3305

послать, позвать – значит позвать и попросить, послать и попросить. Там, где в одном глаголе может быть дважды заключен признак каузации, видимо, нет необходимости дублировать его с помощью субстантива. Тем ближе и очевиднее связь инфинитива с существительным, называющим в предложении лицо-функционера. Это существительное обнаруживает устойчивую связь с инфинитивом, эксплицируя в синтаксисе отношения как средство с целью, как орудие совершения потенциального действия с самим этим действием, как прямой объект со значением отдаленного признака.

Совершенно особенным выглядит на общем фоне сочетаний инфинитива с конкретными существительными его сочетание с существительными, называющим лицо и имеющим при этом оценочный характер: ма-

стер, мастерица, любитель, любительница, охотник, охотница.

Особенность этих существительных в том, что их лексическое значение синтаксически обусловлено. Неслучайно ученые отводят им в предложении роль сказуемых. Это отчасти справедливо, однако следует согласиться и с тем, что среди очень редких примеров примыкания инфинитива к подобным существительным встречаются случаи, когда существительное выступает в роли подлежащего или приложения: Слетелись со всех сторон

охотники поживиться … (Н.Гоголь); Были тут (на катке) и мастера ка-

таться… и мальчики, и старые люди (Л. Толстой); Перед отъездом в Москву она, вообще мастерица одеваться не очень дорого, отдала модистке для переделки три платья (Л. Толстой); Не очень добрый и не очень чтоб умный, любитель посудачить с мужиками и частенько не в меру выпить, он иногда казался глубоко несчастным…(В. Быков).

Синтаксическая функция инфинитива при конкретных существительных с оценочной коннотацией тоже особенная, отличная от той, что свойственна инфинитивам, примыкающим к конкретным существительным других групп. Отглагольные существительные присоединяют к себе инфинитив с синтаксическим значением определения и оттенком допол-

31

нения, что подтверждается адекватной заменой – мастер катания. Кроме этого, инфинитив в этих примерах лишен оттенка назначения, зато обладает свойством обнаруживать причинно-следственные отношения между компонентами. Ср.: мастер, потому что катается лучше других, мастерица, потому что умеет одеваться не очень дорого. В этих примерах не инфинитив в смысловом значении зависит от субстантива, а наоборот, субстантивное значение поясняется за счет значения инфинитива.

Таким образом, можно выделить 5 групп конкретных существительных, способных присоединять к себе зависимый инфинитив: собственно конкретные, то есть конкретно-предметные; конкретные, которые в ряде случаев выступают в значении отвлеченных и, наверное, потому не включались до сих пор в корпус конкретных; существительные со значением каузации, которые до недавнего времени не относили к конкретным. Тем не менее иногда они проявляют конкретно-предметное значение. Существительные со значением лица-функционера и, наконец, существительные со значением лица, имеющие добавочное оценочное значение.

Литература

1. Брицын, В. М. Синтаксис и семантика инфинитива в современном русском языке [Текст] / В. М. Брицын. – Киев: Изд-во АН УССР,

1990. – 477 с.

2. Гак, В. Г. К проблеме синтаксической семантики [Текст] / В. Г. Гак // Инвариантные синтаксические значения и структура предложе-

ния. – М.: Наука, 1969. - С. 77-85.

3. Чеснокова, Л. Д. Семантические типы членов предложения с двойными отношениями [Текст] / Л. Д. Чеснокова. – Ростов-на-Дону,

1973. – 104 с.

32

Гаврилова Н.К.

Рай и ад в лирике И. Меламеда

И. Меламед – автор книг «Бессонница» (1994), «В чёрном раю» (1998), «Воздаяние» (2010), лауреат Горьковской литературной премии. Современная критика причисляет И.Меламеда к поэтамтрадиционалистам, его стихи вне постмодернистского влияния, внешне просты, в них нет сложной, затрудняющей понимание метафоры, они лишены столь привычной даже для серьёзной поэзии иронии. Традиционализм проявляет себя в естественности поэтической речи, в деталях, рождающих ощущение узнаваемости времени и пространства.

Основой мироощущения поэта являются христианские константы: вера, грех, рай, ад, покаяние, страдание, смирение. Его мучает вопрос о продолжении существования человека за пределами жизни, поэтому в своих стихах И.Меламед часто обращается к образам ада и рая.

Е.Рейн в статье «Ад и Рай в мировой литературе» говорит: «Рай и ад

— движущие силы мировой поэзии», для поэта любой эпохи важно «мифологическое и религиозное сознание вечной биполярности Ада и Рая, ответственности за свой выбор. Меняются жанры и литературные школы. Открытый контакт с читателем сменяется герметизмом. Сходит на нет герметизм и возвращается неоклассика, но поэзия, как и мифология, как и религия, пытается ответить на вопросы вечные и главные. Только она делает это на территории опыта одной личности. И эта личность — поэт» [4;

312].

Интересен опыт познания мира и самого себя поэта И.Меламеда. Две последние книги уже на уровне названия выявляют внутренний конфликт: «В чёрном раю» - оксюморонно по сути своей. Название «Воздаяние» отсылает читателя к стихотворению «Памяти Евгения Блажеевского»:

33

Но если, родной мой, все это не ложь, дай знать мне, какую там чашу ты пьешь, сладка ль тебе гроздь воздаянья?

И если все это неправда – в ночи явившись ко мне, улыбнись и молчи, надежде моей не переча.

Позволь мне молиться, чтоб вихорь и град не выбили маленький твой вертоград, где ждет нас блаженная встреча.

ВБиблии говорится о «воздаянии каждому по делам его»: воздаяние

–награда Божия за праведные дела и справедливое возмездие за грехи. «Вертоград» - древнерусское слово означающее «дивный сад». В стихотворении Меламеда оно получает иносказательное значение: это образ небесного, райского сада – символа духовных устремлений человека к идеалам высшей красоты и гармонии. В стихотворении есть надежда, но есть и сомнение в возможности существования мира за пределами жизни.

Интересно, что в первой книге «Бессонница» не так часто возникает разговора о рае и аде. Этому вероятно есть объяснение. Книга вышла в 1994 году. Это стихи молодого человека, стихи, рождённые любовью, опытом молодой жизни, однако и здесь поэт обращается к пространству по ту сторону жизни. Во второй и третьей книгах перед нами предстаёт человек, переживший утрату близких, знающий, что такое страдание.

Водной из своих статей И. Меламед говорит: «Тому, кто обрёл Христа, больше нечего искать. Самое трудное отныне не потерять его». Жизнь, к сожалению, даёт достаточно оснований для утраты веры, утраты гармонии и света, приводит к холоду смерти.

34

Ласточки твои пропали, Афанасий Фет.

Бабочек, что здесь летали, и в помине нет.

Похоронена в сугробе песня ямщика.

И истлела в темном гробе нежная щека.

С корнем выдернуты розы, вытоптан лужок. Остаются лишь морозы. Холодно, дружок. («Ласточки твои пропали»)

Суета превращает жизнь в бессмысленность и пустоту, лишает её смысла:

О, как всё здешнее нелепо: изнеможенье ради хлеба. разврат, похмелье и недуг.

(«Так холодно, так ветер стонет…»)

Ад воплощается в земном существовании, жизнь здесь, на земле уподобляется аду. В стихотворении «Городские ямбы» И.Меламед погружает читателя в «глубины городского ада»:

Автомобили, улицы и лица – в чаду, в бреду, в кошмарной круговерти –

все это будет длиться, длиться, длиться, все это не окончится до смерти.

35

Не вырваться… Всегда одно и то же: деревья, люди и автомобили.

Имне порою кажется, о Боже, они мне будут сниться и в могиле.

Ия все те же каменные зданья увижу вместо райского сиянья.

Ия все тот же дикий рев мотора услышу вместо ангельского хора. («Городские ямбы»)

Инавсегда затихает музыка, её уже не слышно, и холод смерти опускается «чёрным инеем», и « душа к вечности уже не рвётся, / и вечности уже не просит, / и вечности уже не хочет».

Икак трагический итог размышлений: «Что делать мне с жизнью моей, превращенною в ад…».

В книге «Воздаяние» ад – это физическая боль, страдания, связанные

сболезнью:

Наступает мутный вечер, а за ним – ночная тьма. Ад, наверное, не вечен. Лишь бы не сойти с ума.

Ибо в это время суток боль струится через край. Боже, попадут ли в рай потерявшие рассудок?..

(«Наступает мутный вечер…»)

36

В « больничном аду» звучит тихий, но внятный ропот: «Неужели адская боль, ад жизни – плата за возможность узреть «божественный свет»? Из больничного ада возможны два пути: в рай, в «сиянье, где тебя спасут», и в живую жизнь, которую ты считал адом. В стихотворении «Телефон звучит в пустой квартире» сведены ад, рай и жизнь, лирический герой обретает надежду на жизнь, выбирает жизнь:

Неужели я не умираю и в ночи февральской наяву

к светлому и радостному раю на больничной койке не плыву?

Боже мой, Ты дал взглянуть мне в бездну, я стоял у смерти на краю.

Неужели я еще воскресну в этом мире, прежде чем в раю?..

(«Телефон звучит в пустой квартире»)

Ропот, сомнения сменяются молитвой, просьбой об утешении, о спасении хотя бы от адских мук физической боли. И эта молитва не только о своей боли и скорби, о всех страдающих в «белом аду больницы». Обычно белый цвет – знак присутствия Божия, у И.Меламеда – белым становится ад больницы:

Боже праведный и славный, если только разум здрав мой, просьбу выполни мою:

всем разбитым смертной травмой дай удел посмертный равный – посели в Своем раю.

37

Исцеляющим составом проведи по их суставам. Не подвергни их суду.

Всем им, правым и неправым, босиком по вечным травам дай гулять в Твоем саду. («Полутёмная больница…»)

Рай в стихах И.Меламеда обретает реальные черты: мы видим «распахнутую дверцу рая», «безмятежный райский сад». Есть много названий «светлого рая» - «грядущая отчизна», «отчизна нездешняя», «небесная родина», «нездешние края», «посмертная родина, «та местность», «блаженные селенья». Рай «дарует свет», «сияние», «блаженство», «милость небесную», «благодать». Очертания рая чаще проявляют себя во сне, сон позволяет увидеть детали:

В моём каком-то старом пиджаке, с опшарпанным портфельчиком в руке, во снах, где рай душа твоя нашла бы, идёшь ко мне ты с горем пополам. («Памяти отца»)

Обретение «милости небесной» наполняется живой человеческой радостью:

Может и впрямь наши бедные жизни бережно примут в грядущей отчизне, смоют обиды и снимут грехи.

Смех будет радостен, свет будет ярок, и воссияем мы там без помарок, перебелённые, словно стихи.

(«Элегия»)

38

О рае И. Меламед говорит как о пространстве, из которого можно получить весточку, из которого возможно возвращение: «Но ко мне с пустыми руками почтальон вернулся из рая». Но возвращение из рая возможно только во сне:

Я сегодня в слезах проснулся. Был глухой предрассветный час. Мне приснилось, что ты вернулся и поставил чайник на газ.

Не видением из былого ты явился в родной предел –

просто кончилась смерть, и снова ты за нашим столом сидел.

(«Я сегодня в слезах проснулся»)

Разговорная интонация поддерживает ощущение естественности происходящего: « Как ты там легко ль тебе, светло ли?»

В книге в «Чёрном раю» по замечанию Д.Быкова «заявлена наиболее важная для него (И. Меламеда) коллизия: невозможность выбора (и в конечном итоге отказ выбирать) между «тем светом», в самом буквальном смысле, т.е. между совершенством и просветлением, и земным тёплым, посвоему уютным мраком, бытом» [5]. В книге ад и рай совмещены, соединены: обыденная жизнь «бессмысленная и незавидная» сохраняет в себе теплоту, нежность, свет, а райские куши враждебны, потому что отнимают отца, и свет рая уже другой:

Для чего тебе эти кущи, если с мамою там нас нет. И зачем тебе этот бьющий бесконечный слепящий свет.

(«Я сегодня в слезах проснулся»)

39

Рай во второй книге – это прошлое, живое, реальное, в которое всматривается лирический герой, прошлое, в котором ещё все живы, где тепло от отцовской заботы и материнской ласки, это утраченный рай. И чёрный рай бедного детства наполняется белым цветом и светом:

Я – мальчик маленький у зимних окон. Соседи в валенках в снегу глубоком.

Замок дыханием отогревая, отец у белого стоит сарая.

И куры белые в снегу упорно клюют незримые мне сверху зерна.

А в доме печь полна теплом и светом. Заслонка звонкая играет с ветром.

Все было так всегда и будет завтра. Отец на кухне мне готовит завтрак.

Рукой с прожилкою голубою хрустит яичною скорлупою –

такой же белой на его ладони, как снег за окнами на голой кроне,

такой же белою, как эти хлопья на светлом мраморе его надгробья.

Как часто в сны мои придя из рая, ты вновь у нашего стоишь сарая.

(«Я мальчик маленький у зимних окон»)

40