Глава II

ФЕНОМЕН РУССКОЙ ИКОНЫ

Русская икона - безусловная ценность и одна из вершин миро­вой культуры. И все-таки до недавнего времени в наших музеях, кото­рые и в самые тяжелые времена не теряли популярности, залы икон­ные пустовали. Печально смотрели строгие лики на торопливо прохо­дивших мимо людей.

Нет, икона не была под запретом, как живопись авангарда. Но за­нятия ею, появление на экранах кинотеатров и телевидения, на стра­ницах массовых изданий не поощрялось. И для абсолютного боль­шинства людей икона постепенно закрылась, стала чужой и непонят­ной. Произошло это как бы само по себе. Но тот, кто пережил хоть раз в жизни потрясение от встречи с Образом, не мог не понять, насколь­ко небезобидны, более того - опасны для приземленной атеистиче­ской идеологии храм и икона, обращенные к душе человека.

...Прошли долгие годы, а я помню, как впервые засияли передо мной купола Троице-Сергиевой Лавры на фоне белого снега и голу­бого неба, каким сиянием лампад в полумраке встретил нас, студентов Ленинградского педагогического института им. А.И. Герцена, прие­хавших на каникулы в Москву и завернувших в Загорск, маленький храм - Троицкий собор, где навеки упокоены мощи Св. Сергия Ра­донежского.

Среди молящихся, переполнявших церковь, было множество на­ших ровесников - диво для конца 1950-х годов. Все тихо и согласно пели по ученическим тетрадкам. И вдруг - словно расступилось вре­мя, и мы ощутили себя сопричастными поколениям людей, более пяти сотен лет входившим в этот храм и певшим хвалу человеку, известно­му своей кротостью и духовной крепостью, умевшему тихим словом привести непокорных к согласию, благословившему русичей на Кули­ковскую битву. Нас словно втянуло в себя, растворило единое, физи­чески ощутимое, плотное и согревающее поле общего моления, сгу­щенной духовной субстанции. И когда на другой день перед нами в зале Третьяковской галереи тихим светом засияла «Троица» Рублева, в душе ожило и зазвучало воспоминание об Акафисте Сергию, кото­рый довелось услышать в маленьком храме основанной им прослав­ленной обители.

1. «Троица» Андрея Рублева. Чувства и их животворный источник. Библейский сюжет

Когда я гашу в аудитории лампы и под звуки молитвы на экране по­является сотканный из света образ трех ангелов у чаши причастия, возникает атмосфера, напоминающая ту, которую довелось ощутить в Троицком соборе. У меня редко хватает смелости посмотреть на лица слушателей - страшно, отвернувшись от экрана и выйдя из состоя­ния контакта с образом, разрушить этот контакт и у аудитории. Но в те считанные случаи, когда удавалось их увидеть, они поражали светлым, умиротворенным выражением.

Всегда с сожалением выключаю аппаратуру. Не сразу, дав слуша­телям время «вернуться» в этот мир, задаю традиционный вопрос: ка­кие струны души тронула, какие чувства пробудила «Троица Рублева?

Ответы бывают достаточно разнообразны, но они всегда говорят о том, что главный смысл увиденного любая аудитория улавливает без­ошибочно: от иконы веет смирением согласия, ангелов соединяет гар­моничное, тихое общение и светлая печаль. Сегодня можно и нужно начинать с того, что, как всякий богодухновенный образ, «Троица» пробуждает у православного человека мощное религиозное чувство. Но, как довелось убеждаться множество раз, она производит огром­ное впечатление и на неверующих, и на тех, кто принадлежит иным конфессиям.

Попытки разобраться в том, какими художественными средства­ми достигаются эти впечатления, приводят к пониманию смысла и со­вершенства композиции, линеарной и колористической гармонии иконы.

В основе композиции «Троицы», как давно замечено, лежит круг, который образуется тремя фигурами ангелов. Круг - проекция на плоскость наиболее цельной и гармоничной, самой космической гео­метрической фигуры - шара. Незримая, но ясно прочитываемая ок­ружность стягивает, соединяет силуэты «Троицы». Это единение только упрочивается движением внутри круга, звучанием рифмую­щихся, согласно друг с другом поющих плавных линий одежд, замед­ленностью мягких жестов, согласованностью колорита. Изображение их рук - это фазы единого жеста благословения. Объединены ангелы и взорами: средний ангел смотрит на того, что сидит одесную (справа) от него, тот на сидящего ошую (слева) от центрального, а по­следний устремляет свой тихий взор на чашу, стоящую на престоле.

Даже не зная ни сюжета, ни богословского смысла, ни символики иконы, мы испытываем благодатные чувства, пробуждаемые обра­зом, и понимаем, что главный смысл иконы - в чаше, на которой опосредованно соединяются взоры всех трех ангелов, и что чаша эта невидимой нитью соединена с центральной фигурой, зрительно при­поднятой и выделенной более плотным цветом. Пространство иконы строится от центрального ангела к предстоящему иконе - моляще­муся или созерцающему, включая его в гармоничное содействие, со­чувствие, делая частью евхаристии - сопричастным светлой жертве. Таково восприятие «Троицы» на уровне сердечного чувства, со-переживания.

Co-переживанием, однако, это восприятие отнюдь не ограничива­ется. Сейчас трудно найти в нашей стране аудиторию, «невинную» на­столько, чтобы она не имела хотя бы самого общего представления о библейском сюжете «Троицы». Пятнадцать-двадцать лет назад прак­тически любая аудитория требовала его пересказа, но зато давала воз­можность понять, в какой мере независима от него та гамма чувств, которую эти люди, в большинстве своем не религиозные, переживали В процессе контакта с образом рублевской кисти.

И все же напомним библейский сюжет - и как предзнаменова­ние христианской идеи жертвенной любви, и как возможное воплоще­ние догмата триединства Бога - Отца, Сына и Святого Духа, и в че­ловеческом истолковании ситуации, и для понимания символики не­которых атрибутов, присутствующих в иконе.

В первой книге Моисеевой, которая называется «Бытие», в главе in повествуется о том, как - уже не впервые - является Аврааму Господь в дубраве Мамре «во время зноя дневного», и видит Авраам трех мужей, стоящих против входа в его шатер. Приветствуя их, Авра­ам отдает приказание подготовить к трапезе пресные хлебы, и теленка нежного и хорошего», и масло, и молоко. «Поставив все это перед мужами, сам стал подле них поддеревом. И они ели, а затем спросили: «Где Сарра, жена твоя?» Он отвечал: «Здесь, в шатре».- И сказал один из них: «Я опять буду у тебя в это же время, и будет сын у Сарры, жены твоей».

Услышав это предсказание, Сарра внутренне рассмеялась: ведь ей в эту пору было за девяносто, а мужу ее Аврааму - сто лет. «И сказал Господь Аврааму: ...Есть ли что трудное для Господа?.. От Ав­раама точно произойдет народ великий и сильный, и благословятся в нем все народы земли».

Этот библейский эпизод лежит в основе различного рода изобра­жений. В византийских иконах и фресках явление трех Ангелов Авраа­му и Сарре изображается, как правило, со множеством подробностей: Сарра замешивает хлебы, слуга режет теленка, на столе угощение. Порой в одном изображении содержались различные моменты дейст­вия: так, в мозаике церкви Санта Мария Маджоре в Риме (432 - 440 гг.) по вертикали вниз размещены два изображения - «Явление 1роицы Аврааму» и «Гостеприимство Авраама». В мозаиках, фре­сках, миниатюрах, на створках врат золотом по металлу, в иконах, на печатях и т. д. вплоть до XIV и па протяжении всего этого века и позд­нее, в XVI – XVII веках чаще всего в изображении Троицы можно ви­деть Авраама, Сарру, тельца, различные предметы так, чтобы зрители могли «прочитать» сюжет достаточно подробно. Создавалась как бы изобразительная версия библейского эпизода.

В то же время Троица как воплощение догмата о триипостасном Боге, неслиянном единстве Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Свято­го уже в XV веке существует в варианте, именуемом «Отечество» (в отличие от так называемой «Ветхозаветной Троицы»): Ветхий Деньми (Бог Отец) держит на коленях Сына и здесь же присутствует Дух Святой в виде голубя.

«Троица» Рублева отличается и от первого и от второго вариантов изображения. В ней все атрибуты, позволяющие развернуть повест­вование, сведены к минимуму. Нет Авраама и Сарры, общение замк­нуто внутри круга, очерченного силуэтами ангелов.

Торжественность тихого, но мощно разворачивающегося враще­ния в круге, напряженная мягкость силовых линий, их чистота, не за­мутненная бытовыми реалиями, - все это позволяет и почувство­вать, и понять, что перед нами явленная Сущность, а не быто­вое - пусть очень важное - явление в его материальном - доль­нем, земном воплощении.

Библейский эпизод дает возможность истолковать значение пред­метов, изображенных в иконе: у ангелов в руках страннические посо­хи. Над одним из них изображен дуб мамрийский, под которым был на­крыт стол, над другим - шатер («палаты») Авраама. На столе - чаша с головою тельца (теленка).

Но и эти конкретные предметы изображены столь обобщенно, так тесно силуэтно связаны с фигурами Ангелов и обусловлены ими, так дематериализованы, что из простого обозначения места действия пре­вращены в символы некоего смысла, которого невольно начинает до­искиваться пытливая человеческая мысль. При этом становится ясно, что смысл Троицы сосредоточен на жертвенной - евхаристической чаше, к которой обращены и сами Ангелы. Тема жертвы звучит как ос­новная, освещающая и объединяющая отдельные пласты смыслов. Тема жертвы и в истории с Авраамом имеет продолжение.

В назначенный срок у столетнего Авраама родился сын, был на­зван Исааком, и девяностолетняя Сарра кормила его грудью. И сын вырос, и тогда Господь искушал Авраама: «...возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, а там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе». И далее, в 22 главе, подробно рассказано о том, как, не посмев противиться воле Господа, Авраам вел в гору любимого сына, и тот нес дрова для жертвенного костра и спрашивал отца, где же жертвенный агнец? В последний миг посланный Господом Ангел оста­навливает руку Авраама и указывает ему на овна, запутавшегося в чаще рогами своими.

Так в библейском сюжете вторично звучит тема жертвы: пер­вая - это телец, заколотый для вечери Ангелов по приказу Авраама, вторая - овен, принесенный в жертву вместо Исаака. Отметим, что так текстуально объясняется изображение горы, силуэтно вторящей фигуре Ангела, сидящего слева от центрального.

Две названные жертвы лишь предшествуют третьей, главнейшей: сыну Божию и его искупительной смерти на кресте. Новый Завет на­чинается текстом от Матфея: «Родословие Иисуса Христа, сына Да­видова, сына Авраамова. Авраам родил Исаака, Исаак родил Иако­ва...» Так библейский эпизод, лежащий в основе «Троицы», непосредственно связан с Христом и главной идеей христианства: единени­ем мира в жертвенной любви.