Глава 5. Что можно улучшить? «Орфографическая тайна»

Начиная свою деятельность, врачи обязуются хранить врачебную тайну. О болезни не все надо знать и самому больному, и его родным, знакомым, соседям.

Создается впечатление, что есть и орфографическая тайна. Строго хранят ее специалисты по теории письма. Не принято рассказывать непосвященным, в чем недостатки нашей орфографии.

И это понятно. Не все люди, пользующиеся орфографией, одинаково хороши. Встречаются отчаянные скандалисты. Не так давно вышла книга одного крупного специалиста по русскому письму. Предназначалась она для сравнительно узкого круга лиц; в ней обсуждались положительные и теневые стороны нашего письма. И редакции газет сразу же стали получать письма разгневанных читателей: профессор такой-то колеблет устои нашей орфографии! Рассуждает, как можно было бы писать некоторые слова! И это вместо того, чтобы укреплять ее, упрочивать...

Ну, попробуйте растолковать этим лицам, что стремиться улучшить правописание не значит его расшатывать.

Есть и другая причина, почему орфографисты не считают нужным выносить свои суждения на общий суд. И так-то мало ценят наше письмо, не замечают, не хотят замечать его больших достоинств, а тут еще подливать масла в огонь. (В орнаментально-восточном стиле можно было бы сказать: подливать масла порицания в огонь недоброжелательства.) Каждый окажется не прочь посудачить о нашем правописании, дай только повод... И чем меньше знаком человек с теорией письма, тем с большей напористостью отстаивает он свои «деловые предложения» об «улучшении» орфографии.

Каждый, кто живет в многоэтажном доме, пользуется лифтом, знает, что это такое. Но если надо исправить лифт, зовут мастеров. Никто не кричит: «Подумаешь — мастер! Что я, сам что ли не знаю? Ткнул пальцем в кнопку и поехал! Вот и вся премудрость...» И хорошо, что не кричат, а ждут мастера.

Но сколько же есть охотников перекроить правописание, ничего в нем не понимая! Они чувствуют, что письмо, одежда нашего языка, не всюду хорошо скроена, где-то жмет — и готовы располосовать ее по всем швам.' Дело-то простое... буквы... а — бе — ее... Всякому понятно. Подумаешь, какая-то наука о письме, какие-то специалисты... Я, может, на дню двадцать писем и отношений напишу — уж я ли не специалист по письму, уж мне ли не знать? -

Так, к сожалению, рассуждают многие. Поэтому-то и не принято обсуждать открыто, «для всех» недостатки нашей орфографии.

Даже в этой книжке — а в ней полтораста страниц— дается только азбука теории письма, самое простое, самое элементарное. И освещаются только некоторые, немногие разделы этой теории.

Врачи не боятся, что кто-нибудь прочитав популярную книжку о хирургии сердца, побежит к соседу, чтобы сделать ему небольшую операцию. А я боюсь. Боюсь, что разговор о том, какие операции было бы нужно провести в нашей орфографии, толкнет некоторых читателей к разным орфографическим самоуправствам.

Любое изменение письма лишь тогда пойдет на пользу, кода будет принято и узаконено всеми. А для этого оно должно быть провозглашено как здкон. Строго официально. Мы с вами не можем, не имеем права изменять современное письмо. Но обсудить, какие изменения желательны, у нас право есть. Не вводить их самостийно, анархически, а серьезно обсудить.

И в этом даже есть необходимость. Многие хорошие предложения об улучшении орфографии, высказанные учеными, были «забаллотированы» только потому, что для общественности осталось неясным, зачем эти предложения, в чем их разумность, их необходимость. Часто вполне обоснованные и дельные предложения возбуждали активность тех, кто считает себя специалистами сразу во всех областях. Улучшение же орфографии нуждается в другой активности: в активности широких слоев нашего народа, в активности понимания и поддержки.