Politicheskiy_islam_v_stranakh_Severnoy_Afriki

скорее благодаря выбору своих соплеменников и искусному политическому маневрированию, чем применению силы. Сходство обязанностей и прав султана с функциями племенных вождей гармонично вписывало алауитский режим в традиционную социально-полити- ческую структуру32. Поэтому исторически марокканская монархия была намного более естественна и привычна для большинства подданных, чем господство турецкой ксенократии, характерное для Алжира и –– в меньшей степени –– для Туниса османской эпохи33.

Бурные перипетии борьбы за независимость, насильственное отстранение французами Мухаммеда бен Юсуфа от власти в 1953– 1955 гг. и безуспешная попытка заменить его на непопулярного родича внесли коррективы в эту схему. Дело в том, что нацио- нально-освободительная борьба выступила в роли своеобразной «анестезии» противоречий между троном и обществом, приглушая критику со стороны политической верхушки в адрес монарха. При протекторате против него открыто выступили только берберские вожди Юга и крайне консервативные суфийские круги, предпочитавшие получать поддержку от французских колониальных властей34. В целом же многогранность политических заслуг этого султана и их взаимосвязь с религиозным статусом «повелителя

тугальским агрессорам и при низложении Мулай Абд аль-Азиза Алауита (1908) за пренебрежение к государственным делам и увлечение западными новшествами.

32Само название султана в берберских диалектах (агеллид, аглид, айелид, букв. вождь) свидетельствует о сходстве ролей султана и вождя в понимании бербераобщинника. Поскольку султан в своем качестве имама-халифа персонифицировал ислам, то он воспринимался населением как личность особого порядка, стоящая над всеми мусульманами Дальнего Магриба. Это хорошо понимали французские администраторы и ученые: так, известный магрибист Робер Монтань усматривал в этом феномене «повтор антрополатрических [т. е. сопряженных с обожествлением человека. –– Авт.] тенденций у берберов» с языческих времен (Montagne R. The Berbers: Their Social and Political Organisation. L., 1973. P. 71–72), а создатель французского протектората в Марокко маршал Л.-Ю. Лиоте выразился на этот счет с солдатской прямотой: «В Алжире мы столкнулись просто с пылью... в Марокко, наоборот, мы оказались лицом к лицу с исторической империей... которая до последних лет занимала положение сложившегося государства» (Lyautey H. Paroles

´

d’action. P.: Editions A. Colin, 1938. P. 172).

33Видясова М. Ф. Социальные структуры доколониального Магриба. Генезис и типология. М.: Наука, 1987. С. 200–201, 211–212.

34Ряд суфийских братств Марокко, особенно Киттанийа, неоднократно выступали в годы протектората с позиций, враждебных Мухаммеду бен Юсуфу. Их лидеров откровенно раздражали дахиры султана от 1934 и 1946 гг., ограничившие деятельность братств и поставившие их под контроль алауитского махзена. Шейх братства Киттанийа и профессор богословского университета аль-Карауийин Абд аль-Хай аль-Киттани был одним из инициаторов и вдохновителей государственного переворота 15–20 августа 1953 г. То, что он принадлежал к шерифской среде и происходил из рода Идрисидов, даже заставляло современников предполагать, что французские власти чуть ли не решились сменить правящую династию

правоверных» сделали его авторитет в марокканском обществе бесспорным, в чем единодушны марокканские, западные и отечественные авторы35. Однако с достижением независимости «заморозка» внутренних (этнорегиональных, корпоративных и других) размежеваний в правящих кругах королевства стала ослабевать. Поэтому деколонизация Марокко и курс султана на поддержку демократических преобразований породили явное напряжение между стремлениями монарха (сохранить свою позицию над политическим процессом) и желаниями части политической элиты (под флагом либерализации подчинить дворец своей воле). Это ясно видно из сопоставления позиций сторон по вопросу о верховной власти. В конце 1950-х –– начале 1960-х годов в умах многих марокканских политиков бай‘а как институт сопрягалась с идеей конституционного правления, при котором власть общины ограничивала власть правителя36. Сам же Мухаммед V заявил о желании даровать марокканцам Основной закон, но тем не менее подчеркивал не столько суверенитет марокканской нации, сколько свои права государя. В 1960 г. по его инициативе Верховный суд королевства издал специальный циркуляр, в котором отмечалось, что указы короля имеют примат над юридическими нормами, созданными государством, и ни при каких обстоятельствах не могут быть оспорены в судебном порядке37.

и реставрировать через 11 веков власть Идрисидов в Марокко. –– Le Tourneau R. Evolution politique de l’Afrique du Nord musulmane. 1920–1961. P., 1962. P. 234.

35Так, Абдаллах Хаммуди придавал первоочередное значение тому, что Мухаммед бен Юсуф был героем борьбы за независимость в качестве повелителя правоверных и был достоин этого статуса потому, что последовательно отстаивал перед европейцами права династии и марокканцев. –– Hammoudi A. Master and Disciple: the Cultural Foundations of Moroccan Authoritarianism. Chicago: University of Chicago Press, 1997. С. 16–17. Со своей стороны Р. Г. Ланда увидел источники его авторитета в том, что «для верующих мусульман Мухаммед V был религиозным главой, для феодалов –– первым среди аристократов-шерифов, для националистов –– борцом за независимость, возродившим попранный колонизаторами суверенитет Марокко». –– Ланда Р. Г. Марокко: 30 лет независимости... С. 22.

36Как отмечал Мухаммед Лахбаби, «политические события, которыми в Марокко были отмечены 1951–1956 гг., сделали вопрос о верховной султанской власти все более спорным и уязвимым. Оказалось невозможным навязать без согласия общины кандидатуру султана, равно как и политическую систему полного суверенитета султана, которая могла быть воплощена только за счет отчуждения марокканского суверенитета. Поэтому очень сложно отрицать реальность верховной власти народа. Понятие „султан Марокко“ относится к уже пройденному периоду –– оно уступило место понятию „султан марокканцев“». –– Lahbabi M.

37Tozy M. Les enjeux du pouvoir dans les ‘champs politiques desamorc´es’´ au Maroc // Changements politiques au Maghreb. Ed. Michel Camau. P.: CNRS, 1991. P. 157.

От квазилиберализма к «сумрачному пятилетию». Восшествие на престол наследного принца Мулай Хасана под именем Хасана II в 1961 г. подстегнуло противоборство двух тенденций на политической сцене Марокко. В начале 1960-х годов королевская власть продолжила запланированный еще Мухаммедом V либеральный курс на принятие конституции, создание парламентских институтов и искусное манипулирование оппозиционными силами. Затем, в условиях постепенной радикализации светской оппозиции, монархия во второй половине 1960-х годов склонилась к ужесточению военно-полицейского контроля над обществом, что привело к ослаблению самостоятельности партий и сосредоточению власти в руках короля. Эти тенденции предопределили взаимоотношения монархии, политического истэблишмента и исламских институтов Марокко.

Первые политические шаги нового короля были еще не вполне самостоятельными. Уступая отцу в политическом опыте и в личном обаянии, Хасан II предпочел начать свои преобразования с выполнения его завета –– установить конституционные ограничения королевской власти. Подготовленная узким кругом экспертов под руководством короля38 Конституция 1962 г. была принята на всенародном референдуме и содержала вполне демократические положения. Например, в ст. 7 закреплялся принцип многопартийности, а правительство страны в ряде своих функций оказалось независимо от воли дворца; король мог назначать правительство по своему вкусу только при условии, что он будет располагать лояльным и стабильным большинством в двухпалатном парламенте. В то же время традиционные устои монархии как ведущего религиозноисторического института страны остались нетронутыми. Король провозглашался священной и неприкосновенной персоной, а его легитимность носила двойственный характер (т. е. проистекала как из его религиозной роли, так и из функции главы государства).

38Вспоминая о ходе подготовки конституции 1962 г., король говорил: «Меня упрекают в желании все сделать самому, всеми командовать. Это неправда. Здесь смешивают захватнические желания и власть. Я действительно обладаю авторитарным, но не диктаторским характером». Отвечая на вопрос французского журналиста Эрика Лорана о том, как он воспринял критику оппозиции, расценившей его конституцию как проявление абсолютной власти, Хасан II фактически уклонился от темы. «Единственное, что следует принимать в расчет, –– заявил он, –– это народная воля и размах, с которым она выражается. Мой отец учил меня никогда не давать событиям навязывать свое течение, но стремиться предвосхитить пожелания людей. В то время я ни разу не видел массовых манифестаций или собраний с протестом против конституции. Я только выполнял обещание моего отца». –– Hassan II. La Memoire´ d’un Roi. Entretiens avec Eric Laurent. P.: Librairie Plon, 1993. P. 74–76.

В представлении «отца марокканской конституции» –– ближайшего советника короля Ахмеда Реда Гедиры –– шерифская монархия должна была служить средоточием всенародного согласия; в то же время множество политических партий, постоянно соперничающих у подножия трона, отразили бы неоднородность марокканского общества39. Примечательно, что именно в эти годы в правящих кругах Марокко возник очень устойчивый идейный стереотип: партии считались во дворце оплотом авторитарных и даже тоталитарных тенденций, а король-арбитр и его махзен, стоящие над ними, воспринимались как естественные, дарованные Аллахом гаранты справедливости и защитники марокканцев от произвола партий-

ных бонз или гнета финансирующего политические партии капитала40.

Закрепляя основы парламентаризма в Марокко, положения Конституции вовлекали алауитскую элиту в формирование избирательного процесса; в противном случае она вынужден была бы признать свою относительную маргинализацию в общественной жизни страны41. Отвечая на этот вызов, Хасан II и его окружение опробовали на первых парламентских выборах большинство приемов манипуляции избирательной процедурой, позже ставшие нормой во взаимоотношениях монархии и политических институтов. Во-первых, в марте 1963 г. под эгидой Гедиры был создан псевдопартийный проправительственный альянс –– Фронт защиты конституционных институтов (ФЗКИ), объединивший вокруг трона независимых

39Ахмед Реда Гедира занимал высокие должности как при Мухаммеде V, так и при Хасане II. Он был генеральным директором королевского кабинета и по совместительству министром внутренних дел. Также на него в 1961–1963 гг. фактически возложены были функции главы правительства (формально Хасан II, вступивший в этой должности на престол, все это время являлся собственным премьер-министром). Гедира по сути был куратором правительства от дворца, или, по точному выражению Дж. Уотербэри, своего рода «великим визирем» постколониальной эпохи. –– Waterbury J. Le Commandant des croyants. La monarchie marocaine et son elite´. P., 1975. P. 289.

40Об этом сам король говорил следующее: «Политические партии являются необходимыми инструментами демократии, но нет ничего более диктаторского, чем их внутренняя деятельность. Партии все выхолащивают и сводят на нет». –– Hassan II. La Memoire´ d’un Roi... P. 62. То же более развернуто сформулировал близкий к марокканским силовым структурам автор –– Лахсен Брукси: «Обновленный махзен вписывается в систему общественной безопасности, пригодную для того, чтобы укрыть население от потрясений... Денежные группировки, противостоящие народу, могут дать место интегристской и радикальной политической культуре, но махзен –– это антиударная защита против всех и всяческих авантюр». –– Brouksi L. Makhzenit´e´ et modernite´... P. 34.

41Ferri´ J.-N. Entering the ‘Virtuous Circle’: the Strength of Democratic Designs in Egypt and Morocco // Politics from Above, Politics from Below. The Middle East in the Age of Economic Reform. Ed. by E. Kienle. L.: Saqi, 2003. P. 67.

либералов, лидеров Народного движения и чиновников. Во-вторых, всемерно поддерживались уже существующие расколы и противоречия в стане оппозиции –– в частности, не без интриг дворца Истикляль на референдуме 1962 г. поддержала проект конституции, тогда как НСНС призывал к его бойкоту. В-третьих, границы избирательных округов были проведены экспертами МВД столь искусно, что в лояльной трону и малообразованной берберской глубинке кандидат проходил в парламент с 16 тыс. голосов, а в оппозиционно настроенных Рабате и Касабланке ему требовалось для этого уже как минимум 25 тыс. голосов42. Тем не менее результаты выборов, состоявшихся 17 мая 1963 г., разочаровали «партию власти»: из 144 мест в нижней палате 69 досталось ФЗКИ (47,9 % голосов), партии Истикляль –– 41 (28,5 %), НСНС –– 28 (19,4 %) и независимым кандидатам –– 6 (4,2 %)43. Претензии монархии на полное политическое превосходство не получили, таким образом, твердой санкции избирателя: по итогам выборов король не был обязан назначать правительство из оппозиции, но и не мог положиться на значительное большинство депутатов.

Таким образом, первые парламентские выборы свидетельствовали об относительной неудаче «избирательных технологий» двора в условиях перегруппировки и поляризации политических сил в Марокко. В первой половине 1960-х годов монархия столкнулась с мощной вспышкой левого экстремизма, совпавшего, кстати, с общемировым взлетом леворадикальных настроений –– во Франции, Италии, ФРГ, Турции, на Шри Ланке, Филиппинах, в Таиланде. Уже в 1963–1965 гг. радикализм Мехди бен Барки44, Мухаммеда Басри по прозвищу «аль-Факих» и их сторонников возрос до того, что они открыто провозглашали своей целью свержение «прогнившего антинародного режима», а II съезд НСНС, состоявшийся в июне 1962 г., осудил королевское правление как «абсолютную

42Ferri´ J.-N. Entering the ‘Virtuous Circle’... P. 68. Примечательно, что ФЗКИ распался вскоре после выборов (из его состава вышло Народное движение), а его идейная наследница –– Социал-демократическая партия, ведомая «либералами» Гедиры, –– также просуществовала недолго. «Одноразовый» характер проправительственных объединений уже сам по себе свидетельствует о желании двора максимально деполитизировать избирательную процедуру и придать парламентским институтам «фасадный» характер.

43Максименко В. И. Политические партии... С. 59.

44Мехди бен Барка (1920–1965) –– несомненный интеллектуальный лидер Истикляль, один из создателей НСНС, бывший домашний репетитор юного принца Хасана по математике, был ярким оратором и мыслителем. С начала 1960-х годов он последовательно выступал в оппозиции трону и дважды был вынужден эмигрировать. Он получил широкую международную известность как вице-президент Организации солидарности стран Азии, Африки и Латинской Америки.

монархию архаического, доколониального типа»45. Парламентарии от оппозиции (Истикляль, но особенно лидеры НСНС) неоднократно пытались создавать препятствия для деятельности правительства –– в частности, в январе 1965 г. парламент по инициативе оппозиции смог отклонить проект бюджета общественных работ46. Но все же подчинить королевскую власть парламенту в пределах конституции 1962 г. было невозможно, и марокканские левые, вдохновленные опытом революционного свержения монархии в Египте, Ираке, Йемене, обратились к раздуванию анархических настроений, особенно среди городской молодежи и студентов47. В конечном счете экономический кризис в сочетании с призывами НСНС «упразднить режим революционным путем» дали результат –– в конце марта 1965 г. в Касабланке, а также в Рабате и Фесе прокатилась бурная волна уличных бунтов, сопровождавшаяся разгромом элитарных кварталов, поджогами автомобилей, нападениями на силы полиции, штурмом государственных учреждений. Зачинщиками вспышки бессильной ненависти выступили студенты и школьники, недовольные исключением из лицеев учеников старше 18 лет 48. К беспорядкам охотно присоединились преподаватели, требовавшие повышения заработной платы, а также массы люмпенизированого населения городских бидонвилей.

Более сдержанные, но отчетливо критические голоса в адрес монархии раздавались в эти годы и из традиционалистских кругов Марокко. Так, известный алим и политический деятель Мухаммед бен Ларби аль-Алауи резко осудил конституцию 1962 г.,

45Resolutions´ du II-eme` Congres` de l’UNFP 2.VI.1962 // Annuaire de l’Afrique

´

du Nord. P.: Editions CNRS, 1964. P. 764.

46Новейшая история арабских стран Африки. 1917–1987. М.: Наука, 1990.

С.393.

47Как отмечал французский журналист Жиль Перро –– ярый критик марокканской монархии, симпатизировавший марокканским левым, –– лидеры НСНС видели «падение разложившейся египетской монархии и основание Насером социалистической республики... успешные перевороты на Ближнем Востоке... триумф Бен Беллы в Алжире. Как не поверить в то, что грядет крах шерифского тро-

на?» –– Perrault G. Notre ami le roi. Nouvelle ed. revue et augmentee´. En equipe´

´

avec Ch. Daure-Jouvin. P.: Editions Gallimard, 1990. С. 60. Хотя позиция Ж. Перро, в свою очередь, требует критической оценки, стоит заметить, что Хасан II признавал ее обоснованность. Король реагировал на разоблачения Перро «с терпением»

ив ответ просил указать ему на такой режим, «который не имел бы слабостей

ине вызывал бы критики». –– Hassan II. La Memoire´ d’un Roi... P. 293.

48Эта мера была предписана министерством образования Марокко из-за острого недостатка мест в лицеях, нехватки учителей и низкого качества образования. Все эти обстоятельства приводили к тому, что 18–20-летние ученики все еще считались лицеистами, проводя в одном классе 2–3 года. –– Perrault G. Notre ami le roi... P. 86; Pennell C. R. Morocco since 1830. A History. L.: Hurst & Co., 2000. P. 323.

заявив, что она носит неисламский характер, поскольку отдает право наследования престола сыну короля. «Те, кто предлагают эту конституцию, –– сформулировал почтенный алим, выступая перед верующими в Фесе, –– мошенники, а те, кто ее поддерживает, –– малодушны»49.

Король Марокко Хасан II, Бен Белла, Бумедьен (слева направо). 1962 г. Скоро между Марокко и Алжиром разразится пограничная «война в песках»

В условиях сильного напряжения общественно-политической жизни и явных неудач в экономическом развитии Марокко50 королевский двор на протяжении 1960-х годов обратился к двум тактикам. С одной стороны, король принял немедленные репрес- сивно-карательные меры, послужившие для его власти своего рода

49Цит. по: аль-Асфи, Мухаммад аль-Вади. ас-Салафи аль-мунадиль: аш-шайх Мухаммад ибн аль-‘Араби аль-‘Алауи (Салафит-борец: шейх Мухаммед бен Ларби аль-Алауи). Касабланка: Дар ан-нашр аль-‘араби, 1986. С. 139.

50Начало 1960-х годов ознаменовалось стагнацией в марокканской экономике, прежде всего в традиционном секторе, в котором было занято большинство марокканцев. Несмотря на усилия государства, направленные на повышение урожайности и введение механической обработки земли (т. н. операция «Пахота»), в 1960-х годах Марокко стало импортером зерновых. Общее снижение уровня жизни населения при быстром росте богатства нескольких десятков семей сопровождалось перманентным кризисом системы образования и высоким уровнем безработицы, поразившей главным образом молодежь в возрасте 20–30 лет.

неотложной помощью. С другой стороны, Хасан II желал эволюционным путем ослабить крайне левый фланг в оппозиционном лагере, смягчить его позиции и подобрать им достаточный противовес в сфере традиционных исламских представлений и этики.

«Горьким лекарством» от политических потрясений стало для Марокко свертывание демократического эксперимента. В первой половине 1960-х годов новые веяния в политике Хасана II олицетворила все более близкая к престолу мрачная и таинственная фигура генерала Мухаммеда Уфкира51. В июле 1960 г. Уфкир возглавил Управление национальной безопасности, а в 1964 г. –– министерство внутренних дел. Под его руководством и при благожелательном отношении двора высшие армейские чины52 всего за несколько лет смогли поставить под свой контроль не только инфраструктуру МВД и местных властей, но и крупные финансовые и земельные ресурсы (в частности, общинные земли и участки, отчужденные у европейских колонистов). Тем самым Уфкиру в начале 1960-х годов удалось создать могущественную и хорошо организованную машину подавления –– по сути, «государство в государстве», которое, как хорошо показал в своих работах Дж. Уотербэри, основывалось на «запланированной коррупции»: материальное благосостояние привилегированных кругов МВД и армейского офицерства, созданное за счет полулегальной распродажи земель, оказалось связанным со стабильностью и выживанием монархии53. Неудивительно, что «империя Уфкира» мало считалась как с действующим законодательством, так и с правами человека. Одним из устрашающих символов произвола и беспощадности марокканского МВД стал Дар аль-Мокри –– дворец эпохи протектората в Рабате, расположенный близ королевского дворца Дар аль-Махзен. Здесь был расположен главный застенок и места расправ с оппозиционерами.

51До независимости Мухаммед Уфкир (1920–1972), происходивший из берберской знати Тафилатета и окончивший коллеж Азру, служил во француз-

внести трехцветный флаг метрополии в Рим, освобожденный союзниками). Перейдя в Королевские вооруженные силы в звании полковника (1956), Уфкир в то время проявлял лояльность трону. Она была проверена в ходе полицейских операций в Рифе в 1958–1959 гг., где М. Уфкир совместно с наследным принцем Хасаном жесткими мерами раздавил сопротивление местных племен.

52В том же 1960 г. еще один армейский генерал –– Дрис бен Омар, будущий герой алжиро-марокканского пограничного конфликта («войны в песках» 1963 г.), –– возглавил крупный полицейский корпус –– королевскую жандармерию.

53Waterbury J. Endemic and Planned Corruption in a Monarchical Regime // World Politics. Princeton, 1973, V. 25, № 4. P. 548.

Поворотным пунктом в силовом усмирении левоэкстремистских сил стал июль 1963 г., когда более 100 национальных и региональных руководителей НСНС (в том числе 21 депутат нижней палаты парламента –– Палаты представителей), собравшиеся в штаб-квар- тире партии в Касабланке, были арестованы по обвинению в «заговоре с целью свержения законной власти»54; еще около 5 тыс. активистов партии были арестованы, что приостановило ее деятельность. Ряд из них подвергался пыткам с целью подкрепить позиции обвинения на «процессе 102-х», состоявшемся в декабре 1963 –– марте 1964 г. Из 102 обвиняемых в заговоре 11 были приговорены к смертной казни (из них 8 заочно, в том числе Мехди бен Барка55 и Ахмед Агулиз56), а 67 –– к различным срокам тюремного заключения. Еще более жесткие меры были приняты в ходе событий 1965 г. в Касабланке, Рабате и Фесе. Бригады безопасности, возглавляемые

54Через 30 лет после процесса Хасан II признал, что это обвинение было некорректным: «Понятие „заговор“, –– говорил он Э. Лорану о событиях 1963 г., –– возможно оспорить, но он все же существовал в умах тех, кто его готовил. Поскольку речь шла о любителях, о которых судили по мерке, применяемой обычно к профессионалам, то люди думали, что, возможно, кое-что было преувеличено». –– Hassan II. La Memoire´ d’un Roi... P. 105.

5529 октября 1965 г. Мехди бен Барка был похищен и пропал без вести в Париже; вероятно, был тайно убит. Его нашумевшее похищение нередко представлялось как дело рук марокканских спецслужб под руководством генерала Уфкира, лично прибывшего в Париж на следующий день после событий. Оно привело к серьезным трениям между Марокко и Францией, вплоть до прекращения дипломатических отношений (президент де Голль был убежден в том, что в это преступление был вовлечен лично Хасан II). Сам король после попытки переворота 1972 г. выдвигал другую версию, согласно которой Уфкир не хотел допустить сближения между монархом и Бен Баркой, будто бы готовым вернуться в Марокко и действовать вместе с дворцом на благо страны в случае его помилования. Все документы, касающиеся этого дела, как во Франции, так и в Марокко строго засекречены.

56Ахмед Агулиз (1928–1964, подпольное прозвище «Шейх аль-‘Араб» –– «вождь арабов») –– участник сопротивления властям протектората. В 1955 г. бежал из французской тюрьмы в Кенитре, в 1956–1957 гг. возглавлял террористическую деятельность т. н. «Армии освобождения Юга», направленную против испанских войск в Западной Сахаре. В независимом Марокко выступил против монархического строя, создал с этой целью в Касабланке и других городах подпольные ячейки, позже слившиеся в Вооруженный фронт за Республику Марокко. С середины 1950-х годов сотрудничал с будущими лидерами НСНС, главным образом с Му’мином Диури; в 1962 г. встречался с Бен Баркой в Рабате и обсуждал (хотя без успеха) возможности совместных действий по свержению монархии. Этот «марокканский Робин Гуд» был легендарной фигурой среди населения бидонвилей Рабата и Касабланки. Спецслужбы

Уфкиром, развернули настоящие уличные бои с манифестантами, применяя танки и бронетранспортеры. Сам генерал Уфкир, согласно ряду свидетельств, лично расстреливал манифестантов из пулемета, установленного в его штабном вертолете57. Итогом подавления бунта стали, по различным оценкам, от 300 до 400–500 и даже 1000 убитых (в основном в возрасте 18–25 лет), спешно захороненных в братских могилах вблизи города58. Более 700 демонстрантов были арестованы, а в городах был установлен комендантский час.

Политические последствия заговора 1963 г. и городских бунтов оформились уже 30 марта 1965 г., когда король, обращаясь к марокканцам по радио и телевидению, заявил: «О любезный народ, ты поставил меня перед испытанием... я не могу допустить, чтобы в нашей цивилизованной стране царили закон джунглей и анархия». Порицая «звериные инстинкты» бунтарей, Хасан II осудил

ипреподавателей, подстрекавших своих учеников к выступлению. «Позвольте заметить вам, –– сказал он, –– что нет большей опасности для государства, чем так называемые интеллигенты. Было бы лучше, если бы все вы были неграмотными». Далее, признав экономические неудачи прошлых лет («производство в нашей стране

ииностранные инвестиции недостаточны... промышленный сектор все еще слаб... сельскохозяйственные показатели неудовлетворительны»), монарх, цитируя У. Черчилля, пообещал своему народу «горькие плоды, пот и слезы» как цену будущих успехов Марок-

ко59. Наконец, Хасан II заклеймил в своей речи «политических посредников», т. е. оппозиционные партии, фактически возложив на них ответственность за события. Логическим продолжением этого курса стал роспуск парламента, сосредоточение власти в руках короля и возврат к режиму абсолютной монархии. 7 июня 1965 г., согласно ст. 35 конституции, Хасан II ввел в стране чрезвычайное положение, продлившееся пять лет.

57Perrault G. Notre ami le roi... P. 88; Pennell C. R. Morocco since 1830... P. 323.

58Цифру в 1000 и более убитых (на деле маловероятную) приводили представители марокканской оппозиции, находившиеся в эмиграции. См., например:

берлена на посту премьер-министра, пообещал британцам в мае 1940 г. «кровь, пот и слезы» в результате вторжения вермахта во Францию. Упоминать о будущей крови через неделю после подавления бунта Хасан II счел, разумеется, неуместным. Однако и спустя почти 30 лет, в 1992 г., король уверял, что события в Касабланке все же не отражали обострения социальных проблем, обманутых ожиданий или разочарования молодежи, а скорее были симптомом «перехода от одной эпохи к другой, непонятно почему возымевшего столь неистовый характер». –– Hassan II. La Memoire´ d’un Roi... P. 102–103.