЦОВА

«Я накинулся на русскую классику только после того, как закончил школу...»

Константин Арбенин родился в 1968 году в Ленинграде. В 90-е годы стал широко известен как лидер группы «Зимовье зверей», созданной в 1995 году. Поэт, прозаик, драматург. Автор стихотворных сборников, романа в тезисах «Дон Гуан как зеркало мировой революции» (2001). Стихотворные тексты Константина Арбенина вошли в антологии «Современная литература народов России» (2003), «Поэты русского рока» (2005). Книга Константина Арбенина «Заявка на подвиг», вышедшая в 2011 году в издательстве «Время», возглавила список «50 книг года» по версии «Независимой газеты».

–Вопросы к Вам будут в первую очередь как к автору текстов. А сами Вы кем себя в первую очередь ощущаете – поэтом, музыкантом, автором песен?

–Как у автора песен и музыканта у меня очень часто берут интервью,

авот как к автору текстов ко мне обращаются гораздо реже. Возможно, это вообще моё первое интервью в таком качестве. Во всяком случае, для издания, относящегося именно к литературе. И это мне даже приятно.

Я всегда стремился к тому, чтобы просто заниматься творчеством, без узкой специализации – разными его видами. Потому что мне многое интересно. Для меня всё это – способы выразить своё отношение к миру и разобраться в себе самом. Но все эти области – так получается – какимто боком всё равно связаны с литературой. Точнее сказать, берут от неё начало. В том числе и песенный жанр. Просто я пользуюсь чуть большим набором средств, чем другие литераторы, и могу перемещаться из одной области творчества в другую – у меня нет строгого порта приписки. Что тоже, по большому счёту, не оригинально, а очень даже вписывается в русскую литераторскую традицию.

–Музыка – способ популяризации, позиционирования поэзии или она важна сама по себе?

–Сама по себе. Музыка вообще не может быть способом, она самодоста-

точна. Но музыка всё-таки помогла популяризации моего остального творчества – это безусловно, хотя получилось всё совершенно спонтанно.

–Надеетесь ли Вы на то, что будут услышаны те адресные послания, которые песнями не стали?

–Не знаю, не думал об этом. Мне кажется, что сейчас мои песни и мои

стихи как бы уравнялись в весе, они, по-моему, одинаково востребованы. После концертов одинаково спрашивают и диски, и книжки. В некотором смысле песня находится в «худшем» положении, чем стихотворение. Стихи прочтут три человека, но два из них вникнут, почувствуют и примут то, что хочет им сказать автор. А песня – послушают её сто… даже пятьсот человек… А многие ли из них почувствуют и поймут авторский посыл? Стихи читают только настоящие любители стихов, которые увлечены поэзией всерьёз и понимают её, умеют чувствовать. А песни слушают все, большая часть слушает их не ради вот этого самого посыла, а просто – как музыкальный номер, как фон, как модное что-то, по инерции, за компанию. Стихи редко читают по инерции и за компанию, это очень интимный процесс. У песни другая природа – более демократичная, что

Куплеты старухи-процентщицы

Во дворе петербургском колодезном Раздаются стенанья шарманки.

Я лежу в полумраке болотистом На скрипучей своей оттоманке.

А в болото моё Только ступишь ногой –

И вовек не уйдёшь, не отцепишься. А ведь я не Яга, Не колдунья с клюкой,

Я простая старушка-процентщица.

Заходите ко мне – посидим опосля, Я вполне компанейская тётушка.

Аквартера моя – на двери два нуля,

Амеж ними такая вот черточка.

Ваши вещи беру на хранение, Чтоб иметь с ваших душ дивиденды. Я стара, но ко мне, тем не менее, Иногда даже ходют студенты.

Был вчера тут один, Всё глазел, как шпиён,

Нечто прятал, бродяга, подмышкою. Ну а я ему в лоб:

«Мне топор не нужён, – Лучше сбегай, дружок, за сберкнижкою».

Я, ей богу, ему поддала два разка:

Пусть в другой раз, пролаза, не пыжится! А квартера моя – на двери два глазка, И посерёдке латинская ижица.

Я практична, умна, обязательна, Но для дела сыграю и дуру.

И не зря изучают писатели Мою вечно живую натуру.

Приходил тут один, С головой не в ладах,

Описать обещался в романчике. Но меня не проймёшь – Я ведь дама в годах –

Все писатели, знамо, – обманщики.

Мне милей векселя – в них иная строка Посильнее любого там Фауста.

А в квартеру мою – два коротких звонка И меж ними длиннющая пауза.

Пусть стекают богатства несметные В мой сундук, как в бездонную чашу.

Ябессмертней Кащея Бессмертного –

Янад златом цвету, а не чахну.

Хоть ножом меня режь, Хоть сатирой сражай,

Всё одно – ничего не изменится. Я опять соберу Ваших душ урожай,

А шарманка их смелет, как мельница!

Заходи же ко мне, и матёрый, и тля, Всех ко мне заноси, лысый чёртушка.

Аквартера моя – на двери два нуля,

Амеж ними наклонная чёрточка.

2005

ли, публичная. Даже у песни с текстом – всё равно, даже авторскую песню, даже поэтический рок большинство людей слушают, не вслушиваясь, не вживаясь.

–Уверена была, что Вы выпускник филологического факультета. Но прочитала в аннотации к книжечке стихов, что закончили только среднюю школу. Правда ли это? Потому что видно, что русская классика живёт внутри Вашей поэзии. Такие шуточные куплеты старухи процентщицы не могут появиться, если роман прочитан по касательной, Ивикова стая не может просто так встать именно на это место в стихотворение, где она появляется. Вся Ваша «Утренняя элегия» – сплошной интертекст...

–Может быть, именно благодаря моей необразованности я так вни-

мательно отношусь к культуре. Я не люблю учиться. К сожалению. Окончив школу, я почувствовал, что больше не хочу ничему ни у кого учиться. Только – у великих. И продолжил читать книги – у которых я и учился всю жизнь. Сейчас я иногда испытываю сожаление по поводу своей неучёбы – какое-то количество знаний мной, конечно, недополучено. Зато, с другой стороны, все знания, которые у меня есть, я получал и получаю сознательно и заинтересованно, а не из-под палки. В моей любимой пьесе Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся» есть прекрасный монолог главного героя Лёни Шындина – про думающих дураков. Вот я всегда его вспоминаю. Я, кстати, всех отсылаю к фильму Татьяны Лиозновой, поставленному по этой пьесе, – фильм очень толковый. Вот там герой признаётся, что он – думающий дурак. Иными словами, человек, которому не дано понимание всего как бы сразу, априори. Он это понимание добывает сам – с большим напряжением своего неразвитого и не заполненного образованием мозга, с трудом души… И чем больше он тратит на эту добычу сил, тем ценней она для него. И он уже не будет добытым разбрасываться, разменивать по пустякам – это его богатство. А рядом живут люди «умные», «образованные», которые этими знаниями и пониманиями пренебрегают, – для них это такая повседневная ерунда, ценность которой они не чувствуют. У Гельмана всё лучше сказано, точнее, – надо обратиться к первоисточнику. Но я всё это говорю к тому, что

якак раз – из думающих дураков.

Ятоже добываю знания по крупицам, но зато получаю от этого такое удовольствие, так благодарен, что эта информация приходит ко мне! А если бы я учился в институте, то наверняка львиная доля знаний прошла бы мимо меня – как некая обязательная программа. А раз обязательная, то, значит, неинтересная. А так я до сих пор помню, как я искал, что такое «ивиковы журавли», – тогда ещё Интернета не было. Спрашивал у людей, перерыл кучу книг, пока нашёл. И так с каждым всплывшим в сознании понятием, строкой, персонажем… По песчинке, по песчинке – смотришь, напёрсток знаний набрал. Да не просто для коллекции, а чтобы что-то в себе понять, потому что всё, что описано в книгах и о чём рассказано другим образом, происходит с нами и имеет отношение к нашей жизни. И Ивик, и Одиссей – всё это наши внутренние герои, все их судьбы каждый человек переживает в себе. Просто не каждый отдаёт себе в этом отчёт, не каждый замечает. Даже если у него есть образование.

–В связи с предыдущим вопросом очень интересно: всё, что связано

слитературой, завязалось узелком в школе? Есть ли воспоминания об уроках литературы?

–Нет, как это ни печально, но литература вошла в меня не через шко-

лу, а, может быть, даже во многом вопреки ей. Просто случилась любовь – к литературе. И этот роман развивался параллельно школьным занятиям. Я даже не знаю, что подтолкнуло, но… Как сейчас помню: конец лета 76-го, последние дни перед началом моего первого учебного года. Я вдруг решаю собрать все книги, которые есть в доме, и поставить их вместе. Получается где-то половина обычной полки в серванте (книжного шкафа у нас вообще не было) – это включая брошюры и какие-то кулинарные методички. И я думаю: почему у всех книг так много, а у нас дома так мало? Это же такая хорошая вещь! И тут меня охватила страсть к книгам. Сначала – именно к книгам, читать я начал гораздо позже. И я стал

Увертюра

Пушкин всякий. Пушкин разный. Пушкин с веником и нимбом.

С топором и пистолетом. С бакенбардами и лысый. При регалиях и без...

Только разве ж это Пушкин?! Это ж так - игра природы, Видимость изображенья. Сам ты Пушкин - Вот в чём соль!

Детство

Мальчика звали Пушкин. Был он кудряв и чёрен - Правнук прямой Ганнибалов. Ну а в душе - поэт.

Мамы его любили. Папы его обожали. Няньки ему умилялись.

Дядьки же так рассуждали: “Махонький гад, да шустрый! Знать, далеко пойдёт”.

Лицей

ВЛицее Пушкина не ждали - На что им нужен был поэт

С таким нечистокровным рылом

Всвоем прославленном лице! Но он туда тайком пробрался И притаился в сени муз.

То был Союз, и город Пушкин (По мужу - Царское Село). Его заметил там Державин И походя благословил. Потом другие набежали:

Примазались, опохмелились - И приняли к себе в Лицей.

И стали лучшими друзьями - Поэты Пушкинского Круга!

А он простил им, он же видел: Хоть Царское, да всё ж Село!

у классной доски

уговаривать родителей купить ту или иную книгу в магазине, сам что-то высматривал в киосках, в букинистических, просил дарить на дни рождения только книги… Библиотека, которая у меня сейчас дома, вся собрана мной. Не маленькая, в общем-то, объём уже критичен для нашей квартиры. Но зато она не стоит без дела – мы все её пользуем, все читаем: и жена, и дочь, и я.

А что касается школы… Я, наверное, сейчас крамольные вещи буду говорить, совсем не для вашего журнала, но скажу всё-таки. Я не читал то, что проходили по программе, но поскольку у меня какое-то врождённое чувство литературы, то я всегда получал пятёрки. Я просто как будто бы знаю все эти произведения, могу о каждом рассказать, если вызывают к доске. Это был формальный момент. Как-то так: литературу я знаю, хотя конкретных книг не читал. И не потому, что не хотел, а потому что у меня на это не было времени. Потому что в школьный период я читал другие книги: Дюма, Стивенсона, Честертона, Конан Дойла, Сименона, Ильфа и Петрова. Мне нравились всякие авантюрные вещи – «Петербургские трущобы», «Князь Серебряный». Русскую классику я как бы по внутренней договорённости с собой отложил на потом – когда прочитаю приключения, вот тогда примусь за Толстого и Гончарова. Я всегда к ней с уважением относился, но почти не читал, за малым исключением.

–А что это за исключение?

–Я всегда любил Пушкина и Чехова. Причём Чехова я читал много,

аотношения к Пушкину были настоящей такой платонической любовью – непонятно, за что и почему. Потому что, кроме сказок, ничего я толком Пушкина не читал, но любил его страстно. Да и сейчас люблю.

Для меня всё началось с «Каштанки» – в раннем детстве. Это и было, наверное, начало любви к литературе. Я потом в разном возрасте перечитывал эту вещь, она очень сильная. Есть ведь такой штамп, что «Каштанка» – это такая ерунда, для детей. А почитайте – это самый настоящий Чехов, самая настоящая русская литература. Чехов – не просто самый любимый, а самый перечитываемый мной писатель. Чехова можно перечитывать сколько угодно. Как и Пушкина. Пушкина я, правда, не перечитываю, а заново открываю каждый год. Как-то так повелось, что я постоянно что-то выискиваю ещё не читанное мною у Пушкина, и каждое новое его произведение – это событие в моей читательской жизни.

А первой большой книгой, которую я прочитал по программе, было «Преступление и наказание». Это произошло случайно: я болел, неделю лежал в постели и как-то само собой прочитал его. И мне настолько понравилось, настолько сильным было впечатление, что я, во-первых, просто влюбился в Достоевского, а во-вторых, тут же получил «двойку» – первую в жизни по литературе. То есть такой вот парадокс: за первое прочитанное и понравившееся произведение я схлопотал «пару». С одной стороны, парадокс, а с другой, если учитывать школьную систему, то всё очень логично: у меня появилось личное отношение к этому произведению, и я не смог сказать о нём то, что принято говорить, отвечая урок, меня ста-

все эти казённые формулировки и общие фразы. Я восприРаскольникова как что-то очень близкое, даже личное. И тут

мозгам.

яшколу закончил, тут-то я и накинулся на русскую класситакого удовольствия, какое я испытываю, читая русскую

испытывал от чтения никогда. Есть книги, которые для меня код к мурашкам по телу и воспоминанию самых упои-

моментов читательского наслаждения.

книги, если не секрет?

души», «Война и мир», «Анна Каренина», «Братья КарамаГоловлёвы», «Обломов», «Обыкновенная история», «Мел-

– «Жизнь и судьба», «Котлован», «В круге первом», «Ра- «Белые одежды»… Это самые сильные читательские пелюблю читать книги, после которых ты чувствуешь, что из- я читаю редко, но только те книги, которые, считаю,

прочитать.

Пушкинские горки

Что за прелесть эта няня! Дайте, что ли, кружку ей! Пусть нам сказки почитает Или песенку споет!

Апотом мы сядем в сани И поедем в Заповедник – Постреляем графоманов Родионовне на шапку!

Гейченко уху нам сварит,

Ас Довлатовым мы выпьем, – Я скажу ему: «Я Пушкин.

Я, конечно, мало прожил, Но зато я, друг Довлатов, Трёх царей со свету сжил!»

Из поэмы во фрагментах «Пушкин мой» (1998)

–Вы назвали произведения исключительно русских писателей. Это не случайно?

–Феномен русской классической литературы, на мой взгляд, заключа-

ется в том, что она, при всей своей глубине, не скучная! В этом её отличие от западной литературы – американской, европейской. Там, если писатель пишет серьёзную книгу, вдумчивую, психологическую, то это получается безумно скучно. Особенно французы этим отличаются. А если не скучно, то, значит, это какое-то лёгкое чтиво: детективы, приключения или фантастика. В этом мейнстриме западные писатели очень хороши и обходят наших на сто очков вперёд. Очень немногие зарубежные авторы находят золотую середину – говорят о важных вещах в лёгкой, внешне увлекательной форме: Дюрренматт, Воннегут, Лем, Сэлинджер… Мне кажется, их можно по пальцам пересчитать, да и то все – из XX века.

У русской литературы наоборот: если уж она берётся за лёгкий жанр, то очень скоро его перерастает и из него выпрыгивает в серьёзную литературу. Если, конечно, речь о настоящих писателях. Взять, к примеру, Стругацких, – ну это же совсем не развлекательная фантастика, её же надо осмыслять, через душу пропускать, это же глубочайшие исследования тайн человеческой души! Хотя начиналось всё с вещей занятноприключенческих. То же самое с братьями Вайнерами, их поздние вещи – это уже и не совсем детективы, это серьёзнейшая литература. Горинсатирик перерос в Горина-драматурга… И так на каждом шагу. Так что русская литература – это уникальное явление, выходящее за рамки чтения и уроков литературы.

–Ваши стихи вписаны в традицию русской литературы, их нельзя назвать экспериментальными в области формы. Были ли такие периоды, когда Вам было интереснее КАК сказать, чем ЧТО?

–Нет, не было. КАК меня никогда по большому счёту не занимало,

аесли и занимало, то только как второстепенная функция – по отношению к ЧТО. Я ещё в школе, когда стал сочинять первые стихи, понял, что я – в традиции, что мне интересен традиционный стих, я прямо так и говорил себе: я продолжаю традицию. Это было изначально заданным условием, естественным образом вытекающим из моих литературных пристрастий. Я отдавал себе отчёт, что в чём-то это путь ущербный, но на эксперименты меня не тянуло.

–Понимали ли Вы в какие-то периоды Вашего творчества отчётливо, что вот здесь Вы – подражатель того-то, а в другой – того-то?

–Нет, я никогда не стремился никому подражать. Возможно, из-за без-

грамотности – я очень плохо знал поэзию, когда начинал писать стихи. Я стал их писать не потому, что решил стать поэтом, а просто потому, что они стали во мне рождаться, сами по себе. А на что это похоже – я понятия не имел. Я тогда из всех поэтов знал только Пушкина и немножко Баратынского. Долгое время я только их и читал. Ещё я Маяковского чутьчуть читал, но он мне тогда не нравился. Потом был период, когда в общественное сознание вошёл Бродский. Он был повсюду, от него нельзя было укрыться. И я поддался этому общему настроению, пережил период увлечения Бродским, и – его влияние, конечно, было, оно в нескольких стихотворениях чувствуется. Но потом случилось непредвиденное: я прочитал Пастернака. И вдруг понял, что одно единственное его стихотворение «Рождественская звезда» как бы вмещает в себя все многословные стихи Бродского. Наверное, не стоит так говорить, но у меня было именно такое ощущение, и после этого я к Бродскому потерял личный интерес. Пастернак его затмил. Не стану говорить, что Бродский мне вообще не нравится, но он как бы встал в один ряд с другими гениями эпохи, которых – к нашему читательскому счастью – довольно много в нашей литературе. Гораздо больше, чем только Бродский. А когда я подошёл к главным своим маякам – Самойлову и Левитанскому, я уже слишком сложился как поэт, чтобы как-то менять стиль или вообще склоняться к подражательству. Но зато они меня научили очень важному: стихи могут быть не абстрактно-философскими, а конкретно-жизненными, «приниженными». Я всегда не любил поэзию Серебряного века, а тут понял,

Транзитная пуля

Уже отлита пуля, Уже открыт транзит, И бриг из Ливерпуля

Гольфстримами скользит. В уютную каюту Запрятан мёртвый груз, Пять выстрелов в минуту Отсчитывает пульс.

Уже под низким небом Кармический покой, Уже – Борис за Глебом, Ерёма за Фомой...

Иивикова стая Курлычет свысока,

Икоротка прямая От дула до виска.

Уже сырой землёю Засыпаны ходы,

ИМебиус петлёю Лизнул сухой кадык. Магические знаки

Исреди них – курок...

Исолнечные знаки Ласкают бугорок.

* * *

Зверобои и следопыты, Ваши подвиги не забыты: Кочуют по русской прерии Могикане от пионерии,

И вписаться в процесс норовят Последние из октябрят.

у классной доски

за что – за её абстрактность, холодный, «звёздный» символизм. И в этом смысле для меня Самойлов и Левитанский – продолжатели Пушкина, который тоже гениально умел находить поэзию в жизни, в её повседневных мелочах и сиюминутных впечатлениях. Повлияли ли они на меня стилистически – не знаю. Тут, мне кажется, со стороны виднее.

–Обращаются ли к Вам начинающие авторы за советом? Если да, то как Вы выходите из этой трудной ситуации?

–Постоянно обращаются. Это большая проблема, поскольку я совер-

шенно не считаю себя вправе давать кому-то какие-то советы – это вопервых. А во-вторых, меня это удивляет, потому что я сам никогда ни к кому за советом не обращался. Я, скорее всего, именно потому и достиг хоть чего-то в творческом плане, что мне с самого начала было абсолютно безразлично, что думают о моём творчестве другие. Если я знал, что написал хорошее стихотворение или хорошую песню, то никто не мог меня убедить в обратном. И наоборот – если я чувствовал, что вот тут схалтурил, что-то не доработал, то, какие бы хорошие слова об этой вещи ни говорили, я не успокаивался, переделывал и дорабатывал её, пока не появлялось чувство собственного удовлетворения. Это мне очень помогло в жизни, потому что я не слушал всех этих авторитетных дураков, которые говорили: это никуда не годится, это никому не нужно, бросай это всё и не пиши больше никогда. Вот… И я каждый раз как-то индивидуально придумываю ответ – в зависимости от того, каким образом у меня просят совет. Единого рецепта у меня нет. Но последнее время я просто игнорирую такие просьбы. Просто потому что уже устал придумывать эти ответы. Вот просто – устал. Лень тратить на это время. Тем более что я заметил такую вещь: если человек действительно делает что-то стоящее, то он с этим никогда не лезет – ему оценка не нужна. И они, эти действительно талантливые люди, сидят где-то в тени, и каким-то образом вдруг случайно что-то попадается на глаза – ты видишь это и начинаешь сам разыскивать человека, который это создал… Потому что зацепило и заинтересовало, потому что хочется ещё, хочется разыскать его и показать другим, поделиться находкой. А те, кто приносит, вручает, оставляет координаты и навязчиво ждет совета – как правило, это всё мимо. Как правило. Есть, конечно, исключения, но я что-то таких сразу и не припомню…

–Сегодня литература окончательно превращается только в школьный предмет. Почему, с Вашей точки зрения, она выпала из поля актуального? Ощущаете ли Вы это? Может, это не страшно? Может, это естественный процесс?

–А мне так не кажется. Может быть, я живу в такой среде, где люди чи-

тают… Мне кажется, что, скорее, литература как школьный предмет вырождается. Вот это меня больше беспокоит. А вот то, что принято считать кризисом литературы, на мой взгляд, является лишь кризисом книгоиз дательства. Литература существует, она актуальна. Только очень мало дательств понимают в ней толк. Посмотрите список книг издательства «Время» – и сразу станет понятно, что современная литература есть, она никуда не пропадала.

–В одном из стихотворений у Вас есть слова «последний из октябрят» – из этого поколения? Вы себя ощущаете наследником культурной традиции вообще или человеком определённой эпохи?

–Наследником, который живёт в определённой эпохе. Это два необхо

димых измерения для каждого художника, как мне кажется. Если одно го из них нет, то ничего путного не создашь. И моё поколение – вот самое поколение «последних октябрят». У меня до сих пор где-то внутри горит эта октябрятская звёздочка – то ли в сердце, то ли во лбу… Но ней, конечно, не Ленин изображён, а некий сказочный герой. Скорее все го – Алиса Селезнёва; то есть то наше октябрятское «Прекрасное далёко», которое оказалось таким неоднозначным. И вот этих булычёвских октя брят осталось-то очень мало. И именно в этом причина моего конфлик та с собственным поколением. Октябрята оказались не нужны социуму Но зато они позарез нужны культуре и вообще – человечеству, эпохе. нас не выжить.

Полуфинал

Всё проходит, Мона Лиза, Провисают паруса, И финал поэмы близок, Как чужие голоса.

Всё проходит, донна Анна, Ложь и смерть, добро и зло. Если с неба валит манна, Значит, снова повезло.

Всё проходит, Беатриче, Всё уходит в чепуху...

Я застал судьбу с поличным И предал её стиху.

–Ваша фамилия кажется псевдонимом – слишком литературна. Откуда она у Вас?

–Фамилия у меня самая натуральная, вовсе не псевдоним. Но у неё

есть история, причём очень литературная история. Дело вот в чём. У моих родителей фамилии были весьма специфические, неблагозвучные:

умамы – Безрук, у отца – Лапуха. И, когда они поженились и решили обзавестись мной, они подумали: какую бы из наших фамилий мы ни дали ребёнку, его будут дразнить, как и нас. Тогда они решили взять другую фамилию. Стали они перебирать свои родовые фамилии, а там – что ни фамилия, то ещё хуже, чем Безрук и Лапуха. Поискав, родители поняли, что надо брать совершенно постороннюю фамилию, например, из литературы. А отец очень любил Лермонтова и предложил найти что-нибудь

унего. Решили, что Печорин – это будет перебор, а вот Арбенин – это в самый раз. Тем более, что маму мою звали Ниной, и получалось, что она становится полной тёзкой героини «Маскарада» – Ниной Арбениной. И вот мои родители отправились в ЗАГС, заплатили 10 рублей и сменили фамилию. Им выдали документ, что отныне они Арбенины – Юрий и Нина. А когда они вернулись домой и сообщили об этом моей бабушке, та схватилась за голову! «Да вы с ума сошли! – говорит. – Мы же Платоновы!» А бабушкина девичья фамилия действительно была Платонова, и весь её род – род Платоновых, выходцев из псковской губернии. Но мама и отец про это совсем забыли, когда подбирали фамилию, именно эту, лежащую на самом видном месте, - упустили. Тогда они тоже схватились за головы и побежали обратно в ЗАГС. Говорят: «Мы сегодня поменяли фамилию, но мы перепутали и поменяли не на ту. Хотим ещё раз поменять, на другую!» В ЗАГСе им говорят: «Нет уж! Если хотите ещё раз поменять, то платите ещё 10 рублей!» А денег у них больше не осталось. И пошли мои папа и мама несолоно хлебавши домой. Да так и остались с тех пор Арбениными. И я у них родился уже именно Арбениным. Хотя мог бы быть Платоновым. Но мне кажется, это удача, потому что Платонов в русской литературе уже случился, а Арбенина ещё не было, – я первый.

–Кого Вы считаете своими учителями?

–В общем, это уже упомянутые здесь люди – в основном, писатели. Чехов,

Гроссман, Самойлов, Левитанский, Окуджава… Зощенко, Эрдман, Шварц. Любимый мной Михаил Вольпин – великолепный сказочник, сценарист

ипоэт, исследованием жизни которого я занимаюсь уже несколько лет.

–Какие пять книг надо обязательно прочитать подростку-юноше-девушке?

–Мне легче сказать, что я бы настоятельно рекомендовал своей дочери.

И то без нажима, как я обычно и пытаюсь делать. Так вот, я бы очень хотел, чтобы она прочитала – когда станет чуть взрослей – «Повесть о Ходже Насреддине» Леонида Соловьёва, потому что эта книга в весёлой и увлеформе затрагивает очень важные жизненные темы и называет своими именами. «Легенду об Уленшпигеле» де Костера. Повесть ВикДрагунского «Он упал на траву». Рассказ Солженицына «Для пользы

– это очень честный разговор об отношениях взрослых и детей в об-

. И, конечно, «Войну и мир» – но когда она, дочь, будет чуть взрослее. очень субъективный и спонтанный список, который не всем подходит.

бы Вы объяснили кому-нибудь, зачем нужна поэзия? Или литература? искусство?

Если очень грубо и кратко – чтобы поддерживать баланс между до-

излом. В том смысле, что если бы не искусство, то зло бы давно пе-

аискусство напоминает людям, что добро есть, что к нему надо

ижить во имя него. Вот так я для себя когда-то сформулироещё я часто вспоминаю Нобелевскую лекцию Бродского – в ней

хорошо об этом сказано. И ещё есть лекция Александра Мирзаяна, её в видеозаписи, и на меня его слова произвели просто какое-то возрождающее впечатление. Будь моя воля, я бы ввёл эти две лекции – и Мирзаяна – в школьную программу, потому что мне они виключевыми для понимания смысла и сути искусства, и к тому же –

доступными по форме.

В давние времена с этим видом работ всё было просто и ясно. На дом задавалось прочитать и освоить «параграф» учебника. На следующем уроке кто-то выходил к доске и этот параграф пересказывал. Сама по себе работа полезная, но сейчас она нам едва ли подойдёт. Учебники литературы по большей части не годятся для осмысленного пересказа (да и раньше, честно говоря, не годились). Теперь же мы предпочитаем вести урок в форме диалога, и наши дети привыкают, что достаточно бросить краткую реплику (начиная её, каков бы ни был вопрос, со слов: «А потому что…»). Монологическая речь на наших уроках – это монолог учителя. Или же пересказ каких-то эпизодов текста – тоже невредный вид задания, но не решающий задачи обучить развёрнутому монологу.

Существует вариант монолога, который называют «устным сочинением». Создаётся оно примерно так же, как и сочинение письменное: собираются мысли, подбираются цитаты. Всё это превращается

вплан будущего выступления. Планы при желании или необходимости всегда можно проверить и оценить. А в начале урока достаточно пройти по рядам, чтобы выявить тех, кто к уроку не готов.

Устное сочинение можно задать как опережающее задание – на тему, о которой ещё не говорили в классе. А можно, наоборот, предложить привести в порядок какой-то бурный разговор, интересный, но хаотичный. Для этого надо бы, чтобы в рабочих тетрадях фиксировались высказанные по ходу урока идеи. Это вообще полезный навык – слушая товарищей, записывать хорошие идеи (с указанием автора). Но навыку этому тоже нужно учить прямо по ходу «эвристической беседы».

Очень важно, чтобы в обоих случаях (и при «опережающем», и при «обобщающем» задании) были подготовлены именно планы, а не тексты выступления. Даже в наше ленивое время встречаются отличницы, которые норовят написать трактат, потратив на него часа два, а потом выйдут к доске, уткнутся

втетрадь и будут бубнить по написанному. Или наоборот: лентяй скачает текст из Интернета, отвечать выйдет с распечаткой (а где написано, что уроки нельзя делать на компьютере?) и будет через пень-колоду разбирать чужой уныло-книжный текст.

Нам нужно чётко объяснить «условия игры» и твёрдо их придерживаться. Устный ответ нельзя читать – можно только произносить, глядя «в пространство» и лишь подглядывая в план. Даже если ответ откудато «скачан», пересказать его надо своими словами, придерживаясь какой-то логики (как в былые времена излагали «параграф»).

Ответы обязательно придётся разбирать – особенно в первое время, пока класс не привыкнет к этому виду работы. Объяснять, по каким параметрам выставляется отметка. Критерии тут те же, что и в письменных работах: количество и качество мыслей, логика высказывания, умение аргументировать свои идеи примерами из текста, грамотность речи. Кстати, и с точки зрения подготовки к ЕГЭ это очень полезная работа.

Прежде чем задавать «устное сочинение» на дом, ему надо поучить в классе. Техника работы примерно такова:

•Предлагается вопрос или тема («Тихон и Борис в драме “Гроза” – общее и разница?» и т.п.). На подготовку не более 5 минут.

•Тетрадный лист делится пополам вертикальной чертой.

•На одной половине листа записываются все мысли, какие приходят в голову по данному вопросу, – в любом, совершенно произвольном порядке.

•Когда время истечёт, учитель делит доску пополам такой же чертой, собирает идеи и кратко их фиксирует на одной половине. Класс дописывает – каждый в свою тетрадь – то, до чего ребята сами не додумались.

•После этого идеи нужно привести в логический порядок – для этого потребуется вторая половина доски или листа. Эту работу поначалу можно делать вместе: принимать устные предложения, выбирать лучшие и тут же, на доске, «лепить» из них план. Оставлять пробелы там, где чего-то не хватает, возвращаться к ним, что-то переставлять и всё время подчёркивать логику плана.

В дальнейшем опустить одно звено: дать время на сбор мыслей, собрать и зафиксировать на доске идеи, дать время на создание плана, а после обсудить уже

готовые результаты. Когда класс справится и с этим, задание можно переводить в разряд домашних.