книги / Экономическая социология переходной России. Люди и реформы

Как видно, доля экспертов, ожидающих политическую систему с российской спецификой, в 1,5—2 раза больше, чем доля тех, кто назвал демократию западного типа или авторитаризм, а по сравнению с каким-либо вариантом со­ ветской власти — почти в 6 раз больше.

Дальнейший анализ был сосредоточен на том, чтобы вы­ яснить, что представляет собой названная экспертами “осо­ бая политическая система, соответствующая историческому прошлому России”. Экспертов, ожидающих, что в России установится “особая система”, мы спросили, какую именно политическую, экономическую и социальную систему они имели в виду. Мы не давали им никаких вариантов ответов, а попросили написать свое мнение в свободной форме. Во­ прос, обращенный к экспертам, носил сугубо поисковый характер: предлагать какие-либо варианты ответов мы не только не хотели, но и не могли. Эта методика позволила собрать мнения экспертов, написанные их рукой. Последу­ ющая обработка этих записей позволила получить приве­ денные ниже распределения. Представленные в них мнения сформулированы на языке экспертов: из всей совокупности ответов мы выделили те, которые собрали наибольшее ко­ личество “голосов”.

Первое, что выяснилось, — очень слабая концентрация мнений экспертов. Они назвали семь вариантов политиче­ ских систем, каждая из которых собрала от 5 до 26% сто­ ронников. “Голосов” большинства экспертов не собрала ни одна система. Это значит, что на том этапе представители высших слоев российского общества еще не имели ответа на наш вопрос. Ведь в числе названных оказались весьма разные политические системы: от авторитарных до демо­ кратических, включая советский и др.

Что касается системы, которая, по мнению экспертов, наиболее вероятна и наиболее желательна для страны, то ею оказалась “сильная демократия”. На нее указали от 1/5 до 1/4 экспертов. Все остальные формы — от народовла­ стия до монархии — назвали лишь 5—14% экспертов.

Причины этого ясны. Самоуправление и советская власть в России дискредитированы. Что такое “националь­ но окрашенные” формы власти, никто не знает. Но главный результат, конечно, тот, что систему власти эксперты “сконструировали” из двух в равной мере необходимых для России, по их мнению, черт власти — ее демократичности и силы. В этом отразился опыт трех лет политических ре­ форм Ельцина. Этот опыт свидетельствовал: какая бы по­ литическая форма ни установилась — демократическая или

НАЗВАННЫЕ ЭКСПЕРТАМИ ТИПЫ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ СИСТЕМ (в %)

Структура ответов и на этот раз оказалась такой же, как и в ответах о политической системе: мнение, что “чистый капитализм” и “чистый социализм” соответствуют россий­ ской специфике, имеют лишь 8—9% экспертов. Наибольшие же их доли (21—34%) назвали те или иные промежуточные, смешанные формы.

Как видно, та часть экспертов, которая выбрала систему, соответствующую российской специфике, ее историческому прошлому, эту специфику видела в соединении: 1) социа­ лизма и капитализма и соответственно 2) государственно регулируемой экономики с частной и коллективной. Край­ ние политические варианты (авторитаризм, монархия, со­ ветская власть) имели незначительное число сторонников.

Итак, сильная власть, смешанная экономика и промежу­ точная (между капитализмом и социализмом советского об­ разца) социальная система — такова, по мнению экспертов, та система, которая более всего “соответствует российской специфике”. Такова та модель экономики, которая предста­ влялась экспертам наиболее адекватной для России [9].

Что можно сказать об описанной позиции экспертов се­ годня, в 1997 г., через четыре года после того, как оыли по­ лучены эти данные? Реальные перемены в российском об­ ществе и в его экономике разошлись с ценностями экспер­ тов. Если говорить об экономике, то главным направлени­ ем ее эволюции сегодня является скорее капитализация, продолжающееся перераспределение собственности между различными частными владельцами, нежели развитие “многосекторности”, “смешанной” экономики. Весь период ре­ форм государство скорее сдавало свои позиции, чем усили­ вало их. Государственный сектор оказался в самом плачев­ ном положении и из-за грабительских налогов, и из-за не­ выполнения государством своих обязательств перед пред­ приятиями. Именно поэтому переживает трагедию “бюд­ жетный сектор” — наука, образование, здравоохранение, пресса, культура. Это, конечно, не исключает того факта, что новый класс капиталистов сформировался из государственных чиновников.

Если признать, что реальный ход реформ оказался имен­ но таким, и если согласиться с мнением экспертов о тех ти­ пах экономики и социальной системы, которые показаны выше, то придем к несколько неожиданному выводу: полу­ чается, что Россия движется по пути, который не соответ­ ствует ее исторической специфике, что капитализация страны происходит вопреки ее специфике, историческим традициям, менталитету населения.

Как это произошло, каковы причины? Наверное, основ­ ная причина — жажда свободы.

Действительно, “на входе” в реформу конкретных черт будущей “капитализации” страны, конкретного облика рос­ сийского капитализма никто не знал и знать не мог. Но был мощный рычаг, который определял положительное от­ ношение людей к “капитализации”, — жажда свободы. Эта жажда и подталкивала общество — и номенклатуру, и “ни­ зы” — к поддержке рыночных реформ. Подтверждением этого тезиса может служить блестящий самоанализ моти­ вации рыночного поведения, который дал ставший “челно­ ком” Борис Юрьев в статье «Я — “челнок” » [10]. Описав тяжелые будни “челноков”, он пишет: «При всей нерво­ трепке, при всем риске, при всех перегрузках “челночный” промысел дает то, о чем ни на одном заводе, ни в одном учреждении, ни на одной фирме никогда и не мечтали, — волю (курсив автора статьи). У “челнока” нет начальника, ему ни с кем не надо согласовывать свои действия, ни пе­ ред кем не надо отчитываться, тем более лебезить. Он все­ гда и во всем сам по себе. Он волен. Есть силы, деньги, же­ лание, надежный напарник — он отправляется в очередной вояж. Если нет — отсиживается, отлеживается, отдыхает. Так же и по приезде... воля... Вряд ли найдешь русского че­ ловека, не понимающего смысла этого слова. Однако про­ сто понимать его значение мало. Волю надо чувствовать. Одним это дано, другим — нет. Последние по своей внут­ ренней сути рабы. Какие бы ступени на социальной лестни­ це они ни занимали, какие бы доходы ни имели, все равно рабы. Рабы должности. Рабы денег. Рабы лимузинов, теле­ фонов спутниковой связи, часов “Ролекс”. И сокровенный смысл слова воля им не усвоить никогда». Характерная черта этой группы — страх. По мнению автора, в “рабском страхе” новоявленных бизнесменов слились и неуверен­ ность в нынешнем государстве, и полная незащищенность перед “трехглавой гидрой” (рэкет, налоги, неплатежеспо­ собность партнеров). То есть “несвобода”. Поэтому хотя, по мнению рассказчика, доходы от “челночного” бизнеса

класс-освободитель... Марксисты хотели опереться не столько на революционную интеллигенцию, на роль лично­ сти в истории, сколько на объективный социально-эконо­ мический процесс... Первые русские марксисты очень лю­ били говорить о развитии материальных производительных сил, как главной надежде и опоре” [13].

Оспаривая это, русские мыслители развивали концепцию общественного развития, основанного на активной творче­ ской деятельности, на духовном взаимодействии индиви­ дов, на их нравственных ценностях. Это были те общечело­ веческие ценности, против которых во имя классовых цен­ ностей боролись большевики. Ведь в основу их политики после 1917 г. были положены не общечеловеческие ценно­ сти, а классовые, не нравственность личности, а ее зависи­ мость от экономического базиса. И то, что до 1917 г. было предметом философских дискуссий, после 1917 г. превра­ тилось в суровую действительность: в реально проводимый курс на превращение личности со всеми ее духовными чер­ тами в инструмент политики индустриализации и коллекти­ визации, в “винтик” “материально-технической базы комму­ низма”.

Понятно, что Маркс и Энгельс ко всему этому не имели отношения. Во-первых, они понимали ограниченность сво­ его “экономического детерминизма”, прекрасно видя “об­ ратное влияние” идеологии, общественного сознания на развитие экономики. В их наследии можно найти все: и признание зависимости идеологии от экономического бази­ са, и признание великой силы идеологии. Это им принадле­ жит известный афоризм: “Великая энергия рождается лишь для великой цели”. Но для судьбы России важнее другое: почему Сталин и его аппарат взяли на вооружение не идею “первичности духа”, а, напротив, идею “первичности бы­

вначале было “Слово”, что “по Слову Божию явился свет”. Концепция “вторичности сознания” активно ис­ пользовалась для уничижительной критики религии и идеализма.

Но была и другая причина: идея вторичности духовной жизни “облегчала аппарату управление” миллионами лю­ дей. Действительно, если бытие, “экономический базис”, “первично”, если оно формирует нового человека, то все силы живущих поколений должны быть брошены именно на создание материально-технического оазиса, причем любой ценой. Именно это и делалось на практике. Не слу­

чайно о “человеческом факторе производства” в бывшем

СССР вспомнили только в начале 70-х годов. Хотя задол­ го до этого, в 20-е годы, о нем писали специалисты по НОТ и психологии труда, но эта традиция была прервана. В течение первых 50 лет существования СССР, вплоть до конца 60-х годов, вопрос о влиянии политики, идеологии, морали, культуры общества на развитие его экономики практически не возникал. Оставался он и вне внимания науки.

Взападных странах, включая и западную науку, ситуа­ ция была противоположной. Хотя капиталистическая эко­ номика в принципе стимулировала труд, но частные фир­ мы находились (и находятся сейчас) в постоянных поис­ ках новых факторов стимулирования. Вечная забота част­ ных фирм — как усилить трудовую мотивацию работни­ ков. Отсюда их огромный интерес к вопросу, как духов­ ные факторы влияют на трудовую деятельность, от чего зависит экономический успех. Этой проблеме посвящены тысячи исследований, показавших, что характер трудовой деятельности людей напрямую зависит от их нравствен­ ных установок, религиозных убеждений, национальных традиций и др.

ВСССР до горбачевской перестройки обо всем этом можно было узнать, пожалуй, только из критических книг (см., например, [18; 19]). Для нашей страны все это как бы не существовало. В учебниках и монографиях черным по белому было написано: марксизм совершил переворот в на­ уке, впервые открыл истинное устройство общества, где все духовное “вторично”, зависит от материального, которое “первично”. Считалось: если сказано классиками, значит, так оно и есть.

Итем не менее в мире существовала теория, доказав­ шая обратную “теорему”: первичными факторами разви­ тия трудовой активности являются духовные. Имя автора этой теории, Макса Вебера, у нас до недавнего времени было известно лишь специалистам и упоминалось только

вконтексте критики. Причина состояла в том, что в пони­ мании роли культурных факторов в экономике Вебер про­ двинулся намного дальше Маркса. К тому же он критико­

вал Маркса. То и другое по критериям советской цензуры делало Вебера неприемлемым. В результате многие поко­ ления советских людей не подозревали о великом социо­ логе, ответившем на вопрос, почему одни общества эконо­ мически процветают, а другие хиреют [20]. В центре лю­ бой экономики, считает Вебер, находятся человек и его действия. Социальное действие включает: 1) мотивацию

индивида (или группы), т. е. некие стимулы, которые либо побуждают его к активности в сфере экономики, либо, на­ против, не способствуют этому; 2) ориентацию на других: ожидание тех или иных ответных реакций на его действия, стремление вызывать выгодные для него самого действия окружающих. Поскольку же все действия людей мотиви­ руются, то экономическое богатство общества в конечном счете зависит от того, как, на кого, на что ориентированы все граждане.

Вебер выделил четыре вида социальных действий, кото­ рые люди реализуют во всех сферах общества, включая и экономику: целерациональные, ценностно-рациональные, аффективные и традиционные. Целерациональное дейст­ вие основано на рациональных и регулируемых целях. Ра­ циональные цели ориентированы на успех. Это действия, направленные на ожидание вполне определенного поведе­ ния людей и на возможность использования их поведения как средства достижения собственных целей. Ценностно­ рациональное действие зиждется на вере в то, что те или иные поступки обладают высшей ценностью независимо от того, дают они успех или нет. Наконец, аффективное действие мотивируется эмоциями, чувствами, а традици­ онное основано на привычке, на определенных традициях. Два последних вида действий, по мнению Вебера, менее значимы для состояния общества. Главными же он считал целерациональные и ценностно-рациональные действия. Именно от степени рациональности действий зависит ха­ рактер цивилизации: для западных цивилизаций характер­ ны рациональные модели поведения, для восточных — традиционные.

Успех хозяйствования, по Веберу, связан с возрастани­ ем рациональности. Ведь рационализируются именно спо­ собы ведения хозяйства, управления им. Поэтому усиление рациональности способствует использованию в производ­ стве научных знаний, включению их в трудовые процессы. Все это способствует росту прибыльности хозяйства.

Рациональность Вебер подразделяет на формальную (калькуляция, проведение расчетов) и моральную. Послед­ няя — это осуществление таких, и только таких, экономи­ ческих действий, которые основаны на ценностях индиви­ дов. При формальной рациональности экономика основы­ вается на том, что можно сосчитать. При моральной же ра­ циональности экономика зиждется на ценностных постула­ тах, на целях, лежащих вне самой экономики, отражающих какие-то другие, например религиозные, национальные, по­ требности людей. Экономику капитализма Вебер рассмат­

ривал как сферу реализации целерационального поведения, ибо обмен товаров, конкурентная борьба на рынке, бирже­ вая игра, нововведения — все это осуществляется на осно­ ве рациональных целей и возможно лишь при наличии ра­ циональности хозяйствования.

Откуда же берется рациональность в экономике? Вебер искал ее в содержании мировых религий. Он анализиро­ вал связи между религиозно-нравственными принципами протестантской религии и характером экономической де­ ятельности верующих. Он искал механизм влияния рели­ гиозности на экономику. В поисках этого механизма он сопоставил два религиозных течения — протестантизм и католицизм и пришел к выводу, что основой капиталисти­ ческой экономики, отличающейся своей рационально­ стью, явился протестантизм, где главная заповедь — не­ устанная работа, умножение хозяйства, достижение хо­ рошего экономического результата. Успешное хозяйство­ вание для протестанта есть критерий истинной религиоз­ ности, истинной веры человека в Бога. Хочешь быть угод­ ным Богу — трудись!

Джон Льюис, исследователь творчества Вебера, писал: “Вебер рассматривал капитализм не только как экономиче­ скую систему и даже не только как результат техническо­ го развития, связанного с изобретением машин... Для него капитализм являлся, в сущности, формой цивилизации, формой организации, культуры... системой ценностей с их особыми мотивациями” [21]. Одним из факторов капита­ лизма было “развитие духа рациональности”. По мнению Вебера, капитализм есть результат существования некото­ рого числа состоятельных людей, готовых обратить свои деньги в дело. Это люди, обладающие общим духом, ценно­ стями, признающие важность бухгалтерского учета, конт­ роля прибылей и убытков, экономии, стремления к накоп­ лению, к соблюдению трудовой дисциплины, к деловой ак­ тивности и аскетизму. Все это подкрепляется у них этикой протестантизма: спасение придет не с небес, его можно до­ стичь, если следовать своему призванию, посвятить себя повседневным делам в торговле и бизнесе, отдаться усерд­ ному труду, отказаться от роскоши и погони за удовольст­ виями. Трудовая жизнь для протестанта — это и есть жизнь, посвященная Богу. Именно такая этика оказалась тем “духом” капитализма, который обеспечил ему “зеленую улицу”.

Для России чрезвычайно важно подчеркнуть, что анализ капиталистической экономики, который делают современ­ ные западные экономисты, часто включает описание нрав­

ственных аспектов хозяйствования. Например, авторы [22] выводят нравственные начала экономики из того, что капи­ тализм «нуждался в нравственных правилах, воплощенных в таких терминах, как “честное дело”, “выполнение обяза­ тельств”, “пунктуальность” и (в случае наемных работни­ ков) “трудолюбие”, “прилежание”, “честность”, “верность”. Источником этой морали, по крайней мере в XVI и XVII веках, могла быть только религия».

Вслед за западными экономистами обращаются к роли морали в экономике и российские экономисты нового по­ коления. Так, И. Липсиц в экспериментальном учебнике для учащихся 9—11-х классов [23] выделяет особый раздел “Выгодно ли быть богатым”, бесспорно нетрадиционный для отечественной учебной литературы по экономике. Ав­ тор цитирует моральные принципы, записанные во Всеоб­ щей декларации прав человека, принятой Генеральной Ас­ самблеей ООН в 1948 г., где провозглашается, что “каждый человек имеет право владеть имуществом. ...Никто не дол­ жен быть произвольно лишен своего имущества... Каждый человек имеет право на труд, на свободный выбор работы, на справедливые и благоприятные условия труда и на за­ щиту от безработицы. Каждый человек без какой-либо дис­ криминации имеет право на равную оплату за равный труд. Каждый работающий имеет право на справедливое удовле­ творительное вознаграждение, обеспечивающее достойное человека существование для него самого и его семьи. При осуществлении своих прав и свобод каждый человек дол­ жен подвергаться только таким ограничениям, какие уста­ новлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, оощественного порядка и общего благосостояния в демократиче­ ском обществе”. Автор вводит понятие “деловая этика” и дает трактовку этой этики с учетом “неформализованных отношений”, которые “не могут быть наказаны по закону, но мешают нормальному ведению дел”. В связи с этим ци­ тируется даже Библия [23].

В этом фрагменте из цитируемого учебника немало ин­ тересного. Хотя речь в книге идет о рыночной, капитали­ стической экономике, но приводимые социальные нормы один к одному напоминают советскую Конституцию с ее правами на труд и пр. Причем интересно то, что одновре­ менно используются и общие категории морали (честность, достоинство), и категории “политической нравственности” (социальная справедливость, благосостояние, порядок). Все это показывает, что капиталистическая экономика и капи-