Интересы пишущего

Сторонники традиционной орфографии исходят из предположения, что надо защищать интересы читателя, а не интересы пишущего. В этом есть доля правды.

Но традиционная орфография, немножко облегчая чтение, сильно затрудняет письмо, особенно — обучение письму. Ученик должен запомнить сотни и сотни орфогра­фических иероглифов! Небольшой выигрыш читателя не оправдывает огромные проигрыши учеников и учите­лей,— тех, кто учится и учит писать.

Наша дореволюционная орфография была барьером, который затруднял доступ к культуре широким народным кругам. Педагог, методист, просветитель Н. Ф. Бунаков писал:

«В большинстве наших народных школ всякие иные письменные упражнения, кроме списывания и диктовки, или вовсе отсутствуют, или доводятся до безрезультат­ного минимума, особенно в старшем отделении, которое учится третий год и готовится к сдаче экзамена. Учитель, по необходимости, ежедневно, с утра до вечера, душит этих третьегодников диктовкой, которая, в конце концов, надоедает способным и живым крестьянским ребятам хуже горькой редьки. Ведь добиться ко дню экзамена удовлетворительного условного правописания...— дело не легкое. Это настоящая каторга для учителя. Сколько тратится свежих сил и дорогого времени ради этой по­гони за буквой ъ, за окончаниями ые, 1е, 1я и т. п.! Сколь­ко полезного можно бы сделать для жизни с этими све­жими, молодыми силами в это дорогое время! И что же выходит? Правда, что некоторые из учеников, по большей части не из самых даровитых и живых, действительно на экзамене напишут диктовку почти без ошибок...но те же ученики через неделю после экзамена пишут Ъ в слове этот..., написать же толковую записку о том, что в селе появилась на рогатом скоте болезнь и требуется помощь земского ветеринара, совершенно не в состоянии, а если напишут, то не только с ужасающей безграмотно­стью, искажением слов и без знаков препинания, но и без всякого смысла».

Применять традиционный принцип в орфографии — это значит выиграть грош в пользу опытного читателя и почти до нитки разорить ученика, который учится пи­сать. Несправедливо это.

В одиночку, без помощников...

В чтении и письме участвуют разные неровные меха­низмы. Когда мы пишем, то проговариваем про себя каж­дое слово; этим мы контролируем свое письмо. Такой самоконтроль (мы-то его обычно и не замечаем) необхо­дим: без него письмо расстраивается. «Проговорочный» контроль неизбежен и при чтении, хотя бы мы и читали не вслух.

При внутреннем проговаривании, как показывают опыты физиологов и психологов, всегда есть движение языка и губ, очень незначительное, очень слабое — но приборы его улавливают. Иногда это даже не движение, а только слабое мускульное напряжение; оно вполне до­статочно, чтобы осуществить самоконтроль за чтением, письмом.

Этими движениями, их согласованностью и строй­ностью руководит особый участок мозга (заднецентраль-ная область коры больших полушарий). Бывает, что именно эта область поражается болезнью. Тогда нару­шается движение языка и губ, расстраивается механизм внутреннего произношения. Если больному нужно прочи­тать про себя или произнести более или менее сложное слово, у него возникают затруднения: язык легко сос­кальзывает с одного движения на другое, ненужное, ме­шающее. «Благодаря этому, слово, произнесенное им вслух или про себя, обессмысливается. Больной, читаю­щий про себя слово «халат» как хадат или «половина» как половита, естественно затрудняется в понимании этих слов»⁶¹. И чтение и письмо при этом расстраиваются.

Другой участок мозга ведает зрительными восприятия­ми человека. При поражении этой части коры больной не в состоянии ориентироваться; «выйдя в коридор, он не может снова найти свою палату или свою койку; он не может отличить правую сторону от левой; ...не может правильно застелить свою постель, размещая одеяло не вдоль, а поперек постели»⁶². Письмо при этом разрушается: больной забывает облик многих букв, искажает форму других, пишет не только слева направо, но и справа на­лево, не замечая этого.

Наконец, в левой височной области располагается контроль слухового восприятия. Если поражена эта часть мозга, больной пишет редид пцида вместо летит птица — и не может заметить свою ошибку.

Профессор А. Р. Лурия рассказывает об одном боль­ном, у которого был поражен тот участок мозга, который управляет зрительным восприятием. Больной без труда писал русские слова, придерживаясь часто фонетических написаний (типа кастер).

Этот больной владел и французским языком — не в меньшей степени чем русским. Но французское письмо у него было полностью разрушено. Французские слова тег, теге, тагге, звучащие одинаково, он и пишет оди­наково; на рисунке это видно. Следовательно, больной справляется с фонетическими написаниями⁶³ и не справ­ляется с традиционными «иероглифами». Французская орфография традиционна; запомни начертание каждого слова и не спрашивай, почему оно так пишется. А у боль­ного как раз поражен зрительный анализ⁶⁴.

Русское письмо — не традиционное; оно требует уча­стия не только зрительного, но и слухового анализатора, и даже мускульного (при молчаливом проговаривании слова). И это хорошо: одна система проверяет и допол­няет другую, каждая облегчает работу всех остальных.

А при письме традиционном вся надежда на одну зри­тельную систему, у нее нет помощников; на это прямо указывает изучение мозговых заболеваний и травм.

Нельзя считать это достоинством традиционной орфо­графии; никак нельзя. Труднее работать в одиночку, и ошибок всегда больше.— нет взаимоконтроля.

* * *

Общий итог складывается не в пользу традиционной орфографии. Мало в ней хорошего. Надо искать дальше и найти такой орфографический принцип, который был бы наилучшим для нашего языка...