Выпуск 12

Хага Яити. Кокубунгаку си дзикко: [Десять соображений относительно национальной литературы]. Токио: Фудзанбо:, 1899.

Хага Яити. Кокуминсэй дзю:рон [Десять этюдов о национальном характере]. Токио: Фудзанбо:, 1945.

Литература

Марахонова С.И. Орден священного сокровища Сергея Елисеева. Как сын русского купца стал основателем американского японоведения. СПб.: Институт восточных рукописей (Азиатский музей); СИНЭЛ, 2016.

МещеряковА.Н. Terra Nipponica: средаобитанияисредавоображения. М.: Дело, 2014.

Мещеряков А.Н. Реформы периода Мэйдзи: человеческое измерение // Япония.

Ежегодник. 2018. С. 350–366.

Трубникова Н.Н., Бабкова М.В. «Собрание стародавних повестей» в оценках исследователей: основные вопросы и трудности // Япония. Ежегодник. 2018. С. 162– 202.

Suzuki Sadami. The concept of “Literature” in Japan. Kyoto: International Research Center for Japanese Studies, 2006.

Женская красота в трактовке Танидзаки Дзюнъитиро на материале эссе «Любовь и сладострастие»

М.Г. Селимов

Статья посвящена женской красоте в трактовке писателя Танидзаки Дзюнъитиро на материале эссе «Любовь и сладострастие» ( , «Рэнъай оёби сикидзё:»), которое раскрывает изменившиеся в конце 1920-х гг. взгляды писателя на эстетику. Оно публиковалось частями в женском журнале «Фудзин ко:рон» с апреля по июнь 1931 г. и явилось своего рода манифестом писателя о разнице эстетических установок между Западом и Востоком, целью которого было избавление японских женщин от комплекса телесной неполноценности, привычек копировать повадки западных женщин и сравнивать себя с ними. Танидзаки полагал, что в отношении японских женщин должны действовать иные правила: он ввел новые параметры оценки их красоты, такие, как гладкость кожи, ее цвет и ирокэ . Одной из предпосылок к появлению эссе можно назвать разгар антизападных настроений в Японии в 1930-е гг., причиной которых послужили, в частности, ксенофобия и дискриминация японцев со стороны западного человека по расовому признаку. Танидзаки Дзюнъитиро направил свои усилия на преодоление комплекса женской телесной неполноценности — японская женщина имеет ряд существенных преимуществ перед европейской.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Танидзаки Дзюнъитиро, эссе «Любовь и сладострастие», женская красота в Японии, ирокэ.

Танидзаки Дзюнъитиро родился в эпоху, когда японская литература начала свое стремительное движение на Запад. Трактат «Сущность романа» Цубоути Сёё, в котором он призывал пользоваться европейской техникой письма, новыми способами изображения человеческого характера, методом реализма, уже был издан. Япония, которая еще вчера была закрыта от всего остального мира, начала неизбирательное и лихорадочное принятие всего западного: от столовых приборов до христианской морали. Страной овладел комплекс неполноценностивовсехсферах, которыйтакжезатронулитрадиционныепредставления о женской красоте: женщины перестали чернить зубы, начали стесняться желтого цвета кожи и своего тела, стали одеваться по западной моде, копировать поведение европейских женщин, все больше пытаясь походить на них. Однако, несмотря на «западный курс», присущий Востоку традициона-

лизм и церемониал никуда не исчезли, они лишь притаились на мгновение. В литературе это получило отражение в творчестве писателей, возродивших методы и вопросы японской премодернистской литературы: Идзуми Кё:ка, Кода Рохан и многие другие; а в обществе — сохранением традиций предков (таких, как, например, ритуальное самоубийство генерала Ноги Марэсукэ и его жены в 1912 г., произошедшее через несколько недель после смерти императора Мэйдзи). Во всем этом «Старая Япония» была еще жива.

Втакой среде, состоящей из западного и традиционного, и начал свою литературную жизнь писатель. Находящаяся между двумя мирами Япония породила в нем двух Танидзаки, противоположных друг другу во взглядах на мир. «Ранний Танидзаки» (до 1926 г.) жил в регионе Канто, покорно восхищался западной культурой и вкладывал западный образ женской красоты в героинь своих романов, где они носят европейские юбки, ходят в кино, танцуют чарльстон — модан гару (женщины, которые следовали западным веяниям; термин был введен Танидзаки Дзюнъитиро в романе «Любовь глупца», героиня которого и являла собой образец современной японской девушки). «Поздний Танидзаки» (после 1926 г.) жил в регионе Кансай и воспевал все японское. Видение женской красоты «позднего Танидзаки» разительно отличается от «раннего»: его героини облачены в кимоно, посещают традиционный театр и играют на японскихмузыкальныхинструментах. Ихкрасотанеявляетсяоткрытой, яркой

ипоказной, напротив, она сокрыта тенью и лишь изредка подсвечивается светом масляных ламп.

Вконце 1920-х гг. разгорались антизападные настроения, рушились мечты японцев изменить себя, свое тело — стать европейцами. Это приводило к поиску собственной идентичности, необходимости замедлить, а то и вовсе остановить вестернизацию, стремительное и слепое движение на Запад, которое могло привести к потере собственных культурных традиций и взглядов на мир. В подобной обстановке стало появляться целое движение писателей, мыслителей, художников — деятелей культуры, размышляющих о разнице в эстетических взглядах между Западом и Востоком: то, что для Запада — недостаток, дляВостока— достоинство. А.Н. Мещеряковпишет: «ВэтовремявЯпонии складывается ситуация, которую можно охарактеризовать как “усталость от комплексов”. Нарастают настроения, согласно которым следует вести себя без оглядки на Запад и его мнения. Это касается всех сторон жизни. Тело не является исключением» [Мещеряков, 2012, c. 311].

Не остался в стороне и писатель Танидзаки Дзюнъитиро, который направил свои усилия, в том числе на преодоление комплексов телесной неполноценности, в частности, женской— японская женщина имеет ряд существенных преимуществ перед европейской; см.: [Санина, 2015].

Одной из первых работ Танидзаки, демонстрирующих изменившиеся взгляды писателя на эстетику, стало эссе «Любовь и сладострастие» (

), котороепубликовалосьчастямивженскомжурнале«Фудзинко:рон» ( ) с апреля по июнь 1931 г. В нем отражены думы «второго Танидзаки» о том,

что восприятие прекрасного японцами должно быть отличным от стандартов, принятых на Западе. Это всегда прослеживалось как в литературе, через

различие взглядов на развлекательное любовное чтение, так и во взглядах на японскуюгравюруукиё-э( ), вкоторойзападныйчеловексмогразглядеть нечто уникальное. Проблему современного общества Танидзаки видел в том, что, то чувство прекрасного, которым оно обладает, было навеяно западным человеком и западной литературой. И если смотреть на европейские вещи,

вчастности, на западную словесность, сквозь призму японских традиций, то можно столкнуться с совершенно иным их видением.

Восток и Запад изначально имели различные взгляды не только на женскуюкрасоту, ноивоспринималиженщинпо-разному. Танидзакиотмечал, что

вЯпонии еще в период Хэйан женщины обладалитеми же правами, что и мужчины, нотем не менее укладтого времени предполагал, что женщина является «собственностью» мужчины. Подобное отношение к женщине, по мнению Танидзаки, не противоречит другому — мужчина в глубине души может любить и почитать ее. Традиционные требования японского этикетного поведения таковы, что не принято открыто демонстрировать свои чувства. Но западный человек посягает на эти неписаные нормы, поскольку в его этикетном поведении, наоборот, принято открыто выражать свои чувства. Западная словесность ликвидировала запреты на изображение любви и вожделения: отброшенная нравственность, по мнению Танидзаки, и привела к пересмотру понятия «красота», в том числе и у современных японских авторов.

Танидзаки связал красоту западной женщины с античным культом тела, поэтому лицом, фигурой, походкой она превосходила японку. Таким образом, для того чтобы получить такое же идеальное тело, как у западных женщин, японкам было необходимо научиться жить тем же античным мифом, поклоняться тем же богиням и тысячи лет усваивать европейское искусство, что в действительности невозможно. Танидзаки подводил читателей женского журнала к мысли о неприменимости западных взглядов на женскую красоту в отношении японок, вводя возможность полемизировать о разнице эстетических установок. Он прослеживает японское восприятие женской красоты с эпохи Хэйан до еще недавней поры на примере его отражений в литературе, живописи, графике, театре. Танидзаки писал, что восточный воспитательный курс направлен на подавление индивидуальности, и высший принцип заключен не

втом, чтобы выдвинуть себя, а втом, чтобы сохранить путь древних мудрецов. Демонстрация своей уникальности и отличительных черт являлись неприемлемыми— особеннодляженщин. Японцыдолжнывосприниматькрасотучерез призму своих культурных традиций, поэтому Танидзаки пытался выделить те уникальные черты, которые были бы слабо выражены или вовсе отсутствовали

взападнойтрадиции: японские женщины обладаюттеми качествами, которых нет у роковых западных красавиц.

Одной из таких уникальных черт писатель назвал ирокэ ( ) — дар скромного и обаятельного поведения, дающего возможность очаровать и влюбить с помощью невербального общения. Западная женщина не может быть обладательницей «ирокэ», ввиду того что она открыто выражает свои чувства и индивидуальность. Зато конфуцианское воспитание в духе Кайбара Экикэн позволяет наделить японок этим даром в полной мере. Среди других

преимуществ японок Танидзаки называет красоту и нежность кожи, ее цвет, так смущавший многих его современниц и современников: «Сравнивать свое тело с телом европейцев вошло в болезненную привычку» [Мещеряков, 2012,

c.332].

Вконце 1920-х гг. во всей японской культуре наблюдаетсятенденция «возврата к истокам» собственной культуры. Танидзаки Дзюнъитиро с его поисками женской красоты вписался в этот дискурс. Эссе «Любовь и сладострастие» стало его обращением к японским женщинам, столкнувшимся с комплексом телесной неполноценности. В своих последующих работах Танидзаки продолжил развивать тему уникальности и красоты японских женщин.

Перевод выполнен по изданию [Танидзаки, 1995].

Источники

Литература

Мещеряков А.Н. Стать японцем. М.: Эксмо, 2012.

Санина К.Г. Феномен «Возврата к Японии» и повесть Танидзаки Дзюнъитиро «Мандзи» (1928–1930) // История и культура традиционной Японии 8. СПБ.: Гипе-

рион, 2015. С. 388–395.

Любовь и сладострастие

Танидзаки Дзюнъитиро

Перевод и примечания М.Г. Селимова

Прошло уже много лет со дня смерти английского писателя-юмориста Джерома Клапка Джерома1. В книге «Наброски для романа»2 он рассуждал о том, что художественная литература — та еще чепуха, и с давних пор романов в мире скопилось уже больше, чем песчинок на морском побережье: известны десятки, сотни, тысячи книг, которые можно читать бесконечно, однако их сюжетные линии будут неизменно предопределенными. В итоге имеем: «Однажды в некоем месте появляется юноша и влюбленная в него девушка» — «Once upon a time, there lived a man and a woman who loved him» — не к этому ли все и сводится?

1Джером Клапка Джером (1859–1927) — английский прозаик, юморист, драматург.

2«Наброски для романа» (или «Как мы писали роман», «Novels Notes», 1893 г.) — юмористическая новелла.

***

Вкомнатах, где проводится чайная церемония, издавна вывешивались каллиграфические и живописные свитки, однако свитки, посвященные любви, были запрещены. Считалось, что «любовь» противоречит «духу» пути чая.

Пренебрежение к любви свойственно не только японской чайной церемонии, оно привычно и Востоку в целом. Наша страна также издавна богата художественными произведениями и пьесами, и произведения о любви там не редкость, однакоонисталиполучатьдолжнуюоценкувисториилитературытолько после того, как утвердился западный взгляд на вещи, а в эпоху, когда еще не существовало такого понятия, как «история литературы», любовный роман считался лишь незначительной литературой для женского времяпрепровождения или для отвлечения образованных мужей, поэтому и сами писатели, и читатели стыдились подобных сочинений. Фактически драматурги и писатели, работавшие в этой сфере, произведения которых имели оглушительный успех среди современников, считалитакуюлитературунизкопробной: негоже, чтобывзрослый мужчинарастрачивалсвоюжизньнатакуюерунду. ВКитаесдревностисформи-

ровалось понятие истинной словесности сайсэй кэйкоку — «Приносить пользулюдямиуправлятьгосударством», поэтомутакназываемаяклассическая китайскаялитературазанялатронкитайскойсловесности, ограничившисьтрактатами и историческими хрониками, нацеленными на поднятие морали, управлениегосударствомиподдержаниемиравПоднебесной. Книгами, которыеяиспользовал в юности в качестве учебного материала по классической китайской литературе, были «Четверокнижие»9, «Пятикнижие»10, «Исторические записки» Сыма Цяня и «Коллекция образцовых текстов» — все они чрезвычайно далеки от любовной тематики, и по-видимому, именно такая словесность с незапамятных времен считалась истинно верной письменнойтрадицией. После наступления эпохи Мэйдзи11 в свет стали выходить такие произведения, как «Истинный роман» учителя Цубоути12, начались компаративные исследования Шекспира и Тикамацу13, Мопассана14 иСайкаку15: драмаиромансталирассматриватьсявкачестве основных жанров литературы; нотакаяточка зрения в действительности не соответствует нашим истиннымтрадиционным идеям. Представление отом, что художественная литература и пьесы — это вымышленные произведения, а поскольку исторические, политические и философские трактаты не таковы, то из этого следует, что невыдуманные произведения не есть художественная литература, — такоевидениеможноназватьвесьмаограниченным. Еслимывзглянем на западную литературу сквозь призму наших традиций, то Бэкон16, Мако-

9Сы шу — первая часть конфуцианского канона, состоящая из «Люнь юй», «Мэн-цзы», «Да сюэ» и «Чжун юн».

10У цзин — пять конфуцианских канонических книг: «Ши-цзин», «Шу-цзин», «Ли-цзи», «Чжоу и», «Чунь цю».

111868–1912 гг.

лей17, Гиббон18 и Карлейль19 подпадут под понятие истинной литературы, а вот пьесы Шекспира и многие другие произведения, вероятнее всего, окажутся на периферии.

С точки зрения европейцев, поэзия имеет больший литературный вес, нежели проза. Однако в восточной поэзии сравнительно мало любовной тематики. Посмотрим на двух самых выразительных поэтов Востока — Ли Бо20 и Ду Фу21. Ду Фу в своих произведениях воспевает горечь расставания, агонию разлуки, печаль ссылки, адресатами которых в большинстве своем являются друзья, реже— его жена и дети, и ни слова о возлюбленных. Обращаясь же к Ли Бо, «поэту луны и вина», замечаешь, что он не уделил «любви» и одной десятой внимания, отведенного лунному свету и чарке вина. Мори Кайнан22 однажды привелизвестноестихотворение«ПесняолуненадгоройЭмэй» из«Антологии поэзии династии Тан: анализ и комментарий»:

Над горной вершиной Эмэй полумесяц осенний стоит, Чей блеск увлекает поток Пинцян реки.

Он за ночь три ущелья минует, покинув Цинси, Стекая в Юйчжи, будет в думах о том, кого более не увидит.

В строчке «будет в думах о том, кого более не увидит» подразумевается отражение луны, однако, если интерпретировать строчку «месяц над горной вершиной Эмэй» иным образом, то можно прийти к умозаключению, что поэт, на самом деле, втайне думает о своей возлюбленной, — заметил он. Интерпретация господина Кайкан, действительно, является остроумной, но, если даже Ли Бо подобным образом и воспевает любовь, то он все равно направляет свои помыслы к луне, говоря о любви косвенно и намеками. Именно так выражают свою любовь поэты Востока.

Поэтому высказывание Лафкадио Хёрна: «Роман или художественная литература могут существовать без любви» — звучит, быть может, диковинно для западного человека, но для нас, выходцев с Востока, ничего необычного в этих словах нет. Мысль же отом, что дажета литература, в которой есть любовь, может быть высокой, навеяна нам европейцами.

***

Мы снова и снова слышим речи о том, что красота цветной гравюры укиё-э23 открыта западным человеком, и он же познакомил с ней мир, а до тех пор, пока западный человек не обеспокоился этим вопросом, мы, японцы, не ведали всей ценности нашего собственного искусства, которым должны были

17Томас Бабингтон Маколей (1800–1859) — английский историк, поэт, политик, адвокат.

18Эдвард Гиббон (1737–1794) — английский историк.

19Томас Карлейль (1795–1881) — английский писатель, публицист, историк, философ шотландского происхождения.

20Ли Бо (701–762) — китайский поэт.

21Ду Фу (712–770) — китайский поэт.

22 Мори Кайнан (1863–1911) — специалист по китайской словесности.

Эдо.

произведениях он писал исключительно о поощрении добра и искоренении зла: наставлял людей на путь человека и пяти добродетелей. По одному этому мы можем понять, как относились к обычным сочинителям гэсаку.

Все это не значит, что в нашей традиции отсутствует любовь — на самом деле, в глубине души мы искренне интересуемся и украдкой наслаждаемся любовнымисочинениями, нонеподаемвида. Вэтомзаключенанашастыдливость и требования этикетного поведения. Потому я и могу сказать, что западный человек, превозносящий Утамаро и Тоёкуни, посягает на наши неписаные нормы.

***

Найдутся читатели, которые станут возражать: «Втаком случае, что же насчет эпохи Хэйан (794–1185), когда любовная литература достигла пика своего развития? Разве не было в истории нашей литературытакого периода? Может, и стоит презирать сочинителей гэсаку периода Токугава, но тогда как быть с такими поэтами, как Аривара-но Нарихира и Идзуми Сикибу?40 Как быть с сочинителями многочисленных любовных произведений после “Гэндзи”?41 Или как воспринимать эти произведения? Ведь они пользовались успехом».

Что касается «Гэндзи», то всегда существовали различные трактовки этого произведения. Среди конфуцианских ученых находились и те, которые отзывались о нем, как о чем-то непристойном, а вот ученые национальной школы делали из него Библию, утверждая, что из этой книги можно извлечь наивысшие моральные принципы, некоторые же софисты утверждали, что произведение Мурасаки Сикибу42 можно назвать «Зеркалом девственницы». Если не отрицать ясно видимую «непристойность» этого сочинения и не приписывать ему насильно «мораль» и «воспитательность», то «Гэндзи» не будет обладать литературной значимостью — в этом мы видим правила этикета, привычку восточного человека приводить все к одному знаменателю.

Вернусь-ка я, однако, к первому возражению и поразмыслю немного о любовной литературе эпохи Хэйан.

***

Давным-давно жил придворный служащий, глава министерства наказаний по имени Ацуканэ, и, несмотря на свою редкостную уродливость, имел он в противоположность себе прекрасную жену, которую постоянно огорчала неприглядность супруга; и вот однажды она отправилась в императорский дворец, чтобы полюбоваться танцами в честь праздника первого подношения риса; оглядывая втот светлый день внушительные фигуры придворных мужей в переполненном, празднично украшенном саду, она не смогла найти ни одногомужчины, которыйбылбыстольженепригляден, скольеесобственныймуж. Каждый из присутствующих был по-своему прекрасен, что заставило ее возненавидеть своего супруга еще больше; вернувшись домой, она отвернулась, и, не проронив ни слова, затворилась в глубине дома, более не показывая своего